Элизабет Хименес никуда не сбежала, я ее так в контейнере и нашел. Руки я ей предусмотрительно не стал развязывать, так что когда я открыл тяжелую металлическую дверь, она сразу запросилась в туалет. Туалет я пообещал ей наверху, если хорошо будет себя вести. На самом деле не из жестокости, хоть она у меня совсем никакого сочувствия не вызывала, а из соображений безопасности. Сейчас я не хотел ее развязывать, а возиться с ее одеждой самому желания не было.

– Или дуй в штаны, мне все равно, – добавил я.

Дуть в штаны она не стала. Оглядываясь по сторонам в поисках возможных угроз, я довел ее до склада, там уложил лицом вниз на пол, поставив ногу на спину, и выключил свет, чтобы вскоре обнаружить и ее, и меня наверху, в нормальном мире.

Там нас встретил Бисон-старший, посмотревший ей в лицо и сказавший:

– Да, это она, я ее видел по телевизору.

Хименес выглядела злой и уставшей. Страх, похоже, прошел, она уже поняла, что убивать ее не будут, поэтому даже начала понемногу наглеть. И поэтому после того, как ее запустили в уборную с открытой дверью, я снова стянул ей руки за спиной, и мы усадили ее на стул в углу офиса. А я принес из машины камеру с хорошим объективом и заодно сфотографировал пленную во всех ракурсах, на всякий случай.

Росита, к некоторому моему удивлению, чувствовала себя при всем этом… нормально. Вот как будто так и надо или как будто именно такого развития событий она и ожидала. Наверное, я о ней все же чего-то не знаю. Может, даже многого не знаю, потому что несмотря на то, что поговорить она любила и всегда хотела, из меня собеседник был плохой, а ее истории интересовали меня мало. По крайней мере, я никогда ее ни о чем не расспрашивал. Говоришь – вроде и слушаю, молчишь – так даже лучше.

И вдруг нечто новое. Почему она чувствует спуски? И почему не может ими воспользоваться? Не может, или мы что-то опять сделали не так?

Как-то… не знаю, она, Росита в смысле, показалась мне сегодня немного другой. В ней ли причина, во мне ли – трудно сказать, но вот именно так думается. Я это осознал примерно в тот самый момент, когда решился взять ее с собой вниз. Скажи мне кто еще вчера, что я попытаюсь это сделать, – счел бы того сумасшедшим, а вот сегодня как-то все было естественно. Странно.

Ладно. Мне бы еще побриться не мешало, новый день впереди. «Тревожную сумку» я из машины с камерой принес, там у меня и бритва, и смена одежды, и всякое такое нужное, на случай, если где придется переночевать не по плану.

Побрился, морщась из-за плохого света. Потом зазвонил телефон и голосом Акосты сказал, что через четверть часа за пленной прибудут. Надо же, быстро. Подозреваю, что вертолетом. И действительно, примерно через пятнадцать минут я услышал шум винтов, и над складским двором завис, медленно опускаясь вниз, обычный гражданский красно-синий «Белл», в котором я через большие стекла разглядел пилота в темных очках и еще двух мужчин, вроде бы мексиканцев.

Машина, треща винтом и поднимая облака пыли, коснулась земли, сдвижная дверь открылась, двое выбрались наружу. Одеты просто и неброско, вроде как для работы на ранчо, оба вооружены. Когда подошли, мнение насчет мексиканцев пересмотрел – это индейцы, самые что ни на есть чистокровные. Когда тот, что шел первым – довольно высокий, плечистый, лет под сорок, наверное, заговорил, я понял что он из индейцев местных.

– Мы по поручению отца О'Мэлли. – Старший протянул мне руку. – У вас есть человек, которого мы должны увезти.

– Все верно. – Я протянул руку второму.

Второй был моложе, к тридцати, он просто тряхнул мою ладонь и кивнул. На шее я у него заметил простой католический крест на шнурке. С поправкой на иезуитов я решил, что это папаго, или, как они себя сами называют, «тахоне аатум», а слова «папаго» они не любят, потому что оно означает «едоки фасоли». Это для них как «на Украине» говорить вместо «в Украине», или даже хуже. В резервации иезуиты давно обосновались, там и церковь такая, что считается достоянием штата, и иезуитская школа, и много что еще, это еще с испанских времен тянется. В отличие от других индейцев с их «исконными» именами у папаго имена испанские, то есть отцы иезуиты их давно на новый лад перевоспитали.

– Пошли, она внутри, – кивнул я на дверь.

Индейцы зашли следом, вежливо поздоровались с Роситой и Гарри Бисоном, потом довольно мягко подхватили Элизабет Хименес под локти, впрочем, не снимая наручников, и повели ее на выход. Она не сопротивлялась. А вскоре вертолет снова поднял винтами огромное облако пыли и взлетел, быстро набрав скорость и устремившись к горизонту.