Глава 8
Вообще-то я тоже люблю детективы. Но, в отличие от Лехи, не бросаюсь на забойные обложки и раскрученные имена. Для меня главное, чтобы в книге присутствовала Литература. Пусть и в несколько обедненном варианте – что поделаешь, детектив или триллер не шедевр стилистики – но все же.
Наверное, моя избирательность по части чтива произошла от бабули. Как она доставала меня классикой! Бабуля буквально торчала над душой, пока я дочитывал очередной роман какого-нибудь гения до корочки. А потом еще и вопросы разные задавала. «Почему Раскольников убил старуху, да еще и топором».
А фиг его знает! Бзик у него такой появился.
Живи Достоевский в наше время, он таких бы романов наштамповал о потомках Раскольникова – только держись. Каждую неделю по «ящику» показывают, как молодые отморозки убивают старух и стариков. Это у них теперь вроде спорта. Ведь брать у наших пенсионеров нечего, все, что можно, забрало родное государство – здоровье, силу и накопления.
Но вернемся к детективной литературе. Конечно же, из книг я знал многое: как работает милиция, прокуратура и суды, какими «стволами» предпочитают пользоваться киллеры и как они уходят от погони, как заметают следи, и что такое, в конечном итоге, наружное наблюдение.
Однако я даже не предполагал, как это хреново, когда по твоему следу идет ищейка, и возможно, не одна.
Слежку за собой я поначалу не заметил – я почувствовал ее. Мне вдруг стало очень неуютно: поднялся ветер, который больно бросал в лицо песок (откуда он взялась в центре города, где нет никакого строительства?), на тротуаре появились выбоины, в туфель попал камушек, а одежда стала почему-то тесной и начала жать подмышками.
В общем, полный дискомфорт. Не понимая, в чем дело, я начал нервничать и ругаться. Интеллигентно ругаться, без площадной брани. Все-таки, кругом люди.
А я хоть и не интеллигент в седьмом колене, и уж тем более не принадлежу к дворянскому сословию (чем сейчас кичится разное чмо, чаще всего безосновательно), но все равно благовоспитанный молодой человек. По крайней мере, мне хотелось бы так думать.
В конечном итоге я совсем озверел от каких-то моральных непоняток, и решительно зашел в «стекляшку». Так завсегдатаи называли бар «Арктику».
Когда-то – то есть, при советской власти – здесь было кафе-мороженое. Я часто сюда заходил вместе с бабулей. А когда стал старше, то посещал «Арктику» уже с девушками.
Это было очень уютное и во всех отношениях приятное заведение. В нем подавали не только мороженое, но и шампанское – естественно, взрослым. Курить в «Арктике» запрещалось, так как клиентами кафе были в основном дети и подростки.
Сейчас все переменилось. Дети сюда не ходят, хотя мороженое по-прежнему имеется в наличии, в баре не только шампанское, но и почти все известные спиртные напитки, а что касается курения, то теперь в «Арктике» сигаретный дым стоит столбом.
Изменился и интерьер. Он был выполнен в лучших зарубежных традициях и поражал дорогой отделкой, а также обилием всяких никелированных штучек и разнообразных приспособлений, из которых мне была знакома только кофеварка.
Одно осталось неизменным – «Арктика» как была, так и осталась «стекляшкой». Только теперь обычные стекла заменила на тонированные, и с улицы, как раньше, нельзя было рассмотреть, что творится внутри.
Я решил выпить чашку кофе. Чтобы взбодриться и разобраться в своих ощущениях. За столик я не стал садиться, а пристроился у стойки бара.
– Вам покрепче? – вежливо спросил юный бармен.
– Подешевле, – ответил я.
Бармен понимающе ухмыльнулся. Он понял, что перед ним свой человек, завсегдатай.
«Покрепче» обозначало то же, что и «подешевле», но было гораздо дороже – раза в два-три. В зависимости от аппетитов бармена. Крепость и аромат кофе от суммы не зависели. Но об этом знали только посвященные – те, кто забегал сюда почти каждый день. Всех остальных обдирали безбожно.
