Никто не писал фамилий людей, которых нужно расстрелять, – просто назначались квоты. Речь шла о тысячах несчастных. 2 июля 1937 года политбюро приказало местным секретарям арестовывать и расстреливать наиболее враждебно настроенных к советской власти элементов. К смертной казни их приговаривали так называемые тройки – трибуналы, состоящие из трех человек. Обычно в состав тройки входили секретарь партийной организации, прокурор и начальник НКВД.

Сталин ставил перед собой цель – навсегда уничтожить всех врагов и сомневающихся, то есть тех, кого нельзя убедить поверить в социализм. Партийная верхушка хотела ускорить стирание классовых барьеров и тем самым построить на земле рай для трудящихся масс. Окончательным решением этого вопроса стала резня миллионов людей. Массовые убийства нисколько не противоречили теории и идеалам большевиков. Не стоит забывать, что большевизм являлся своего рода религией и основывался на систематическом уничтожении враждебных классов. К тому времени советский народ уже привык к пятилетним планам с их цифрами, заданиями и разнарядками. Наверное, поэтому появление таких же показателей, только по убийствам мало кого удивило. Подробности при этом не имели никакого значения и никого не волновали. Если уничтожение Гитлером евреев считается геноцидом, то кровавую баню, устроенную Сталиным, можно вполне назвать демоцидом («уничтожением народа»). Свою классовую борьбу большевики довели до каннибализма.

30 июля Николай Ежов и его заместитель Михаил Фриновский предложили политбюро рассмотреть приказ № 00447. В нем говорилось, что 5–15 августа регионы получат разнарядки по двум категориям. Первая означала расстрелы, вторая – депортацию. Чекисты предлагали расстрелять 72 950 человек и арестовать 259 450. Некоторые области были пропущены. В дальнейшем регионам разрешили самим составлять списки. Родные «врагов народа» тоже подлежали депортации. Политбюро утвердило предложение НКВД на следующий день.

Мясорубка была запущена в действие и начала набирать обороты. Охота на ведьм, разжигаемая и подпитываемая рвением местных властей, постепенно приближалась к своему пику. В этот страшный маховик затягивалось все больше и больше людей. Распоряжение Центра вызвало горячий отклик на местах. Регионы быстро выполняли разнарядки и просили увеличить квоты. В период между 28 августа и 15 декабря политбюро согласилось расстрелять сначала еще 22 500 человек дополнительно, затем еще 48 000.

От страшных преступлений Гитлера, который систематически уничтожал заранее выбранную цель (евреев и цыган), Большой террор большевиков отличался разве что неразборчивостью и случайностью. В Советской России смерть зачастую носила произвольный характер. Давно забытые язвительные высказывания в адрес власти или руководителей, заигрывания с оппозицией, самая обыкновенная зависть к коллеге, занимающему более высокий пост или живущему в более комфортабельной квартире – приносили пытки и смерть целым семьям. На причины никто не обращал внимания. «Лучше зайти слишком далеко, чем недостаточно далеко», – говорил Николай Ежов своим людям. Первоначальные квоты по репрессированным выросли до 767 397 арестованных и 386 798 расстрелянных.

Дело не ограничилось отдельными личностями. Одновременно Ежов начал наступление на нации и народности. Во время Большого террора чекисты уделяли большое внимание и национальной принадлежности своих жертв. Советские власти особенно не любили поляков и этнических немцев. 11 августа нарком внутренних дел подписал приказ № 00485, согласно которому уничтожению подлежали «польские диверсанты» и «шпионские группы». В результате была перебита большая часть компартии Польши. Погибли практически все поляки, входившие в партийную верхушку, а также советские граждане, имевшие какие-либо контакты с ними. Конечно же, уничтожались и жены с детьми. В ходе этого мини-геноцида арестовали 350 000 человек, из них 144 000 поляков. Из 247 257 расстрелянных 110 000 были поляками. Как мы увидим дальше, преследование поляков сильно затронуло и окружение самого Сталина. Всего же, по последним подсчетам, учитывая разнарядки и борьбу с народностями, в ходе чисток были арестованы до 1,5 миллиона человек, из которых около 700 тысяч, то есть каждый второй, расстреляны.

