«Война сломала меня», – как-то признался Сталин. В октябре 1945 года он снова заболел.

– Пусть сейчас работает Вячеслав, – неожиданно сказал вождь за ужином. – Он моложе меня.

Лазарь Каганович разрыдался. Он попросил Сталина не уходить в отставку. Молотов понимал, что нет менее завидной участи, чем быть назначенным наследником кровожадного тирана. Но сейчас Молотов, несомненно, стоял на первом месте в сталинском списке потенциальных наследников. Таким образом он получил возможность действовать как заместитель правителя огромной империи.

9 октября Сталин, Молотов и Маленков проголосовали за то, чтобы «выделить товарищу Сталину полуторамесячный отпуск». Генералиссимус отправился на специальном поезде сначала в Сочи, а затем – в Гагры. В период между 9 и 15 октября у него случился серьезный сердечный приступ. На фотографии, хранящейся в семейном альбоме Власика, мы видим, вне всяких сомнений, больного вождя. За его спиной стоит очень встревоженный Николай Власик. Снимок, очевидно, был сделан по приезде в Сочи во дворе дачи. Сейчас это был просторный двухэтажный особняк, выкрашенный в зеленый цвет.

Из Сочи Сталин переехал в Гагры, на дачу на Холодной речке. Этот неприступный дом был высечен в скалах высоко над морем. Мержанов перестроил его и выкрасил в зеленый цвет. Сейчас здание было очень похоже на дачу в Кунцеве. Дача на Холодной речке стала главным местом отдыха вождя на юге до последних дней его жизни. Чтобы добраться до ее толстых деревянных ворот, нужно было подняться по петляющему узкому серпантину. По периметру дом окружала типичная грузинская веранда. За исключением раздвижной крыши, это был типичный грузинский дом. Недалеко от главного дома на склоне приютился покосившийся летний деревянный домик.

В этом райском месте, отгородившись от внешнего мира, Сталин восстанавливал растраченные за годы войны силы. Спал он до обеда, завтракал на террасе после прогулки, много читал и работал. С вождем все время были две папки. В одной лежали доклады и рапорты НКВД, в другой – переводы статей из зарубежной прессы. Трудно сказать, чем объясняется его высокое доверие к иностранной прессе. Возможно, тем, что вождь не доверял советским журналистам.

Во время его отсутствия правительством руководил Молотов вместе с Берией, Микояном и Маленковым. Сейчас действующее политбюро сократилось до четырех человек. Однако молотовский звездный миг продлился недолго. Совсем скоро политический небосвод затянули свинцовые тучи.

Роковую роль в падении Вячеслава Михайловича сыграли слухи о скорой смерти вождя. Поговаривали даже, что он якобы уже умер. 10 октября ТАСС сообщил, что товарищ Сталин отправился на отдых. Это известие разбудило любопытство общественности и заставило Иосифа Виссарионовича повысить бдительность. «Чикаго трибьюн» открыто написала, что Иосиф Сталин недееспособен. Его наследниками, рассуждали американские журналисты, наверняка должны стать Вячеслав Молотов и маршал Георгий Жуков. Эту статью отправили на юг в папке, озаглавленной: «Слухи в зарубежной прессе о состоянии здоровья товарища Сталина». Подозрения вождя усилились, когда он прочитал интервью Жукова. В нем маршал неосмотрительно заявил, что победу в войне добыли полководцы. Только в самом конце он соизволил похвалить мудрое руководство товарища Сталина. Иосиф Виссарионович решил разобраться, откуда взялись слухи о его недееспособности. Кто распространял их? И почему Советский Союз, в лице генсека конечно, был опозорен и обесчещен?

Вячеслав Михайлович Молотов находился в зените славы международного деятеля. Он только что вернулся из-за границы, где провел серию встреч. Между Сталиным и министром иностранных дел СССР возникло напряжение. Вождь потребовал от своего министра надавить на Турцию. Он хотел, чтобы турки уступили кое-какие территории. Молотов возражал против такого шага. Сталин настаивал. Как и предсказывал министр, советские требования были отклонены. В апреле Молотов побывал в Нью-Йорке, Вашингтоне и Сан-Франциско. Он встретился с президентом Трумэном и присутствовал на открытии ООН. В ходе неприятного разговора Гарри Трумэн обвинил Советский Союз в вероломстве по отношению к Польше. «Мы живем в постоянном напряжении и ничего не упускаем из виду, – писал Молотов своей любимой Полинке. – Здесь, среди буржуазной публики, я нахожусь в самом центре. На остальных министров почти не обращают внимания!»