Бармен постарался – кофе был потрясающим, даже лучше, чем я ожидал. Я молча показал пацану большой палец, и он расплылся в радостной улыбке. Я тоже остался доволен – почему не сделать приятный, хотя и безмолвный, комплимент хорошему человеку?
В погоне за ускользающим капиталистическим «завтра» мы начали забывать, что улыбка и доброе слово часто дороже денег.
Я отхлебнул пару глотков, посмотрел на застекленную стену… И невольно вздрогнул. Там стоял человек, глаза которого буквально сверлили прочное каленое стекло. Ну просто тебе два алмазных бурава.
Похоже, он колебался – зайти в бар, не зайти? Но мне его колебания не волновали. Меня смутило другое: этого хмыря я встретил, когда выходил из подъезда дома, где жил Леха. Увидев меня, он быстро отвернулся и сделал вид, что рассматривает какую-то афишу. Тогда я не придал этому значения, но сейчас…
Будто прочитав его мысли, я сразу понял, что этот невзрачный, низкорослый мужичок – метр с кепкой на коньках – топает следом за мной. Конечно, это могло быть простым совпадением, что и его нелегкая принесла к «Арктике», однако в глубине души уже крепло убеждение – нет, здесь он появился неспроста.
Тем временем мужчина, так ничего и не высмотрев, ретировался – пошел дальше. Наверное. По крайней мере, пока я пил свой кофе, мне на глаза он больше не попадался. А я следил за улицей, как снайпер за передвижениями своей цели.
Расплатившись, я вышел из бара и с деланной беззаботностью закурил. Гроза обошла город стороной, снова засияло солнышко, и настроение у меня поднялось. Увы, не надолго.
Мужчина невзрачной (я бы даже сказал – неприметной) наружности стоял у лотка уличного торговца аудиокассетами с пиратскими записями как нашей, так и зарубежной музыки. Кассеты постепенно становятся анахронизмом, поэтому навар от такой торговли мизерный, а значит, ни ментам, ни браткам-рэкетирам нет дела до мальчишек, пытающихся таким способом заработать себе на жизнь. А если их и «доят», то по-божески.
Не обрати я внимание на мужчину внимания, когда он заглядывал в «Арктику», обошел бы его как небольшой камешек на дороге, даже не запомнив, где он лежит и какой с виду. Но теперь я все видел в ином свете.
Как я и предполагал, этот серый неприметный мыш пошел вслед за мной. Надо отдать ему должное – делал он это весьма профессионально.
Я не мог все время оглядываться, иначе он сменил бы тактику слежки. Мне хотелось, чтобы топтун пребывал в полной уверенности в своей незаметности. В таком случае у меня больше шансов для маневра.
Но какого беса он ко мне прилепился? И кто его поставил на мой след? Неужто майор Ляхов решил, что я и впрямь маньяк и он хочет застигнуть меня на месте преступления? Бред…
Во-первых, я ну никак не тяну на головореза, способного расчленить человека. А во-вторых, не думаю, что у милиции так много сотрудников службы наружного наблюдения, что они могут бегать, высунув язык, за каждым подозреваемым в свершении преступления.
Нет, здесь что-то не то…
Может, подойти к этому хмыренку и спросить прямо «Что тебе, козел, надо?» И если он начнет кочевряжиться, набить ему морду. Думаю, что сил и сноровки у меня на этот аморальный поступок хватит, хоть я и не дрался уже лет пятнадцать.
Если бы все было так просто…
А что если этот «хвост» обрубить? Про такие трюки мне тоже было известно из книг. Город я знал отлично, поэтому освободиться от слежки мог запросто. Но зачем? Я ведь ничего противозаконного не совершил и впредь не собираюсь совершать. Пусть ходит за мной, ежели ему делать нечего.
И все же, все же… Легко сказать – пусть ходит. Вдруг это помощник какого-нибудь киллера. Узнает мои маршруты и привычки, а затем даст наводку наемному убийце, где сподручней всего сделать на меня засаду. И оборвется моя молодая жизнь на самом излете.
Но почему!? Кому я перешел дорогу? Где и когда?
