19 августа 1960 года Соединенные Штаты добились первого успешного возврата полезного груза разведывательного спутника. И хотя космическая разведка революционизировала деятельность спецслужб, она не привела к отказу от традиционных средств. За семь дней до того один из наиболее ценных шпионов в истории, располагавший хорошими связями полковник ГРУ, впервые обратился к представителям Запада, совершив первый шаг в затянувшейся попытке стать агентом Соединенных Штатов или Британии. Тем временем военный офицер США уже приступил к передаче ГРУ ряда важных документов.

Вскоре стал перебежчиком офицер польской госбезопасности, передававший секретную информацию Западу в течение двух лет. Его измена привела к аресту двух нелегалов — одного в британской секретной разведывательной службе, второго в западногерманской BND (Bundesnachrichtendienst — Федеральная разведывательная служба). Выявление этих агентов помогло начать охоту на нелегалов, сильно сказывавшуюся на ЦРУ, MI5 и SDECE целое десятилетие.

Разведка и контрразведка сверхдержав были не единственным видом разведывательной деятельности, оказавшей значительное влияние на ход мировых событий в шестидесятых годах. В начале шестидесятых два израильтянина готовились к выполнению миссий, которые обеспечили израильские спецслужбы крайне ценными сведениями, оказавшими наиболее явное влияние на события июня 1967 года.

В начале 1958 года начальник станции ЦРУ в Берне (Швейцария) получил первое из четырнадцати писем, подписанных псевдонимом Heckenschiitze (Снайпер) и присланных офицером разведки Советского блока. В декабре 1960 года Снайпер (или Bevision, как окрестило его ЦРУ) стал перебежчиком, прибыв в Западный Берлин и назвавшись Михаилом Голениевским, офицером польской госбезопасности.

Голениевский не только передал информацию, открывшую факт внедрения советского агента в британское ведомство подводного вооружения, но и предоставил сведения, которые заставили британцев и немцев заключить, что вражеские агенты внедрились и в их собственные внешние разведки. В деле SIS информация Голениевского помогла положить конец предательству Джорджа Блейка после почти восьми лет успешной деятельности. На суде в 1962 году Блейк был приговорен к 42 годам тюремного заключения, якобы по одному году за каждого британского офицера, погибшего из-за его деятельности.

Вторым нелегалом, откопанным благодаря сведениям Снайпера, был Хайнц Фельфе, начальник отдела IIIF (контрразведки) BND. Фельфе родился в 1918 году и служил офицером в нацистской службе безопасности СС. В 1946 году, отбыв в Канаде тюремное заключение за деятельность в СС, он был освобожден — вероятно, предложив свои услуги британской разведке, и его предложение было принято. Фельфе не только доносил о деятельности Боннского университета, но и до 1951 года работал в лагере беженцев следователем.

В том же году он смог вступить в организацию Гелена, благодаря рекомендации бывшего коллеги по СС Ганса Клеменса. Клеменс был не только членом организации Гелена, но и советским агентом. Вскоре Фельфе стал вторым советским агентом в будущей BND.

Фельфе поступил в отдел контрразведки в штаб организации в Карлсруэ. Его интеллект, эрудиция и способности скоро привели к повышению в штаб Пуллаха. Как только он оказался там, его высококачественная работа заслужила одобрение Гелена. Доброжелательное отношение Гелена к Фельфе помогло продлить срок его деятельности в качестве ключевого советского нелегала.

Дезертировав на Запад в 1954 году, офицер советской разведки Петр Дерябин рассказал ЦРУ о двух советских агентах в BND, известных под кодовыми именами Петр (Peter) и Павел (Paul). Однако Дерябин не мог предоставить никаких веских данных, которые помогли бы выяснить их личности. Но затем в декабре 1955 года захваченный агент Гелена был подвергнут публичному суду в Восточной Германии. Изучив сведения, оглашенные во время процесса, офицер контрразведки ЦРУ Клер Питти заключила, что они могли исходить только от высокопоставленного источника в организации Гелена. Следствие выявило двух подозреваемых, одним из которых был Фельфе.

Но успехи Фельфе лишь укрепили первоначальное мнение Гелена о нем, заставив проигнорировать предупреждение ЦРУ и своей собственной "Орг". Помимо прочего, Фельфе раскрыл одного высокопоставленного агента КГБ и предоставил явно ценные разведданные об операциях восточногерманской и советской разведки.

Эта результативность была сущим пустяком по сравнению с причиненным ущербом. По собственному признанию Фельфе, он передал КГБ и его предшественнику около 15 тысяч фотографий и 20 бобин магнитной микропленки. Он передавал списки агентов организации Гелена, конспиративные адреса информантов, внутренние рапорты о текущих операциях и ежемесячные отчеты контрразведки. Фельфе признался в предательстве в общей сложности 94 агентов.

Два пункта сведений, предоставленных Снайпером, возродили дело ЦРУ против Фельфе. Одно из его первых писем информировало американцев, что UB получает из КГБ рапорты BND. Из этого следовало, что, вероятно, Петр или Павел все еще действует — а быть может, и оба. Впоследствии Голениевский донес о разговоре с генералом Олегом Грибановым, начальником 2-го Главного (контрразведывательного) управления КГБ. По словам Снайпера, Грибанов похвалялся, что из шести офицеров BND, съездивших в Соединенные Штаты на переподготовку в 1956 году и одним из которых был Фельфе, двое были советскими агентами.

И снова главным подозреваемым стал Фельфе, и началась операция "Ujdrowsy", как ЦРУ назвала новое расследование по поводу Фельфе. Вскоре следствие выявило, что Фельфе ведет жизнь, которая работнику BND не по средствам, — владеет десятикомнатным шале в Баварии, учит сына в частной школе, располагает комфортабельными апартаментами в Мюнхене и впечатляющим гардеробом. 6 ноября 1961 года Фельфе был арестован. И он, и Клеменс были приговорены к длительному заключению.

20 апреля 1961 года в номер отеля "Маунт Роял" в Лондоне ввели человека. Его дожидались четверо офицеров разведки — двое из Центрального разведывательного управления и двое из британской секретной разведывательной службы.

Их гость, Олег Владимирович Пеньковский, родился 23 апреля 1919 года в кавказском городе Орджоникидзе. В 1937 году он поступил во 2-е Киевское артиллерийское училище, а также вступил в комсомол (ВЛКСМ). Окончив училище в 1939 году, он получил свое первое назначение — сначала командиром артиллерийской батареи на Украине, а затем участвовал в Советско-финской войне. В 1939–1940 годах Пеньковский был ранен в боях и отмечен правительственными наградами четырежды. До конца войны он попеременно служил в Москве и на 1-м Украинском фронте.

По окончании войны Пеньковский прошел курс в Военной академии имени Фрунзе (1945–1948), а затем в Военно-дипломатической академии ГРУ (1949–1953). В пятидесятом получил звание полковника и женился на дочери высокопоставленного генерала, начальника Политического управления Московского военного округа. За окончанием ВДА последовало назначение в 4-е (Ближневосточное) управление ГРУ и помощником военного атташе (старшим помощником резидента ГРУ) в Анкаре. Турция оказалась его последним зарубежным назначением, так как из-за спора с начальником в ноябре 1956 года его отозвали на родину. Когда Пеньковский стал готовиться стать резидентом ГРУ в Индии, КГБ обнаружил, что его отец был белогвардейским офицером, возможно уцелевшим в Гражданской войне, — и из-за этого изъяна в биографии Пеньковский лишился индийского назначения.

