Дан проснулся до рассвета. Казарму наполняло похрапывание, сопение, посвистывание, сонное бормотание. На фоне разноголосого хора солировал богатырским храпом Ганс.

Не спалось, Дан стал прикидывать, чем займется с утра в первую очередь.

– Клинок, тебя ждут в пыточной. – В дверь заглянул брат Готфрид. – Живее!

Шпренгер – то ли по просьбе Волдо, то ли по собственной инициативе – создавал для Дана режим наибольшего благоприятствования: позволял участвовать в допросах, звал осматривать новые трупы.

На скамье в пыточной лежала красивая черноволосая девушка восточной внешности. Цыганка? Еврейка? Как и у остальных жертв вервольфа, одежда на ней была изодрана в клочья, тело покрыто укусами.

– Все как обычно, – безнадежно махнул рукой Шпренгер.

Доктор Фиклер подтвердил его слова кивком.

Инквизитор выглядел усталым и измученным, но ввалившиеся, обведенные черными кругами глаза горели все тем же фанатичным пламенем.

– Сжечь, – приказал он страже.

– Подожди, брат Яков, – вмешался Дан. – Могу ли я осмотреть тело?

Шпренгер пожал плечами, отошел. Инститорис, напротив, заинтересовался, подвинулся поближе, следя за каждым движением Дана. Того насторожил возраст девушки: на вид ей можно было дать лет двадцать пять – двадцать семь. Для Средневековья – взрослая, даже зрелая женщина, вервольф же до сих пор выбирал совсем юных, почти детей. Не разглядел в темноте? Раньше у него осечек не случалось.

Второе, что не вписывалось в общую картину, – внешность. Все жертвы оборотня были белокурыми, типичными арийками, как сказали бы современники Дана. Эта – восточная, явно пришлая. Изменил пристрастия? Не нашел местную жительницу?

Или же… подражатель? Кто-то расправился с девушкой и решил подделать «почерк» вервольфа? Похоже на то. Дан вынул нож, разрезал остатки платья цыганки, принялся осматривать раны. Инститорис возбужденно засопел в ухо.

Вроде укусы были такими же – следы огромных клыков, вырванные куски плоти, только они показались Дану не такими глубокими и располагались почему-то все на внешней стороне бедер и животе. А между грудей багровел запекшийся кровью глубокий разрез. Дан раздвинул ноги покойницы. От открывшегося вида Инститорис тихо застонал.

На внутренней стороне бедер виднелись такие же ссадины. Изнасилование? Черт его знает, не определишь же без эксперта. Интересно, мог ли оборотень?.. Он же был в звериной ипостаси вроде. Хотя, вспомнил Дан, если верить книгам о вервольфах, половая связь между оборотнем и человеческой женщиной возможна.

– Ты проявляешь греховное любопытство, – опомнившись, произнес дрожащим голосом Инститорис. – Оставь несчастную в покое.

– Хорошо, брат Генрих, – спокойно ответил Дан. – Твоя скромность и благочестие служат мне достойным примером.

Кудрявые волосы цыганки были беспорядочно разбросаны по плечам. Дан отвел густые пряди, осмотрел шею. На смуглой коже не было ни синяков, ни царапин – впервые вервольф не стал придушивать жертву.

Дан получил новую информацию для размышлений.

– Мне нужна карта Равенсбурга, – сказал он.

– Хорошо, брат Генрих нарисует ее для тебя, – пообещал Шпренгер. – Он отличный рисовальщик.

Толстяк недовольно поморщился, но возражать не стал.

Спустя два дня карта была готова. Дан взял у Инститориса красные чернила, отметил на пергаменте места преступлений, долго разглядывал получившуюся картину. Жирные точки, беспорядочно разбросанные по городу – никакой закономерности, никакой упорядоченности, никакой последовательности не просматривалось. Вервольф действовал хаотично.

– Клинок, собирайся, в монастырь Святой Бригитты поедешь, – сказал Волдо. – Он злобно сплюнул.