Нет ответа, нет ответа… Как в заезженной пластинке – она кружится, а иголка стоит на месте, выдавая всего одну музыкальную фразу.
И все равно, надо было что-то делать. С таким «прицепом», как этот мыш, ходить по городу мне совсем не в жилу. У меня даже давление поднялось, чего не случалось никогда, и поднялась температура. Я был не то, чтобы сильно напуган, но поджилки у меня все же тряслись.
Решение пришло само по себе. Оно материализовалось из воздуха, и я увидел его внутренним зрением.
«Чебурашка»! Да, там у меня может появиться шанс уйти из-под надзора.
Это был пивной бар, начало истории которого теряется в советской эпохе. Завсегдатаи бара назвали его «Чебурашкой» из-за того, что на другой стороне улицы, как раз напротив питейного заведения, находился магазин игрушек.
Кто их так расположил, у какого архитектора и градоначальника хватило ума подмахнуть проект, чтобы пьяные ханыги пугали мамочек с детишками, которые заходили в магазин игрушек, про то история умалчивает. Да и кому это теперь надо?
Нынче питейные заведения, кабаре и казино вообще едва не в школах размещают. Так сказать, приобщают подрастающее поколение к буржуазным ценностям с детства. И никому до этого нет никакого дела. А иначе и быть не может, потому что владельцем казино или ресторана является мэр города, дети которого учатся в Англии или Швейцарии.
Маразм…
Пивбар нарисовался во всей своей красе через десять минут после того, как мне пришла в голову здравая мысль насчет избавления от «хвоста». Я не стал добираться к нему пехом, а приехал на троллейбусе, тем самым устроив топтуну еще одну проверку.
Он не подвел меня и запрыгнул в троллейбус едва не на ходу, в последний момент. По идее, сие значило, что хмыренок следит за мной один и без «колес» – то есть, у него нет напарника с машиной. Это обстоятельство меня воодушевляло.
Вывески, как таковой, «Чебурашка» не имел. О функциональной принадлежности заведения напоминала лишь небольшая металлическая табличка желтого цвета на стене возле двери с надписью черными буквами «Пивной бар». А ниже было процарапано гвоздем «Чебурашка». Наверное, это сделал постоянный клиент бара – чтобы не заблудиться.
И он был прав: в «Чебурашку» чаще всего приходили на хорошем подпитии – «полирнуться». Это когда все спиртное выпито, и нужно чуть-чуть разбавить слабоалкогольным пивом взрывоопасную гремучую смесь, которая образовалась в желудке после принятия внутрь водки, вина и самогона.
Удивительно, но «Чебурашку» совсем не коснулись перемены, последовавшие за перестройкой. Все те же тусклые от махорочного дыма окна, которые, мне кажется, мылись первый и последний раз перед сдачей объекта в эксплуатацию, те же столы и стойки (правда, немного обновленные), и тот же бармен, Гриша Гурвиц.
Вообще-то, по возрасту для меня (и не только) он уже давно дядя Гриша, а то и дед, но все называли его по имени – и стар, и млад. Так уж повелось.
Гриша не обижался на фамильярное отношение к своей персоне. Он лишь зубоскалил и говорил, что чувствует себя из-за этого таким же молодым, как в первый день своей карьеры вечного бармена.
Правда, бар теперь был не государственным заведением, а принадлежал лично Грише. Он выкупил его, когда началась распродажа объектов торговли. Из-за чего сильно рассорился с теми, кто вместе с ним работал. Но потом конфликт как-то был улажен, и Гриша снова встал за стойку, приветливо раскланиваясь со своими постоянными клиентами.
Осталось неизменным и пиво. У Гриши оно всегда было отменного качества. Все знали, что он никогда не опуститься до того, чтобы разбавлять его водой, как в советские времена делали многие бармены.
Гриша всего лишь немного недоливал. Когда ему об этом говорили, он с милой улыбкой отвечал «Ой, о чем речь? Все хотят жить, так и я тоже». За обескураживающе честный ответ ему прощали недолив и больше эту тему не поднимали. Может, потому, что почти каждый советский человек тащил домой из производства все, что под руку попадало.
– Здравствуй, Гриша! – сказал я, подходя к стойке.
