Глава 7

Капитан Гольцова выглядела уставшей. Она была одета неброско, даже бедно. Эти шмотки служили маскировочной одеждой. Двое суток, практически без сна и отдыха, ей пришлось работать над заданием, которое дал ей майор. Правда, он не ожидал от нее такого служебного рвения. Хотя бы потому, что задание, которое Артем подбросил своей помощнице, он высосал из пальца – лишь бы не путалась под ногами со своими женскими штучками.

Гольцова занималась беспризорными детьми. Похоже, очередная встреча с современными реалиями не прошла для нее бесследно. Живой блеск в ее глазах будто присыпали пеплом, у крыльев носа пролегли глубокие складки, которые прежде были почти незаметными, а на высоком чистом лбу явственно проступили морщинки.

"А ведь она не так уж и молода, как кажется с первого взгляда, – почему-то с удивлением подумал майор. – И до сих пор не замужем. Наверное, за мента выходить не хочет, а другие мужики, узнав о ее профессии, тут же рвут когти… Фу! Какие глупости лезут в голову! Займись лучше делом, мыслитель, через час на ковер к шефу".

– Как успехи? – спросил он без особого энтузиазма, раскладывая бумаги по папкам.

– Не знаю, что и сказать… – Гольцова достала блокнот.

– Если фактаж нулевой, то продолжайте разработку, – с внезапным раздражением сказал Артем; и тут же устыдился своей невоспитанности. – Поговорим в конце рабочего дня… скажем, ближе к шести вечера. Сейчас мне недосуг.

– Уделите мне пять, от силы десять минут. Пожалуйста…

– Хорошо. Только давайте покороче. Что там у вас?

– Я работала с детьми из двух железнодорожных вокзалов и контингентом спецприемника.

К сожалению, двух суток на полную раскрутку маловато.

– Ничего, это не беда. Специфика нашей работы всегда предполагает дефицит времени.

Еще день-два относительной свободы наскребу для вас. А потом придется вам подключаться и к другим делам.

– Если честно, я просто запуталась.

– Почему?

– Получается чересчур много ответвлений от версии. Здесь и распространение наркотиков, и проституция, и воровство, и…

– Не нужно читать мне лекцию о малолетних преступниках, – перебил ее Артем. – Мы это уже проходили.

– Извините… – Гольцова смутилась. – Отбросив все, что я перечислила, можно оставить лишь один весьма интересный факт: начиная с позапрошлого года, начали куда-то исчезать подростки возрастом от десяти до двенадцати лет. Как мальчики, так и девочки.

– Вы со сводкой о без вести пропавших ознакомились?

– Конечно.

– По-моему, там все сказано. Исчезают не только дети, но и взрослые, притом большинство – бесследно. Исчезают – и все тут. Во всех странах мира, на всех континентах. Так что по этой части мы не первые, но и не отстаем. Домыслы можно строить какие угодно. Вплоть до инопланетных торговцев живым товаром. Прилетели на тарелке, сцапали землянина – и в дальнюю галактику его, на плантацию космической капусты в качестве раба.

– Нет, в нашем случае все по-иному. – Гольцова, наконец, полностью взяла себя в руки и стала строгой и деловитой. – По свидетельствам их сверстников, тоже беспризорников, которые числились в приятелях пропавших, примерно через полтора года они возвращаются. Но какие-то другие.

– Что значит "другие"? Дети, знаете ли, имеет склонность быстро взрослеть, расти. Год для ребенка, что для взрослого десять. Малыши меняются внешне и внутренне с умопомрачительной быстротой.

– Во-первых, "возвращенцы" (назовем их так) чище одеты, нежели другие беспризорники, хотя своих прежних привычек не оставили. Я имею в виду, что они все так же находятся в общей массе подобных себе, попрошайничают, подрабатывают на мытье стекол автомашин и продажей газет вразнос. Но вот ночуют они неизвестно где.

