Две ученые дамы в Леванте

Английская книготорговля никогда еще не знала такого триумфа, каким ознаменовался выход в свет «Исправленного Нового Завета» — нового английского перевода, выполненного под руководством ведущих специалистов. Издательства Оксфордского и Кембриджского университетов, совместно участвовавшие в предприятии, были буквально завалены письмами. Еще до выхода книги из печати только один из издателей получил уже заказы более чем на миллион экземпляров. За сигнальный экземпляр предлагали до 5000 фунтов. С двенадцатым ударом часов в полночь с 16 на 17 мая 1881 г., во вторник, началась доставка книга на склады. Вскоре лондонская улица Патерностер-роу была запружена повозками, в которых развозили книги, и бурлящей толпой, не могущей сдержать своего любопытства. Между тем партии переплетенных книг уже выгружались в американских портах. В одно и то же время в Нью-Йорке и Филадельфии типографиями было выпущено восемьсот тысяч томов, а две чикагские газеты перепечатали полный текст, часть которого была передана из Англии по телеграфу.

«Исправленный Новый Завет» (за которым через три года последовал «Исправленный Ветхий Завет») был достижением, венчающим целую эпоху в изучении Библии. Работа над ним была стимулирована прежде всего открытиями Тишендорфа. Благодаря ему ученые уверились в том, что восстановление древних текстов Писания стало наконец возможным. Усилия Тишендорфа в этом направлении, казалось, обрели завершение с изданием им греческого Нового Завета (частично основанного на открытом им Синайском кодексе) и уж тем более после знаменитого издания в 1881 г. Нового Завета на греческом языке, подготовленного двумя английскими теологами — епископом Бруком Фоссом Весткоттом и профессором Ф. Дж. А. Хортом. Весткотт и Хорт также играли ведущую роль в подготовке выходящей теперь в свет «Исправленной версии», в которой отразились результаты критического изучения Библии в XIX в. и все сделанные к этому времени рукописные открытия.

Был ли тем самым подведен итог поискам «лучшей» Библии, подлинного Нового Завета? Многие авторитеты, считая, что древний текстовой материал, по всей вероятности, уже исчерпан, утверждали, что дело обстоит именно таким образом: на будущее оставалось уточнить только ряд мелких филологических частностей. Однако «Исправленная версия» сразу же возбудила острую полемику. Одни настаивали на том, что лучшей Библией всех времен является так называемая «Утвержденная версия» короля Якова I, другие же, напротив, заявляли, что имеющийся критический аппарат был использован неудовлетворительно и неполно. Подобные дискуссии разгорались в Германии, да и во всех других странах, где выходили в свет новые переводы Библии. Лишь немногие чувствовали, что библейская текстология стоит на пороге новой эры. Так же как и звучавшим примерно в то же время заявлениям о том, что человечество до конца познало законы физики и математики, этим самодовольным оценкам вскоре предстояло быть опровергнутыми революционными открытиями.

За выходом в свет «Исправленной версии» Библии последовало более чем полвека впечатляющих находок рукописей. В должное время эти открытия нашли отражение в ряде новых переводов, в нескольких изданиях греческого Нового Завета и, наконец, в 1961 г. «Новой английской Библии (Новый Завет)», которая, в свою очередь, в один прекрасный день уступит место другому изданию.

Первое значительное добавление к имеющимся библейским манускриптам со времен открытий Тишендорфа — и это произошло опять на Синае — явилось результатом усилий двух энергичных, много путешествовавших дам из Кембриджа (Англия) — сестер-близнецов Агнес Смит Льюис и Маргарет Данлоп Гибсон. Они входят в когорту других замечательных британских леди, таких как Мэри У. Монтэгю, Эстер Стэнхоуп, Гертруда Белл, Фрейя Старк и Кэтлин Кеньон, внесших свой героический вклад в наши знания о Ближнем Востоке.