Судя по красноте воспаленных глаз, подрагивавшим рукам, нервному тику, дергавшему угол рта, капитан ближних не спал уже черт знает сколько. После того как банда неизвестных обчистила орденское хранилище, Шпренгер с Инститорисом совсем озверели. Ближние теперь не только гонялись за вервольфом, на них возложили еще и расследование ограбления.

Первым делом хватились фон Барнхельма – догадались, что шумиху вокруг его дома устроили для отвлечения основных сил городской стражи. Но престарелый барон исчез вместе со всеми домочадцами. Инститорис брызгал слюной, угрожая сжечь всех ближних, если не отыщут богопротивных грабителей, Шпренгер лишь мрачнел и становился все подозрительнее.

Отряды воинов Христовых и солдат рыскали по окрестным деревням – свидетели показали, что три монаха и разбойники, переодетые стражниками, после ограбления убежали из города. Теперь они свирепствовали в селах, появляясь словно ниоткуда и исчезая так же стремительно. Поймать их все не удавалось.

– Там монахиню убили, – бросил Волдо. – Сегодня утром нашли. Мои парни все заняты, бери своих.

Дан похолодел. Что, если это Настя? Ведь он почувствовал недавно, что подруга находится за монастырскими стенами, но ничего не сделал, чтобы связаться с нею. Выжидал удобного момента, боялся привлечь к Насте опасное внимание, утешая себя тем, что девушка в безопасности за толстыми стенами. Довыжидался…

– Верхом езжайте, – сказал Волдо. И недовольно добавил: – Брат Генрих с вами пожелал отправиться.

Инститориса не любили даже ближние – за беспредельную жестокость, плохо спрятанную под сладким голосом и богоугодными речами, любовь к пыткам, за сладострастие, с которым он наблюдал мучения ведьм и колдунов. У Дана толстяк вызывал неизменное отвращение и стабильное желание врезать по морде.

Покачиваясь в седле, брат Генрих поучал:

– Будьте осторожны, берегитесь греха, дети мои, ибо мы отправляемся в гнездо скверны.

– Осмелюсь заметить, – возразил Дан, – что мы едем не в дом терпимости, а в монастырь. Какая там может быть скверна?

– Не заблуждайся, сын мой. Где женщина, там грех, – надулся Инститорис. – Все совершается у них из ненасытности к плотским наслаждениям. Вот они и прибегают к помощи дьявола, чтобы утешить свои страсти. Потому колдовство более распространено среди женщин, чем среди мужчин. Да будет прославлен Всевышний, по сие время охранивший мужской род от такой скверны. Ведь в мужском роде он хотел для нас родиться и страдать. Поэтому он и отдал нам такое предпочтение.

– Что касается меня, то я все же предпочитаю женщин мужчинам, – тихо пробормотал Андреас. – Причем желательно хорошеньких женщин.

– Что ты говоришь, сын мой? – медовым голосом переспросил Инститорис.

Андреас скорчил постную физиономию:

– Я сказал: хорошо, что ты разъяснил нам скверную природу женщин, брат Генрих.

– Женщина скверна по своей природе, так как она скорее сомневается и скорее отрицает веру, а это образует основу для занятий чародейством, – важно кивнул инквизитор.

– Но ведь они монахини, брат Генрих, – снова вмешался Дан, цедя слова сквозь зубы. – Разве они не отреклись от плотского?

– Как видишь, сын мой, вервольф не пощадил и их. Будь они истинно праведны, Господь защитил бы их своей десницей.

Энгель хихикнул и подмигнул – не нарывайтесь, мол, на новые неприятности. Как всегда, он горбился в седле и прятал лицо под капюшоном.

– Благодарю, брат Генрих, за то что поделился с нами своей мудростью, – смиренно произнес Дан.

– Не только мудростью! – Инститорис воздел толстый, как сосиска, палец. – Еще и опытом, огромным опытом ведьмоборца. Когда-нибудь я расскажу о нем всему миру. Признаюсь по секрету: мы с братом Яковом пишем книгу, это труд всей нашей жизни, обобщение всего, что мы знаем. Она будет называться «Молот ведьм». О, в ней мы обличим еретичек! Брат Яков уже написал пролог.

