Глава 19
Похоже, Леонидов не спал как минимум сутки. Он был каким-то серым, измученным, и время от времени морщился и массировал живот.
– Болит, зараза! – пожаловался он майору на свою язву. – Нет, нужно ложиться на операцию. Вот и жена говорит, что давно пора. Совсем замучила…
"Кто замучил, язва или жена?", – едва не ляпнул раздраженный Артем, но вовремя прикусил язык. Он сам всю ночь провел на вокзале, а потому держал себя в руках с трудом. Все летело в тартарары, усилия оперативников не приносили желаемых результатов, а значит не за горами оргвыводы.
Бывают такие моменты в жизни (майор это уже знал из собственного опыта), когда человек попадает во временной мешок, из которого долго не может выбраться. Куда бы он не кидался, везде его встречает прозрачная, но упругая и непроницаемая стена. В этом мешке если и бежишь, то на месте, если пытаешься до кого-нибудь докричаться, позвать на помощь, то твой голос звучит не громче шелеста опадающей листвы. А проходящие мимо люди просто в упор тебя не замечают, хотя ты находишься от них буквально в двух шагах и виден как на ладони.
Любое начатое в этот период дело разваливается в самом зародыше, вместо поощрений получаешь одни выговоры, на ровном месте подворачивается нога, а любимым отхожим местом соседского кобеля становится коврик у твоей двери. Ко всему прочему, в недавно отремонтированной квартире начинают течь все трубы, разваливается унитаз, отклеиваются обои, а невесть откуда появившиеся полчища тараканов устраивают на кухне по ночам вместе с рыжими муравьями непотребные шабаши. Короче говоря, жизнь становится невыносимой и абсолютно неуправляемой.
Что-то подобное творилось и сейчас. Наверное, это почувствовал и полковник Леонидов, заявившийся в управление ни свет, ни заря; а майор так до дома и не доехал, скоротал остаток ночи – что-то около двух часов – на узком диванчике в своем кабинете.
– Ни в какие рамки не лезет… – Кряхтя, Леонидов удобно расположился на диване.
Шеф пришел к Артему в половине седьмого утра. Наверное, о местонахождении майора ему доложили в дежурной части.
– Вы о чем, Петр Каллистратович? – вяло поинтересовался Артем.
– С какой стати Гольцову понесло на вокзал? – задумчиво спросил полковник, будто не расслышав слов майора.
– Думаю, что она отрабатывала свою версию.
– Свою? Это что-то новое… – Леонидов посмотрел на Артема, как рублем одарил. – В нашей службе и так дисциплина не на соответствующем уровне, а теперь и новый сотрудник туда же. Что значит – свою версию? А ты кто, простой погоняла? Вся разработка висит на тебе; если забыл, то напоминаю. И за людей своих в ответе тоже ты.
Персонально. Кстати, вместе со мной… старым дурнем.
– В ответе… Да, точно. – Майор сокрушенно вздохнул. – Ответить можно, а вот как быть с Гольцовой? Она на грани жизни и смерти. Если с нею случится непоправимое, я этого себе никогда не прощу. Зачем позволил!? – воскликнул он в отчаянии.
– Что позволил? – спросил полковник, глядя на Артема исподлобья "ментовским" взглядом, в котором сквозило что-то волчье.
– Гольцова высказала идею, что с нашими городскими беспризорниками творится неладное.
– Эка новость… – оттаивая, зло буркнул Леонидов. – Да, творится. И уже давно. И никому до этого нет дела. Ни городскому начальству… кгм!.. ни нашей конторе. Обидно, понимаешь. В детстве я "Педагогической поэмой" Макаренко увлекался. Будто сказку читал. Настольной книгой была. Выучил едва не наизусть. А теперь мы, взрослые дяди и тети, сытые и наглые, сделали все, чтобы эту сказку сделать былью. Или как там в песне поется. Беспризорников на улицах сейчас больше, чем после гражданской войны. И чаще всего, при живых родителях. Твою мать!..