Вместо этого он остался в Москве и понял, что его карьере пришел конец. В июне 1960 года у него появились основания для оптимизма. Он был назначен членом приемной комиссии ВДА, а затем начальником потока 1960–1963 годов. Пост главного инструктора обычно вел к повышению в чине до генерал-майора.

Но из-за вмешательства КГБ в августе ему было отказано от должности.

12 августа 1960 года первая попытка Пеньковского намекнуть, что он располагает важной для Запада информацией, оказалась неудачной, как и несколько последующих. Различные американские, канадские и британские гости Москвы, к которым он обращался, а также тамошние посольства США опасались провокаций КГБ. Но после переговоров в Вашингтоне между представителем SIS Говардом Шерголдом и Ричардом Хелмсом, заместителем директора ЦРУ по планированию, они сошлись в том, что обе спецслужбы будут вести Пеньковского совместно.

Первоначальный контакт был осуществлен через представителя британских электрической, сталелитейной и машиностроительной компаний Гревилла Винна, по долгу службы часто бывавшего в Москве. SIS завербовала Винна в ноябре 1960 года, чтобы завязать контакт с советским Госкомитетом по координации научных исследований, служившим прикрытием разведывательных операций КГБ и ГРУ по сбору научных и технических данных. В том же месяце в комитет был включен Пеньковский.

8 декабря 1960 года Винн отправился в московский аэропорт Шереметьево с Пеньковским и другими членами комитета, чтобы поприветствовать прибывающую британскую делегацию. Ожидая сильно задержавшийся рейс в компании Пеньковского, Винн начал налаживать личные взаимоотношения, увенчавшиеся 6 апреля попыткой Пеньковского передать Винну пакет. Две недели спустя полковник ГРУ прибыл в Лондон в качестве главы советской "торговой" делегации, миссия которой состояла в приобретении современных западных технологий в ряде областей, включая сталелитейную, радиолокацию, связь и обработку бетона. Его дожидались в номере над номером советской делегации Джо Пулек и Джордж Кисвальтер из ЦРУ и Говард Шерголд и Майкл Стокс из SIS.

Еще не успев переступить порог номера, Пеньковский уже предоставил крайне ценные сведения. Вскоре после прибытия в Хитроу он передал Винну пакет с секретными советскими материалами. Они состояли из 78 страниц секретных и совершенно секретных материалов, большую часть которых Пеньковский переписал от руки. Большинство документов касалось ракет, включая четыре фотокопии планов строительных участков пусковых установок. Имелись также сведения о малоизвестной ракете ПВО В-75, получившей в НАТО название СА-2. Пеньковский также предоставил технические руководства по нескольким ракетам средней дальности и промежуточной дальности и их пусковых установках СС-1, СС-4, СС-5 и СС-6.

Ценная информация была получена и в беседах, проходивших с 20 апреля до возвращения Пеньковского в Москву 6 мая. Изучая копии фотографий, сделанных на первомайском параде 1960 года, Пеньковский смог распознать тактические ракеты "земля-земля" сухопутных войск и ракеты ПВО СА-2 и СС-1 средней дальности. Вдобавок он сообщил о советских ядерных испытаниях.

Пеньковский также сообщил своим собеседникам о местоположении более двадцати стратегических объектов в районе Москвы, в том числе командных пунктов ПВО, московской оборонительной зоны и нескольких управлений Генерального штаба. Все подобные объекты, сказал он, "должны быть взорваны заранее установленными на месте атомными минами, а не бомбами, сброшенными с воздуха, и не ракетами, которые могут пройти мимо важнейших целей". Далее он заметил, что "небольшая группа диверсантов, оснащенных таким оружием с часовыми механизмами, должна установить его в таких местах, откуда эти штабы могут быть уничтожены. Независимо от прочих атак, осуществляемых в час Ч, эти важные штабы должны быть уничтожены атомными минами. Следует уничтожить все штабы военного округа".

Пеньковский вернулся в Москву, располагая достаточным количеством предоставленных ЦРУ и SIS брошюр о британских металлургических технологиях, чтобы время его пребывания в Британии казалось потраченным на сбор разведданных, а не выдачу их. Знакомство базирующегося в Лондоне офицера ГРУ (с подачи ЦРУ-SIS) с британским сталелитейным экспертом пришлось очень по душе и комитету, и ГРУ.

Вернувшись в Москву, Пеньковский возобновил свои усилия по сбору разведданных. 27 мая, когда Винн вернулся в Москву, Пеньковский передал ему пакет примерно с двадцатью отснятыми пленками и прочими материалами. 2 июля он передал Дженет Чизхолм две машинописные страницы и семь кассет с непроявленной пленкой, спрятанных в коробку конфет. "Случайные" встречи с Чизхолм, женой офицера SIS из посольства, часто использовались в качестве канала передачи информации в Москве. Машинописные страницы содержали важные заявления командующего ракетно-артиллерийскими войсками советских сухопутных сил маршала Сергея Варенцова по Берлину, а также сведения о советских ракетных бригадах в Германии. Информация по Берлину была особенно ценной, потому что Соединенным Штатам приходилось иметь дело с угрозами Хрущева заключить сепаратный мирный договор с Германией.

Вдобавок к материалам, относящимся к Берлину, Пеньковский предоставил информацию о стратегии и персонале советской разведки. Среди документов на пленке был 36-страничный совершенно секретный документ о "связи в агентурной разведке", излагавший новые подробности о методах деятельности ГРУ; 68-страничный совершенно секретный документ "Вопросы агентурной связи и контроль за агентами" и 43-страничный рабочий план для комитета Пеньковского на третий квартал 1961 года. Пеньковский также предоставил список 60 студентов Военно-дипломатической академии, которым предстояло стать офицерами ГРУ.

Подготовленная ЦРУ "Оценка контрразведывательного продукта" по получении этих материалов 2 июля суммировала вклад Пеньковского в отношении организации и деятельности советской разведки. Согласно этому анализу, он доставил уникальную информацию о структуре советской разведки, новые сведения о части штата, отвечающей за диверсии, подрывную деятельность и покушения в поддержку военных операций, о личностях более чем 300 офицеров советской разведки и более дюжины агентов, действующих на Западе, и данные о советских методиках обучения разведчиков и процедурах агентурной связи.

18 июля и 20 сентября последовали поездки в Лондон и Париж соответственно. Вечером 18 июля Пеньковский снова встретился с представителями ЦРУ-SIS, и эта встреча была первой из тринадцати встреч во время его трехнедельного пребывания в Лондоне. К концу визита он был опрошен тридцать раз.

Пеньковский, получивший в ЦРУ кодовое имя "Герой" (Hero), прибыл в Париж с целью посетить советскую торговую ярмарку; этот визит был одобрен начальником ГРУ генералом Иваном Серовым. По пути из аэропорта Пеньковский вручил Винну пакет с одиннадцатью роликами непроявленной пленки. Вдобавок к сведениям, имевшимся на роликах, у Пеньковского было еще много сведений на словах для команды ЦРУ-SIS. Он сообщил, что Р-12 (СС-4) "уже поставлены на вооружение и выпускаются серийно. Дальность ее полета 2500 километров. Р-24 (СС-5) готовится к серийному производству. Дальность 4500 километров. Обе приведенные мной дальности указаны для ракет с атомными боеголовками".