– Там же, где и все остальные, – скептически ухмыльнулся майор. – В списанных вагонах, на чердаках, в подвалах и так далее.

– Ничего подобного! – горячо возразила Гольцова. – Я опросила не менее сорока человек, и они в один голос твердят, что эти подростки проводят ночи в каких-то других местах. Там их даже кормят. Где именно находятся их ночлежки, не знает никто. Попытки прояснить этот вопрос наталкиваются на жесткий отпор. Между прочим, возвращенцы, как рассказывают, со старыми приятелями практически не общаются, держаться вместе, и дерутся вполне профессионально. А это весьма необычно. Создается впечатление, что их кто-то обучает.

– Марина Викторовна, только без фантазий! Уличные пацаны и впрямь могут драться.

Притом, беспощадно. А учит их сама жизнь. И американские боевики, в которых крови и насилия гораздо больше, чем здравого смысла. Я уже не говорю о человеколюбии.

– Возможно… Не знаю… – Гольцова упрямо поджала полные, резко очерченные губы. – Воспитатели спецприемника тоже в один голос твердят, что с этими детьми что-то происходит.

– Что именно?

– Несколько раз после милицейских рейдов возвращенцы попадали в спецприемник. Ну, вы знаете, это когда нашему большому начальству нужно показуху устроить…

Майор насторожился. В милицейской среде разговор о начальстве обычно был запретной темой. А тем более ругань в адрес высоких чинов. (Ну, разве что по пьянке, когда море по колени, и только в кругу родственников). Однажды, в молодости, он имел неосторожность пооткровенничать с коллегой, почти другом, по поводу не укладывающихся ни в какие рамки выходок шефа. И после этого числился в изгоях до тех пор, пока не перевелся в другой РОВД.

– Ближе к теме, пожалуйста, – сухо сказал Артем; кто знает, что у этой дамы на уме и за какие заслуги ей достались капитанские погоны.

– Так вот, – продолжила Гольцова, – все воспитатели обратили внимание на резко изменившееся поведение этих детей. Они стали… как бы это сказать… нет, не взрослее, а замкнутей. Холодность в отношениях, не свойственная подросткам выдержанность и невозмутимость. Одна воспитательница призналась, что мысленно называет возвращенцев зомби. От них, сказала она, исходит какая-то опасность.

– Контингент, с которым сталкиваются в спецприемнике, действительно не медом намазан. Эти, с позволения сказать, цветы нашей жизни, способны на что угодно. Так что воспитательница данного спецучреждения, которая трудится в этой системе, похоже, недавно, никаких Америк не открыла. Работать с такими детьми и впрямь нелегко.

– Согласна. Но если другие подростки в основной своей массе не рвутся вновь на улицу, то возвращенцы убегают при первой возможности.

– Ладно, пусть их… – Майор начал раздражаться; по его мнению, доклад Гольцовой превратился в пустую болтовню. – Детская психология – не паханое поле. У вас все?

– Да.

– Прямо скажем, не густо. Одни домыслы. – Артем почувствовал, что чересчур резок с Гольцовой, но уже не мог остановиться. – А воз и ныне там. Я просил найти тех попрошаек, которые приходили к Завидонову в день его гибели. Всего лишь. Вдруг их и впрямь использовали для проникновения в его квартиру. Подобные варианты случались и прежде. Никто ведь не отрицает, что преступники используют малолеток в своих целях. В частности квартирные воры – "форточники". Все, вы свободны.

Гольцова стремительно встала. Артему показалось, что она вот-вот расплачется. Но девушка сдержала себя и спросила, глядя куда-то в сторону:

– Мне… продолжать?..

– Я даю вам еще три дня. Хочу напомнить – нам нужны конкретные факты, а не рассуждения на абстрактные темы. – Майору стало неловко за излишнюю строгость, и он смягчил тон. – Все-таки попытайтесь отыскать тех пацанов, что приходили к Завидонову.