– Не о том речь. Тут другое… – Майор включил электрочайник. – Петр Каллистратович, чаю выпьете?
– Только с заваркой не переусердствуй. Что значит "другое"?
– Она уверяет, будто детей зомбируют. Или что-то в этом роде.
– Это как понимать?
– Трудно объяснить… Дети сначала исчезают, затем появляются – через год, два – и становятся сильно похожими на взрослых. На плохих взрослых. На тех, с которыми приходится иметь дело нашему ведомству. Гольцова предполагает, что существует некая тайная организация, собирающая под свое крыло подростков. И совершенно не трудно догадаться, для каких целей.
– Ну, такое предположение находится в области фантастики, – уверенно заявил полковник.
– Не могу с вами согласиться, Петр Каллистратович.
– Тогда выкладывай свои доводы. Только не забудь чай заварить. Чайник уже вскипел.
– Момент…
Артем немного поколдовал в углу, где стояла тумбочка с посудой, затем быстро ополоснул кипятком две чашки и достал бумажный пакет с сушкой.
– Легкий милицейский завтрак, – сказал он, невесело ухмыльнувшись.
– До боли знакомая картина, – мрачно поддержал его полковник и осторожно потрогал живот. – Ладно, рассказывай. Время бежит. Скоро начало рабочего дня. Начало… М-да… – Он сокрушенно покачал головой.
– Я тут чуток поработал с новой техникой. И компьютер мне выдал интересную картинку.
За последние два года резко возросло количество заказных убийств. Да, да, это не новость.
Согласен. Однако есть одно "но". В большинстве случаев свидетели (пусть и немногочисленные) твердили, что ничего подозрительного не заметили. Представляете – не заметили! Людей стреляли и резали средь бела дна, на виду у многих (как тут не вспомнить убийство мэра), – а у прохожих будто повязка была на глазах. Такое впечатление, что убийцами были призраки.
– Многие просто боятся давать свидетельские показания. Тебе это известно не хуже, чем мне.
– Естественно. Но все же кое-что в рассказах очевидцев совпадает. Как это ни странно… – Артем сделал многозначительную паузу.
– Не делай загадочный вид. Я и так знаю, что ты большой любитель сюрпризов. И чаще всего неприятных. Говори, Артем Саныч, не тяни кота за хвост.
– Почти все свидетели замечали в момент убийства беспризорных детей. Кстати, точно так же было, когда замучили Мишу Завидонова и когда застрелили мэра. У меня на сей счет есть вполне толковые рассказы свидетелей.
– Завидую я вам, молодым. Нажал на несколько кнопочек – и ответ готов. А мне, наверное, никогда не осилить все эти электронные премудрости. Да и зачем? Все равно скоро на пенсию выпрут… Ладно, плач славянки оставим за кадром. Так о чем тебе говорят эти "подозрительные" совпадения? – Полковник ехидно прищурился.
– А вот о том и говорят, что предполагает Гольцова. Детей используют наемные убийцы.
Беспризорников где-то натаскивают, как цирковых собачек, выполнять разные штуки. И, наверное, вовсе не безобидные. Кормят, предоставляют крышу над головой, обучают драться. Похоже, у детей есть своего рода политруки, комиссары, которые занимаются психологической обработкой подростков.
– Да-а, батенька… – Леонидов скептически ухмылялся. – У женщин всегда перебор с фантазиями. Гольцову понять не сложно. Но как мог ты, Артем Саныч, пойти на поводу у неопытного оперативника – ума не приложу. Все эти сказочки – бред!
– Между прочим, Петр Каллистратович, недавно вы рассказывали о капитане Гольцовой совсем другое…
– Мало ли чего я говорил, – несколько смутившись, буркнул полковник. – Людям свойственно ошибаться. И преувеличивать достоинства или недостатки других. Я не исключение.