Материалы Пеньковского рассылали заинтересованным лицам в разведывательных ведомствах США и Великобритании через два специальных подразделения, созданных, чтобы защитить информацию и скрыть тот факт, что она исходит из одного источника. ЦРУ обозначало все документальные материалы Пеньковского "Ironbark" (Стальная кора), а его устные донесения получили кодовое название "Гаичка" (Chickadee). Британцы использовали обозначения "Рупия" (Rupee) и "Арника" (Arnica) соответственно.

Спецслужбы прикладывали предельные усилия в стремлении скрыть, что материалы "Стальная кора" и "Гаичка" исходят из одного источника. Из-за того, что некоторые факты, рассказанные Пеньковским в Лондоне, весьма отличались от предположений разведки США, директор ЦРУ Аллен Даллес попросил аналитика Реймонда Гартоффа проанализировать материал "Гаичка" вместе с другими материалами Пеньковского. Когда Гартофф спросил главу отдела Советской России Дэвида Мэрфи, исходят ли материалы "Гаичка" и "Стальная кора" из одного источника, тот ответил отрицательно.

Поездка Пеньковского в Париж стала его последним путешествием на Запад. Общая продолжительность трех серий встреч в Лондоне и Париже составила около 140 часов, дав около 1200 страниц машинописного текста расшифрованных стенограмм. Пеньковский также предоставил 111 экспонированных пленок, 99 процентов из которых оказались достоверными. Его донесения, письменные и устные, привели к подготовке приблизительно 10 тысяч страниц разведывательных донесений.

Вернувшись в Москву, Пеньковский продолжал встречаться с Дженет Чизхолм, получившей кодовое имя "Анна" (Anne). Однако после 19 января 1962 года, встречаясь с Анной, он заметил автомобиль, сделавший полный разворот на улице с односторонним движением. Это обстоятельство и двое людей в темных плащах на заднем сиденье автомобиля заставили Пеньковского прийти к выводу, что Анна находится под наблюдением КГБ. В результате он перешел к использованию закладок — мест, где документы могут быть спрятаны до момента, когда их заберет ЦРУ. Чтобы уменьшить шанс обнаружения, ни одно место закладки не использовалось дважды, и ежемесячно производилась только одна закладка и одно изъятие.

Возобновившийся интерес КГБ к отцу Пеньковского породил дальнейшие проблемы. В письме от 5 марта он информировал ЦРУ и SIS, что запланированная поездка в Италию откладывается, а поездка в Женеву отменяется. Он надеялся поехать в Соединенные Штаты в апреле, но отмечал, что "в настоящее время дела идут плохо, потому что контрразведка КГБ копается в моем прошлом из-за моего отца". Возможно, к тому времени КГБ уже на самом деле больше интересовала деятельность сына. Поездки в Бразилию и на Кипр в мае и июле не состоялись из-за КГБ.

Несмотря на свою тревогу и усиленный надзор КГБ, Пеньковский продолжал делать закладки материала. 5 сентября, посетив прием в американском посольстве, он передал кое-какой материал. 6 сентября представители Запада видели его до ареста в последний раз. 12 октября Пеньковский был арестован — очевидно, потерпев провал из-за регулярного надзора за Дженет Чизхолм. Роль ее мужа в SIS была известна КГБ благодаря Джорджу Блейку, служившему вместе с ним в Берлине. Винн был арестован в Венгрии 2 ноября. Советы так и не узнали о масштабах деятельности Пеньковского, но того, что им было известно, было достаточно для смертного приговора. Во время суда в мае 1963 года его положение в ГРУ не упоминалось. Это не только бы означало публичное признание роли ГРУ в деятельности Госкомитета по координации научно-исследовательской деятельности, но и означало бы признание существования ГРУ. Пеньковский был казнен 16 мая. Винн был приговорен к 8 годам тюремного заключения и был обменян на Конона Молоди в апреле 1964 года.

Вклад Пеньковского подытожен в совершенно секретном отчете "Позитивный вклад Пеньковского", подготовленном советским подразделением ЦРУ. Сообщение Пеньковского, что СА начинают действовать с высоты 4000 футов, позволило стратегическому командованию ВВС разработать новую тактику полетов ниже этой высоты. Он также предоставил копию "Советского полевого устава" и черновики его новой редакции 1962 года, содержавшие уникальную информацию о предполагаемом использовании ядерного оружия на поле боя, а также оперативные процедуры по защите войск.

В отчете ЦРУ Пеньковскому также воздается должное за передачу полных технических характеристик всех советских тактических баллистических ракет "земля-земля" и универсальных ракет, а также уникальную информацию о сопровождающей их наземной аппаратуре.

В материалы Пеньковского входила статья министра обороны Родиона Малиновского, которую ЦРУ считало "лучшим документом о тактике советских бронетанковых войск, когда-либо полученным департаментом войск". 43-страничная статья, отпечатанная через один интервал, содержала тактико-технические характеристики советских танков Т-55 и Т-62 и оказала важнейшее влияние на разработку американского танка М-60.

Пеньковский предоставил эту и все другие статьи, опубликованные в "Специальной коллекции" важнейшего советского военного журнала "Военная мысль". И хотя ЦРУ было известно о существовании секретной версии этого журнала и оно добыло немало ее номеров, лишь Пеньковский открыл факт, что существует и совершенно секретная версия. Первый номер, опубликованный в 1960 году, содержал статьи "Обзор недостатков теории военного искусства", "Некоторые проблемы современных операций", "Новые достижения в оперативном искусстве и тактике", "Приемлемость современных средств и методов ведения боевых действий", "Разведка на уровне современных задач" и "Вопросы управления ракетными войсками в наступательной операции".

Он также предоставил несколько других оборонительных публикаций, включая три ("Собрание сведений по артиллерии", "Избранная информация о ракетных войсках и артиллерии" и "Информационный бюллетень ракетных войск"), рассылавшиеся офицерам лишь по "специальному списку". В "Избранную информацию о ракетных войсках и артиллерии" входили графики и формулы для боеголовок в связи с химическим и ядерным оружием, информировавшие читателя об оптимальной высоте взрыва химических боеголовок, расчетных районах заражения при различных погодных условиях и результирующих потерях вражеских войск.

Вклад Пеньковского в контрразведывательную деятельность не менее феноменален. Он назвал сотни офицеров КГБ и ГРУ, включая всех выпускников своего курса в Военно-дипломатической академии и работников пунктов ГРУ на Цейлоне, в Индии, Египте, Париже и Лондоне.

В числе завербованных советской разведкой в начале 1960-х годов был отставной американский подполковник Уильям Генри Уолен. Уолен поступил на военную службу в октябре 1940 года. Проведя Вторую мировую войну в Соединенных Штатах, Уолен был назначен на службу на европейском театре военных действий через три дня после капитуляции Германии. К началу 1948 года он вернулся в Соединенные Штаты с новым назначением в войсковую канцелярию помощника начальника штаба по разведке (Office of the Assistant Chief of Staff, Intelligence, OACSI), где был прикомандирован к исполнительной канцелярии. С 10 декабря 1951 года по февраль 1952-го он служил офицером планирования и политики в армейском агентстве безопасности (Army Security Agency, ASA).