Подключите райотделы. У них информации по городским попрошайкам воз и маленькая тележка. А я в свою очередь попрошу шефа посодействовать в этом вопросе. Что касается возвращенцев… – Он на мгновение задумался. – Возможно, в этом и есть какое-то рациональное зерно. Ладно, попробуйте дожать ситуацию до конца. Это значит, что для начала вы должны лично побеседовать с кем-нибудь из таких подростков. А после, если ваши – должен заметить, пока неясные – подозрения будут иметь более твердую почву, попробуем подключить службу наружного наблюдения. Чем черт не шутит…

Гольцова без особого воодушевления кивнула и вышла с высоко поднятой головой.

Обиделась, подумал капитан. Крепко обиделась. Теперь в ее восприятии я превратился из душки майора в тупоголового болвана, зашоренного на дурацкой версии. Поди, разыщи среди сотен обездоленных детей нужных. Легче найти бежавшего из колонии рецидивиста, нежели беспризорных пацанов, мигрирующих по городу постоянно и хаотически.

А в общем, решил Артем, дамочка очень работоспособна. И настойчива. Что весьма ценно в их профессии. Ладно, поживем – увидим, заключил он. Притирка в любом коллективе дело непростое. Особенно в таком специфическом как уголовный розыск. Чтобы без малейших колебаний и сомнений доверить коллеге защищать свою спину, нужно с ним не в одной передряге побывать. Иногда в ответственные моменты ломаются такие зубры, что диву даешься. Эх, повернуть бы время вспять! И вместо этой фифочки потолковать о делах служебных с Мишкой. На Завидонова можно было положиться как на каменную гору.

После доклада полковнику схожу к Маняше, решил майор. Давно пора. Как она там? На похоронах жену Завидонова едва не носили на руках; она почти никого не узнавала и выглядела полубезумной. Врачам "скорой" пришлось сделать ей несколько уколов, чтобы Маняша пришла до памяти. Артему хотелось навестить вдову, но он все не решался. Что сказать, какими словами ее утешить? Как посмотреть ей в глаза?

Но встретиться с Завидоновыми майору нужно было под любым предлогом. Когда случилось несчастье, он сделал две непростительные для профессионала ошибки: не опросил по горячим следам домочадцев Михаила и не дал указание обыскать квартиру своего друга самым тщательным образом.

Если по первому пункту шансы майора на доверительный разговор были мизерными, так как горе буквально свалило с ног и Маняшу и ее мать, то обыск он просто обязан был провести. Но Артем ограничился лишь выемкой личного архива Завидонова и изъял наградной пистолет – как и предписывает закон.

С пистолетом получилась странная история. Артем знал, что Мишка хранил оружие в сейфе с довольно простым замком, который стоял на застекленной лоджии, где Завидонов оборудовал мастерскую. Убийцы вскрыли сейф, но его содержимое – ружье двенадцатого калибра со стволами, укороченными кустарным способом, патроны к нему, правительственные награды и личные документы – осталось нетронутым.

Не было лишь пистолета. Который нашелся совершенно случайно – в тайнике, вмонтированном в сидение инвалидной коляски. Впрочем, тайник больше смахивал на кобуру: Мишка сделал его так, чтобы оружие можно было достать мгновенно.

Зачем!? Зачем он таскал с собой ствол, зачем приспособил импровизированную кобуру с таким расчетом, чтобы открыть огонь как можно быстрее? Кого-то боялся? Если да, то почему о своих опасениях Мишка ничего не рассказал ему? Не доверял? Чушь! Такого просто не могло быть. Не хотел выглядеть смешным и беспомощным? Возможно, но маловероятно. Уж кто-кто, а майор знал лучше, чем кто-либо, настолько Завидонов храбр и стоек.