В сентябре Молотов летал в Лондон на встречу министров иностранных дел. Там он попытался получить опеку над Итальянской Ливией. Он сухо пошутил о таланте Москвы умело управлять колониальными странами. В отличие от Сталина, который, как обычно, выступал за решительные действия, Вячеслав Михайлович был реалистом. Он стоял за неторопливость и постепенность во внешней политике. Молотов понимал, что Запад никогда не согласится на Советскую Ливию.

В Лондоне министр иностранных дел СССР допустил несколько промахов, но вождь простил его за провал конференции.

Молотов снова пожаловался Полине на «напряжение, которому нет конца». В британской столице он редко покидал посольство. Большую часть времени смотрел художественные фильмы, такие как «Идеальный муж» по Уайлду. Если не считать заседаний конференции, то Молотов лишь однажды выезжал в город – посетил могилу Карла Маркса на Хайгейтском кладбище.

Сейчас, когда Сталин восстанавливал силы на юге, Вячеслав Молотов получил некоторую свободу. Он решил, что пора действовать. По его мнению, созрело время для заключения сделки с Западом. Сталин отверг это предложение. Он считал, что пора «сорвать вуаль дружелюбия» с Запада, а не заключать с ним сделки. Когда министр, словно не обращая внимания на указания вождя, продолжил вести себя слишком мягко по отношению к союзникам, Сталин обрушил на него поток критики. «Манера Молотова отделять себя от правительства, чтобы показать себя более либеральным, ни к чему хорошему не приведет», – написал генсек. Молотову не оставалось ничего иного, как покаяться в грехах. «Я допускаю, что совершил серьезный просчет», – признал он. Остальные руководители понимали, что в отношениях между Молотовым и Сталиным наступил важный момент. Сейчас даже они перестали обращаться друг к другу как друзья. Молотов больше не говорил «Коба», только – «товарищ Сталин».

9 ноября Молотов приказал напечатать в «Правде» речь Уинстона Черчилля, в которой он называл Сталина «истинно великим человеком, отцом своего народа». Вячеслав Михайлович не понял, что взгляды Сталина на Запад изменились. После статьи в «Правде» он получил гневную телеграмму от Сталина: «Я рассматриваю публикацию речи Черчилля с его похвалой в адрес России и Сталина как ошибку». Вождь яростно критиковал «детские восторги, которые порождают раболепство перед зарубежными государственными деятелями. Мы должны сражаться изо всех сил против этого рабского подобострастия. Нет нужды говорить, что советские руководители не нуждаются в похвалах от зарубежных лидеров. Что же касается меня лично, то эта похвала только покоробила и оскорбила меня. Сталин».

В то самое время, когда зарубежная пресса взахлеб писала о серьезной болезни Сталина и о том, что к власти в Советском Союзе скоро придет Молотов, Вячеслав Михайлович допустил очередную ошибку. 7 ноября на банкете в честь годовщины Октябрьской революции он выпил лишнего и предложил облегчить цензуру для зарубежной печати в СССР. Сталин позвонил Молотову и потребовал объяснений. Министр предложил изменить отношение к иностранным журналистам и относиться к ним более либерально. Ипохондрик Сталин пришел в ярость.

– Ты несешь что попало, когда напьешься! – крикнул он.

Следующие три дня своего отпуска Иосиф Виссарионович посвятил развенчанию славы Молотова и его разгрому. «Нью-Йорк таймс» написала о болезни Сталина еще более грубо. Он считал виноватым Молотова и поэтому решил преподать урок. Четверка получила приказ расследовать, виноват ли в появлении злобных статей в западной прессе товарищ Молотов. Маленков, Берия и Микоян попытались защитить коллегу. Они переложили вину на какого-то дипломата, занимающего незначительный пост в Министерстве иностранных дел. Однако соглашались, что тот выполнял указания министра.