Артем и сам был не уверен в своих же собственных выводах. И тем более он не хотел говорить Пеке, что поначалу задание для Гольцовой высосал из пальца. Ну, ладно, пусть не совсем из пальца, но можно было придумать и что-нибудь повесомей для пользы общего дела.
– Ну и как эти неизвестные злодеи используют детей? – Петр Каллистратович подул на горячий чай, смешно оттопырив губы. – Неужто в роли киллеров? – Он иронично покривился.
– У нас идет смешение понятий – дети и подростки. Где грань, которая отделяет эти две возрастные категории? Не секрет, что можно оставаться ребенком и в двадцать лет. А нам известен парнишка, который командовал во время гражданской войны отрядом вполне взрослых дядей. Это хрестоматийный пример.
– Не пойму, куда ты клонишь.
– То, что детей используют воры – "форточники" для проникновения в квартиры, известно давно. Но это в какой-то мере пассивный вариант. Дело пацана – открыть окно. Дальше работают взрослые. В наших случаях все выглядит несколько по-иному. Скорее всего, беспризорники участвуют в активной фазе.
– Ну, знаешь!.. Фантазируй, да знай меру. Сначала ты придумал призрачных убийц, теперь сватаешь на эту роль детей. Черт знает что! Где доказательства, мыслитель?
– Да, все верно, фактаж почти нулевой. Если не считать свидетельских показаний. Ведь это хрестоматийный пример "замыленного" глаза! Очевидцы убийств не в состоянии связать кровавое преступление с беспризорниками. Бездомные дети, в особенности попрошайки, настолько обычное явление на городских улицах, что их просто не замечают. Или стараются не замечать. И если это так… – Артем угрюмо покачал головой. – Если это так, то у нас, Петр Каллистратович, очень серьезный противник. Умен, сволочь.
Психолог… У него все выверено до мелочей. Эх, побеседовать бы с Гольцовой! Уверен, что ей известно гораздо больше, чем нам.
– Надеюсь, с нею все обойдется… – Поймав на себе внимательный взгляд майора, Леонидов продолжил: – Ты, наверное, задаешься вопросом: почему это я не спрашиваю, как себя чувствует раненая девушка? Зачерствел, забурел этот старый сукин сын. Не перебивай! Знаю, что хочешь сказать: мол, и в мыслях не было; да чтобы я, когданибудь… Нет, ты подумал именно так, но, по своему обыкновению, не стал бежать впереди паровоза. Докладываю, чтобы снять твои подозрения насчет моей черствости: в управление я приехал из больницы. Гольцова пока без сознания. А может спит. Но состояние, как утверждают врачи, стабильное.
Слава Богу! – подумал с облегчением Артем. Лишь бы выжила…
– Так я слушаю… – Полковник допил чай и с видимым удовольствием поставил чашку на стул, исполняющий роль журнального столика. – Вроде отпустило.
– Простите… я несколько потерял нить беседы… – Майор был смущен.
– Ты говорил, что имеешь какие-то доказательства участия подростков – ладно, детей – в заказных убийствах. По крайней мере, я понял тебя именно так.
– Это не совсем точно. – Артем вдруг почувствовал, как на него снизошло нечто похожее на озарение. – Помните, я вам докладывал, что на квартире Завидонова мною были найдены вырезанные из черной бумаги профили в отдельном конверте?
– Конечно, помню. Ну и что?
– Один профиль был идентифицирован.
– Ну и?..
– Это оказался профильный рисунок физиономии Бени Черного.
– Экий пассаж… – Полковник скептически ухмыльнулся. – Ошибка исключается?
– Эксперт дает стопроцентную гарантию. Если нужно заключение…
– Потом. Пока не требуется, – перебил майора Петр Каллистратович. – Однако я не пойму к чему ты клонишь.
– Я предполагаю, что профиль сделан с натуры. Это первое.
– Минуту! Что значит – с натуры!? Хочешь сказать, будто Завидонов видел Жереха, разгуливающего по Троицкой? Как это – и мертвые с косами вдоль дороги стоят… Бред!
