Глава 13

Полковник Леонидов был в отвратительном настроении. Артем это предполагал и не хотел с ним встречаться в такой момент, но иного выхода у майора не было. Он просто обязан доложить шефу о первых результатах расследования убийства мэра.

А о чем говорить? Несколько бумажных листков в папке с заключениями экспертов и показаниями свидетелей (и то не всех). И в них почти нуль необходимой информации – вот все, что майор наковырял к утру следующего дня.

Операция "Перехват", объявленная буквально через полчаса после убийства, тоже практически ничего нового в расследование не привнесла. Правда, была задержана группа наркоторговцев, а также посажены за решетку несколько давно разыскиваемых рецидивистов и один маньяк-насильник, полгода терроризировавший город, но Артему от этого легче не стало.

Не хотелось рассказывать Петру Каллистратовичу и о попытке похищения. Майору нужно было проанализировать случившееся, чтобы не выглядеть в глазах шефа страхополохом.

К тому же нападение возле подъезда было его личным делом – Артем решил неудавшееся похищение не регистрировать.

– Господи – когда!? – страстно возопил полковник, едва взглянув на унылое, хмурое лицо Артема.

– Вы о чем, Петр Каллистратович?

– Когда ты придешь и скажешь, что дело в шляпе!? Как мне осточертели все эти отговорки и ссылки на непреодолимые обстоятельства! Вам все мешает, как тому хреновому танцору калоши! Почему совсем недавно, при том самом режиме, на котором уже отоспались все, кому не лень, у нас показатели раскрываемости по тяжким преступлениям были в три раза выше, чем сейчас!? Почему!? Как так получается, что мы этих сволочей ловим, а их тут же выпускают!? И почему за это клепают не тех, кого нужно, а милицию!?

Артем благоразумно помалкивал. Нужно было время, чтобы Пека выговорился. На него иногда находил такой стих. Впрочем, майор понимал шефа. Действительно, ему здорово доставалось от вышестоящего начальства и средств массовой информации. Правда, на крайние меры в виде отстранения полковника от должности, руководство не шло – Петр Каллистратович, при всех его недостатках, был профессионалом высокого класса. А таких осталось немного.

– Ладно, поплакались – и будя… – Леонидов, до этого метавшийся по кабинету, тяжело опустился в свое кресло. – Каждому нести свой крест. А у нас, Артем Саныч, он нелегкий.

Ох, нелегкий… Садись и докладывай. Только саму суть. У меня от лишней болтовни черепушка раскалывается. У нас тут много краснобаев развелось… мать их! А что делать?

Где лучших сыскать? Пока новая, молодая поросль поднимется, рак свистнет. И до тех пор придется нам с тобой, мил дружочек, свои спины под розги подставлять.

– Картина отвратительная, – сказал Артем, раскладывая свои бумаги. – Свидетели ничего не видели. Удивительно! Не понимаю… Ладно, пусть стреляли из пистолета с глушителем, а значит звуки выстрелов прохожие и впрямь могли не слышать. Но ведь к машине мэра никто не подходил! Никто! Все так утверждают в один голос. А "мерседес" был на виду, и на него не могли не обратить внимание хотя бы художники, которые находились как раз с той стороны, где находился стрелок. От них до светофора пятьдесят метров. Что, у нас в городе объявился человек-невидимка?

– У тебя одни невидимки! – злобно огрызнулся Леонидов; и тут же смягчился: – Извини, это я зря… Настроение ни к черту. Готов сам себя за хвост укусить. Продолжай.

– Но самое главное заключается в следующем: на кой ляд мэру понадобилось опускать стекло двери? Он не курящий (так же, как и водитель), а на улице было прохладно.

Заметил какого-нибудь знакомого или приятеля и решил его поприветствовать? Однако к машине по утверждению свидетелей никто не подходил. В общем, полный абзац. Это касаемо свидетельских показаний.

– А что говорят эксперты?

– Отпечатки пальцев на пистолете отсутствуют. Скорее всего, работали профессионалы.

Впрочем, это вы уже знаете. Кузов машины тоже девственно чист. Похоже, водитель лизал машину с утра до вечера. Оружие редкое, приспособленное, кстати, для людей с небольшой ладонью. – Артем не стал развивать эту тему дальше, так как знал, что Пека пистолет видел. – Тут есть, с чем работать. Подобный ствол уже встречался в наших краях.