«Бейте и убивайте, не разбираясь», – приказывал Ежов своим подчиненным. Те, кто не проявлял должного рвения в ходе арестов «контрреволюционных элементов», уничтожались сами. Таких, однако, было немного. Основная масса чекистов взялась за дело засучив рукава. Стараясь превзойти друг друга в кровавом рвении, они рапортовали московскому начальству о гигантских количествах арестованных. Ежевика, несомненно выполнявший приказы пятерки и лично Сталина, подчеркивал, что ничего страшного не произойдет, если во время проведения операции будет расстреляна лишняя тысяча людей. Поскольку Сталин и Ежов постоянно увеличивали разнарядки, дополнительные убийства были неизбежны. Так же, как это происходило при проведении гитлеровского холокоста, Большой террор в России многим был обязан колоссальному «подвигу» партийного руководства. Нарком Ежов вникал во все мелочи. Он, к примеру, даже указывал, какие растения и кусты следует высаживать на местах массовых захоронений.

Как только началась массовая резня, Сталин практически перестал показываться на людях. Его можно было лицезреть только на встречах с детьми и официальными делегациями. В народе ходили слухи, что будто бы вождь не знает, что творит Ежов. За весь 1937-й Сталин только дважды выступал перед аудиторией, а в следующем году – всего один раз. Он отменил летний отпуск. В следующий раз вождь отправился на юг отдыхать только в 1945 году. На торжественных собраниях, посвященных Октябрьской революции, и в 1937-м, и в 1938-м, с докладами выступал Молотов.

Как-то зимой на улице среди сугробов встретились писатель Илья Эренбург и Всеволод Мейерхольд.

– Если бы только кто-нибудь мог рассказать обо всем этом Сталину! – с тоской сказал Эренбург.

Театральный режиссер Мейерхольд уверенно сказал Эренбургу:

– От Сталина все эти ужасы скрывают.

Ключ к разгадке тайны знал их общий друг, Исаак Бабель, любовник жены Ежова:

– Конечно, Ежов играет свою роль, но не он главный в этом деле.

Сталин являлся главным руководителем и вдохновителем Большого террора, но было бы в корне неверно винить в репрессиях только одного человека. Массовые и систематические убийства начались вскоре после того, как Ленин пришел к власти в 1917 году, и не прекращались вплоть до смерти Сталина. Новая социальная система, построенная большевиками, строилась на массовых репрессиях. Она оправдывала убийства, утверждала, что это нужно для достижения будущего счастья. Террор ни в коем случае не был результатом только чудовищности и кровожадности Сталина. Хотя будет неправильно утверждать, что на резню не оказали влияния властность Сталина, его злоба и поразительная мстительность. «Величайшее наслаждение заключается в том, чтобы выбрать врага, приготовить все для его уничтожения, безжалостно расправиться с ним и с чистой совестью лечь спать», – сказал как-то вождь Каменеву.

Сталин со своими соратниками и друзьями считал лучшими годы Гражданской войны. 1937-й можно, наверное, назвать путешествием в прошлое, возвращением в Царицын.

«Мы были в Царицыне с Ворошиловым, – рассказывал вождь офицерам Красной армии. – За неделю мы выявили врагов, хотя и не знали положения на фронте. Мы разоблачили их по делам и поступкам. И если сегодня политические работники будут судить людей по их настоящим делам, то вскоре мы разоблачим всех врагов и в Красной армии».

Тем временем надвигалась катастрофа в экономике. Из документов, сохранившихся в архиве Молотова, ясно, что голод и случаи людоедства отмечались даже в 1937 году.