Оставалось единственное – Миша вел собственное расследование какого-то очень опасного дела. Это было на него похоже. Он всегда отличался самостоятельностью в принятии ответственных решений. Почему не ввел Артема в курс дела? А все очень просто – хотел преподнести другу оперу раскрученное дело на тарелочке с голубой каемочкой. Мол, есть еще порох в пороховницах…

Более-менее приличный повод расспросить Маняшу и еще раз – более тщательно – осмотреть жилище покойного друга нашелся только сегодня. Сотрудники отдела уголовного розыска – те, с которыми Миша работал до Чечни – собрали немного денег, чтобы хоть как-то поддержать оставшуюся без кормильца семью. А вручить деньги поручили майору – как человеку, близкому семье Завидоновых.

Дверь открыла мать Маняши, Софья Алексеевна, грузная женщина с глубоко запавшими глазами. Она грустно кивнула в ответ на приветствие Артема и, с видимым усилием переставляя ноги, пошла в гостиную.

Там находилась жена Завидонова. Она сидела в кресле и с отрешенным видом перебирала разноцветные лоскуты. Маняша чинила платьице дочери – рядом, на журнальном столике, находилась швейная машинка и плетеная из лозы коробка с нитками, пуговицами и иголками. Похоже, таким образом она пыталась отвлечься от тягостных мыслей.

– Здравствуй, Маня… – У Артема подступил ком к горлу, и невольно навернулись слезы.

– Артем… – Она поднялась и поцеловала его в щеку.

Майор по-братски обнял ее и почувствовал, что она беззвучно заплакала у него на плече.

– Держись, держись… – Больше слов у него не нашлось.

– Держусь. Куда денешься… – Маняша украдкой смахнула слезы, будто застеснялась, и спросила: – Ты голоден?

– Как зверь, – признался Артем. – Я тут кое-что принес… – Он отдал ей пакет с продуктами.

– А это, – майор положил на журнальный столик сверток, – ребята из отдела собрали деньжат. На первое время.

– Спасибо, – тихо поблагодарила Маняша. – Дай им Бог здоровья. Пойдем…

Они прошли на кухню, где уже хозяйничала Софья Алексеевна. Она накрывала на стол.

– Помянем Мишу, – сказала Софья Алексеевна, с тревогой глядя на дочь.

Наверное, она боялась нервного срыва – у Маняши было неважно со здоровьем.

Сели, выпили по рюмке водки, Артем съел две котлеты с гарниром и салат из капусты.

Разговор был ни о чем – так, общие фразы. Допивая чай, Артем пытался построить в уме первую фразу, с которой обратится к Маняше, чтобы начать расспрашивать о Мишке.

Однако ни одна толковая мысль так и не пришла в голову майора, и он совсем было отчаялся, но тут ему помогла Софья Алексеевна. Она спросила:

– Еще… не нашли?..

О чем спрашивала Софья Алексеевна ни Артему, ни Маняше можно было не объяснять.

Майор ухватился за вопрос как утопающий за соломинку.

– Пока нет. Ищем. Маня, нужно по этому делу кое-что прояснить. Поговорим?

– Пойдем в комнату, – согласно кивнула Маняша.

– Я сейчас… – Артем достал сигареты. – Покурю на кухне.

Спустя несколько минут они уже разговаривали. -…Нет, ничего не замечала. – Маняша говорила медленно, глядя на Артема печальными глазами.

Была она худощава, черноока, легка на подъем. И очень недурна собой. Сослуживцы Мишке завидовали – это же надо, такую красавицу отхватил.

– Все как обычно, – продолжала она задумчиво. – Уезжал на работу… – Тут она запнулась. – Уезжал на площадь где-то около десяти утра. Возвращался в шесть-семь вечера. Это летом. Зимой в четыре уже был дома. В холодное время года по будням обычно не работал. Ну, ты сам знаешь, что в ненастье туристов практически не бывает. А если и приезжает группа, то на площади не задерживается. Туристов сразу ведут по музеям.

– Меня больше всего интересует последняя неделя. Может, последние полмесяца.