Людей в баре хватало, но очереди не наблюдалось. Это был еще один козырь Гриши. Даже во времена большого пивного дефицита, в особенности летом, когда к каждой бочке стояли длиннющие потные очереди, в «Чебурашке» всегда царили прохлада и морской порядок.
Как Гриша умудрялся всех своих клиентов обслужить за считанные секунды, уму непостижимо.
– А, Никитушка! – заулыбался Гриша. – Здравствуй, здравствуй, дорогой. Как мама и папа поживают?
– Не так, чтобы очень. Но в принципе для их лет нормально.
– О, как по нынешним временам, это уже хорошо. Рад за них. Тебе одну, две?…
– Одну. И чего-нибудь солененького.
– У меня есть потрясающая вобла. Свежая.
– Для воблы одной кружки будет мало. А я тороплюсь. Так что дай лучше мне пакетик соленых орешков.
– Сей момент…
Лично с моими стариками Гриша не был знаком. Но он знал подноготную почти всех завсегдатаев бара. Поэтому общение с Гришей всегда было приятным; иногда – в особенности под хорошей «мухой» – казалось, что он вообще член твоей семьи, от которого просто не может быть никаких секретов.
– Что пишут из земли обетованной? – поинтересовался я, пока Гриша тонкой неспешной струйкой наливал пиво в бокал.
Я знал, что вся семья старого бармена – две дочери и сын – уехала в Израиль лет пять назад; сам Гриша был вдовцом. Его тянули туда буквально за рога. Но Гриша не сдался: «Не могу я без бара. Я тут и умру, за стойкой. Я так хочу. И потом, как подумаю, что больше никогда не увижу эти морды…» Слово «морды» он произносил с любовью.
Гриша был добрым человеком. Он и внешностью смахивал на улыбчивого колобка. А лицом был здорово похож на нашего премьер-министра, чем сильно гордился.
– Они теперь не пишут, они звонят, – недовольно откликнулся Гриша. – Ой, папеле, миленький, времени у нас лишнего нету, чтобы бумагу царапать. А у меня так было время пеленки им стирать.
– Электронный век, ничего не поделаешь. Скажи спасибо, что они с тобой хоть по телефону разговаривают. Все-таки живой голос. А то некоторые детки общаются со своими родителями только по электронной почте и не более одного раза в два месяца.
– Скучно живут они там, – с грустью сказал Гриша. – В разговорах бодрятся, но мое сердце не обманешь.
– Лишь бы не бедствовали.
– А здесь чего им не хватало!? – загорячился Гриша. – Квартиры хорошие, машины, дача… И мне так было кому поплакаться в жилетку. Теперь к ним не докричишься…
Я с сочувствием поддакнул и спросил:
– Гриша, тот черный ход функционирует?
– А что, надо? – испытующе посмотрел на меня старый бармен.
В «Чебурашке» один черный ход был официальным, у всех на виду, а второй считался полуподпольным, потому что о нем мало кто знал. Он вел сначала в подвал дома, на первом этаже которого и размещался пивбар, а затем выводил на поверхность со стороны двора в последний подъезд, возле которого буйно разрослись деревья и кустарники.
– Думаю, что понадобится.
– Понял. Сделаем. Ты только мигни.
– Мигать не придется. Сам поймешь, когда нужно будет открывать засов. Как начнутся события, так и…
– Какие события? – насторожился Гриша.
– Маленький шухер. Гриша, так надо, – предупредил я возражения бармена. – Если что-то разобьется, я оплачу.
– Это будет доброе дело? – Гриша посмотрел на меня испытующе и остро.
– Не сомневайся. Просто у меня возникли небольшие проблемы. Никакого криминала, даю слово. И чтобы потом без обид – я честно тебя предупредил.
– Хорошо. Верю. Держи свой бокал…
План действий я наметил, едва за мной закрылась входная дверь. И сразу же понял, что мне просто невероятно повезло.
В дальнем углу бара я увидел теплую компашку, которую возглавлял Васька Штык. Похоже, он с бригадой закончил очередную шабашку и теперь обмывал это дело. А где лучше всего и дешевле посидеть в хорошей мужской компании, как не в «Чебурашке»?
