Ратушные часы недавно пробили девять раз. За окном по-волчьи выл злой ветер, в комнате горели свечи, уютно потрескивал огонь в очаге, бросая оранжевые блики на хаотично разбросанные по полу бумаги, свитки и книги. Сенкевич сидел на подушке посреди этого беспорядка, поднимая то один свиток, то другой, делал записи. Пожевывая щепку, он то бормотал неразборчиво, то погружался в задумчивое молчание. Сминал листки, отшвыривал, принимался за новые расчеты. Щепка оставляла во рту неприятный горьковатый привкус. Наконец Сенкевич ее выплюнул – ни черта не заменяет сигарету. Сроду не подумал бы, что отсутствие табака станет для него таким испытанием.

Роза лежала в кровати, наблюдала за другом. Лицо ее было грустным.

– Красивый, – наконец тихо позвала она. – Иди ко мне.

Сенкевич на мгновение оторвался от записей, рассеянно улыбнулся цыганке:

– Не могу, Роза. Некогда. Это очень важно, понимаешь?

Девушка тихо вздохнула, отвернулась к стене. В этом было столько печали, что Сенкевич не выдержал. Поднялся, присел на край кровати:

– Роза… Роза, посмотри на меня.

Она обернулась. Сенкевич обнял ее, осторожно поцеловал в губы:

– Помнишь, мы собирались уйти отсюда? Уйти в другую жизнь, мирную, богатую, туда, где тепло и красиво. Стать другими людьми. Сейчас я стараюсь найти для нас выход. Осталось очень мало времени, Роза, я должен торопиться.

Цыганка с печальной нежностью смотрела на Сенкевича, гладила по щеке. Губы закушены, черные глаза блестели от непролитых слез. Он не понял:

– Роза, что с тобой? Ты передумала? Я ищу способ не просто переместить тебя в другое время, но и сделать так, чтобы ты оказалась рядом со мной, в теле молодой прекрасной женщины.

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, красивый. Я все понимаю. Иди, ищи свой выход.

Еще раз поцеловав девушку, Сенкевич вернулся к работе. Чутье не подвело его и теперь: именно в хранилище ордена отыскалась нужная информация. Один из свитков содержал историю возникновения Равенсбурга – хроники его строительства графом Вельфом II Альторофским. Сведений было немного, да и те – отрывистые, но Сенкевичу хватило и их.

Он несколько раз прочел свиток, отложил его и улегся прямо на бумаги. Некоторое время смотрел в потолок, потом закрыл глаза, вызывая в памяти улицы города. Вскоре перед внутренним взглядом замелькали картинки: мрачная ратуша, площадь возле нее, католический храм, самая широкая улица с домами знати, отдаленные улочки, где жили ремесленники, постройки, мастерские, лавки… Сенкевич стал мысленно подниматься над Равенсбургом, все выше, выше, пока наконец не оказался на высоте птичьего полета. Отсюда город виделся маленьким, словно игрушечным. Сенкевич замер в воздухе, неотрывно глядя вниз. Равенсбург заволокла черная пелена, сквозь которую ничего не было видно.

Сенкевич терпеливо ждал. Черное покрывало зашевелилось, всколыхнулось, стало медленно вращаться, стягиваясь в воронку. Вскоре над Равенсбургом висел смерч, нижняя часть которого упиралась прямо в середину ратушной площади.

Вынырнув из видения, Сенкевич торжествующе ухмыльнулся: он нашел место силы, центр приложения негативной энергии! Быстро перебрал свои записи, схватил перо, принялся чертить формулу портала. Теперь нужно вычислить благоприятное время, хотя он и так догадывался, какой день и час будут правильными.

Лист покрывался рядами формул, непонятных значков, ломаных линий и сложных рисунков. С ратушной площади донесся гул часов. Одиннадцать ударов. Сенкевич отшвырнул перо, поспешно вышел в коридор:

– Клаус! Клаус, демоны тебя раздери!

Альбинос, позевывая, выглянул из комнаты – лицо заспанное, белобрысую голову венчал ночной колпак:

– Что случилось, Гроссмейстер?