Служба в разведке продолжалась. В начале февраля 1952 года Уолен начал переподготовку к назначению в подразделение МOACSI, отвечавшее за безопасность сведений радиоразведки, передаваемой ASA армейским подразделениям. 29 мая 1952 года он был назначен представителем подразделения М в Токио. С середины июля 1952 года до начала июля 1959 года он был помощником начальника канцелярии внешних связей OACSI (Foreign Liaison Office). Далее его перевели в Объединенное агентство разведывательных задач объединенного комитета начальников штабов (Joint Chiefs of Staffs Joint Intelligence Objectives Agency, JIOA), где служил сначала помощником начальника, а затем, со 2 июля 1959-го по 5 июля 1960 года, — начальником.

JIOA отвечало за ряд проектов, знаменитейшим из которых является проект "Скрепка" (Project Paperclip), предусматривавший вербовку нацистских ученых для службы в американских космических, ракетных и авиационных программах. Но именно его служба в канцелярии внешних связей обеспечила ГРУ возможность воззвать к его помощи. В функции канцелярии входила связь с военными атташе иностранных держав в Вашингтоне, в том числе атташе Советского Союза.

По словам Уолена, в марте 1959 года он встретился с полковником Сергеем А. Эдемским, впоследствии исполняющим обязанности советского военного атташе в Вашингтоне, и Уолен согласился продавать секретные документы за наличные. Он предоставил Эдемскому три секретных руководства армии США. Он продолжал снабжать Эдемского документами, встречаясь с ним раз в месяц на стоянке торгового центра в Александрин (Вирджиния).

С отъездом Эдемского в начале 1960 года Уолена передали другому советскому офицеру разведки, Михаилу А. Шумаеву, тоже служившему первым секретарем советского посольства. Однако 4 июля 1960 года у Уолена случился первый сердечный приступ, он так и не вернулся в действующую армию и официально ушел в отставку в феврале 1961 года. Это не помешало ему бродить по коридорам Пентагона до начала 1963 года в попытке собрать сведения для советских клиентов, беседуя со знакомыми из JIOA.

Несмотря на старания Уолена, его деятельность после отставки не удовлетворяла Шумаева, часто упрекавшего его за низкое качество материалов. Попытки Уолена найти сообщника или получить работу в Министерстве обороны, как велел Шумаев, не удались. Наконец, во время встречи в начале 1963 года Уолен известил Шумаева, что больше не в состоянии добывать сведения, и предложил прервать отношения. Советы не хотели его отпускать, но поделать ничего не могли.

Но даже несмотря на отсутствие результатов деятельности Уолена в 1962 и 1963 годах, его общие итоги выглядят впечатляюще. На своих встречах с Эдемским и Шумаевым он устно излагал сведения, полученные из ряда источников, в том числе от коллег-военных и из письменных материалов, имеющих отношение к его обязанностям в JIOA.

Уолену было известно о трех планах объединенного комитета начальников штабов (Joint Chiefs of Staff, JCS) по использованию ядерного оружия во всем мире в случае войны. В планах указывались конкретные цели, предназначенные для уничтожения, подразделения, отвечающие за их уничтожение, и типы ядерного оружия. Он смог передать информацию о передвижениях войск, реорганизации боевых подразделений армии США, в том числе подразделений, снаряженных ядерными ракетами "Honest John" (Честный Джон), и планах обороны Западной Германии и Франции.

Он также предоставил 17 секретных руководств и бюллетеней о полевой ядерной артиллерии и артиллерии ПВО. В числе руководств были "Артиллерийский ракетный батальон противовоздушной обороны Nike-Hercules", "Полевой артиллерийский ракетный батальон". "Самоходная ракета Honest John", "Полевое руководство штабного офицера: использование атомного оружия" и "Сборник данных Hawk". В технической оценке армии делался вывод, что разведданные, извлеченные из руководств, позволят Советам противодействовать системам тактическими мерами радиоэлектронной борьбы.

Эти 17 руководств были лишь верхушкой айсберга, поскольку Уолен имел доступ приблизительно к 3500 документам в организации JCS. Несмотря на это, заместитель начальника штаба армии по оперативной работе заключил, что Уолен "серьезно, но не критически понизил способность США и их союзников успешно вести тотальную или локальную войну". Деятельность Уолена вызвала бы снижение результативности и повышение потерь.

Уолен покончил со шпионской деятельностью, избежав провала, но ненадолго. Агент ФБР Дональд Грюнтцель, оценивая ущерб, причиненный деятельностью Стига Веннерстрома, арестованного в 1%3 году, наткнулся на имя Уолена. В то же самое время ФБР узнало, что в Пентагоне был советский агент.

Улики, представленные большому жюри 15 июля 1966 года, привели к обвинению Уолена. Согласившись на сделку с обвинением, отставной подполковник не преследовался за шпионаж. Вместо этого он был обвинен в том, что был агентом Советского Союза и участвовал в заговоре с целью сбора или доставки оборонительных сведений, относящихся к "атомному вооружению, ракетам, военным планам по обороне Европы, оценкам сравнительных характеристик войск, военным разведдонесениям и анализам, сведениям касательно планов возмездия силами стратегической авиации США и информации, относящейся к передвижениям войск".

Суд над Уоленом проходил на фоне смехотворного запрета прессе публиковать какие-либо сведения из признаний Уолена, хотя те были сделаны на открытом процессе. Ни в одном из репортажей не упоминалась его связь со "Скрепкой". И хотя его связь с JIOA была упомянута в суде, никто не сообщил о миссии этого органа. Армейское заявление для прессы касательно его прошлого кончалось на 1955 годе, называя Уолена всего лишь офицером JIOA. Уолен был приговорен к 15 годам тюремного заключения.

В январе 1962 года Камаль Амин Та’абит прибыл в Дамаск. Та’абит родился в Бейруте в семье сирийцев, в 1948 году перебравшихся в Аргентину, где они открыли текстильный бизнес. Там Та’абит стал преуспевающим бизнесменом, но обнаружил, что Аргентина не может заменить Сирию. Поэтому и вернулся на родину. Во всяком случае, так он утверждал.

Сирийской контрразведке несколько лет не было известно, что на самом деле Та’абит — еврей Элиаху Бен Саул Кохен и что все его прошлое — тщательно разработанная фабрикация. На самом деле Кохен родился в Александрии в 1928 году. В 1949 году его родители и трое братьев перебрались в Израиль, а Эли остался, чтобы помочь координировать деятельность евреев.

Летом 1955 года он был тайно доставлен в Израиль, чтобы пройти курс и стать членом отделения 131 Амана (разведывательного отдела АОИ), действовавшего в Египте. Однако по возвращении в Египет он обнаружил, что находился под надзором Мухабарата — египетской тайной полиции. Во время начальной фазы участия Израиля в Суэцкой войне 1956 года египетские силы безопасности задержали его. В феврале 1957 года он прибыл в Израиль, так как был выдворен вместе с остальными остававшимися в Александрии евреями.

Оказавшись в Израиле, Кохен повел штатскую жизнь, став бухгалтером. В 1960 году к нему обратился представитель Амана, пожелавший, чтобы Кохен вновь вступил в их ряды. Кохен сопротивлялся их настойчивым уговорам, пока его внезапно не выставили с работы, и тогда он обратился в Аман с просьбой о трудоустройстве. Поначалу его хотели снова отправить в Египет, но, осознав, что египтяне ведут подробные досье на свое население и Кохен им уже известен, руководство Амана передумало.