О моральном разложении среди большевистских вельмож ходили легенды. Ягода жил во дворцах и торговал государственными алмазами, Якир, как крупный землевладелец, сдавал в аренду дачи. Жены маршалов, например Ольга Буденная и ее подруга, Галина Егорова, блистали на балах и банкетах в иностранных посольствах и салонах. Их ужины напоминали блестящие дореволюционные приемы, на которые со всей Москвы съезжались ослепительные женщины в модных туалетах.

«Почему цены поднялись на сто процентов в то время, когда в магазинах ничего нет? – удивленно задавалась вопросом в дневнике Мария Сванидзе. – Куда исчезли хлопок, лен и шерсть, когда работники получают медали за выполнение планов? А как быть со строительством дач и великолепных домов, на которые тратятся безумные деньги?»

Ответственность за террор и репрессии лежит на сотнях тысячах чиновников, которые отдавали приказы и проводили расстрелы. Сталин с соратниками убивали с энтузиазмом, почти весело. Аппаратчики в большинстве случаев превышали цифры разнарядок.

Сталин был удивительно откровенен со своим близким окружением относительно истинной цели репрессий. Конечно же, он хотел уничтожить всех врагов. Вождь постоянно сравнивал террор с резней бояр, которую три с лишним столетия назад устроил Иван Грозный.

– Кто вспомнит эту шваль через десять или двадцать лет? – Сталин саркастически усмехался. – Никто. Кто сейчас вспомнит имена бояр, от которых избавился Иван Грозный? Тоже никто. В конце они все получили по заслугам.

– Народ все понимает, Иосиф Виссарионович, – сказал Молотов. – Советские люди понимают и поддерживают вас.

– Иван Грозный убил слишком мало бояр, – многозначительно сказал Сталин Микояну. – Он должен был казнить всех бояр и создать новое государство.

В то время как регионы выполняли разнарядки и сами выбирали, кого репрессировать, Сталин убивал тысячи людей, которых знал лично. Николай Ежов приезжал к вождю с докладами буквально каждый день. В течение полутора лет были арестованы 5 из 15 членов политбюро, 98 из 139 членов ЦК и 1108 из 1966 делегатов XVII съезда. За это время Ежевика принес вождю 383 расстрельных списка. При этом каждый раз говорил: «Я прошу санкции осудить их всех по первой категории».

Большинство расстрельных списков подписывали Сталин, Молотов, Каганович и Ворошилов. На десятках стоят также подписи Андрея Жданова и Анастаса Микояна. Были очень «урожайные» дни. Например, 12 ноября 1938 года, Сталин и Молотов обрекли на смерть 3167 человек. «Я подписал много списков арестованных, фактически почти все, – признавался Молотов. – Мы обсуждали и совместно принимали решение. Тогда во главу угла ставилась скорость работы. Мог в эти списки попасть случайный человек?.. Да, иногда хватали невинных людей. Полагаю, что один или два из десяти осуждались несправедливо, но остальных приговаривали к смертной казни правильно». Сталин говорил: «Лучше срубить на одну невинную голову больше, чем промедлить на войне». В поименных расстрельных списках содержались фамилии 39 тысяч человек. Сталин делал на списках пометки для Ежова: «Товарищ Ежов, тех, чьи фамилии я пометил буквами „ар.“, – арестовать, если они еще не арестованы». Иногда Сталин просто писал: «Расстрелять все 138 человек». Когда Молотов получал расстрельные списки из регионов, он подчеркивал числа и никогда не обращал внимания на фамилии. Каганович с большой теплотой вспоминал неистовство тех дней: «Какие чувства! Какие эмоции!» Все советские руководители того времени несут ответственность за то, что зашли так далеко.

Вождь заявил, что сын не должен отвечать за грехи отца, но потом тщательно пометил семьи врагов. «Они должны быть изолированы, – объяснял Молотов, – иначе неизбежны многочисленные жалобы и просьбы». 5 июля 1937 года политбюро приказало НКВД посадить жен всех осужденных предателей в лагеря на 5–8 лет и взять под опеку государства детей в возрасте до пятнадцати лет. Под это постановление подпадали 18 тысяч жен и 25 тысяч детей «врагов народа». Но и этого было недостаточно. 15 августа Николай Ежов приказал сдавать детей в возрасте от одного года до трех лет в детские дома. «Социально опасных детей в возрасте от трех до пятнадцати можно сажать в тюрьмы в зависимости от степени их опасности», – указывал нарком. Почти миллион детей «врагов» советской власти и «предателей» выросли в детских домах. Со своими матерями они зачастую встречались лишь в двадцатилетнем возрасте.