– Да? – Полковник заинтересованно поднял глаза на майора. – Не припоминаю.

– Бельгийский "браунинг" такой же конструкции в свое время был изъят у Жереха. Я проверил по компьютерной базе данных.

– У Бени Черного, "браунинг"? – удивился Петр Каллистратович. – Вот чего не помню, того не помню… Но лично за ним, при всем том, по-моему, "мокрых" дел не числилось. И к огнестрельному оружию он всегда относился отрицательно. Жерех предпочитал кулаки.

– Было. Наверное, поддался влиянию времени. А может, носил оружие на всякий случай – чтобы своих отморозков держать в ежовых рукавицах. Как говорится, против лома нет приема, кроме лома. Но у Жереха изъяли иную модель "браунинга" – "стандарт" с нормальной рукояткой. И патроны другие.

– Кстати, насчет патронов. Что там говорится в заключении?

– Патрон для специального применения калибра 7,65 миллиметра. Большая редкость.

– Только не для киллеров, – проворчал полковник.

– Это точно.

– У тебя все?

– Скажем так – почти.

– Интригуешь?

– Да как сказать… Интрига, конечно, присутствует. Дело в том, что именно в этот день охранники должны были следовать за мэром. Кстати, вопреки его воле. Так настоял начальник охраны. И мэр будто бы согласился. Но машины сопровождения он не дождался.

– Почему?

– Во-первых, время поджимало – у мэра была назначена встреча с иностранцами. А вовторых, "джип" охраны оказался неисправен. Начальник охранников попросил шефа немного подождать, пока устранят неполадки, но взбешенный задержкой мэр послал его на три буквы и приказал подавать свой служебный "мерседес". Другого транспорта для охраны на этот момент в гараже не оказалось.

– Как-то очень вовремя сломалась машина охранников…

– Вы верно подметили, – скупо улыбнулся Артем. – "Джип" мы осмотрели. И оказалось, что кто-то в нем слегка поковырялся.

– Ну и?..

– Перерезаны тормозные шланги. Всего лишь. Что, собственно, определил и водитель "джипа". Но, как это у нас принято, сначала он долго матерился, затем перекурил, чтобы успокоиться. Потом полез под капот, где, ясное дело, ничего не нашел и снова затеял перекур – уже с досады. И лишь спустя пятнадцать-двадцать минут наконец решил загнать машину на яму и осмотреть ее снизу. Правда, после водитель действовал оперативно и немедленно сообщил о своем открытии начальнику охраны. Тот сразу же заподозрил неладное и попытался связаться по мобильному телефону с шефом, однако уже было поздно.

– Итак, "заказ"…

– Никаких сомнений. Я пока не определился, чем он пахнет – деньгами или политикой (а может тем и другим) – но то, что все сработано на высоком профессиональном уровне, сомнений нет.

– Ах, жизнь моя – копейка! – Удрученный Леонидов стукнул ладонью по столу. – Пятое заказное убийство с начала года! Да что же это такое творится!?

– Передел собственности, товарищ полковник. Мы вступили в эру капитализма.

– Мать ее через колено, эту новую эру и этот гребаный капитализм! Озверел народ из-за денег, право слово.

– Народ? Не обижайте наших людей, Петр Каллистратович. Народ у нас нормальный. Все эти пакости делают те, которым при любой власти жизнь малина. Редиски. Снаружи красные, а внутри белые. И нередко с гнильцой. Генетические уроды.

– Твои философские рассуждения меня в гроб загонят. Ты дай мне результат. Хоть чтонибудь!

– А вы не заметили в этих убийствах некую странность? Которая, как мне кажется, превращается в закономерность. – Артем пропустил мимо ушей выпад полковника.

– Не заметил, – отрубил Леонидов. – Наверное, шибко постарел.

– По крайней мере, в шести… нет, теперь уже в семи случаях, квалифицированных как заказные убийства, свидетели твердили в один голос, что ничего подозрительного не наблюдали. Хотя почти все эти преступления совершались белым днем. Мистика!

– Да уж… Вот она где сидит, эта мистика. – Полковник провел ребром ладони по горлу. – Из-за этой самой "мистики" меня скоропостижно отправят капусту на "фазенде" выращивать. Тебе от этого легче будет?

– Никак нет, Петр Каллистратович. Тем более что на ваше место я не претендую. Нет у меня, знаете ли, здорового первобытно чувства, именуемого карьеризмом.