Сирийское происхождение Кохена сделало его очевидным кандидатом на роль глубоко законспирированного нелегала в этой стране, ставшей наиболее радикальным из арабских государств. Ее политика, географическое положение и обширный арсенал вызывали озабоченность израильского руководства. Но Кохен не мог просто приехать в Сирию. При подобных обстоятельствах никакая легенда не выстояла бы. Так что 3 февраля 1961 года он вылетел из Израиля рейсом "Эль-Аль" до Цюриха. Там он сменил документы и под именем Ка-маля Амина Та’абита сел на рейс до Сантьяго, Чили. Покинув самолет на транзитной остановке в Буэнос-Айресе, Та’абит отправился в Аргентину без документов.

Почти год Кохен готовил свою легенду в роли преуспевающего бизнесмена и сирийского патриота. Он посещал арабские социальные и культурные события, а также арабские ночные клубы. Кроме декларации своего патриотизма, Кохен стал широко известным меценатом, поддерживавшим местную арабскую газету и ее редактора, и наладил дружеские отношения с сирийскими дипломатами и военными атташе, работавшими в посольстве. В частности, завел дружбу с новым сирийским военным атташе в Аргентине полковником Амином эль-Хафазом, выдворенным из Дамаска, потому что от его фанатических проповедей в духе сторонников партии Баас (партии социалистического возрождения Сирии) было не по себе даже радикальным сирийским лидерам.

Кохен налаживал контакты, посещая пышные обеды в сирийском посольстве, где трубил о своей любви к Сирии и твердил, что хочет посетить родину и вложить большие суммы в ее экономику. Когда же он провозгласил о своих планах совершить первый визит в Сирию, влиятельные друзья с радостью снабдили его рекомендательными письмами, адресами и обещаниями поддержки его сирийских предприятий.

Конечно, Кохен не сообщал, что до прибытия в Сирию сделает тайную остановку в Израиле. Кохен прибыл в Сирию на лайнере "Астория", на который сел в Генуе 1 января 1962 года. Через несколько дней по прибытии он во всеуслышание отрекся от аргентинской родины и поклялся никогда не покидать Сирию.

Менее чем два месяца спустя. 25 февраля, дежурный офицер связи в штабе Амана в Тель-Авиве принял первую передачу Кохена. Более длинные рапорты тот писал симпатическими чернилами и контрабандой отправлял к европейскому связному в потайных отделениях экспортируемой им мебели.

За время деятельности Кохен добывал массу сведений. Он поддерживал контакты с главой отдела радио и прессы Министерства пропаганды и племянником начальника штаба армии. Друзья в сирийских ВВС часто зазывали Кохена в гости к себе в кабинеты и на авиабазы. На сирийских авиабазах Кохен запросто беседовал с летчиками, расспрашивая их о тактике в случае войны с Израилем, и даже получал технические сведения о сирийских МиГах и Су и их вооружении. Благодаря этому он смог переслать Аману список всех пилотов сирийских ВВС.

В сентябре 1962 года, после визита в Израиль, он вернулся в Сирию через Европу. Один из друзей взял его на экскурсию по сирийским укреплениям на Голанских высотах. Кохен посетил каждое укрепление и запомнил положение каждого орудия, окопа, пулеметного гнезда и противотанкового рва. Ценность подобных сведений, предоставленных Кохеном, можно считать сомнительной, поскольку наземная и воздушная разведка могли добыть практически всю информацию о местоположении оружия. Но не подлежит сомнению, что личный рапорт Кохена и сведения, собранные им в разговорах с сирийскими офицерами на месте, явно представляли для Амана ценность.

Помимо этого Кохен смог передать высококачественные политические разведданные об отчаянных схватках между насеритами и бааситами. Качество его политической информации возросло еще более после марта 1963 года, когда переворот поставил партию Баас и кое-кого из его ближайших друзей во главе Сирии. К их числу принадлежал генерал Амин эль-Хафаз, бывший военный апаше в Буэнос-Айресе и новый сирийский силовой министр.

В 1964 году Кохен передал Израилю подробные планы всей системы инженерных сооружений вокруг важнейшего города Кунейтра. Другое донесение касалось прибытия более чем двухсот советских танков Т-54. Позднее он предоставил копии всего комплекта разработанных Советами планов о том, как Сирия может отрезать северный сегмент Израиля в случае внезапного нападения.

И хотя Кохен поддерживал хорошие отношения со многими высокопоставленными сирийцами, один из них питал подозрения в его адрес. К несчастью для Кохена, этим лицом был полковник Ахмат Суэдани, начальник отделения сирийской армейской разведки. В ноябре 1964 года во время визита в Израиль Кохен упомянул, что чувствует себя неуютно в присутствии Суэдани.

Небрежность Кохена в эфире отнюдь не улучшила его шансы на выживание. С 15 марта по 29 августа 1964 года он передал около ста радиосообщений, каждое длительностью около девяти минут. Вернувшись из Израиля в конце 1964 года, он возобновил передачи незамедлительно, что позволило следившему за ним сирийскому офицеру контрразведки связать передачи с его возвращением. Кроме того, он продолжал практиковать частые и долгие передачи, заставив расположенные поближе иностранные посольства пожаловаться сирийцам на помехи в их собственных радиопередачах. Со 2 декабря по 8 января 1965 года он передал МОССАДу 31 сообщение, всякий раз в 8.30 утра.

Но 18 января 1965 года шпионской карьере Кохена пришел внезапный конец, когда отделение коммандос сирийских спецслужб, возглавляемое полковником Суэдани, ворвалось в квартиру Кохена. Благодаря помощи ГРУ и неизменной продолжительности передач Кохена они засекли нелегальный передатчик. Кохен предстал перед судом, был признан виновным в шпионаже и публично повешен в Дамаске в мае 1965 года.

В тот же самый период, когда Эли Кохен действовал как глубоко законспирированный нелегал в Сирии, Зе’ев Гур-Ариех осуществлял аналогичную миссию в Египте. Гур-Ариех тоже добился грандиозного успеха, войдя в элиту египетского общества и передавая в Израиль ценные разведданные.

Гур-Ариех прикинулся немецким бизнесменом по имени Вольфганг Лотц. Фактически говоря, Вольфганг Лотц — настоящее имя Гур-Ариеха, родившегося в 1921 году в семье еврейки и австрийца нееврейского происхождения в Германии. В 1933 году, после развода родителей и с приходом Гитлера к власти, мать и сын прибыли в Палестину, где Вольфганг принял новое имя.

Во время Второй мировой войны он служил в британской армии. Во время войны 1948 года был призван лейтенантом и командовал ротой пехотинцев, состоявшей из новых иммигрантов. Затем, в 1959 году, Гур-Ариех был завербован подразделением 131. Снова став Вольфгангом Лотцем, он вернулся в Германию, чтобы выстроить свою легенду, согласно которой должен был стать богатым владельцем конного завода и конной школы и верным солдатом гитлеровского вермахта, впоследствии эмигрировавшим в Египет.