Вообще-то в «Чебурашке» было не принято распивать крепкие спиртные напитки, но иногда Гриша допускал послабления, в основном для постоянных клиентов, которых знал многие годы. Васька Штык был в их числе. Мне кажется, он начал пить пиво с пеленок.
– Привет честной компании! – сказал я с несколько наигранным весельем, подходя с кружкой пива к Васькиному столу.
Вернее, к двум столам, придвинутым друг к другу.
– Мама моя родная – Никита! – воскликнул обрадованный Васька. – Чтоб я так жил, глазам своим не верю! Интеллигент – и в «Чебурашке». Здорово, брат!
Он крепко стиснул мою руку своей рабоче-крестьянской клешней и с чувством начал трясти. Я ответил ему не менее сильным рукопожатием (дабы доказать, что и я силушкой не обижен) и сказал:
– Ну, не такой уж я интеллигент, как тебе кажется. А «Чебурашка» когда-то была нашим любимым заведением. Помнишь?
– Еще бы… Да ты садись, садись к нам. Митроха, дай человеку стул!
Мне придвинули стул и я сел между Васькой и крепеньким молодым пареньком; похоже, хлопец впервые попал на такую шумную и пьяную гулянку (может, это была его первая получка), потому что выглядел он немного испуганным и робким.
– Приобщаешь парня к рабочим ценностям? – спросил я Ваську не без иронии.
– А что, пусть учится. Как это в песне поется – мы дружно поработали и дружно отдохнем. Коллектив, Никита, великое дело.
– Кто спорит…
– Выпей с нами, – предложил Васька и, не дожидаясь моего согласия, сгреб со стола чью-то рюмку и налил ее до краев. – Чтоб тебе была удача… Гы-гы…
В такой компании отказ от угощения расценят как оскорбление, и я это хорошо знал. А потому не стал отнекиваться. Пожелав мужикам всех благ, я одним глотком осушил рюмку, и не спеша запил пивом.
– Наш человек, – одобрительно сказал работяга в годах, который сидел напротив меня. – А ты, Вась, говоришь, что интеллигент.
– Шутил я, Леонтьевич, шутил. Чего сидим, братва, как засватанные? Наливай!
Трудовой народ дружно выпил, и снова начался шумный базар-вокзал, который прекратился при моем появлении. Пьяный разговор отличается от обычного тем, что все говорят одновременно, и никто никого не слушает. Эдакое самовыражение от души, ораторский тренинг.
Лишь один Васька был, так сказать, выше толпы. Он молча жевал, больше слушал, чем говорил, и снисходительно улыбался. Это понятно: Васька Штык – бугор. А бугру нельзя терять лицо ни при каких обстоятельствах.
Что касается количества выпитой им водки, то ее хватило бы на свадьбу какого-нибудь англичанина или француза. Но для Васьки и ведро не доза. В этом деле он был силен. Отсюда, кстати, и пошло его прозвище.
Был у нас в глубокой молодости один общий знакомый, Пал Иосич – Павел Иосифович по прозвищу Беленький, мужик в годах, большой почитатель «зеленого змия». А еще он любил выпить на халяву. Где бы мы ни собирались, чтобы отметить какое-нибудь событие (чаще всего на природе), Пал Иосич всегда нас находил.
Надо сказать, что он был великолепным рассказчиком. Его истории можно было слушать часами. Поэтому Беленького мы не прогоняли, как других попрошаек, и он пил вместе с нами, но гораздо больше. Пал Иосич как-то умудрялся опрокинуть себе внутрь вне очереди две порции спиртного, а мы только одну. Наверное, глаза отводил.
Вот он и дал Ваське прозвище. «Учитесь пить у Васьки, пацаны, – не раз с пиететом говаривал Пал Иосич. – Сколько бы он ни принял на грудь, а стоит, как штык, не пошатнется». С той поры и пошло – Васька Штык.
Народ пил, балагурил, Васька слушал, а я смотрел. Притом старался, чтобы это было не очень заметно.