6 декабря Сталин проигнорировал Молотова и отправил телеграмму Маленкову, Берии и Микояну. В ней генсек ругал их за наивность и желание выгородить коллегу. Вождь негодовал. Он считал, что статьи в западной прессе оскорбляют советское правительство. «Вы, вероятно, попытались замять это дело, отшлепали козла отпущения по морде и на этом остановились, но вы допустили ошибку. Никто из нас не имеет права действовать самолично. Молотов же узурпировал это право. Почему?.. Уж не потому ли, что эта клевета является частью его плана? Молотова сейчас больше беспокоит, как завоевать популярность среди определенных кругов на Западе. Я не могу считать такого товарища своим первым заместителем». В конце этой обличительной телеграммы Сталин написал, что не послал ее Молотову, потому что не доверяет некоторым людям в его окружении. Это был один из первых камней в огород Полины Молотовой.

Берия, Маленков и Микоян, несомненно, симпатизировали бедняге Молотову. Они вызвали его, прочитали телеграмму Сталина и принялись критиковать за грубые ошибки. Вячеслав Михайлович признал промахи, но заявил, что не доверять ему несправедливо. Троица отправила в Гагры телеграмму. В ней сообщалось, что Молотов полностью раскаялся и даже расплакался. Но это не удовлетворило генералиссимуса. Тогда Вячеслав Молотов сам извинился перед вождем. Как напишет позже один историк, это извинение было, «возможно, самым эмоциональным документом в его политической карьере».

«Ваша телеграмма проникнута глубоким недоверием ко мне как к большевику и человеку, – жалобно писал Молотов. – Я принимаю это как самое серьезное предупреждение от партии для моей последующей работы, какой бы она ни была. Я попытаюсь делать ее на совесть, чтобы вернуть ваше доверие. Каждый честный большевик видит в нем не просто ваше личное доверие, но доверие партии. Его же я ценю дороже жизни».

Сталин заставил Молотова помучиться в состоянии неизвестности два дня. 9 декабря, в 1.15 ночи, он отправил в Москву телеграмму, опять четверке. В ней вождь писал, что решил вернуть наделавшего ошибок заместителя на прежнее место первого заместителя премьера. Но Сталин никогда больше не говорил о Молотове как о своем преемнике и наследнике. Он запомнил ошибки Молотова, чтобы впоследствии использовать их против него.

Разгром Молотова был только началом всплеска активности Сталина. Сейчас он чувствовал себя лучше. Ему не давали покоя враждебные действия недавних союзников, слабая дисциплина дома, неверность в собственном окружении и дерзость маршалов. Тишина и уединение дачи на Холодной речке вызывали у вождя скуку и депрессии. Его энергию и страсть к жизни подпитывала борьба с врагами. Сталину очень нравилось управлять помощниками, дергая их за веревочки, как в кукольном театре, и заниматься идеологическим конфликтом. В декабре Иосиф Виссарионович вернулся в Москву отдохнувший, с энергичным блеском в желтоватых глазах, шел пружинистой походкой. Засучив рукава, он возобновил модернизацию большевизма и ослабление своих чересчур сильных бояр. Для этого понадобились новая волна арестов и расстрелов.

Теперь Иосиф Виссарионович решил взяться за Берию и Маленкова. Ему не нужно было выдумывать предлог для новых репрессий. Во время встречи в Потсдаме Василий Сталин рассказал отцу о чрезвычайно низкой безопасности советских самолетов. Всего в годы войны СССР потерял 80 300 самолетов. 47 процентов потерь случились по вине аварий, а не вражеского огня или ошибок летчиков. Сталин размышлял над вопросом безопасности самолетов во время отпуска. Он даже пригласил в Сочи министра авиационной промышленности Шахурина. После разговора Сталин приказал расследовать «дело авиаторов». Его главными виновниками он решил сделать Шахурина и маршала авиации Новикова, одного из героев войны, которому шутливо угрожал на банкете в честь де Голля.

2 марта 1946 года Василий Сталин был произведен в генерал-майоры. 18 марта Берия и Маленков, два всесильных руководителя военных лет, вошли в политбюро и стали его полными членами. Расследование «дела авиаторов» двигалось полным ходом. Шахурин и маршал Новиков были арестованы. Их подвергли пыткам.

