Ночью в пустыне прохладно, жара уходит. Тишина, звезды, шуршание песка под лопатой и пыхтение копающего Брауна.

– Глубже, глубже давай, – поощрил я его. – Еще пару футов. Тут песок, легко копать, старайся.

Я ему не задал пока ни одного вопроса, и это пугает его больше всего. Привез в пустыню, выволок из машины, расстегнул наручники и выдал лопатку, которую достал из багажника. Приказал копать яму. Вот и все, что пока здесь успело произойти. Когда Браун что-то попытался сказать, я просто навел глушитель карабина ему в лицо. Этого хватило, он заткнулся и сейчас стоит уже почти по пояс в песке. Устал, дышит тяжело, при этом боится так, что иногда зубы стучат.

– Далеко песок не разбрасывай, на край ямы сыпь, – подсказал я ему. – Он еще понадобится.

Была у меня мысль вызвать Патрика, но все же я ее отмел – у него и другие дела есть, и как-то мало я его знаю все же, пусть за него и поручился отец О’Мэлли. Вот с Джеффом, который остался в Панаме, я знаком много лет, так что точно знал, что могу на него рассчитывать в любых обстоятельствах, а Патрик…

А если все же ему придется принимать присягу в суде? Что тогда? Американцы люди своеобразные, многое в их поведении мы не всегда можем просчитать, равно как и они в нашем. Для них написанный на бумаге закон – это уже нечто такое, через что переступить сложно, а мы через бумаги переступаем легко, подчас даже не задумываясь. Что один человек написал, для другого может быть и переписано или проигнорировано. Мы как-то больше к справедливости тяготеем, а в английском языке и понятия-то нет такого – «справедливость». Есть «честность», типа «честная драка» или там «поделить по-честному», есть «лояльность», есть та самая «законопослушность». А вот «справедливость» даже объяснить невозможно.

Так вот, на мой взгляд, убить и зарыть в пустыне нелюдя-убийцу – это справедливо. Для Патрика это будет «нормально» и даже «честно», но вот если придется столкнуться с законом – что тогда сработает? Я не знаю. Поэтому лучше так, сам все сделаю, а ему расскажу… в части касающейся.

Как бы Джеффа сюда переманить? Не хочет он в Америку.

А Браун между тем продолжал копать. До тех пор, пока я не сказал ему:

– Хватит. Откинь лопату ко мне.

Он осторожно, стараясь меня не провоцировать, бросил лопатку к моим ногам.

– Теперь я дам тебе шанс, – сказал я ему, глядя на него сверху. – Если мы с тобой найдем общий язык, то ты останешься жить. Как Джонсон ваш… или Николсон, не знаю, что тебе ближе.

– Джонсон жив? – Браун посмотрел мне в лицо, может быть, в первый раз, до этого он избегал встречаться глазами.

– Я отвез его до границы с Коста-Рикой и отпустил. Даже дал денег, – усмехнулся я. – Не очень много, но дал, за то что он слил мне всех вас, списком, с адресами, какие знал, и всем прочим. Где он сейчас – не имею ни малейшего представления.

На самом деле Николсон зарыт в лесу возле Атлантического побережья Панамы, в одной могиле с Луис Гонсалес и японкой Сатори, которых застрелил отец Луис. Николсон же сам могилу и вырыл. А я его застрелил и всех их закопал. Но Брауну знать об этом совсем не обязательно. И да, это не совсем вранье, потому что я, желая разговорить Николсона, как раз обещал сохранить ему жизнь, отвезти на коста-риканскую границу и дать денег. Он и разговорился. Правда, я его еще и пытал.

– Мы держали его у нас на складе неделю, пока не убедились в том, что он не врет, – врал, не моргая, я. – Потом я его отвез. Если у нас с тобой… все будет как надо, ты тоже посидишь у нас. А потом свалишь отсюда. Как – не знаю, автобус возьми или купи машину. Только кредитки тебе бы лучше не светить, мой совет.

Есть, по глазам вижу, что он уже усвоил мысль о том, что можно избежать вот этой самой ямы в темной пустыне. Мы обсуждаем детали, он думает о деталях, это как бы подразумевает, что главная проблема – остаться в живых, – она уже решена вроде как. Это как в свое время, в девяностые еще, один бандит, знакомый мне, объяснял, что «ты когда лоха грузишь, ты с ним еще про будущее поговори, скажи, что это ему просто сейчас так не повезло, но что будет у вас совместный проект, что наживете вместе, и ему тогда легче на тебя последнюю хату отписывать, вроде как не все потеряно, не лох он в таком случае, а коммерс». Вот и с Брауном я сейчас по той же схеме.