– Нет, все было как обычно, – опять повторила Маняша. – Ты ведь его знаешь… Лишнего слова не скажет. Все в своей мастерской сидит…

Артем невольно поежился – Маняше говорила о муже не в прошедшем, а настоящем времени, будто он живой. Впрочем, так оно и было. Для нее Миша надолго останется живым. А возможно и навсегда.

Они любили друг друга такой нежной и трепетной любовью, которая редко встречается. А если да, то лишь в сентиментальных романах. Никакие житейские трудности не могли ее поколебать, а тем более – разрушить. Артем удивлялся. И – завидовал. Белой завистью.

Потому что сам был неспособен на столь удивительное чувство. (По крайней мере, он так думал.) – А незнакомые люди к вам не приходили?

– Когда мы с мамой были дома – нет. Не исключено, что такое случалось, когда мы с детьми уезжали на дачу, а Миша оставался дома. Не знаю…

– Подумай, прошу тебя. Возможно, что-нибудь вспомнишь. Это очень важно. Миша ведь делился с тобой самым сокровенным.

– Но только не тем, что касалось вашей работы. Впрочем, я и не настаивала.

Майор обречено вздохнул. Опять ноль. Нет ни малейшей зацепки. Но так не может быть!

Весь его предыдущий опыт восставал против такого хода событий. Значит, он просто чего-то не замечает, что-то упустил, возможно, очень важное. Но что именно? Эксперт нашел несколько чужих отпечатков пальцев, когда исследовал квартиру, но определить, чьи они, не удалось. По крайней мере, в компьютерной базе данных управления такие не значились.

– Тогда позволь мне осмотреть Мишину мастерскую. Вдруг что-нибудь сыщется. А ты, будь добра, составь с помощью Софьи Алексеевны список тех, кто приходил к вам в обозримом прошлом. Скажем, начиная с апреля. Не торопитесь, мне нужны все, кто переступал порог вашей квартиры – от знакомого сантехника до соседки по площадке или близкого родственника. Совсем будет хорошо, если укажешь день и час посещений.

– А зачем это нужно?

– Для системного анализа, – очень туманно ответил Артем.

Ему вовсе не хотелось напоминать Маняше прописную, затертую истину, что утопающий хватается за соломинку.

В мастерской царил идеальный порядок. Маняша оставила все так, как было до смерти мужа. Убийца обыскивал мастерскую не очень старательно, лишь вскрыл сейф с оружием и пошарил по шкафам.

Что ему, все-таки, было нужно? Искал деньги? Но только полный идиот мог предположить, что в квартире калеки-пенсионера, обремененного семьей, хранится нечто ценное, тем более крупная сумма. А если не деньги, то что? Важные бумаги, документы?

Или материалы какого-то расследования, вдруг Мишка все же решился на свой страх и риск тряхнуть стариной?

Ладно, пусть так. Подобный вариант возможен. Мишке было по душе занятие, приобщающее его к сонму художников, – скорее ремесленников – пусть и дилетантов. Он просто зарабатывал себе на хлеб и у него получалось. Артем знал, что другу даже нравился такой труд. Но все равно в душе Мишка оставался сыщиком, профессионалом. И это тоже было Артему известно. Тогда напрашивался еще один вопрос: убийца нашел то, что искал, или нет?

Судя по беспорядку в квартире, скорее всего, да. При тщательном обыске обычно устраивается настоящий разгром, а в данном случае ничего подобного не наблюдалось.

И все же, все же… Вдруг Мишка оставил где-нибудь копии собранных им материалов? На него это вполне похоже. Он был очень предусмотрительным человеком.

Шкафы, верстак, миниатюрная дисковая электропила, с помощью которой он заготавливал планки для рамочек, настольный токарный станок по дереву, мольберт, какие-то эскизы, ватман в рулоне, кисти, краски, большие папки с рисунками карандашом и углем, связка хорошо высушенных липовых брусков, деревянный пенал с резцами, стул вертушка, настольная лампа с большим рефлектором… Мишка любил этот свой маленький мирок, ограждающий его от суетной и жестокой действительности.