От Черного уже давно остались одни кости.
– Я тоже не верил. Потому и не докладывал вам о своих подозрениях и догадках. Не хотел в ваших глазах выглядеть смешным. Профиль – это не факт.
– А сегодня совершенно неожиданно стал фактом. – Полковник насмешливо фыркнул. – Как говорится, за неимением корабля и корыто броненосец. Артем Саныч, лучше не лезь в очередные дебри. Все это от лукавого.
– Так ведь здорово все вяжется, Петр Каллистратович! – начиная отчаиваться из-за непробиваемого скепсиса шефа, горячо воскликнул Артем. – Понимаете – нитка к нитке, петля к петле.
– Вот, вот… – проворчал Леонидов. – Насчет петли ты в самое яблочко попал. Она у меня уже на шее. И если мы не найдем убийц мэра, то некоторые штатские давно стоят наготове с куском мыла в руках, чтобы ее намылить. Сам знаешь, что в такой ситуации пока не отыщут хотя бы козла отпущения, не успокоятся. А! – Он резко махнул рукой. – О чем тут толковать. Нет, точно не дадут до пенсии доработать… – Петр Каллистратович тяжело, со стоном, вздохнул.
Майор промолчал, стараясь не глядеть на шефа. Теперь он его хорошо понимал. Раньше, когда Артем был совсем юным опером, он никогда не заглядывал наперед больше чем на месяц; ну максимум на год – до очередного отпуска. И разговоры сослуживцев на эту тему считал пустой болтовней. Когда она будет, эта пенсия.
Но сейчас, имея за плечами немалый стаж оперативной работы, майор начал остро ощущать что-то похожее на неприятный зуд – будто заразился крапивницей. Что дальше? – думал он. И светит ли ему это "дальше"? А если оно и наступит, то как – с праздничными фанфарами, цветами и знаменами или тревожным и мрачным барабанным боем, когда тебя, как каторжника в прежние времена, обривают наголо и препровождают в глухомань?
Артем знал наверняка, что генералом ему не быть. Во-первых, не каждому менту, пусть и очень толковому, суждено носить широкие лампасы. Во-вторых, он не болел карьеризмом, предполагавшим (для большей быстроты и эффективности продвижения по служебной лестнице) восхождение к сияющей вершине налегке, без груза чрезмерных морально-этических норм и обязательств. А в третьих… Третье было главным – он не имел высокопоставленных покровителей; без этого принадлежать к сонму вершителей человеческих судеб практически невозможно.
Вот и получалось, что в итоге со своей мизерной пенсией (это если его не вышибут из органов раньше пенсионного возраста, чего побаивался Пека) ему придется идти в дворники и мести тротуары под ногами тех, кого сейчас ловит и сажает за решетку. Или открывать им двери баров, казино, а может и борделей. Открывать и кланяться, благодаря за чаевые. А что он еще умеет делать, кроме как "держать и не пущать"?
– Так что же ты замолчал? – спросил полковник. – Выкладывай свои соображения. Куда тебя денешь… – Он посмотрел на часы. – У меня еще есть десять-пятнадцать минут.
Только давай саму суть.
– Я предполагаю, что Жерех жив. В машине был найден обгорелый труп кого-нибудь другого. Беня – малый не промах, а потому все продумал досконально. Он знал почти наверняка, что его будут идентифицировать в обязательном порядке. Потому засветился у дантиста со своей вставной челюстью и фиксами на всю катушку. Насколько мне помниться, врач показал, что Жерех буквально терроризировал его с подгонкой и сроками изготовления зубного протеза. А вот в оплате пожадничал. Тоже верный ход: получи дантист за свою работу крупную сумму, он мог бы просто "забыть" о протезе. А так злой, как черт, врач на раз сдал Беню со всеми потрохами. Его можно понять: трудился в поте лица, даже после работы, и в итоге получил шиш с маслом. Этого Черный и добивался – он не хотел лишней тягомотины. Ему нужно было, чтобы органы как можно быстрее определили его в покойники и прекратили розыск. И этот финт ему удался с блеском.