Как я и предполагал, мыш-топтун тоже зашел в пивбар, но уселся неподалеку от входа. Там же находилась и дверь туалета. Пиво, знаете ли, быстро просится наружу.
Поначалу, когда построили бар, туалет и умывальник сделали только для обслуживающего персонала – где-то в подсобном помещении. И вскоре весь микрорайон начал попахивать мочой. А куда было деваться бедным мужикам? Понятное дело – за угол или в подворотню.
Ну, а ежели народу много шастает по улице и дворам, то и в подъезде можно облегчиться. Что и делали особо стеснительные натуры.
Окрестные жители ругались, писали письма, куда надо, но толку от этого не было никакого. Пивбар давал такую выручку, что и большим магазинам не снилась. Кто же зарежет дойную корову-рекордсменку?
Все изменилось, когда у руля «Чебурашки» поставили Гришу. Буквально через неделю он нанял рабочих, которые быстро соорудили очень даже приличный по тем временам туалет, к которому Гриша приставил «смотрительницу» – немую тетку без имени. Мы звали ее «Эй!».
Туалет сверкал чистотой, импортным кафелем и благоухал, как розовый куст, мужики радовались до потери штанов, пожелтевший от потоков мочи микрорайон осветлился и стал вполне приятным местом для прогулок и даже свиданий, а высокое начальство грозило отдать Гришу под суд, так как перепланировку помещения бара он сделал самовольно.
(В те времена собрать подписи всех инстанций и начальников было еще той тягомотиной. Впрочем, и теперь это не легче).
Уж не знаю, как Гриша сумел удержаться на своей должности. Наверное, «подмазал», кого нужно. И похоже, это влетело ему в немалую копеечку. Место ведь было козырное. На него многие зарились. (Как это ни прискорбно сознавать, но система взяток и круговой поруки возникла у нас еще в советские времена. Так что на демократию нечего пенять).
Мой преследователь буквально слился с мужиками, которыми полнился пивбар. До чего же неприметная сволочь! – подумал я с раздражением. Этот мыш мог замаскироваться даже в голой степи, посреди пыльной дороги – ляжет и притворится комком грязи. Пройдешь мимо и даже не глянешь на него.
Однако надо было что-то делать. Топтун не только раздражал меня, я уже возненавидел его и готов был убить. Что с моим воспитанием совсем неэтично и безнравственно. Интеллигент (да и то не каждый) может превратиться в свирепое первобытное животное лишь в экстремальной ситуации, когда на кону его жизнь. Но у меня пока до этого дело не дошло.
– Василий, есть просьба… – склонился я к уху Штыка.
– Валяй, – благодушно ответил Васька.
– Мне нужно незаметно смыться отсюда.
– Зачем?
– Надо, Вася, надо.
– Темнишь…
– Ни в коем случае. У меня нет от тебя никаких секретов, – польстил я Ваське. – Просто за мной увязался какой-то подозрительный тип. Надо оторваться от него.
– Что ему нужно?
– А хрен его знает. Может, это ревнивый муж. У меня есть замужние подружки, – соврал я, не моргнув глазом.
– Ну, ты уже в школе был еще тем кобелем… гы-гы-гы, – заржал Васька. – Я всегда тебе завидовал. На меня вот бабы нуль внимания.
– Каждому свое, Вася. Рожденный пить любить не может.
– Хех… И то правда. Так что, может, дать ему по рогам? Чтобы ноги укоротить.
– Нет, бить не надо. Ты придержи его… какой-нибудь скандальчик сотвори. Только осторожно, без лишних эксцессов. А я тем временем слиняю.
– Для тебя сделаю. Где он?
– Ты только не пялься на него. Второй столик возле входа. Шклявый хмырь в сером пиджаке. Уши оттопырены.
– Засек. Но ежели он попрет буром, я за себя не ручаюсь…
– Только мебель не круши. Я пообещал Грише, что заплачу, если что-то сломается. Но сам понимаешь, я же не олигарх какой-нибудь, денег у меня немного. Поэтому не введи меня в большой разор.
– Так ты и Гришу подписал. Ну, хитер бобер…
– Без его помощи мне отсюда не спрыгнуть.