Инквизитор не умолкал всю дорогу – очевидно, отрабатывал на учениках постулаты из будущей книги. Когда наконец впереди показались стены монастыря, все вздохнули с облегчением. Только Андреас заметно занервничал. Поравнявшись с Даном, шепнул:

– Там моя сестра. Младшая…

У ворот встретила пожилая молчаливая привратница, знаком предложила следовать за нею. Аббатиса, худощавая женщина лет сорока со строгим красивым лицом, ждала посетителей в трапезной.

– Мир тебе, мать Анна, – вежливо поздоровался Инститорис.

– Мир тебе, брат Генрих.

– Что ж, мать Анна, похоже, твой монастырь становится постоянным местом для паломничества святой инквизиции. – Голос Инститориса стал ядовитым.

– Мы всегда рады видеть тебя в нашей скромной обители, – прохладным тоном ответила аббатиса.

– Не далее чем пять дней назад здесь произошло два случая одержимости. Отчитать бесноватых пока не удалось, что указывает на их злонамеренность. Жаль, что это дело расследовал брат Яков – он более склонен к милосердию, чем я. У меня ведьмы уже отправились бы на костер.

– Все в руках Господа, брат Генрих.

– В руках Господа, хвала ему, – тонко улыбнулся инквизитор. – Но позволь напомнить: монастырь находится под твоей опекой, мать Анна.

– Враг человеческий не дремлет, брат Генрих. Увы, он совращает умы даже в святых стенах. Но сестра Мария была примерной монахиней…

Андреас шепотом выдохнул:

– Я не знаю, какое имя здесь носит Одильхен. Молю небеса, чтобы это оказалась не она.

– Хотелось бы знать, насколько святы эти стены… – пробормотал Инститорис как бы про себя, но достаточно громко, чтобы услышали все. – Итак, мать Анна, именем Господа и по поручению святой инквизиции я доложен допросить тебя и всех сестер. Дабы не смущать умы добрых христиан, не порочить католичество, предлагаю провести допрос здесь. Разумеется, если ты не согласишься, мы вызовем вас в резиденцию святой инквизиции…

– Я согласна, брат Генрих, – перебила аббатиса. – Лишь прошу разрешения присутствовать при допросе сестер.

– Хорошо. Тогда приступим. – Инквизитор потер ладони. – Предлагаю вызвать всех обитательниц монастыря в трапезную, по очереди.

Они входили, смиренно опустив глаза, тихие, бледные, почти бесплотные. На все вопросы отвечали одинаково.

– Знаешь ли ты, что случилось с сестрой Марией?

– Ее убили.

– Кто?

– Враг рода человеческого, – крестились они.

– Как сестре Марии удалось выйти ночью из монастыря?

Ответом было молчание.

– А быть может, сестра Мария состояла с кем-то в преступной связи? Нарушала обет целомудрия? Занималась блудом? Вот и вышла к любовнику?

– Мне ничего не известно, брат Генрих…

– Не занималась ли сестра Мария колдовством или ведовством?

– Мне ничего не известно…

Дан внимательно вглядывался в каждую женщину и девушку, надеясь узнать Настю. Андреас переминался с ноги на ногу, ожидая увидеть сестру, что не мешало барону рассматривать монахинь и послушниц: среди них попадались смазливенькие. Энгель тоже оживился, один Ганс откровенно скучал.

Чем больше сестер проходило через трапезную, тем тяжелее становилось на душе: Насти не было. Наконец поток иссяк.

– Это все, – сказала мать Анна.

Инститорис задумался, очевидно, прикидывая, не следует ли вызвать монахинь на допрос с пристрастием, но разочарованно вздохнул: повода не имелось.

– Тогда осмотрим тело.

– Оно в храме. – Мать Анна встала. – Пойдемте.

Вслед за аббатисой они вышли в клуатр – внутренний дворик прямоугольной формы, окруженный со всех сторон галереями, двинулись через длинный южный портал. Сердце сжималось: неужели Настя и есть сестра Мария? Дан пытался успокоить себя. Может быть, подруга просто сбежала из унылого места? Но аббатиса не сказала о том, что недосчиталась одной монахини. Или скрывала, чтобы не вызвать еще больших подозрений? Настя не из тех, кто просто так даст себя убить – человеку ли, вервольфу ли, уговаривал себя Дан. С другой стороны, как это похоже на нее: отправиться на опасную ночную прогулку. И что она могла сделать против зверя?..