– Дай мне свою книгу! Ну ту, про высших демонов!

Клаус ненадолго скрылся за дверью, вернувшись, протянул хозяину толстый фолиант. Не поблагодарив, Сенкевич ринулся назад. Торопливо пролистал тяжелые страницы, отыскал нужную главу, вчитался, внимательно рассмотрел чертежи и формулы, сверил со своими записями.

Он оторвался от книги, лишь когда на ратуше пробило двенадцать.

– Есть!

Теперь Сенкевич знал, как попасть во Флоренцию 1428 года. Более того, он начинал догадываться, откуда в Равенсбурге взялось такое количество ведьм с колдунами.

Оставалось лишь сделать расчет для Розы. Сенкевич полагал, что идеальным объектом для нее будет молодая любовница Руччелаи – Лукреция Грава. В 1428 году ей исполнилось двадцать лет.

С этим успеется, решил он. Времени впереди еще предостаточно. Ощутив приятную усталость, Сенкевич потушил свечи, скинул одежду, улегся в кровать. Роза уже спала, но стоило ее приобнять, как девушка повернулась к нему, прижалась:

– Красивый, пришел… – И принялась покрывать поцелуями лицо, шею, грудь…

Сегодня Роза была особенно страстной и требовательной. Хотела еще и еще ласк, никак не могла успокоиться, то смеялась, то заливалась слезами, бесконечно целовала Сенкевича. Насытившись наконец, задремала у него на груди, но даже тогда не разжала объятий.

Сенкевич тоже погрузился в сон, там с ним снова была Роза, бежала по темным улицам, оглядывалась в страхе, кричала, звала на помощь. Он мчался за девушкой, одержимый странной жаждой, и мог думать лишь о том, какова на вкус ее кровь.

Наконец ему удалось загнать Розу в тупик. Сенкевич прыгнул, сбил ее с ног, рванул ворот платья, обнажая нежную грудь. От его прикосновения на коже девушки осталась глубокая ссадина.

– Пожалуйста, – молила Роза, – пожалуйста, не надо… Убей лучше…

Он отрывисто рассмеялся, провел когтистой лапой по юбке, раздирая ее в клочки, задыхаясь от предвкушения… И проснулся с чувством ужаса и омерзения.

Дышать действительно было тяжело – сдавливало грудь, в горле саднило, ныло все тело, во рту ощущался привкус крови. Сенкевич потянулся, чтобы обнять Розу, но рука ухватила пустоту. Он подскочил, зажег свечу – цыганки в кровати не было.

Одолеваемый тяжелым предчувствием, Сенкевич обошел со свечой весь дом, заглянул в комнаты, чуланы, даже подвал. Но так и не нашел девушку. Забарабанил в двери:

– Вставайте! Быстро!

– Ну что еще, Гроссмейстер? – выглянул недовольный Клаус. – Ты поспать сегодня дашь, чтоб я сдох?

– Роза пропала, – прорычал Сенкевич. – Надо искать!

– Сама вернется, – зевнул Клаус. – Кому она нужна, чтоб она сдохла?

Подбежал Аарон со светильником в руке, уставился на Сенкевича испуганными глазами:

– Хозяин, что с тобой? Ты поранился?

Сенкевич отмахнулся.

– Собирайтесь!

Сам побежал в комнату, одеваться, и только тут понял, о чем говорил Аарон. Его подушка была испачкана кровью, красные пятна покрывали лицо, грудь и руки. Стараясь не думать, откуда она могла взяться и что значили его жуткие сны, Сенкевич быстро ополоснулся, оделся и вышел из дома.

Они обходили город, заглядывали в кусты, канавы, обшаривали все темные закоулки.

– Сдурел хозяин со своей черномазой, – шепотом жаловался демонолог Аарону. – Цыганка, что с нее взять? Наверняка нашла себе другого любовника, помоложе или побогаче. Или к новому табору прибилась.

Время от времени по мостовой гремели шаги стражников, приходилось пережидать в тени. Поиски Розы затянулись до рассвета.