– Значит, ты утверждаешь, что Жерех… кгм! – Полковник замялся; сама мысль, что Черный жив, приводила недоверчивого Петра Каллистратовича в замешательство. – Что Жерех вместо себя подложил "куклу"? – продолжил он после короткой паузы. – И снабдил ее личной вставной челюстью на предмет быстрого опознания экспертами собственной персоны? Ладно, пусть так. В общем… это возможно. И что дальше?
– Завидонов не знал Беню Черного. И никогда его не видел. Тем не менее, профиль Жереха он изобразил. Зачем? Миша был очень талантливым оперативником. Уверен, что он заметил повышенный интерес Бени к Троицкой площади.
– Ты считаешь, что Жерех замешан?..
– Именно! Он присматривал наиболее удобное во всех отношениях место для убийства мэра. И нашел. Площадь для этой цели подходит на все сто. До мэрии рукой подать, все на виду, вокруг люди, светлый день, а потому потенциальный "клиент" киллера и его охрана поневоле расслаблены. Что и требуется доказать. Черный без разведки, с кондачка, ничего не делает. Уж нам это известно. Этот сукин сын – профессионал. Правда, несколько в иной области, – заказными убийствами, насколько мне помнится, Жерех не занимался – но времена меняются. Так же, как и пристрастия. Не думаю, что Беня лично нажимал на курок пистолета, но рекогносцировка местности – уверен! – была его главным заданием. Жерех так долго крутился в районе Троицкой, перебирая всевозможные варианты, что бывший опер Завидонов просто не мог не обратить на него внимание.
– Допустим. Аргументы слабоваты, но примем на веру. Пока примем. Однако у меня есть вопрос: а каким боком ты намереваешься привязать к Жереху детей-беспризорников?
– Дело в том, что на заре своей, так сказать, "карьеры" он возглавлял школу каратэ, куда набирал девочек и мальчиков десяти-двенадцати лет. Кстати, почти все они были из неблагополучных семей. Так что опыт работы с малолетками у него есть.
– И в этой части вопроса я могу с тобой согласиться. Однако мне пока многое неясно.
– Это касается аргументации непосредственного участия беспризорников в убийствах?
– Да.
– В конверте Завидонова лежали и профили трех подростков. Или детей, что все едино, как я уже говорил ранее. Свидетель убийства мэра художник Салтыков изобразил по памяти двух пацанов и девочку, скорее всего, беспризорников, которые крутились возле "мерседеса" на злосчастном светофоре в тот роковой час. Когда я сравнил рисунки и профили, то просто поразился их сходству. Это были те же самые дети.
– По твоей версии получается, что не только Жерех обследовал площадь и ее окрестности, но и эта троица?
– Они заняли свои места на заключительной стадии. Ровно месяц назад. Чтобы примелькаться, но не сильно.
– Откуда тебе известно, что эти беспризорники стали на свой "пост" месяц назад? – удивился Леонидов.
– Раньше на том перекрестке работали мойщиками стекол домашние пацаны. Однако, по словам Салтыкова, они не выдержали конкуренции с беспризорниками и убрались подобру-поздорову ровно за месяц до убийства мэра.
– Их убрали. Надеюсь, не физически. Впрочем, в сводках за последний квартал такое происшествие не значится.
– Я вас убедил? – без особого энтузиазма спросил Артем.
– Не так, чтоб уж очень… Неужто мэра и его водителя застрелили дети? Нет, не могу в это поверить!
– Не знаю. Я и сам не верю, если честно. Но очень похоже, что так все и было. И этот "браунинг" с укороченной рукояткой, весьма удобной для детской руки… Кстати, наша троица исчезла с площади сразу после убийства. Представляете, Петр Каллистратович: любопытные сверх всякой меры подростки напрочь проигнорировали такое "интересное" событие. Это просто невероятно.