– Одиллии нет, – шепнул Андреас. – Господь всемогущий, неужели…

Едва ступив в притвор, Дан ощутил, что Настя совсем рядом. Значит, не ошибся: жертвой вервольфа стала именно она. Это она лежит там, в гробу, мертвая, изуродованная… Дан едва не заскрипел зубами от бессильной ярости. Бедная девочка, так и не дождалась его помощи. Что ему теперь делать? Только найти тварь и отомстить? Но это не вернет Настю.

Храм был небольшим, но красивым и ухоженным. Бледные лучи зимнего солнца, проникая сквозь цветные витражные окна, делали церковь словно теплее и уютнее. Гроб с телом стоял возле алтаря. С каждым шагом Дан все явственнее чувствовал: подруга здесь. Еще какой-то десяток шагов, и он окажется рядом.

Пройдя между рядами каменных скамей, аббатиса остановилась у алтаря. Следом подошел Инститорис, за ним – Энгель, Андреас и Ганс. Дан замыкал шествие, мысленно готовясь увидеть то, что осталось от Насти.

– А этих почему не вызвала, мать Анна? – недовольно проговорил инквизитор. – Я же просил: всех.

– Брат Генрих не хуже меня знает: нельзя отрывать от священного долга тех, кто несет бдение над покойницей, – спокойно ответила аббатиса. – Ты можешь видеть, я ничего не скрываю. Сестра Карла и сестра Агна ответят на твои вопросы после.

Подойдя ближе, Дан увидел двух монахинь. Они стояли на коленях перед скамьей, поэтому из-за спинки их не было заметно от дверей. Ладони женщин были сложены, головы склонены, и даже появление Инститориса со свитой не заставило сестер оторваться от молитвы. Но под взглядом Дана тонкие пальцы одной монахини чуть заметно дрогнули. Он ощутил невероятное облегчение: перед ним была Настя! В гробу лежала чужая женщина.

– Это моя сестра! – шепнул Андреас. – Она жива, хвала небесам!

Очень хотелось посмотреть, как теперь выглядит подруга. Судя по узкой прямой спине и тонким кистям рук, Настя попала в тело очень молодой девушки.

Инститорис заглянул в гроб, мельком осмотрел труп, заявил едва ли не глумливо:

– Бдение отменяется. Тело сестры Марии должно быть немедленно предано огню.

Мать Анна на некоторое время онемела от его слов.

– Но брат Генрих… Это противоречит всем христианским канонам!

– А превращение в вервольфа не противоречит христианским канонам? – взвизгнул инквизитор. – Что, если сегодня сестра Мария встанет нежитью и пожрет этих невинных… э-э-э… надеюсь… голубиц?

Мать Анна поджала тонкие губы. Крылья породистого носа подрагивали, холодные серые глаза в окружении смоляных ресниц смотрели строго и холодно. Справившись с гневом, аббатиса сдавленно произнесла:

– Только не на священной земле монастыря…

Инститорис кивнул:

– Этого я и не предполагал. Воины, взялись!

Ученики вчетвером шагнули к гробу. Настя поднялась с колен, пропуская их, а когда Дан поравнялся с нею, вдруг тихо ахнула, зашаталась и стала медленно опускаться на пол. Не задумываясь, он подхватил девушку, чтобы не дать упасть. Она едва слышно, одними губами, прошептала:

– Сегодня в десять у монастырских ворот… – И обмякла, якобы лишившись чувств.

Андреас тоже кинулся к монахине, но на полпути его перехватил Инститорис, завопил:

– Стой! А ты брось сейчас же! – Толстяк даже ногой топнул. – Соблазн дьявольский! Брось, или по возвращении отправишься к экзекутору!