Сталин был главным мотором этой гигантской машины убийств. Множество записок, которые пылятся в архивах, хранят приказы и распоряжения Сталина. Он не ленился уговаривать и убеждать не только соратников, но даже мелких исполнителей убивать своих товарищей.

Конечно, партийные руководители время от времени спасали особо близких друзей. Но из-за остальных они, понятно, не хотели рисковать. Только Сталин мог спасти жизнь любому «врагу и предателю». Капризы вождя, неожиданные помилования делают картину Большого террора еще запутаннее и туманнее. Узнав об аресте Серго Кавтарадзе, старого друга из Грузии, Сталин решил сохранить ему жизнь и поставил против его фамилии тире. Эта маленькая черточка карандашом спасла Кавтарадзе жизнь. В расстрельные списки попал и другой старинный друг вождя, посол Трояновский. «Не трогать», – написал Сталин около его фамилии. Но если генсек переставал доверять человеку, наказание было неминуемым, хотя иногда на это уходили целые годы.

Порой люди страдали, сталкиваясь со Сталиным благодаря невероятным совпадениям. Польская коммунистка Костыржева ухаживала за своими розами недалеко от Кунцева. Ее цветы увидел через забор Сталин. «Какие прекрасные розы!» – похвалил он. Тем же вечером Костыржева была арестована. Впрочем, в данном случае может существовать и иное, чем зависть Сталина, хотя и маловероятное объяснение. Произошла эта история во время антипольской кампании, и, видимо, Костыржева значилась в списках репрессированных.

Сталин нередко забывал или – значительно чаще – притворялся, будто забыл, что происходило с теми или иными знакомыми. Узнавая через много лет о том, что их расстреляли, вождь печально качал головой. «У вас были такие прекрасные люди, – позже сказал он польским товарищам. – Вера Костыржева, например. Не знаете, что с ней случилось?» Даже его феноменальная память порой давала сбои – так много было жертв.

Сталину нравилось пугать подчиненных. Показателен случай со Стецким. Этому человеку когда-то покровительствовал Бухарин. Во второй половине тридцатых он успешно работал в отделе культуры ЦК. На одной из очных ставок со своими обвинителями Бухарин передал Сталину старое письмо, в котором Стецкий критиковал вождя. «Товарищ Бухарин передал мне ваше письмо к нему, – написал Стецкому Иосиф Сталин. – Наверное, он хотел намекнуть, что и у товарища Стецкого были ошибки. Я не стал читать это письмо. Возвращаю его вам. С коммунистическим приветом Сталин». Нетрудно представить ужас товарища Стецкого, когда он получил это написанное от руки послание. Конечно, он тут же ответил: «Товарищ Сталин, получил ваше письмо. Спасибо за доверие. Теперь относительно моего письма, написанного в 1926 году. Тогда я действительно заблуждался в своих взглядах и входил в бухаринскую группу. Сейчас мне стыдно даже вспоминать об этом». Несмотря на «доверие», Стецкий был арестован и расстрелян.

Сталин любил играть в кошки-мышки даже с близкими друзьями. Семен Буденный хорошо показал себя на процессе над военными командирами. Но когда чекисты начали хватать людей из его штаба, пришел жаловаться к Ворошилову. Увидев большой список невинных, по убеждению усатого кавалериста, людей, находившихся под следствием, Клим пришел в ужас и отказался помогать.

– Поговори со Сталиным сам, – посоветовал он.

Буденный отправился к Сталину.

– Если эти люди, которые делали революцию, враги народа, то это значит, что в тюрьму нужно посадить и нас! – смело заявил Буденный.