– А если они просто убежали, куда глаза глядят?
– С какой стати?
– Ну, например, подростки, благодаря своему "посту", видели убийц мэра. А ведь они тертые жизнью, еще как тертые. Дети сразу сообразили, чем может грозить им такая осведомленность. Потому и постарались скрыться с места происшествия как можно раньше. И сейчас где-то прячутся. Или уехали из города на перекладных куда подальше.
Чтобы их не достали ни бандиты, ни милиция. Как тебе такой вариант?
– Логично, – согласился Артем. – Но не совсем.
– Это почему? – ощетинился полковник.
– Конверт Завидонова. В нем весь корень проблемы. Миша совсем не зря собрал вместе профили этих подростков, какого-то мужчины и Жереха. Мало того – Завидонов точно знал, настолько они опасны. А иначе, зачем ему было нужно мастырить кобуру-тайник для своего пистолета?
– Ты считаешь, что Завидонов засветился и принял меры предосторожности?
– Насчет засветки не знаю. Я вообще сомневаюсь, что Завидонов мог проколоться. В вопросах наружного наблюдения он всегда был на высоте. Думаю, Миша держал пистолет под рукой совсем для другого случая. Он не за свою жизнь опасался. Завидонов понял, что намечает Жерех и зачем эти трое подростков начали пастись возле светофора. В этом я почти уверен.
– Если это так, то почему он хотя бы тебе ничего не сказал? Ведь вы были друзьями.
– В том-то и дело… – Артем сокрушенно развел руками. – Или сомневался в созревающей версии, или сам хотел раскрутить дело, чтобы тряхнуть стариной. Хотя, нет, не думаю, что это так. Скорее всего, он все-таки не был до конца уверен в своих выводах. И выжидал, когда сложится пасьянс. Чтобы не спугнуть Жереха и компанию раньше времени. Эта черта его характера мне хорошо известна.
– Все как будто вполне логично… – Леонидов посмотрел на часы, поморщился с неудовольствием, но так и остался сидеть на диване. – Но если следовать за твоими выводами, получается, что Завидонова все же раскусили. И приняли срочные меры по его ликвидации. Согласен?
– Нет. В его убийстве есть какая-то несообразность, нелогичность… трудно объяснить…
– Что значит – нелогичность?
– Зачем такие сложности с проникновением в его квартиру? Если Жерех жив и создал криминальную организацию, то Мишу могли отправить на тот свет другими способами, которые не могли привлечь чересчур пристального внимания органов к этому делу.
Скажем, наезд автотранспорта (Михаил часто задерживался до темноты, что и вовсе упрощало этот вариант), отравление винно-водочной продукцией – такое случалось не раз, а Завидонов иногда позволял себе расслабиться. Наконец, его могли просто застрелить или зарезать. Ан, нет, его почему-то еще и пытали. С какой стати!? Ума не приложу. В этом заключается какая-то тайна, но что именно – увы и ах.
– Да, задал нам твой друг задачку… – Крякнув, полковник встал. – Что будем делать с расследованием по убийству мэра?
– Возьму версию с Жерехом за основу, – твердо сказал Артем. – За неимением лучшей.
Пока мои ребята отрабатывают иные варианты, в том числе и политическое убийство, я хочу поднять старые связи Черного… и вообще все, что с ним связано. Для этого много времени не понадобится, – по крайней мере, я надеюсь, что так оно и будет – а результат может получиться потрясающий. Если, конечно, сойдутся концы с концами. И мне обязательно нужно поговорить с Гольцовой. Видимо, она узнала нечто весьма серьезное.
– Действуй. Я на тебя надеюсь. Иначе, Артем, нам просто несдобровать. В особенности мне…
Леонидов попрощался кивком головы и ушел.
Майор перевернул листок настольного календаря, решительно обвел новую дату жирной чертой и вывел под ней крупными буквами: "A DIE". А затем поставил единицу – первое задание на завтрашний день – и написал "Марьяна Кардаш".