Дан не послушался, бережно уложил девушку на скамью, отошел, опустился на колени перед статуей Богоматери и сделал вид, что истово молится. И действительно, будь он верующим – сейчас горячо благодарил бы за спасение Насти. Вместо этого вспоминал новое лицо подруги: нежная бледная кожа, большие голубые глаза, изящный, чуть вздернутый носик, тонкие губы. Теперешняя Настя была невысокой, хрупкой и, насколько мог судить Дан, сильно проигрывала в формах себе настоящей. На вид он дал бы ей лет восемнадцать, но кто их знает, этих средневековых девиц? Главное, Настя была жива, и его переполняло счастье. Успел, нашел, теперь никому не даст в обиду.

Девушка лежала неподвижно, казалось, даже не дышала. Не знай Дан, какая Настя великолепная актриса – встревожился бы.

– Что это у тебя, мать Анна, сестры такие изнеженные? – возмущался Инститорис.

– Сестра Агна хрупка здоровьем, – невозмутимо произнесла аббатиса. – К тому же происходит из благородной фамилии фон Гейкингов, она ранима и впечатлительна, как все аристократки.

Настя переместилась в тело сестры Андреаса. Дан на минуту задумался: а что случилось с душой? Сознанием? В общем, с сущностью самой Агны-Одиллии? На этот вопрос ответа не имелось, как и на вопрос, что случилось с телом Насти и его собственным. Жаль, если после ухода из этой эпохи девица фон Гейкинг не вернется и тело ее погибнет, но подруга дороже…

– Я приказал вынести гроб! – опять возмутился Инститорис.

Дан с товарищами с четырех сторон взялись за тяжелую домовину и потащили ее прочь из храма. Инквизитор шел сзади, ворчал:

– Осторожнее, это все же не дрова. Ганс, дубина, опусти ниже, того и гляди, покойница вывалится!

Оказавшись за вторыми воротами, ученики опустили было гроб на землю.

– Здесь еще владения монастыря, – сказал Инститорис. – Освященная земля, нельзя.

По прикидкам Дана, тащить домовину пришлось еще не меньше двух километров через поле и пастбище. Наконец, когда впереди показался жидкий лесок, инквизитор смилостивился:

– Ставьте здесь.

Присел над гробом, бесцеремонно задрал платье монахини чуть ли не до шеи, потянул за исподнее:

– Нужно осмотреть как следует. При матери Анне и сестрах это было невозможно.

Сестра Мария была совсем юной – лет пятнадцати-шестнадцати. При жизни она была красива, подумал Дан. Правильный овал лица, прямой нос, красиво изогнутые губы. Великолепное тело – большая высокая грудь, узкая талия, округлые бедра, стройные ноги… Только вот все это изуродовано страшными укусами. Правая грудь выжрана наполовину, вокруг пупка – три кровавые раны, из голени выдран кусок плоти.

Инститорис с жадностью разглядывал покойницу, неосознанно поглаживая нежную, покрытую золотистым пушком, кожу бедра между укусами. На лбу выступил пот, дыхание сделалось тяжелым. Его рука продвигалась все выше, коснулась густо заросшего рыжеватыми волосами лобка. Андреас с Энгелем переглядывались, на лицах читалось омерзение. Дан исподтишка наблюдал за инквизитором: поведение брата Генриха нравилось ему все меньше.

– Собираешься изучить женскую анатомию, дабы убедительнее доказать в своих трудах греховность женщины? – вкрадчиво спросил он.

Инститорис вроде бы очнулся, воровато отдернул руку, посмотрел на ладонь, торжествующе воскликнул:

– Я же говорил: вервольф! Нужно знать, где искать. Учитесь у опытного инквизитора, юноши!

Он продемонстрировал всем несколько серых шерстинок, одернул одежды монахини, кряхтя, поднялся:

– Теперь жгите. Да покоится ее прах с миром, да примет господь ее душу в Царствие Небесное. Аминь.

На сожжение несчастной монахини ушло не меньше четырех часов: пока собирали сухие ветки, пока разводили костер, ждали, когда догорит тело…

В казарму вернулись во второй половине дня. До самого вечера Дан опасался, что его отправят в ночной караул – обошлось. Когда часы на ратуше пробили девять раз, казарма затихла: ученики за день уставали так, что сил потрепаться не оставалось. Вокруг раздавалось сонное сопение, похрапывание, кто-то шумно выпускал газы.