– Эт точно.
– Держи… – Я сунул в карман куртки Штыка несколько купюр. – Чтобы я не был должен.
– Что там? – спросил Васька с недоумением.
– Филки. Выпьешь с бригадой за мое здоровье.
– Да ты… ты что!? Я ведь предлагаю помощь от чистого сердца.
– А я от чистого сердца даю тебе деньги. Это мой взнос в ваше застолье. Имею я право внести и свой пай?
– В общем, да, но…
– Никаких «но». Все, Вася, начинай «веселье». Мне пора. Я и так здесь засиделся. Спешу.
– Ты всегда спешишь, – буркнул Васька недовольно, но радость от моего «пая» скрыть ему не удалось.
Он буквально засветился от счастья, когда засунул руку в тот карман своей куртки, куда я положил деньги. У него что, глаза на пальцах? – подумал я удивленно. Похоже, Васька сразу определил, какая сумма ему привалила от моих щедрот.
– Митроха, пойдем! – позвал он с собой крепкого мужичка с лицом проказливого фавна.
Видимо, Митроха исполнял в бригаде роль заводилы. Есть такая «специальность» у драчунов.
Обычно заводила не впечатляет ни статью, ни габаритами. Он лишь востер на язык и быстр, словно хорек. Главная его задача – завести противника, вынудить его броситься, очертя голову, в драку. А потом в дело вступают другие, у кого кулаки пудовые и дури полно.
Как я и предполагал, с мышом сцепился Митроха. Он сначала якобы нечаянно зацепился ногой за стул, на котором сидел мой преследователь, а затем устроил с ним словесную перепалку.
Но мой топтун оказался Митрохе не по зубам. Он вежливо извинился и всем своим видом показал, что очень уважительно относится к собеседнику и желает ему только добра.
Наверное, в другое время и при иных обстоятельствах Митроха остался бы доволен и инцидент был бы исчерпан. Но у него был другой наказ. И Митроха начал «разогревать» клиента разными обидными слова.
Однако, тот продолжал крепиться – отвечал милыми улыбками и ужимками и не лез на рожон. Он быстро допил свое пиво и уже вознамерился уйти, но тут на сцену вышел Васька Штык. Со словами «Ты что моего друга обижаешь!» он схватил мыша за грудки и начал трясти его как дурень вербу, считая, что на ней растут груши.
Дальнейшее произошло настолько неожиданно, что я оторопел. И не только я, а все свидетели этой сцены. Невзрачный мыш, эта серая тля, вдруг извернулся, провел очень знакомый мне прием, и Васька Штык, мелькнув в воздухе копытами, со всего размаха грохнулся на крепкий дубовый стол, за которым обычно помещалось восемь человек.
На удивление, стол выдержал, только жалобно застонал. А может, это подал голос ошеломленный таким жестким приземлением Васька. И тут все завертелось. Ну просто как в кино.
С криком «Наших бьют!» Митроха засветил худосочному, но крепкому, как оказалось, топтуну под глаз и тот улетел на другой ряд, роняя по пути стулья и клиентов пивбара. Бригада Васьки при виде поверженного бугра дружно взревела и бросилась ему на выручку.
Я не стал досматривать постановку, хотя и был ее режиссером. Быстро шмыгнув за стойку, я сказал:
– Гриша, пора!
– Вижу, – кротко вздохнул бармен, не отрывая глаз от кучи малой, образовавшейся у выхода. – Пойдем…
Он выпустил меня через черный ход, который тоже был продуктом инженерной мысли Гриши. Уж не знаю, для чего он его сделал. Можно было только предполагать.
– Никитушка, боюсь, могу здорово огорчить тебя…
– Это как?
– Разве может обрадовать счет за поломанную мебель? Там такое творится…
– Какие мелочи, Гриша, – отмахнулся я с облегчением. – Дела житейские. Будь спок, денежки я принесу завтра или послезавтра. Это уже мои проблемы. А за помощь – огромное спасибо. Я твой должник.
– Будь здоров, Никитушка. Береги себя…
Я вышел на другую улицу и взял такси. Сколько я не оглядывался, никто за мной не следовал.