Артем не без удивления просмотрел рисунки – ведь это, судя по подписям, работы его друга! Странно, но Миша никогда не говорил ему, что пробует силы в настоящей графике.

У него здорово получалось, не мог не отметить майор. Похоже, художник Салтыков был прав – у Мишки и впрямь прорезался большой талант. И какой-то гад лишил его жизни…

Ублюдок, сын змеи подколодной, чтоб его свиньи сожрали!

Под верстаком, где стояли какие-то ящики и банки с краской, он наткнулся на небольшую картонную коробку с бумажными обрезками. Так ему показалось сначала. Но когда Артем покопался в коробке, то оказалось, что это своего рода архив человеческих профилей, вырезанных из черной бумаги. Они были сложены в полном беспорядке, как обычно бывает с ненужными бумажками или отходами. Тут находились профили – как взрослых, так и детей; скорее, подростков. В основном мужские.

Зачем Мишка хранил этот мусор? Озадаченный майор высыпал содержимое коробки на верстак. И только теперь заметил небольшой самодельный конверт все из той же черной бумаги. Он лежал на самом дне. Открыв его, Артем обнаружил там пять профилей: два мужских и три детских. Никаких записей, объясняющих по какой причине его друг выделил их из общей массы, в конверте не было.

– Что-нибудь нашел? – встретила майора вопросом Маняша.

– Увы… – огорченно развел руками Артем.

Он решил не говорить Маняше о коробке с профилями, которые майор рассовал по карманам. Так будет лучше, решил он. Не исключено, что в этом есть элемент опасности.

А подвергать новым испытаниям – возможно, смертельным испытаниям – и так несчастную семью Артему не хотелось.

К тому же он очень сомневался, что жене Мишки известны люди, послужившие моделями. Сначала нужно сличить профили с картотекой. В частности, мужские. И только в том случае, когда результат получится нулевым, придется все это показать и домочадцам Мишки. Чего очень не хотелось бы.

– Вот… – Маняша отдала Артему листок с фамилиями. – Как ты просил.

– Не густо, – сказал майор. – Всего… сколько?.. четырнадцать фамилий. И это все?

– Тех, кто приходил к Мише, – это были в основном художники с Троицкой – я знала не всех, – смущенно ответила Маняша. – А что касается друзей… После того, как с ним случилось несчастье, многие стали избегать нас. Уж не знаю почему.

Артем промолчал. А что скажешь? Пока человек здоров, силен, работоспособен, друзей у него как песка в пустыне. Но стоит ему пошатнуться, а еще хуже – встать на колени, как немедленно происходит реакция отторжения. И в конечном итоге остается одиночество, печальный удел старости и физической немощи. Как в военном походе – никто не испытывает особого желания возвращаться, чтобы тащить на своих плечах, кроме ранца и личного оружия, раненого или потерявшего силы пехотинца.

– Добро. У меня еще один вопрос: у Миши был блокнот в коричневом переплете?

– По-моему, да.

– Где он?

– Не знаю. Когда я убирала после… ну, тогда… – Глаза Маняши наполнились слезами, но она пересилила себя и продолжила: – Я не видела эту записную книжку.

– Позвольте откланяться. Но у меня есть просьба. Маня, поищи на досуге этот блокнот.

Возможно, он куда-то завалился. Тщательно поищи. Думаю, блокнот может здорово мне помочь в расследовании.

– Обязательно. А ты заходи к нам… когда будет время. Так тоскливо… жить не хочется…

– Перестань, у тебя дети. Не забывай об этом. Миша всегда будет с вами. А я со своей стороны все равно достану того гада, который его убил. Рано или поздно.

Задумчивый Артем вышел из подъезда, даже не застегнув куртку. Дул холодный ветер, но он этого не замечал. Невеселые мысли притупили его бдительность, и майор не заметил, что за ним внимательно наблюдают из машины, припаркованной на другой стороне улицы. Когда Артем сел в троллейбус, автомобиль медленно поехал следом.