– Врешь, поди. Ну да ладно, не о том разговор. Иди и работай. Кстати, я обещал тебе помощников. Так вот – группу подберешь сам. Можешь взять лучших. Разрешаю. Всетаки, убили мэра. А то эти… – Полковник с мученическим видом поднял глаза на потолок.

– Долбят, понимаешь ли.

– Привычное дело.

– На этот раз точно головы полетят. Вместе с погонами. Если, конечно, мы не найдем убийц.

Артем пожал плечами и встал. Подобные разговоры давно набили оскомину. Они уже стали ритуальными. Пора приниматься за работу.

Старлей Сипягин, которого майор привлек, чтобы он опрашивал свидетелей убийства мэра, был красный от злости.

– Эти гении меня за дурака держат! – кипятился он, размахивая какой-то бумажкой. – Вместо ответов по существу читают лекции по станковой живописи! Несут полную бредятину.

– Ты о ком говоришь? – спросил Артем, с удивлением отметив, что Сипягину известно даже такое мудреное понятие как "станковая живопись".

– О художниках. Ну, о тех, с площади. Мазилы чертовы!

– А-а… – Майор скупо улыбнулся. – Народ непростой, что и говорить. Неужто хамят?

– Как бы не так. Вежливые, паразиты, до тошноты. Иначе как господином не называют.

Издеваются, честное слово! Может, кого-нибудь из них на день-два в ИВС определить? – спросил Сипягин с затаенной надеждой. – Тюремная баланда прочищает мозги лучше любых уговоров и просьб.

– Что верно, то верно, – согласился Артем. – Но у нас не тот случай. – Он не стал дальше развивать эту тему, только спросил: – Много осталось?

Сипягин посмотрел на список и ответил:

– По идее, пять человек.

– А если без идеи?

– Двое сказались больными (проверю обязательно!). Третий срочно укатил в столицу на какую-то выставку, где он что-то там представляет. Четвертого ночью увезли в больницу – у него приступ аппендицита. Наверное, уже сделали операцию. Ну, а пятый… – Сипягин запнулся, подбирая нужные слова.

– Пятый похищен инопланетянами и шлет нам привет с Марса, – высказал предположение майор.

– Да, шлет… – буркнул старлей. – Вернее, послал. И меня, и всю нашу контору куда подальше. По-моему, он просто пьян, как свинья.

– С утра!? – удивился Артем.

– Ну…

– И кто это? Как его фамилия?

– Какой-то… минуту… – Сипягин опять обратился к списку. – Какой-то Салтыков. Хам и сукин сын.

Майор неожиданно рассмеялся, вспомнив кому из неуправляемой творческой братии, окопавшейся на Троицкой площади, принадлежит столь известная на Руси фамилия.

– Хорошо, что просто Салтыков, а не Салтыков-Щедрин, – проговорил он весело.

– Извините – я сказал не то? – встревожился бедный старлей.

– Все нормально, – успокоил его Артем. – Ладно, ты свободен. Продолжай работать по оперативному плану. Кстати, где капитан Гольцова?

– Сегодня я Гольцову не видел.

– Странно… – Майор задумчиво потеребил правое ухо. – И кабинет, куда ее определили, закрыт.

– Где-то задержалась.

– Похоже, что так. Все, можешь идти. И прошу меня не беспокоить в течение часа.

– Слушаюсь!

Сипягин ушел. Артем, не торопясь, заварил чай – прямо в чашке, "по-московски" – и с удовольствием начал прихлебывать терпкую, обжигающую губы жидкость. Замусоренные мысли очистились и потекли плавно, свободно. Жить стало лучше, веселей, товарищи, вдруг вспомнилось майору изречение "отца народов", которое он выдал в тот самый момент, когда страна захлебывалась в крови репрессий. Да уж, веселей… Артем помрачнел и закурил.

И тут постучали в дверь.

– Входите! – громко и с недовольством сказал майор.

Дверь широко распахнулась, и в кабинет ввалился… художник Салтыков! Он был все такой же лохматый, небритый, как и при первой встрече, и в распахнутой на волосатой груди красной рубахе.

– Вызывали? – спросил он, вызывающе подбоченясь.

– Здравствуйте, Салтыков, – сказал майор, мгновенно избавившись от внезапного раздражения.