Дочери шотландского стряпчего Джона Смита из Ирвина (Эйршир), они потеряли мать через две недели после своего рождения. У них были схожие интересы и способности, но старшая, миссис Льюис, несомненно играла главенствующую роль в их совместных научных трудах. Обе вышли замуж за ученых, и обе уже через несколько лет овдовели. Они получили превосходное образование и не уступали любому тогдашнему ориенталисту с университетской подготовкой. К чести патриархального академического мира той викторианско-эдуардовской поры следует сказать, что эти леди удостоились в нем безоговорочного признания как выдающиеся ученые. В 1915 г. Королевское Азиатское общество наградило их золотой медалью, а А. Льюис стала почетным членом университетов в Галле, Гейдельберге, Дублине, а также Университета Святого Андрея.

В Кембридже, где муж А. Льюис, Сатьюэл Сэвидж Льюис, был библиотекарем колледжа «Корпус Кристи» и пользовался репутацией крупного знатока древностей, сестры имели возможность встречаться с выдающимися местными и приезжими учеными. В своих бесчисленных путешествиях на Кипр, в Грецию, Египет, Сирию и Святую землю они не раз встречали на своем пути многих из современных им археологов, теологов и других специалистов по Древнему Востоку. Они в равной степени были известны дельцам, торговавшим предметами старины, и греческим настоятелям и архиепископам от Афин до Асуана. Превосходное знание современного греческого языка послужило для них ключом, открывшим перед ними двери православных василианских монастырей . В этом отношении сестры обладали явным преимуществом перед Тишендорфом, чья неудача с александрийским епископом запомнилась надолго и чьи грубоватые, тевтонские манеры были, возможно, одной из причин превратностей и разочарований, сопровождавших его затянувшиеся поиски. Женский такт и терпение помогали этим немолодым дамам одинаково успешно вести дела с греками, бедуинами и левантинцами. На суровой земле пустынного монастыря Святой Екатерины они устраивали в саду приемы для посетителей и своих монастырских хозяев. Если непреклонный и уверенный в своей правоте Тишендорф плохо скрывал презрение к явному нежеланию монахов обнаруживать свои сокровища и порицал их подозрительность по отношению к европейцам, разыскивающим утерянные рукописи, то сестры в таких ситуациях проявляли снисходительность и доброту.

Имея в виду предшествующих посетителей монастыря, А. Льюис писала: «По-видимому, некоторые образованные люди, посещавшие восточные монастыри, привыкли думать только о достижении своей выгоды, не считая нужным особенно скрывать это от монахов, которым они не предоставляли никакой информации ни о своей работе, ни о ценности тех или иных рукописей; они обращались с монахами, по существу, так, как если бы те были безнадежно глупыми людьми, каковыми их и считали некоторые путешественники. То, что этот источник осложнений не просто плод фантазии, подтверждает слышанный нами в Каире рассказ о поведении одного молодого англичанина, который пришел в коптскую церковь и угрожал перепуганным священникам страшными карами от имени британского правительства за то, что они отказывались продать понравившееся ему серебряное кадило прекрасной работы.

Меня не оставляет мысль о том, что какой-нибудь из наших соотечественников, получивший в наследство древние монеты и другие предметы, значение которых он в силу своего образования понимал бы весьма смутно и поэтому позволил ознакомиться с ними паре экспертов, повел бы себя точно так же, как эти монахи, если бы вдруг обнаружил, что один из этих джентльменов делает обильные записи для публикации, воспринимая владельца этих богатств лишь как человека, который должен обеспечить его кофе и канцелярскими принадлежностями, и уезжает, не удостоив владельца ни единым словом о результатах своих исследований. Если же он нашел бы, что тот, другой, полон обыкновенной человеческой симпатии и готов сообщить ему все, что представляет для него интерес, чтобы он мог, и не вкусив особой премудрости, все же извлечь из своего достояния подлинное наслаждение, — тогда для него было бы только естественным открыть свои тайные сундуки и явить их содержимое взору своего благородного гостя» .