– Что вы говорите, Семен Михайлович? – Сталин рассмеялся. – Вы что, с ума сошли? – Он позвонил Ежову. – Ко мне пришел Буденный. Он требует арестовать нас.

Позже Семен Буденный утверждал, что передал список Николаю Ежову и тот якобы даже отпустил несколько человек.

Прежде чем арестовать жертву, Сталин всегда старался успокоить подозрения. В начале 1937 года он позвонил жене одного из заместителей Орджоникидзе в комиссариате тяжелой промышленности. «Я слышал, что вы ходите пешком, – участливо сказал вождь. – Это нехорошо. Я пришлю вам машину». На следующее утро у дома замнаркома стоял лимузин. Еще через два дня замнаркома арестовали.

Советские генералы, дипломаты, разведчики и писатели, работавшие и воевавшие в Испании, погрязли в трясине доносов и предательств, убийств, интриг и разоблачений. Сталинский посол в Мадриде Антонов-Овсеенко когда-то был троцкистом. Он попытался доказать свою преданность режиму, но сделал это неловко. Сталин отозвал его в Москву, повысил в должности и на следующий день приказал арестовать. Принимая журналиста Михаила Кольцова, находившегося в Испании, Сталин пошутил о его испанских приключениях и назвал дон Мигелем. В конце аудиенции генсек неожиданно поинтересовался: «Вы не собираетесь стреляться? Ну тогда прощайте, дон Мигель». Кольцов играл в Испании в смертельно опасные игры. Он доносил Сталину и Ворошилову на соотечественников. Вскоре после разговора в кабинете Сталина дон Мигель был арестован.

Кабинет вождя был завален письмами с мест. В них власти с энтузиазмом рапортовали о расстрелах. В типичном отчете от 21 октября 1937 года читаем, что в Саратове были расстреляны одиннадцать человек, в Ленинграде сначала восемь, потом еще двенадцать, шесть и пять в Минске и так далее. Всего в списках значились фамилии 82 человек. Подобные рапорты, адресованные Сталину и Молотову, исчислялись сотнями.

Конечно, получал Сталин и множество писем с просьбами о помощи. Бонч-Бруевич, чья дочь была замужем за одним из помощников Ягоды, утверждал: «Поверьте мне, дорогой Иосиф Виссарионович, я бы сам привел сына или дочь в НКВД, если бы они были против партии». Каннер, сталинский секретарь в двадцатые годы, многое сделал в борьбе с Троцким и другими соперниками Сталина, но несмотря на это тоже был арестован в 1937 году. «Каннер не может быть негодяем, – писала некая Макарова, возможно его жена. – Да, он дружил с Ягодой, но кто мог подумать, что нарком безопасности окажется таким подлецом и мерзавцем? Поверьте, товарищ Сталин, Каннер заслуживает вашего доверия!» Каннер был расстрелян.

В секретариат генсека часто приходили просьбы от старых большевиков, которые были его близкими друзьями. Автор одного из таких посланий, Вано Джапаридзе, написал: «Моя дочь арестована. Не могу представить, что она сделала плохого. Прошу вас, дорогой Иосиф Виссарионович, облегчите ужасную судьбу моей дочери».

Шли письма и от обреченных партийных руководителей. Они чувствовали нависшую опасность и отчаянно пытались спастись. «Я не могу работать, – сообщал Николай Крыленко, народный комиссар юстиции, сам подписавший немало смертных приговоров. – Моя преданность делу партии не подлежит сомнениям. В сложившейся ситуации я не могу сидеть сложа руки. Пожалуйста, уделите мне несколько минут вашего времени». Крыленко тоже был расстрелян.

Все вожди были властны над жизнью и смертью. Через много лет Никита Хрущев неожиданно вспомнил случай с одним мелким агрономом, который чем-то его рассердил. «Конечно, я мог бы сделать что-нибудь с ним. Мог бы уничтожить его, стереть с лица земли».