Браун энергично закивал.

– Есть наличные? – спросил я даже требовательно. – Или дать могу. – Я вытащил из кармана пачку купюр, перехваченную резинкой, около тысячи, показал ему.

– Есть наличные. – Он уставился на деньги.

– Будешь говорить? Давай вот так. – Я включил телефон в режим видеокамеры. – Я тебя спрашиваю, а ты сюда говори. И убеди меня в том, что ты не врешь, а то так в яме и останешься, у нас еще ничего не закончилось. Понял?

Браун закивал.

– На многие вопросы я ответы уже знаю, так что задам их для контроля. Как поймаю в первый раз на вранье – прострелю ногу. Потом вторую. И так далее. Понял?

Опять кивок. Глаза преданные, как у собаки, созрел для беседы, а всего лишь яму выкопал.

– Тогда первый вопрос: кто из вас живет на Пайнс-роуд в Сидоне?

– Жаклин, – сразу ответил он. – Моя девушка.

– Настоящее имя?

– Это настоящее, она из Бельгии. Ее помещали в психиатрическую для детей, но никогда не осуждали.

Даже спрашивать не надо, за что ее помещали. Нелюди же, темная сторона. На нее и материалов нет никаких, скорее всего, потому что Европа, врачебная тайна и права несовершеннолетних. Все это надо соблюдать, кроме прав жертв.

– Фамилия?

– Делануа.

– Чем она у вас занимается?

– Она у Энн личный помощник.

– Энн Хилли?

– Энн Мур сейчас. Она сменила фамилию.

– Легально сменила, – скорее утверждающе, чем вопросительно сказал я.

– Да.

– У нее в доме есть спуск, так?

– Спуск есть в каждом доме. – Браун отвел взгляд.

Ну да, я в курсе, как строится спуск. И он знает, что я в курсе. Но врать боится больше, это хорошо. И понятно, что это в каждом доме, кто из них захочет терять время своей жизни? Все спят внизу, живут внизу… и им там лучше, оказывается.

– Что вы строите в Уэндэне? В Саломи, – уточнил я, увидев его непонимающий взгляд.

– Кемпинг. – Он даже усмехнуться сумел. – Честно. Просто кто-то сказал, что можно жить всем в одном месте и это будет веселей. И все согласились.

Ну да, примерно так оно и было. Теперь вопрос посерьезней:

– Что особенного в подвале под складом?

– Это было единственное место, где можно спуститься даже тем, кто не может это сделать в другом месте. И подняться. Ты знаешь, что там, – он показал себе под ноги, – застряло два человека? И мы не знаем, как их оттуда вытащить. Ты перекрыл для них выход. Другие подъемы для них не подходят. Элизабет Хименес больше нигде не может спускаться.

Вот оно что… это меняет многое. А Патрик, интересно, там спуститься не может? А надо бы проверить, когда возможность появится…

– Где эти двое?

– В Юме были. Сейчас в доме у Хименесов, но внизу.

То есть и у них есть такие. Надо будет потом чуть подробней расспросить, как они получаются и откуда берутся.

– Пемброк, кто он такой? – сменил я тему разговора.

– Это не мой уровень, – замотал он головой. – Я не видел его никогда. Даже Жаклин не видела, но Энн его знает. Его и Мелиссу. То ли босс всех боссов, то ли какой-то союзник – я до сих пор не понял, этой информацией со мной не делятся.

– Энн тоже в Сидоне живет? – чуть загнул я линию беседы.

– Да.

– Адрес помнишь или покажешь на карте?

– Я могу так отвезти, – предложил Браун.

– Ты будешь в кладовке сидеть и никуда никого возить не будешь. Сейчас подъедет вэн, и мы тебя увезем. Скорее всего. – Я с сомнением посмотрел на яму, и Браун, расслабившийся было, снова заметно испугался.

– Могу показать на карте.

Я открыл карту на своем смартфоне, нашел Сидону, протянул его Брауну. Тот завозил по ней толстым пальцем с противно выпуклым коротким ногтем. Но искал сноровисто, привязываясь к дорогам. В последний момент задумался, то ли пытаясь узнать место, то ли решаясь соврать, так что я снова напомнил о себе:

– Не делай глупостей, мы же проверим. И что-нибудь тебе отрежем.