Не удивительно, что при таком подходе с их стороны двери библиотек широко распахивались перед сестрами, не проявлявшими ни малейшего намерения приобрести рукописи или увезти их в Европу, если только они не продавались свободно имеющими на то право торговцами. Когда, например, каирские купцы предложили им как-то великолепные листы древнего кодекса, который, как они заподозрили, являлся собственностью монастыря, они уведомили об этом полицию и законных владельцев рукописи. Поэтому монахи ничего от них не утаивали. Наоборот, они предлагали их вниманию такие сокровища, о существовании которых и не подозревали предыдущие визитеры.

Так начиналась новая эра в охоте за рукописями. Главной целью сестер было сделать эти бесценные документы доступными для современных исследований. Они не придавали особого значения приобретению рукописей и были вполне удовлетворены, если видели, что нынешние владельцы должным образом заботятся об их сохранности. Весьма характерным для такого нового стиля является то, что сестры очень много сделали для восстановления и пополнения синайских библиотек. Они также потратили много времени и энергии на составление каталогов.

Посещение горы Синай было для А. Льюис давней мечтой, которую породили восторженные рассказы ее будущего деверя, путешествовавшего в Синай и Петру еще тогда, когда А. Льюис была совсем молода. Последующая поездка в Грецию и гостеприимство, проявленное деятелями Церкви и монахами, воскресили в ней желание предпринять такое путешествие. Однажды она действительно собралась в дорогу и уже достигла полуострова, но болезнь спутника вынудила ее вернуться. Потом она вышла замуж. После смерти мужа в 1891 г. она решила предпринять, наконец, эту поездку вместе со своей сестрой.

По собственному признанию А. Льюис, ее тогда мало занимали библиотека монастыря Святой Екатерины и тамошние рукописи. Но позже, в том же году, после публикации сирийского текста «Апологии Аристида», открытого молодым кембриджским ориенталистом Дж. Ренделом Харрисом в этом монастыре в 1889 г., она до такой степени заинтересовалась, что решила изучить сирийский язык — разновидность арамейского. Овладела она им быстро благодаря своим знаниям родственных языков — арабского и древнееврейского. Затем в результате случайного знакомства сестер с женой д-ра Харриса он услышал об их предстоящей поездке в Синай и об увлечении миссис Льюис сирийской филологией. Он позвонил им по телефону и поощрил их к поискам сирийских текстов, высказав убеждение, что в числе хранящихся в монастырской библиотеке рукописей, выполненных ранним эстрангело (сирийским письмом), может найтись еще много интересного. Он также взялся обучать их сложному искусству фотографирования рукописных страниц, с тем чтобы они могли привезти домой фотокопии всех значительных находок.

Вот таким образом паломничество в Синай, задуманное как поклонение святым местам, постепенно превратилось, к изумлению сестер, в научную экспедицию. И вместе с этим пришло крепнущее день ото дня понимание того, что им предстоит открыть нечто значительное.

«В течение нескольких недель, — рассказывает А. Льюис, — меня преследовало видение столь живо описанного мне д-ром Харрисом темного чулана, в котором стоят два таинственных сундука, набитых рукописями; в чулан этот можно получить доступ лишь в том случае, если сумеешь умилостивить владеющих им почтенных отшельников». Кстати, существование этого тайника для хранения рукописей, известного Ренделу Харрису, который, правда, не смог ознакомиться с его содержимым, так и осталось тайной для Тишендорфа.

Накануне отъезда сестер, когда друзья собрались, чтобы пожелать им счастливого пути, некоторые из гостей высказывали разного рода шутливые предположения о предметах их будущих открытий. Наибольший восторг вызвало упоминание о «Диатессароне» — давно утерянном собрании четырех Евангелий, относящемся ко II в. На замечание о том, что их, как женщин, могут не допустить в греческий монастырь, сестры отреагировали совершенно спокойно. Во время предыдущего путешествия по Греции им свободно разрешали посещать различные греческие монастыри, и они с очаровательной наивностью писали, что «общение с их обитателями было приятным и забавным». После этого путешествия А. Льюис опубликовала книгу «Картинки жизни и природы Греции» (1883), которая была впоследствии переведена на греческий язык. Это вместе с беглым владением новогреческим языком и теплыми рекомендациями от вице-канцлера Кембриджского университета обеспечило сестрам радушный прием в монастыре Святой Екатерины.