Прибыв в Египет в декабре 1960 года, Лотц вполне вписался в преуспевающую немецкую диаспору этой страны. Он поощрял распространение слухов, что на самом деле служил не в вермахте, а в СС. Подобные слухи помогли ему добиться доступа к секретным группам нацистов, живущих в Египте. Что важнее, Вольфганг Лотц стал доверенным лицом важных членов египетского правительства и войск. Вдобавок к образу преуспевающего бизнесмена он играл роль экстравагантного хозяина, устраивавшего шикарные приемы и швырявшегося огромными суммами направо и налево. Его мотовство, заслужившее ему прозвище "шампанский шпион", сделало его любимцем множества высокопоставленных египетских офицеров, собиравшихся в его доме. Среди его друзей были: заместитель начальника военной разведки полковник Абедель Рахман, начальник безопасности египетских ракетных баз генерал Фават Усман, а также ряд генералов и адмиралов.

Его хлебосольство окупилось. Он смог радировать Израилю подробные сведения о египетских войсках и их вооружении, а также о модернизации, опознавательных знаках и диспозиции частей ВВС. Лотц также смог предоставить энциклопедически подробный и чрезвычайно точный боевой состав египетских войск.

Далее Лотц сумел добыть полный список немецких ученых, проживающих в Каире, с адресами, указанием местонахождения их семей в Германии и Аварии и их роли в египетских ракетных и оружейных программах. Он также предоставил микропленку с чертежами электронной системы управления египетских раке т.

Однако Лотц занимался не только добычей сведений, но и участвовал в секретных операциях. В 1964 году он начал рассылать письма с угрозами немецким ученым в Египте, занятым в египетских программах вооружения. В отчете ЦРУ высказано предположение, что Лотц мог участвовать и в "исполнительной деятельности".

Этот поток информации поступал почти пять лет. Время от времени Лотц совершал поездки в Европу, чтобы отчитаться. Однако, как и Кохен, он чересчур полагался на радиосвязь. Как и Кохен, он потерпел провал из-за собственной беззаботности. 22 февраля 1965 года, чуть менее месяца спустя после ареста Кохена в Дамаске, семья Лотца, вернувшись в свой каирский дом, застала там шестерых вооруженных до зубов представителей египетской службы госбезопасности. Египтяне с помощью ГРУ засекли и выследили передатчик Лотца.

Хотя египтяне и знали, что Лотц — шпион, но продолжали считать, что он немец, которого обманом или хитростью вынудили работать на Израиль. А он стойко придерживался своей легенды, невзирая на допросы с применением насилия и пытку абсолютной изоляцией. В конце июля 1965 года начался образцово-показательный процесс, продлившийся целый месяц. И хотя Лотцу были предъявлены обвинения по десяти пунктам, грозившие смертным приговором, его осудили на пожизненное заключение. А в 1968 году благодаря послевоенному обмену пленными он вернулся в Израиль вместе с агентами, захваченными в ходе операции "Сусанна". Скончался Лотц в 1993 году.

Дезертирство Снайпера в конце 1960 года не только привело к поимке Блейка и Фельфе, но и задало тон событиям, переросшим в маниакальную одержимость среди некоторых офицеров ЦРУ и британской службы госбезопасности (MI5). Дела Блейка и Фельфе говорили, что КГБ все еще в состоянии внедряться в разведслужбы крупных западных держав. Некоторые работники ЦРУ начали свято верить, что в ЦРУ не может не быть вражеских агентов, как и некоторые работники MI5 заключили, что в британской разведке агенты КГБ затаились в высших эшелонах власти. Прежде чем схлынуть, прокатившаяся по западным спецслужбам волна шпиономании успела затронуть французскую SDECE и канадскую службу госбезопасности.

И хотя основу заложили дела Блейка и Фельфе, главными катализаторами послужили Анатолий Голицын и Джеймс Джизес Энглтон. 15 декабря 1961 года Голицын позвонил в дверь начальника пункта ЦРУ в Финляндии и попросил политического убежища. ЦРУ уже рассматривало вопрос о вербовке Голицына, но отвергло его из-за якобы непреклонной верности советскому руководству.

Карьера Голицына, как и карьера Пеньковского, зашла в тупик. В 1945 году в возрасте 19 лет он поступил в Одесское артиллерийское училище, затем был переведен на военные курсы контрразведки. По окончании поступил на работу в МГБ, провел три года в секции, отвечавшей за безопасность советских граждан за рубежом. За этим назначением последовала дальнейшая учеба, три месяца в антиамериканском контрразведывательном отделе, два года в Вене, где он впервые вел слежку за советскими эмигрантами, а затем действовал против британской разведки, и снова учеба. Его назначению в Финляндию предшествовал тур по секции НАТО информационного отдела 1-го Главного управления. Но его грандиозные планы реорганизации КГБ руководство пропустило мимо ушей.

Голицын, получивший кодовое имя "Aeladlle", стал первым советским перебежчиком за два года. Когда он прибыл в Вашингтон, одним из вопросов, на которые ЦРУ желало получить ответ, был такой: внедрил ли КГБ нелегала в ЦРУ или другие спецслужбы? Ответственность за защиту ЦРУ от нелегалов в тот период лежала на 44-летнем Джеймсе Джизесе Энглтоне. Родился он в Бой-си (Айдахо) 9 декабря 1917 года. Его отец Джеймс Хью Энглтон служил под началом генерала Джона Г. Першинга по прозвищу Черный Джек в Мексике, участвуя в преследовании Панчо Виллы. В 1933 году, купив лицензию компании "National Cash Register" на производство кассовых аппаратов в Италии, он перебрался туда вместе с семьей.

Успехи Энглтона позволили семье поселиться в палаццо в Милане. Джеймс Джизес посещал британскую подготовительную школу Малверн-колледж, возвращаясь в Италию на летние каникулы. По окончании Малверна он в 1937 году поступил в Йель, где помог организовать влиятельный поэтический журнал "Фуриозо". Вслед за окончанием университета в 1941 году последовала служба в пехоте, где в том же году его отыскало и завербовало OSS. В Лондоне он прослушал вводный курс контрразведки в качестве члена секции Х-2 OSS.

Энглтон быстро поднимался по служебной лестнице OSS и после десанта в Нормандии получил назначение в Рим. К концу войны он стал начальником контрразведки в Италии, и одной из первых его послевоенных задач была помощь итальянцам в перестройке своих спецслужб. В 1947 году он перешел на службу в ЦРУ, а в следующем году участвовал в попытке ЦРУ оказать влияние на итальянские выборы.

В начале 1951 года Энглтон стал первым начальником группы специальных операций (Special Operations Group), занимавшейся связью с молодыми израильскими спецслужбами. На этом посту он продержался более двадцати лет. Но его основная деятельность во время последнего, двадцать первого года в ЦРУ началась в конце 1954 года после рекомендации "интенсифицировать контрразведывательную деятельность ЦРУ во избежание внедрения вражеских агентов в ЦРУ и для обнаружения таковых", содержавшейся в докладе Комиссии Дулиттла, созванной директором ЦРУ Алленом Даллесом в 1954 году с целью пересмотра результатов тайных операций ЦРУ.

Во главе новообразованного штаба контрразведки (Counterintelligence Staff) Даллес поставил Энглтона. Чтобы рассмотреть возможность внедрения агентов КГБ в ЦРУ, Энглтон быстро образовал специальную следственную группу (Special Investigation Group, SIG). Группа стала небольшим, весьма элитным подразделением. В 1962 году в ней работало восемь проверенных, необщительных офицеров.