– Пойдем домой, Гроссмейстер, – ворчал Клаус. – Она точно уже там, десятый сон видит.

Но Сенкевич не успокаивался. Вдруг из-за угла раздался пронзительный женский визг. Он бросился было туда, но его опередил отряд стражи, пришлось остановиться, ждать, пока пробегут.

– Аарон, посмотри, что там, – приказал Сенкевич.

Мальчишка осторожно заглянул за угол, повернулся, бледный, перепуганный, с дрожащими губами:

– Лучше тебе не ходить туда, Гроссмейстер…

Сенкевич уже не слушал. Не скрываясь, зашагал к дому, возле которого собиралась толпа горожан.

– Я вышла, а она лежит, – рыдала толстая молочница. – Прямо перед моей дверью…

Возле крыльца он увидел распростертое тело Розы. Подошел ближе, растолкал людей, остановился рядом со стражником.

Тускнеющие черные глаза были широко раскрыты, на красивом лице – выражение ужаса и боли. Платье разорвано от ворота, на смуглой коже между грудей алела глубокая царапина. Юбка, располосованная в клочья, непристойно задранная, открывала ноги, покрытые чудовищными укусами. Вокруг тела расплылась лужа крови, уже застывшая на морозе.

– Ступайте прочь, добрые люди, – сказал хмурый стражник, зябко кутаясь в плащ. – Снова вервольф пошалил. Это дело святой инквизиции.

Горожане торопливо разбредались – никому не хотелось оказаться в подвалах ратуши. Сенкевич тоже ушел, больше ему здесь делать было нечего.

Всю дорогу до дома Клаус с Аароном молчали, боялись потревожить хозяина. Оказавшись в своей комнате, Сенкевич лег в кровать, отшвырнул окровавленную подушку и закрыл глаза. Перед ним тут же появилось страдальческое лицо Розы. Затем его сменило другое лицо – Инга. Следом опять Роза…

Мертвые глаза женщин, которых он любил, смотрели с укором. Обещал беречь, не давать в обиду, быть всегда рядом. Не смог.

Когда отбирают дорогого человека, остается только месть. За Ингу он расплатился тогда. Сенкевич вспомнил, как ехал в дом человека, заказавшего его жену. Ребята ворчали, мол, не марай рук, шеф, устроим в лучшем виде, но он хотел все сделать сам.

Во дворе валялись трупы охранников, все выходы перекрыли его люди. В просторной гостиной красивая молодая женщина, побледневшая до такой степени, что под кожей просматривались ниточки сосудов, прижимала к себе годовалого ребенка. Второй мальчишка, лет пяти, держался за ее юбку. Хозяин дома сидел на диване, в руке – позабытый стакан с виски. Сенкевич поднял пистолет.

– Семью… не трогай, – севшим голосом попросил человек, по приказу которого была убита Инга и их ребенок.

Сенкевич смотрел в холеное лицо, в тусклые, сразу как-то выцветшие глаза, и видел безумный страх. Щелкнул предохранитель.

– Не трогай детей, – умолял заказчик.

– Ты этого не узнаешь. – Сенкевич нажал на спусковой крючок.

Выстрел. Прямо в глаз. Это справедливо. Человек откинулся на спинку дивана, замер с открытым ртом. Стакан выпал из ослабевшей ладони, покатился по полу, расплескивая ароматный напиток.

Женщина тихо застонала. Сенкевич опустил пистолет, молча прошел мимо.

– Будь ты проклят, – с ненавистью прошипела она в спину.

Он не обернулся. Что мог ей сказать? Извините, что застрелил вашего мужа? Он сам виноват, первый начал, убил мою жену? Она не услышала бы, у нее теперь свое горе. Даже самых отъявленных подонков кто-то обязательно любит.

За Ингу он тогда отомстил. А сейчас?..

– Я найду его, Роза, – шепотом пообещал Сенкевич. – Кто бы он ни был: вервольф, человек или сам дьявол. Найду и отомщу.

Он тяжело поднялся, вышел из комнаты.

– Аарон, приведи ко мне Клауса.