Сталин хотел убить одним камнем сразу двух зайцев. Дело в том, что за производство самолетов, а значит, и их безопасность во время войны отвечал Георгий Максимилианович Маленков. «Дело авиаторов» было поручено Абакумову, начальнику СМЕРШа. Второй птицей, которую надеялся убить вождь, был Берия. Прежняя слабость Иосифа Виссарионовича к мингрелу давно переросла в ненависть и отвращение. Организационные таланты Лаврентия Павловича по-прежнему производили на Сталина большое впечатление, но театральное подхалимство и убийственная фантазия не вызывали ничего, кроме отрицательных эмоций. Вождь больше не доверял «змеиным глазам». Он уже давно вывел для себя правило – сохранять личный контроль над тайной полицией.

– Берия слишком много знает, – сказал Сталин Микояну.

В вожде медленно закипала ненависть. Во время прогулки с Кавтарадзе в саду в Кунцеве Сталин неожиданно проговорил со злобой на мингрельском диалекте, который не понимал никто, кроме грузин:

– Вы предатель, Лаврентий Берия! – Потом добавил с ироничной улыбкой: – Да, предатель!

Во время обедов в доме Берии генсек всегда был подчеркнуто вежлив с Ниной и грубо третировал Лаврентия Павловича. Произнося тосты, он критиковал своего главного чекиста, хотя внешне это выглядело как похвала.

Попытки Лаврентия Павловича говорить с вождем на совещаниях на грузинском языке, как бы желая подчеркнуть особые отношения, сейчас только раздражали Сталина.

– У меня нет секретов от товарищей, – обрывал он Берия. – К чему эта провокация? Говорите на языке, который понимают все!

Иосиф Виссарионович, как всегда, прозорливо видел, что Берия, ставший во время войны большим промышленником, а сейчас еще и главным «ядерщиком» страны, хочет быть и государственным деятелем.

– Он амбициозен в планетарном масштабе, – сказал Сталин своему грузинскому фавориту Кавтарадзе, – но его оружие не стоит и копейки!

Постепенно вождь пришел к выводу, что в органах завелась гниль. Ее во что бы то ни стало необходимо вывести. Во время отпуска Сталин расспрашивал Николая Власика о поведении Берии. Генерал обрадовался, что может способствовать падению всесильного чекиста. Он обвинил Лаврентия во взяточничестве, некомпетентности и указал, что, возможно, у Берии венерические заболевания.

Как-то за ужином на юге Иосиф Виссарионович рассказал анекдот о Берии:

– Сталин потерял любимую трубку. Через несколько дней Берия звонит Сталину и спрашивает: «Вы не нашли свою трубку?» «Нашел, – отвечает Сталин. – Она лежала под кроватью». «Но это невозможно! – восклицает Берия. – Три человека уже сознались в этом преступлении!» – Сталину очень нравились истории о всесильности ЧК, которая могла заставить признаться в чем угодно невинных людей. Но в этот раз он был на удивление серьезен. – Все смеются над этой историей, но она вовсе не смешна. Тех, кто нарушает законы, необходимо без пощады вымести из МВД!

Вождь не стал откладывать дело в долгий ящик. Как всегда, он действовал быстро. В декабре 1945-го Берия был снят с поста министра МВД, но остался куратором органов. Меркулов тоже недолго возглавлял МГБ. Его обвинила секретарша. Лаврентий Павлович не стал спасать своего протеже. 4 мая 1946-го Сталин при поддержке Жданова назначил министром государственной безопасности Абакумова. Главными достоинствами нового министра были его слепая преданность вождю и независимость от Берии. Когда Абакумов скромно отказался от предложения возглавить МГБ, Сталин шутливо поинтересовался: может, он предпочитает руководить чайной промышленностью?

Виктор Абакумов и сейчас остается самым загадочным из сталинских начальников тайной полиции. Репрессиями, которые скоро захлестнут страну, руководил Абакумов, а не Берия. Лаврентий Павлович теперь стал заместителем премьера и отвечал за создание атомной бомбы, а также за ракетную промышленность. Он перебрался с Лубянки в Кремль. Увольнение из органов очень задело его за живое.

«Берия до смерти боялся Абакумова и пытался любыми путями наладить с ним хорошие отношения, – вспоминал Меркулов. – Но в Абакумове Берия встретил достойного противника».

Словно крыса, бегущая с тонущего корабля, полковник Саркисов, сводник Берии, обвинил своего бывшего шефа в моральном разложении. Абакумов тут же отправился с этой информацией к Сталину.

– Несите мне все, что напишет эта задница! – потребовал вождь.