Дан встал, натянул сапоги, накинул плащ, бесшумно прошел к выходу. Ему повезло: он ни разу не наткнулся на ближних. Стражники у ратуши отнеслись к нему безразлично:

– В дозор, Клинок?

Он кивнул с деловым видом. Коня выводить не стал, чтобы не привлекать лишнего внимания. У городских ворот достаточно было продемонстрировать меч ближнего – слуг инквизиции беспрепятственно пропускали куда угодно. Оказавшись за стенами города, Дан припустил трусцой – заодно и пробежка будет, тоже полезно.

Настя уже ждала его возле монастырских ворот. Он схватил девушку в охапку, расцеловал:

– Ты как?

– Да это жесть просто, – заявила она, переходя на русский. В речи явственно слышался немецкий акцент. – Чертова артикуляция… Рассказывай, где ты был? И где этот гад Сенкевич? Какого хрена он с нами вытворил?

Дан вкратце рассказал подруге, как у него дела, изложил догадки по поводу Сенкевича. Настя кивнула:

– Я примерно так же подумала, – решительно подхватила полы плаща: – В общем, пошли.

– Куда? – рассмеялся Дан.

– Да хоть на помойку, блин! Не могу я больше в этой богадельне. Все постные, благостные, молятся круглые сутки – аж тошнит. Ты знаешь, как они спят? Все в одной общей комнате! Дормиторий, кажется, это у них называется. Солома постелена прямо на пол, бабы туда вповалку ложатся. Я думала, в монастырях у каждой своя келья, чтобы молиться и о Боге размышлять. Куда там! Отдельная комната только у аббатисы, остальные как скотина в хлеву.

– Тебе сейчас нельзя уходить, – увещевал Дан. – Во-первых, некуда. Во-вторых, если исчезнешь, поднимется паника, тебя станут искать, заподозрят в оборотничестве, колдовстве или бесноватости. В-третьих, это самое безопасное место.

– Безопасное… – вздохнула Настя. – Знал бы ты, что здесь творится. Солома – это еще ерунда.

Она принялась торопливо рассказывать: голоса, призраки, одержимые, сумасшедшие монахини, чудовище в подвале…

– Будь осторожнее, Настя, – внимательно выслушав, предостерег Дан. – И все же я считаю, тебе надо оставаться здесь. Просто не выходи больше за ворота, исключение – встреча со мной. В монастыре сейчас спокойнее всего. Подожди, пока найду Сенкевича и разберусь с оборотнем. Мне сейчас некуда тебя забрать, надежного убежища в городе просто нет. Вся эта ерунда с одержимостью происходит и в Равенсбурге, только там плюс ко всему еще и настоящие колдуны, которые жрут людей, и инквизиция лютует, казни каждый день.

– Да уж видела, – передернулась Настя.

При всей своей безбашенности, она была девушкой умной. Вздохнула с сожалением:

– Прав, Данилка. Ладно, тогда слушай: я видела того, кто убил сестру Марию. Хотя скорее нюхала… видела-то плохо, темно было. Но он подошел ко мне вплотную, и одно могу сказать: это не человек. Он коснулся моей шеи когтями… – Девушка передернулась. – Думала, все, конец. Но он постоял рядом и ушел.

Подруга была в своем репертуаре: снова куда-то впуталась.

– Настя… – Дан глубоко вдохнул, выдохнул и только тогда заговорил снова: – Я прошу тебя быть осторожнее. Как ты отсюда вышла-то?

– Подумаешь, теорема Ферма, – фыркнула девушка. – Сестра Ортензия, привратница, спит, как пьяный грузчик, и храпит так же. Ничего не стоит спереть у нее ключи от ворот. И Мария так же выбралась, только вот к кому?..

– Что, после этого случая не усилили охрану? – удивился Дан.