Настоятель и библиотекарь монастыря были рады побеседовать с иностранками, тем более что разговор велся на греческом языке. В ответ на вопрос, что бы они хотели увидеть в монастыре, А. Льюис, удивляясь собственной смелости, сказала: «Все ваши древнейшие сирийские рукописи». Через несколько минут ее желание было удовлетворено. Дам привели в дальний темный чулан, и здесь они увидели ящики, заполненные рукописями. Когда штук шесть или восемь кодексов было извлечено на свет для более тщательного осмотра, внимание миссис Льюис привлек самый невзрачный из них. Дальнейшее лучше всего описано ею самой:

«Рукопись имела отталкивающий вид, поскольку вся была покрыта грязью, и почти все страницы слиплись, так как никто их не перелистывал, вероятно, с тех пор, как в монастыре столетия назад умер последний сирийский монах. Я до этого еще ни разу сама не видела палимпсеста, но отец часто рассказывал нам удивительные истории о том, как старые монахи, когда пергамен стал редкостью, а бумага еще не была изобретена, соскабливали со страниц своих книг написанное ранее и писали что-нибудь другое прямо поверх старого, и как по прошествии веков старые чернила оживали под воздействием обычного воздуха и прежние слова проступали вновь, и как таким вот любопытным образом обнаружился текст Платона.

Я сразу увидела, что рукопись содержит два текста, причем оба записаны тем самым древним письмом эстрангело, которое я прежде изучала; что поверх первого были написаны жития святых великомучениц, снабженные датой, которую я прочла как 1099 г. после Александра, т. е. 697 г. н. э., и что первоначальный текст составляли Евангелия. Они были написаны в две колонки, одна из которых неизменно выступала на поля более позднего текста, так что многие слова без труда можно было прочесть, и каждое из них явно принадлежало священному повествованию. Я обратила на это внимание сестры и для пущей убедительности указала ей также, что на каждой почти странице сверху стоял заголовок — Евангелие или от Марка, или от Луки».

Остальное время сестры провели за фотокопированием трехсот пятидесяти восьми страниц палимпсеста, часть из которых приходилось отделять одну от другой, держа их над кипящим чайником. Среди найденных тогда сестрами арабских и сирийских манускриптов наиболее интересным был палестинско-арамейский сборник библейских текстов для публичного чтения в церкви, написанный на языке Христа и апостолов. Это был второй из открытых документов такого рода; первый и до тех пор единственно известный находился в Ватикане. Третий был найден в Синае Ренделом Харрисом годом позже.

Самой ценной находкой был, безусловно, палимпсест, впоследствии известный под несколькими названиями: «Сирус Синаитикус», «Синайский сирийский» или «Сирийский палимпсест». А. Льюис, по-видимому, сразу осознала уникальность своей находки, иначе она не настаивала бы на фотографировании всей рукописи, несмотря на то что сесгра и библиотекарь Галактеон отговаривали ее от этого. Однако А. Льюис еще не была тем вполне сформировавшимся знатоком древнесирийской письменности, каким она стала впоследствии, и поэтому право окончательного суждения было оставлено за ее кембриджскими друзьями, которым она покажет пленку по возвращении.

В Кембридже поздней весной — время окончания учебного года — две дамы столкнулись с некоторым скептицизмом; вообще, заставить кембриджских светил ознакомиться с фотокопиями оказалось не просто. Некоторые ни о чем, кроме каникул, не думали и собирались в дорогу; другие уже уехали. В конце июля сестрам пришлось пойти на хитрость: они пригласили к ленчу чету Беркитт. Перед поездкой Ф. Беркитт обучал А. Льюис чтению текстов, написанных на эстрангело, и вот теперь она показала гостям привезенные ею фотографии. Он сразу же увлекся ими и попросил разрешения взять около дюжины фотографий домой для более детального изучения. Через два дня от г-жи Беркитт пришло следующее письмо:

Харви-роуд, 12

Дорогая г-жа Льюис!