Наверное, в его голосе прозвучало чересчур много укоризны, потому что художник смутился и, осторожно прикрыв дверь, ответил:

– Здравствуйте… Извините за столь бесцеремонное вторжение, но ваш сотрудник меня достал. Я ему что, шестерка!? Раскомандовался, как бугор в зоне.

– А вам разве приходилось там бывать?

– К счастью, нет. Но я люблю читать книги на подобные темы. Так сказать, на всякий случай.

– От сумы и тюрьмы?..

– Именно. Не зарекайся. Все ходим под Богом.

– Садитесь… Клим? Я не забыл ваше имя?

– Нет, все верно.

– А вот как вас по батюшке – увы… – Артем развел руками. – На площади вы не изъявили желания представиться по всей форме…

– И сейчас не имею такого намерения, – перебил его Салтыков. – Пора нам стать цивилизованней. От всех этих Иванов Ивановичей, Ипполитов Степановичей и прочая пахнет нафталином. Кондовая Русь должна уйти. Нарождается новое общество, в котором все станут гораздо умней и прагматичней, нежели теперь.

– Понял, – улыбнулся Артем. – Вперед, в компьютерное будущее. Имена-отчества вообще упразднятся, фамилии подвергнут сокращению. Ныне я Чистяков, но могу стать просто ЧИ. К примеру, ваша фамилия будет звучать как СА 10050150. А у вашего внука – СА 10265009. Цифры потребуются для того, чтобы не ошибиться при получении зарплаты и других благ сверхцивилизации. Надеюсь, к тому времени профессоров и сантехников не поставят на одну доску. К концу третьего тысячелетия (а может и раньше) мы вернемся туда, откуда пришли – в стойбище неандертальцев. Возможно, оно будет построено из металла и начинено под завязку электроникой, но суть от этого не изменится.

– Не нужно утрировать. Вы думаете мне по нутру происходящие перемены? Отнюдь. Но куда денешься? От прогресса не спрячешься. Сейчас пятиклассник рассуждает о таких высоких материях, что мне с моими закостеневшими мозгами не понять и десятой части его умозаключений. Скоро картины начнут рисовать роботы. А наши произведения будут выставлять в лавке кустарных промыслов. Как образцы неэффективного труда.

– У вас какие-то неприятности?

– Вся жизнь соткана из неприятностей, словно черная паранджа. И слава Богу, что в ней случаются светлые прорехи.

– Как сегодня, например…

– Намекаете на мое состояние? Ну да, я подшофе. С утра выпьешь – весь день свободен. А иначе можно просто сдвинуться по фазе от проблем, которым несть числа. К тому же я не давал пионерской клятвы прийти на допрос трезвым, как стеклышко.

– На беседу, – мягко поправил художника Артем. – Мне в нашем случае не нравится слово допрос.

– Пусть так, – упрямо боднул головой Салтыков. – Но согласитесь, что тащиться с утра пораньше в вашу контору – радости мало. А если точнее, то вообще, будто серпом по одному месту.

– Значит, наш сотрудник все-таки сумел разбудить у вас чувство гражданского долга?

– Он сумел разбудить мое бренное тело. Я из-за него будильник разбил – думал, что испортился. Дребезжит, гад, и дребезжит. Спать мешает. Оказалось, это трезвонил телефон… А что касается гражданского долга, то я принадлежу к партии пингвинов.

– Как это понимать?

– Вы Горького читали?

– Давно. Еще в школе. Но, признаюсь, его книги не были у меня настольными. Потому я мало что помню.

– Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный… Кажется так. Припоминаете?

– А как же. Это произведение я впитал с молоком матери.

– Шутите… Но главное дальше. Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах… Ему, видите ли, не нравится буря. Только гордый Буревестник реет смело и… и так далее.

Говорю не по тексту, потому что подзабыл. Это не суть важно. Так вот я как раз и принадлежу к сообществу пингвинов-обывателей, которым по барабану весь вселенский шухер с бурями, громами и молниями. Делайте революции, свергайте тиранов, выбирайте мудрых вождей, демократичных президентов, честных губернаторов, митингуйте, богатейте, только ради Бога оставьте меня в покое. Я лояльный к власти человек, исправный налогоплательщик – и точка. Мой гражданский долг заключается в поддержании баланса в обществе. Представьте, если все будут буйными и очень активными. В лучшем случае перекусают друг друга, в худшем – возьмутся за ножи.

Партия пингвинов – балласт, столь необходимый любому кораблю, чтобы он не перевернулся и не пошел на дно.