– Вот этот дом. – Палец уверенно ткнул в точку на карте.

Я забрал у него телефон, поставил метку.

– Мелисса Келл?

– Келлоп, – поправил меня Браун.

– Келлоп… а тот Келлоп, что на складе в Саломи…

– Ее сын, – опередил Браун с ответом.

Он не Николсон, которого пришлось долго пытать, чтобы заговорил. Тот был все же боец, «энфорсер» в этой банде, и ломался он долго. Браун слабый и трусоватый, с ним проще. Впрочем, все ломаются. Интересно, как он умудрился прожить девять лет в тюрьме? Да еще на малолетке?

– Где живет Мелисса?

– Не здесь. Они прилетают откуда-то, я о ней и Пемброке только слышал.

– Мелисса, Пемброк, кто еще с ними?

– Из тех, кто не здесь? – уточнил Браун. – Никого, их двое. Может, есть кто-то еще, но я слышал лишь про них двоих.

Вообще-то Брауна убивать сейчас… это будет очень плохо. С ним нужно работать. Садиться напротив и работать. Говорить с ним, говорить с Элизабет Хименес, снова с ним, снова с ней, сравнивать и проверять результаты. Его просто нельзя сейчас убивать, никак. Отдать иезуитам? Но он там перестанет бояться. Или не перестанет?

На склад его, в Саломи. Там есть хорошая кладовка с крепкой дверью, оттуда не вырвешься. Но склад под полицейским надзором, хотя сами полицейские туда не лезут и не заезжают. Мы там сами будем в охране, вполне официально. Но это потом, сейчас его тащить туда нельзя.

– Кто сейчас в Мексике?

– «Эль Пончис», Густаво, Начо и Рауль.

– Рауль был в Панаме.

– Это он и есть.

– А кого я тогда завалил в доме у Энн? Высокий, похож на испанца.

– Это был Жозе, бразилец. Он из Сан-Пауло, – к чему-то добавил Браун.

А я ни про какого Жозе и не слышал, а слышал только про Рауля. И думал, что именно его я тогда и застрелил, когда Энн Хилли пригласила меня пожарить креветок на гриле у бассейна.

– Что за место в Мексике?

– Холодильник для креветок в порту. Так адрес не помню, сам там никогда не был и быть не должен.

– Я знаю, где это.

Карта у меня подробная, но там только здание и адрес, не сказано, что в этом месте. Хотя по конфигурации так и выходило, что или фабрика, или склад.

– Товар привозят туда и принимают его местные, верно?

– Местные, какие-то бандиты, – подтвердил Браун. – Они понятия не имеют, как его дальше вывозят.

– А как вывозят?

– Ехали отсюда туда и возвращались с товаром.

Ну да, все верно, как здесь со складом. Эти вообще ничем не рискуют, абсолютная безопасность. Только если другой картель на них наедет, да и то… в Аризоне картели ведут себя все же тихо, как бы ни гордились собой, никто им развернуться не дает… и у этих есть своя система безопасности. К тому же у картелей воины… вот те два, что остались возле гравийного карьера, наверняка из таких. Как говорила моя бабушка, «як с гавна пуля».

Куда же сейчас деть Брауна? Кого посадить в охрану?

Нет, не вырисовывается никаких вариантов, только иезуиты. Только они.

– Ложись в яму, – сказал я и, увидев, как с испугу вытягивается лицо Брауна, добавил: – Мне позвонить нужно, я немного отойду. Увижу твою голову над краем ямы – всажу пулю, понял?

Он понял, потому что суетливо улегся на песчаное дно вырытой им могилы. Чего уж душой кривить, не яма это никакая. Но, похоже, могилы он избегает, как-то так выходит. И мне это не нравится, совершенно. Но О'Мэлли когда-то дал понять, причем совершенно однозначно, – они отрицают казнь как воздаяние. Отдаешь нелюдя им – и они держат его в своей бразильской редукции до самой его смерти.

Кого сегодня будить, Акосту или О'Мэлли? Хотя… вообще-то не так уж и поздно, может, они и не спят еще. Может быть, все же попытаться набрать сначала Акосту? Или все же Бисону-старшему? Старший вообще-то немного в курсе того, что происходит на самом деле, и производит впечатление человека мудрого, так что… а вот начну я с него, пожалуй. Тем более что никаких фальшивых блях я так всерьез и не предъявлял и полицейским не представлялся. Можно, можно с ним поговорить.