Фрэнк находится в состоянии сильнейшего возбуждения. Вчера вечером он переписал часть палимпсеста и сейчас ходил с ним к д-ру Бенсли, и они обнаружили, что это копия «Сирийского Кьюртона». Вы ведь знаете, существует только один экземпляр! Можете вообразить ликование Фрэнка! Он заскочил на минутку, чтобы оповестить меня, и снова убежал к Бенсли. Я решила, что это важно для Вас, и тотчас села писать письмо.

Всей душой Ваша А. Персис Беркитт.

Так было открыто древнее сирийское Евангелие, ранее известное лишь частично по кьюртоновской рукописи, которую архидьякон Тэттем нашел в монастыре Святой Марии Дейпары в Нитрийской пустыне в 1842 г.; рукопись была доставлена в Британский музей, где ее идентифицировал д-р Кьюртон, чьим именем она и была названа. Кьюртон, кстати, верил в то, что его рукопись содержит подлинный текст Евангелий, «как он был изречен самим Божественным основателем нашей святой веры, дабы сообщить нам благую весть о спасении». Эта точка зрения никогда не пользовалась широкой поддержкой. Но и в наши дни такое же исключительное значение иногда пытаются придать тексту Матфея из «Синайского сирийского».

Даже будучи переводами, вероятно самыми древними переводами греческого Нового Завета, древние сирийские Евангелия, дошедшие до нас в двух неполных списках, имеют величайшую ценность. Дальнейшие исследования вскоре показали, что эта версия, хотя она скорее всего воспроизводит тот же перевод, что и кьюртоновская, явно превосходит последнюю возрастом и точностью. В силу этого она признана и более авторитетной.

Изучение фотокопий показало, что синайская рукопись содержит куски, отсутствовавшие в кьюртоновской, как, например, значительная часть Евангелия от Марка. На это конкретно указал уже Роберт Л. Бенсли, который вместе с Ф. Беркиттом идентифицировал рукопись. Бенсли был в ту пору ведущим специалистом Кембриджа в этой области и по случайному совпадению планировал новое издание кьюртоновского текста. По словам М. Гибсон, в день, когда он просматривал фотографии синайского манускрипта, он пришел в такое волнение, что забыл об обеде, на который был приглашен. В основном по его настоянию было немедленно принято решение о необходимости произвести полный филологический разбор раннего, «нижнего», текста рукописи. Предстояло снова ехать в Синай. Профессор Бенсли, невзирая на начавшуюся болезнь, с энтузиазмом встал во главе предприятия. (Он умер вскоре после возвращения в Англию.) В Синае с ним работали его более молодые коллеги Ф. Беркитт и Р. Харрис. Бенсли и Беркитта сопровождали их жены; сестры, естественно, тоже входили в состав экспедиции. Для того чтобы мужчины втроем смогли разобрать и набело переписать текст манускрипта, потребовалось сорок дней.

В 1894 г. результаты этого труда были опубликованы издательством Кембриджского университета в книге P. Л. Бенсли, Дж. Р. Харриса и Ф. К. Беркитта «Четвероевангелие по Синайскому палимпсесту»; предисловие написала А. С. Льюис. В книге содержалось примерно четыре пятых «нижнего» текста. Тот факт, что чтение остальной части еще не было установлено, побудил А. Льюис совершить еще одно путешествие в Синай, на этот раз в обществе только своей сестры. Дополнительный материал вместе с переводом всего текста на английский был опубликован А. Льюис в 1896 г. Теперь она сама уже стала вполне сформировавшимся специалистом в области древнесирийской письменности и в 1910 г. осуществила полное издание древнесирийских Евангелий, дополненное вариантами по рукописи Кьюртона. М. Гибсон, неуклонно совершенствуясь в сирийском языке, оказывала ей неоценимую помощь.