– Сильно сказано… – Артем был доволен – он все-таки "завел" Салтыкова, вытащил его на доверительный разговор. – Но вернемся к нашим баранам. Чайку не хотите?

– А пива у вас нет?

– Если и бывает, то долго не залеживается, – рассмеялся майор. – В нашей конторе трезвенников почему-то не наблюдается.

– Жаль… Ладно, потерпим.

– Клим, вопрос у меня простой, словно выеденное яйцо: что вы видели во время убийства?

– А ничего особенного. Люди ходили, машины ездили, туристы фотоаппаратами щелкали, клиенты торговались, голуби летали, пацаны и разная шантрапа шныряли туда-сюда… Все как обычно, как всегда. Никаких особо подозрительных личностей, тем более вооруженных, я не наблюдал.

– Ну подумайте, ведь у вас глаз-алмаз. Художник обычно замечает то, что простому человеку и в голову не придет. Мне важны любые, самые мелкие детали, которые не вписывались в обычную ежедневную жизнь Троицкой. Подумайте, пожалуйста.

Художник закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Казалось он уснул. Но по тоненькой жилке, пульсирующей на виске, майор понял, что мозг Салтыкова вызывает в памяти какие-то образы и ассоциации, восстанавливает события, предшествующие убийству.

Глянув на телефоны, Артем про себя взмолился: хотя бы никто в этот момент не позвонил! Из опыта он знал, что обладающий хорошей зрительной памятью художник, успокоенный и воодушевленный доверительной беседой, постарается вспомнить хоть чтото, несмотря на свою позицию по отношению к гражданскому долгу.

– Да нет, это к делу не относится… – наконец с недовольством сказал Салтыков, будто споря с самым собой, и открыл глаза. – Извините, но… – Он с огорченным видом развел руками. – Ничего. "Мерседес" помню – машина мэра всем нашим мужикам известна. Я видел как "мерс" выезжал на площадь, потом остановка у светофора… Затем меня отвлекли клиенты. Когда прохожие подняли крик, увидев через опущенное стекло задней двери залитое кровью лицо мэра, я вместе со всеми подбежал к машине. Все.

– Вы сказали: "Это к делу не относится". Что имелось ввиду?

– А… Мелочь. – отмахнулся художник. – Дети тут ни при чем.

– Какие дети? – насторожился Артем.

Нехорошее чувство вдруг сконцентрировалось где-то в области сердца и больно укололо.

Дети… Дети!?

– Ну, эти, попрошайки. Они и у художников пасутся. Как только кто картину продаст – налетают словно саранча. Подаем, не отказываем. Несчастные пацаны…

– Ну, ну! – торопил Салтыкова возбужденный майор. – Чем эти попрошайки привлекли ваше внимание?

– Понимаете, они взяли моду просить при остановке машин на светофорах. Большинство водителей подают, в основном мелочь, некоторые делают вид, что не замечают. Разные люди… Раньше на светофорах работали, скажем так, "домашние" мальчики – они мыли стекла. Но где-то с месяц назад их не стало. Похоже, перебрались в другое место.

Наверное, не выдержали конкуренции с беспризорниками. Бездомные побойче и пожестче. Дерутся, знаете ли…

– А в тот день попрошайки тоже стояли на светофоре?

– До убийства мэра были, а после – никого.

– Та-ак… – Артема даже слегка зазнобило от переполнявших его мыслей и чувств. – К "мерседесу" мэра они тоже подходили?

– Как будто… трудно сказать… Я ведь говорил, что меня отвлекли.

– Сколько их было?

– По-моему, трое. Два мальчика и девочка.

– Это их обычное место?

– Трудно сказать… Мне кажется, этих я видел впервые. Аккуратные такие. Будто и не бездомные. Хотя сейчас и при живых, здоровых родителях дети становятся побирушками.

Некоторые "мамаши" – сучки поганые! – своих малявок даже на панель ставят. Вот таких, с позволения сказать, родителей я бы собственноручно в асфальт закатывал. Они хуже зверья.

– А когда вы были в толпе, которая окружила "мерседес" с мертвым мэром, эти трое попрошаек тоже там крутились?

Салтыков на некоторое время задумался. Затем отрицательно покрутил головой:

– Нет. Мне кажется, их не было. Другие дети – да, в том числе и школьники. Но этих… Да, точно, я их не видел. Уверен.