Однако первоначально Энглтона к допросам Голицына не привлекали. Эта задача была доверена отделу Советской России, возглавляемому Дэвидом Мерфи. А Голицын мог сообщить Мерфи далеко не все. В секции НАТО он должен был писать сводки разведданных по НАТО на основании донесений иностранных источников КГБ. И хотя он видел донесения, личности источников ему были неизвестны. В результате он мог указать лишь косвенные признаки или сведения, которые при тщательном расследовании могли бы выявить советских шпионов. Его показания помогли разоблачить шпиона в Адмиралтействе Джона Расселла, бывшего канадского дипломата Джона Уоткинса и канадского профессора Хью Хемблтона, работавшего в НАТО.

Голицын также предположил, что в SDECE внедрилась целая ячейка агентов КГБ. Это предположение привело к тому, что весной 1962 года президент Кеннеди отправил курьерской почтой президенту де Голлю письмо, извещавшее, что, по словам советского перебежчика, во французское правительство, в том числе и в его спецслужбы, внедрились агенты КГБ. Де Голль приказал начальнику разведотдела генерального штаба генералу Жан-Луи дю Темпл де Ружмону отправиться в Вашингтон для беседы с перебежчиком.

Беседы с Голицыным произвели на Ружмона достаточно серьезное впечатление, чтобы в мае 1962 года объединенная команда DST-SDECE прибыла в Вашингтон для проведения более детального допроса. Во Франции Голицын получил другое кодовое имя: "Мартель" (Martel). Из уст Голицына французам довелось услышать ошеломительные обвинения. Вдобавок к утверждениям, что влиятельный француз, работник НАТО передает документы КГБ и что КГБ внедрился в окружение де Голля, Голицын также заявил, что КГБ всерьез укоренился в SDECE. Внедрившаяся ячейка, неофициально названная "Сапфир" (Sapphire), якобы состояла из двенадцати агентов. Агенты "Сапфира", сообщил Голицын, позволили начальнику 1-го Главного управления КГБ генералу Сахаровскому похвастаться в 1959 году, что он располагает всеми планами реорганизации. "Мартель" также проинформировал своих собеседников, что Советам прекрасно известно о планах организовать, по требованию де Голля, специальную секцию SDECE для ведения научной разведки в Соединенных Штатах.

В рамках SDECE обвинения Голицына касались ряда высокопоставленных чиновников, в том числе заместителя начальника полковника Леонара Уно и начальника контрразведки полковника Рене Делсени. Следствием стал визит в ноябре 1963 года полковника де Лануррьена из SDECE к директору ЦРУ Джону Маккону с письмом, выражавшим недовольство. Позднее под подозрение попал сам де Лануррьен.

Недовольство обвинениями Голицына, а также натянутые отношения между ЦРУ и начальником представительства SDECE в Вашингтоне Филипом де Тиро де Восжоли в 1964 году привели к разрыву отношений французской и американской разведок. Последующие три года Соединенным Штатам возбранялся доступ к французским данным радиоразведки. По словам Фалижо и Кропа, де Лануррьен прибыл в ноябре для допроса "Мартеля". По возвращении он побеседовал с начальником SDECE генералом Полем Жакёром, и Уно из-за обвинений Голицына был уволен.

Отношения Голицына с отделом Советской России и ЦРУ начали портиться уже через пару месяцев после прибытия. Признаки, что с ним придется трудно, начали появляться даже до его приезда в Вашингтон, когда он начал сетовать на отсутствие у ЦРУ специального самолета для доставки его в Соединенные Штаты. Он начал выказывать признаки паранойи и раздутое самомнение, требуя личной встречи с президентом Кеннеди, а также 15 миллионов долларов на организацию свержения советского правительства.

Нарекания на Голицына все множились, а поток надежных сведений иссяк, и в конце 1962 года отдел Советской России чрезвычайно охотно передал его Энглтону и его штабу контрразведки — весьма разумная мера, так как перебежчик начал утверждать, что агенты КГБ внедрились не только в ЦРУ, но и в британские, французские и норвежские спецслужбы, а штат Энглтона отвечал за связь с этими службами.

В это время, когда его положение в ЦРУ стало весьма шатким, Голицын пересмотрел давнее предложение МI5 совершить поездку в Британию. В течение 1962 года его дважды навещал Артур Мартин, высокопоставленный представитель MI5, агрессивный контрразведчик и друг Энглтона. Мартин твердил, что в случае визита Голицына непременно ждет теплый прием. Случай Филби еще не стерся из памяти, а след Блейка еще не успел простыть, и Мартин опасался наличия еще более многочисленной плеяды нелегалов.

Во время своего краткого пребывания в Англии Голицын, получивший здесь кодовое имя "Каго" (Kago), встретился с Мартином, главным ученым MI5 Питером Райтом и офицером SIS Стивеном Де Маубреем. Совместно эта четверка выдвинула обвинения против советских нелегалов в Британии и породила то, что Голицын назвал "заговором стратегической дезинформации". Мартин уже подозревал заместителя директора MI5 Грэхема Митчелла. Когда же Голицын сказал хозяевам, что после дела Филби он слышал в КГБ разговоры о "Пятерке", они заключили, что пятым шпионом был Митчелл. (Естественно, остальными четырьмя были Филби, Блант, Бёрджесс и Маклин.) Так что первым объектом стал Митчелл, получивший кодовое имя "Питерс" (Peters).

Голицын — исходя из разговора, в котором участвовал еще в бытность в КГБ, о подозрениях MI5 по поводу смерти лидера лейбористской партии Хью Гейтскелла — пришел к выводу, что Гейтскелла убрал КГБ, чтобы открыть дорогу Гарольду Вильсону. Как и многие другие обвинения Голицына, оно строилось в основном на экстраполяции и дедукции, а не на надежных сведениях. Но, несмотря на логические изъяны, Мартин начал расследование, получившее название "Oatsheaf" (Сноп овса).

Кроме того, Голицын — вероятно, с одобрения своих хозяев — развил идею о существовании "заговора стратегической дезинформации". В 1958 году КГБ начал придавать дезинформации более серьезное значение и учредил отдел Д в 1-м Главном управлении КГБ. Сателлитарные спецслужбы Восточной Европы исправно последовали его примеру. Голицын доложил, что Советы имеют общий план по манипуляции Западом с целью заставить его поверить, что возможна некая разрядка напряженности. Вдобавок Голицын предположил, что явный китайско-советский раскол не более как видимость с целью введения Запада в заблуждение, как и албаносоветский раскол.

Пребывание Голицына в Британии прервалось досрочно из-за утечки информации в прессу искаженного представления о нем. И хотя его пребывание привело к 150 следственным версиям (известным под названием "Сериалы"), тогдашний глава SIS сэр Дик Голдсмит Уайт назвал их "гнилым урожаем". Он обнаружил, что Голицын полон идей и теорий, но почти не располагает фактами. Даже Энглтон осенью 1963 года заключил, что у Мартина нет улик против Митчелла. Это мнение разделяло и ФБР.

Вернувшись в Соединенные Штаты, Голицын полностью изложил свои теории и воззрения Энглтону, принявшему на веру все без исключения — и "заговор стратегической дезинформации", и Гейтскелла, и Уилсона, и нелегала в ЦРУ. По поводу первых двух Энглтон не мог предпринять почти ничего, но основной задачей штаба контрразведки было предотвращение вражеской деятельности и выявление внедренных в управление агентов. Таким образом Энглтон с помощью Голицына и начал охоту на нелегалов, весьма отрицательно влиявшую на деятельность ЦРУ как минимум в течение десятилетия.