– Они не знают, я вернула ключи на место. – Настя тоже глубоко вдохнула, помолчала, собираясь с силами: – Знаешь, я такого страха в жизни не испытывала… Это существо постояло рядом, погладило меня по шее, потом просто ушло. Не знаю, почему не тронуло, может, сытое было. Я еще подождала и пошла искать Марию. Она лежала под стеной, чуть дальше, изодранная вся, ключи валялись неподалеку, я их подобрала. Я уже ничего не могла сделать для нее, Данилка, но мне нужна была возможность выходить из монастыря. Потому я вернулась, заперла ворота и повесила ключи обратно, на пояс сестры Ортензии. Аббатиса и следак из инквизиции не могут понять, как Мария сумела выбраться. Привратница вне подозрения, дрыхнет, как и раньше, зато мы с тобой теперь можем общаться.

– Ты ничего не замечала? Может, она с кем-то флиртовала, у нее был роман?

Настя фыркнула:

– С кем, интересно? Со скотницей или привратницей? Знаешь, про католические монастыри в книжках много интересного написано, мол, чуть ли не бордели. Ага, куда там! Хоть бы какой завалящий мужичок. Даже паломников за второе ограждение не пускают. Проходят только священники, мессы в храме служить, да инквизиция вот. Но и с них мать Анна глаз не спускает, бдит, стерва старая. Бедные девчонки, врагу такого не пожелаешь… Эх, свалить бы отсюда…

– Настя!

– Да ладно, ладно, Данилка, не волнуйся. Это я так, от злости. Ты представляешь, как я офигела, когда очутилась в этой… немочи бледной?

– По-моему, очень даже милая девочка, – утешил Дан и тут же сильно пожалел о сказанном.

– Выходит, эта вот мышь серая тебе нравится больше, чем я? – озлобилась Настя. – Конечно, она моложе, вам всем только нимфеток подавай! Ну-у-у, ты и скотина похотливая, Платонов!

Да уж, недоразумение вышло… Все же новое тело – не новое платье, обычные комплименты тут не подходят.

– Я хотел сказать, что для меня ты – это ты. Как бы ты ни выглядела, я все равно тебя люблю, – выкрутился он.

Настя тут же сменила гнев на милость:

– Ты такой смешной, Платонов. – Она поднялась на цыпочки, впилась в губы Дана жадным поцелуем. Тонкая рука нырнула под плащ, погладила живот, опустилась ниже, нежно сжала член. Тело тут же отозвалось на ласку. – О, а ты тоже ничего, как я погляжу… – прошептала Настя, оторвавшись от его губ. – Черт знает что с тобой сделала бы сейчас, Платонов. Но представляешь, я теперь девственница, а для дефлорации условия уж больно неподходящие…

Дан почти не слушал. Прижимал к себе девушку, тискал сквозь платье непривычно маленькую грудь.

– Погоди, я знаю, что делать. – Настя усмехнулась, потащила его к стене. – Сюда, в тень. Тут точно никто не заметит. – Подстелив под себя полы плаща, опустилась на колени, дернула завязку его штанов.

Наслаждение было почти болезненным. Новый облик Насти, чувство опасности добавляли остроты ощущениям. Все закончилось быстро, Дан глухо застонал сквозь стиснутые зубы.

– Надеюсь, мой якобы братец, который сегодня был с тобой в храме, никогда не узнает, что благородная невинная девица фон Гейкинг делала минет его товарищу, – цинично ухмыльнулась Настя, облизываясь и поднимаясь с колен. – Ладно, мне пора. В следующий раз ты мне отработаешь это удовольствие.

– Верну стократно, – пообещал Дан, завязывая штаны. – И будь осторожнее. Я все понимаю, Насть, но прошу: не нарывайся. Это чужой мир, здесь действительно есть колдовство, ведьмы, ты уже это и сама знаешь. И к тебе подходил вервольф. Настоящий. Это тебе не маньяк занюханный, а нежить, сверхъестественное существо.

– Поверить не могу до сих пор, – вздохнула девушка. – Скорее бы поймать урода Сенкевича, пусть нас возвращает.

Настя потянула тяжелую створку и скрылась. Дан вздохнул с облегчением. За этими толстыми стенами она будет хотя бы в относительной безопасности.