Старые сирийские Евангелия принесли много сведений о словоупотреблении и других особенностях исчезнувшего греческого оригинала, на котором они основывались. В этом смысле они вряд ли уступают какому-либо другому переводу, из греческих же унциальных и минускульных рукописей сравниться с ними могут лишь немногие, если, конечно, не принимать во внимание замечательного Арабского кодекса — палимпсеста, найденного в монастыре Святой Екатерины в 1950 г. профессором Азизом Суриалом Атийей, арабским ученым, участвовавшим в организованной американцами экспедиции на гору Синай. Этот палимпсест насчитывает (что является рекордом) два арабских, один греческий и два сирийских слоя, причем древнейший сирийский слой, вне всякого сомнения, представляет еще одну очень древнюю версию Евангелий на сиро-арамейском языке.

Исключительную ценность древней сирийской версии придает, пожалуй, главным образом тот факт, что она теснейшим образом связана с Антиохией, колыбелью апостольского христианства, откуда святой Павел отправился в свое великое паломничество. Представляется весьма вероятным, что потребность в переводе евангельских текстов в антиохийских общинах могла возникнуть довольно рано. Если дело обстояло именно так, возникает вопрос, был ли такой перевод идентичен синайско-кьюртоновскому тексту, полностью отличался от него или, что самое вероятное, являлся его более ранней версией. Кроме того, древние сирийские Евангелия занимают особое место среди всех известных переводов еще и потому, что они написаны на арамейском диалекте, близкородственном галилейской разновидности того же языка, на которой изъяснялся Христос. Тот факт, что до наших дней дошло только два таких текста, из которых синайский является старейшим и более полным, придает открытому А. Льюис кодексу значение одной из величайших находок рукописей Нового Завета.

Во многих частностях «Синайский сирийский» ближе к Синайскому и Ватиканскому кодексам, чем к традиционным «западным» вариантам. Так, например, в стихе 25-м I главы Евангелия от Матфея «Синайский сирийский» опускает слово «первенец». Еще более важным представляется знаменательное отсутствие последних двенадцати стихов Евангелия от Марка; вместо них на той же рукописной странице начинается Евангелие от Луки. В имевшей большое значение статье, написанной в 1894 г., Рендел Харрис указывал, что синайский палимпсест особенно интересен своими лакунами («не столь уж нелепо будет сказать, что этот текст богат именно тем, что он опускает»). Все опущенные места — это, как правило, те самые куски, о которых критики и раньше говорили, что они скорее всего интерполированы. Фридрих Бласс, немецкий теолог, объявил синайский палимпсест, быть может с несколько преувеличенным энтузиазмом, «почти пробным камнем, на котором можно проверять, что на самом деле принадлежит перу каждого из четырех евангелистов».

Как и Синайский кодекс, рукопись А. Льюис не избежала скрытых подозрений в ереси. Особенно поразительным было то место Евангелия от Матфея (1, 16), где содержались слова: «Иосиф, с кем обручена была Мария-дева, родил Иисуса, называемого Христом». А. Льюис, по ее собственному признанию, «сначала была просто потрясена» и даже чуть было не пожалела, «что обнаружила столь еретический документ». За этим открытием последовала затянувшаяся на несколько месяцев острая дискуссия на страницах почтенного научного журнала «Экэдеми». В конце концов большинство, включая А. Льюис, успокоилось, когда было высказано мнение, что слово «родил» предполагает не порождение в физическом смысле, а просто «официальную фиксацию преемственности». Было признано, что еретические истолкования этого места в конце концов сводятся на нет утверждениями, содержащимися в других местах того же палимпсеста, главным образом следующим: «По обручении Матери Его Марии с Иосифом прежде, нежели сочетались они, оказалось, что она имеет во чреве от Духа Святого».