– Откуда такая уверенность?

– Я почти сразу возвратился к своим картинам. Народ у нас такой, что только держись.

Воруют, сукины дети. Гребут все подряд. Только зазевался или отвернулся – и привет…

Но, понятное дело, глаз с места происшествия я не спускал. А на зрительную память пока не жалуюсь. Не было этой троицы, точно говорю.

– Странно… – Артем покусывал нижнюю губу.

– Что именно?

– Многие взрослые – да почти все! – страдают манией любопытства, а что говорить о детях? Мне просто не верится, что попрошайки покинули место события, не дождавшись главных действующих лиц – милиции, "скорой" и прочая.

– Это верно. Дети есть дети. С теми подростками, что пришли поглазеть, и омоновцы не смогли справиться – шныряли под ногами, словно мыши. Некоторые пацаны, из особо шустрых, даже на деревья забирались, чтобы лучше видеть.

– То-то и оно… – Артем хищно прищурился. – Есть еще один вопрос. Вы не могли бы помочь нашим спецам в составлении фоторобота этой троицы попрошаек?

– Как говорится, о чем речь… Только вся эта бодяга с компьютерной компоновкой деталей физиономий в моем случае вам не понадобится.

– Не понял… Почему?

Салтыков посмотрел на майора как на недоразвитого и иронично ухмыльнулся.

– Вы как-то упустили, что я все-таки художник. И, осмелюсь утверждать, не совсем уж бездарный. Мне нужен ватман, карандаш или уголь и уединенное место. Я вам предоставлю графические изображения этих подростков примерно через час.

Определив Салтыкова в свободный кабинет Гольцовой, майор сел за свой компьютер.

Вызвав базу данных по "мокрым" делам за последних два года, он начал скрупулезно раскладывать электронный пасьянс, все больше и больше погружаясь в безудержный и быстрый поток информации, которую фонтанировал голубой экран монитора.

Салтыков справился с заданием за полтора часа.

– Девичья головка не заладилась, – огорченно оправдывался он за задержку времени. – Детей вообще трудно рисовать. А мне очень хотелось сделать изображения такими, будто я рисовал их с натуры.

– И правильно поступили, – горячо подхватил Артем. – Нам это и нужно. Портреты в манере Пикассо уголовному розыску не подходят.

Детские головки были выполнены мастерски. Они выглядели как живые. Салтыков действительно постарался. Но что если рисунки просто плод его буйного воображения – и не более того? Нет, такого просто не может быть! Художник ведь полностью отдавал себе отчет для каких целей послужат изображения странных попрошаек.

– Здорово! – с восхищением сказал майор, разглядывая плоды трудов художника. – У вас и впрямь талантище. Эти портреты гораздо лучше любых фотографий.

Салтыков, как и все творческие работники, падкий на лесть, смущенно отвел глаза, зарделся, промычал в ответ что-то маловразумительное и закурил.

Мысль пришла в голову Артема так естественно, будто он вынашивал ее уже давно. Все трое беспризорных попрошаек были изображены в три четверти. А что если?..

– Клим, я понимаю, что вам не по нутру торчать в наших стенах. Уж извините. Однако есть еще одно "но". Я не настаиваю, и все же обязан обратиться к вам еще с одной просьбой.

– Валяйте. Хоть с двумя, – бодро заявил Салтыков, все еще пребывая под впечатлением похвалы.

– А вы не могли бы прямо сейчас нарисовать профили этих подростков?

– Почему нет? Какие проблемы. Сделаем. – Он помолчал чуток и продолжил: – Сюда бы Мишу Завидонова. Вот он был мастером в таких вещах. У него рука как у снайпера – никогда не дрожала. Извините, – смутился художник, подняв взгляд на помрачневшего майора.

– Да, сюда бы Мишу… – Голос Артема предательски дрогнул.

Салтыков взял в руки карандаш, помедлил немного, прикрыв глаза, а затем уверенными движениями нарисовал на остатках ватмана три профиля.

– Вот, – сказал он. – Думаю, что достаточно близко к натуре.

– Спасибо, Клим, – сердечно поблагодарил майор. – Вы нам здорово помогли…

Художник ушел. Артем с сердечным трепетом достал из папки те детские профили, которые Завидонов хранил в отдельном конверте. Сравнив их с рисунками Салтыкова, майор едва не задохнулся от волнения. Сомнений не оставалось – профили были идентичны!