В ноябре 1964 года началась охота на нелегалов, официально названная операцией "Honetol". Началось расследование, сказавшееся минимум на сорока старших офицерах ЦРУ. Не менее четырнадцати стали официальными подозреваемыми, и их биографии подверглись тщательному изучению.

С ноября 1964 года по апрель 1965-го охотой на нелегалов руководил объединенный комитет ЦРУ-ФБР; его члены со стороны ЦРУ, в том числе Энглтон, были набраны из штаба контрразведки и управления безопасности. В этот период комитет провел следствия по делам четырнадцати главных подозреваемых ЦРУ, и эти труды обошлись бюджету в сотни тысяч долларов. Офицер ЦРУ Леонард Маккой заметил: "Во время пика "Honetol" казалось, что ФБР преследует в Соединенных Штатах больше подозреваемых офицеров ЦРУ, чем агентов КГБ".

Голицын представил сведения о нелегале по пяти пунктам: фамилия подозреваемого начинается с "К" и, вероятно, заканчивается на "ский", он работал в Германии, у него славянские корни, а его кодовое имя в КГБ "Саша" (Sasha). Этого было достаточно, чтобы поставить крест на карьерах массы офицеров ЦРУ. Одним из них был Питер Карлов, работавший в Берлине: его настоящая фамилия была Клепанский. Несмотря на то что ЦРУ и ФБР не удалось найти никаких улик, свидетельствующих против него, в сентябре 1963 года Карлова вынудили подать в отставку после двадцати двух лет безупречной правительственной службы.

Вскоре Голицын и охота на нелегалов начали оказывать отрицательное влияние на разведывательную деятельность ЦРУ. В 1964 году начальник отдела Советской России Дэвид Мерфи предупредил все зарубежные пункты, чтобы они "воздерживались, не волновались и проявляли осмотрительность" со всеми советскими контактами. Уильям Э. Колби, директор ЦРУ с 1973 по 1976 год, вспоминал, что "советские операции окончательно застопорились". Вместо того чтобы вести тридцать или более источников в Советском Союзе, как предполагалось, отдел располагал лишь пятью источниками.

Подозрения Энглтона по поводу прочих советских перебежчиков, которых Голицын всех без исключения провозгласил фальшивками, призванными отвлечь внимание ЦРУ от его откровений, привели к недооценке их сведений или даже хуже того. "Ник Нэк" (Nick Nack) был офицером ГРУ, время от времени контактировавшим с ФБР в период времени службы в Нью-Йорке. "Ник Нэк" впервые пошел на контакт в начале шестидесятых (второй состоялся приблизительно в 1972 году). Энглтон отверг "Ник Нэка", получившего в ЦРУ кодовое имя "Morine", назвал его провокатором и отказался передавать его информацию зарубежным спецслужбам. К счастью. ФБР передало свои сведения британцам, в результате арестовавшим инженера из Министерства авиации Фрэнка Броссарда и доктора Джузеппе Мартеле из комиссии по атомной энергетике.

Юрия Ивановича Носенко постигла более прискорбная участь, нежели простое пренебрежение. Прежде чем дезертировать в Женеве в 1964 году, Носенко проработал в КГБ одиннадцать лет, имея дело с данными военно-морской разведки, анализируя сведения из открытых источников и перехваты военных переговоров США. Во время службы в КГБ он работал в 1-м отделе 2-го Главного управления, которое вело наблюдение за работниками американского посольства и журналистами в Советском Союзе, и в 7-м отделе, созданном в 1955 году для вербовки агентов из числа западных туристов, приехавших в Советский Союз. Он первым из старших офицеров 2-го Главного управления бежал на Запад.

В 1962 году, впервые связавшись с ЦРУ в Женеве, Носенко предоставил сведения о советском надзоре за посольством США в Женеве, советских операциях в женевском посольстве, кандидатах на вербовку среди советского персонала в Женеве, операциях КГБ против посольства США в Москве, вербовке в 1957 году шифровальщика из посольства США в Москве и местоположении 52 микрофонов, установленных в московском посольстве. Он также предоставил сведения, которые привели к аресту Джона Вассала и сержанта армии США Роберта Ли Джонсона.

Дезертируя в 1964 году, Носенко намеревался передать американцам новые сведения. Эти сведения касались члена Политбюро-извращенца, который, по мнению Носенко, мог попасться на сексуальный шантаж; майора армии США, шпионившего в пользу Советов в Берлине и Вашингтоне, и чиновника из штаба НАТО, передавшего КГБ совершенно секретные криптографические материалы.

Но Носенко, получивший в ЦРУ кодовое имя "Aefoxtrot", натолкнулся на Голицына, окрестившего его лжеперебежчиком, заброшенным КГБ в очередной попытке дискредитировать его. Еще до прибытия Носенко в Вашингтон Энглтон, его связной в Женеве, Дэвид Мерфи и директор ЦРУ Джон Маккон прониклись убеждением, что Носенко — подставное лицо КГБ.

Его позиции еще больше подорвала ложь, к которой он прибег, чтобы заставить ЦРУ счесть его подходящим агентом, а затем вывезти. Вдобавок он заявил, что видел в КГБ личное дело Харви Освальда, и утверждал, что КГБ не только не играл никакой роли в покушении на президента Кеннеди, но даже не допрашивал Освальда. Это показалось Энглтону и остальным довольно странным, учитывая службу Освальда на японской базе во время совершенно секретных полетов U-2.

В двух других случаях Носенко предъявил куда менее зловещие объяснения определенных событий, чем Голицын. Он предположил, что работник КГБ В. М. Ковшука нанес визит в Соединенные Штаты в 1957 году для контакта с малозначительным источником, известным под кодовым именем "Андрей", а не высокопоставленным нелегалом, ради которого, согласно утверждениям Голицына, и состоялся визит. Опять же, Носенко утверждал, что Петр Попов вовсе не был предан нелегалом из ЦРУ, а его провал объясняется стандартным внешним наблюдением за американскими дипломатами.

Из-за сомнений в честности его намерений Носенко с 14 августа 1965 года по 27 октября 1967 года находился в одиночном заключении в крохотном цементном домике в учебном центре ЦРУ в Кэмп-Пири, Вирджиния (официально известном как Экспериментальный учебный центр вооруженных сил, Armed Forces Experimental Training Center). В течение этого периода он был объектом жестких допросов и многочисленных продолжительных проверок на детекторе лжи, некоторые из них были подтасованы, чтобы продемонстрировать, что он лжет.

Положение Носенко изменилось лишь после того, как внутреннее расследование подняло вопрос о том, как ведется его дело, и отметило, что Носенко предоставил огромное количество полезных сведений. 28 октября 1967 года основная ответственность за Носенко была передана из отдела Советской России в управление безопасности. В октябре 1968 года директор ЦРУ Ричард Хелмс согласился рассмотреть вопрос об освобождении Носенко. В марте 1969 года Носенко стал консультантом ЦРУ с окладом 16 500 долларов в год. В апреле с него сняли все ограничения на свободу передвижений. Ни один из последующих советских перебежчиков не выразил ни малейшего сомнения в том, что Носенко был настоящим перебежчиком. Те же, кто располагал конкретной информацией, подтвердили его правдивость.