Глава 4. Бунт
Придя домой, Илья рассказал Марье, что нанялся к купцу.
– Как знаешь, ты хозяин, – кивнула девушка.
Зарабатывать деньги в дом должен мужчина. А как и где – это его дело. Женщина отвечала за дом, за питание и воспитание детей. Иной раз мужчины уходили на отхожие промыслы надолго – на сезон. Плотники и каменщики – с ранней весны и по глубокую осень, торговцы, возничие со своими подводами – на сухое время летом, а с санями – когда ложился снег. Самое гиблое время – осенняя и весенняя распутица, когда ни обоз не пройдет, ни корабль в плаванье не пустится.
Несколько дней Илья еще оставался в городе. С утра отправлялся на торг – не столько купить что-либо, сколько новости узнать, послушать, как будут вещать люди волхва. К своему удивлению, обнаружил, что после задержания вора его самого узнают – здоровались вовсе незнакомые люди. Илья на приветствия отвечал. Даже городские стражники подошли и одобрительно похлопали по плечу. Фигура у Ильи приметная, с другим не спутаешь, а тут еще и поступок истинного мужа.
Судя по тому, как жадно и заинтересованно слушали люди баламутов – как называл людей волхва Илья, у них было много сторонников, и семена недовольства новой верой могли дать всходы.
Однако увидеть дальнейшие развития событий на короткий срок не удалось. Каждый день после торга Илья захаживал на двор купца, пока он не объявил, что утром следующего дня выезд.
– После третьих петухов у городских ворот жду, обоз там собираться будет.
– Понял, приду.
Кормить в дороге ездовых и охрану должен купец – Илья уже порядки узнал. Его дело – одеться по-походному и оружие взять.
Марье он о выходе сообщил и отдал ей все деньги. В походе они ему не нужны, а случись что-то плохое, позволят какое-то время сироте прожить.
Спал он плохо, а заснув на короткое время, тут же в тревоге просыпался. Петух – не будильник. Если сказали – после третьих петухов быть, то проснуться надо раньше.
Однако к утру его сморил глубокий сон, и если бы не Марья, он бы проспал. А она еще и накормить его успела вчерашними пирогами с сытом. Завтракал он всегда и обязательно, но немного. Другие обычно утром половину суточной нормы съедали, а Илья просто пил чай с печеньем.
Он оделся, надел на голову шлем и несколько минут размышлял, брать ли щит. Не на бранное поле ведь едет, лишнюю тяжесть с собой брать не хотелось. Но все же взял. Ведь не на себе же нести придется, в пути его и на телегу положить можно. Опоясался ремнем, на котором ножны с мечом, боевым и обеденным ножами, чехол с ложкой. В походах каждый, возничий он или воин, купец или охочий человек, ложку при себе имели. А еще – маленький мешочек, где хранилась соль пополам с перцем, и каждый был волен посолить-поперчить блюдо в своей миске, не пеняя никому на недосол.
Шел быстро. Петухи хоть и пропели, но солнце еще не взошло, а только выглянуло из-за горизонта.
Обоз был почти готов, по крайней мере лошади, подводы с грузом и возничие были на месте. Ждали Илью, купца Нифонта и еще три подводы другого купца – торговые люди в одиночном обозе редко ходили. Вдвоем и поговорить можно – о ценах, о том, где какой товар купить и выгодно продать и почему воск в бочках иноземцы ножом ковыряют. А где обо всем этом говорить, как не сидя на подводе? Так и время быстрее идет, и для дела польза.
Купцы сидели на первой подводе, где пыли меньше, и беседовали.
Илья ехал на последней – так весь обоз был ему лучше виден. Периодически он соскакивал с подводы и шел рядом или бежал, чтобы ноги размять да пыль с одежды стряхнуть. Мелкая, вездесущая, она забивалась в волосы, в уши, оседала на одежде. Хлопнешь ладонью по одежде – облако поднимается. Хорошо на ногах сапожки короткие, а у ездовых онучи на лаптях уже серые от пыли.
Ехали без остановки. Один раз – на полчаса – остановились, лошадей напоить да позволить им травки пощипать. Зато к вечеру во Владимир въехали.
Ездовых купец в людскую определил – что-то вроде общежития на постоялом дворе. Комната человек на двадцать, для каждого лавка, матрас – сеном набитый. Тесно, но зато сухо и тепло, а это зимой особенно ценилось. Сам купец опочивать в отдельной комнате лег. Илья же при подводе во дворе постоялом остался.
Лошадей в стойло завели, по мерке овса в кормушку насыпали. Мерка – это деревянная бадейка, вмещала по современным меркам литров около пятнадцати.
Илье слегка обидно стало: ездовые под крышей, а он, как пес бездомный. Случись дождь – промокнет до нитки.
Купец Нифонт покормил в трапезной всех обозников и Илью. Потом обозники спать разбрелись, а Илья – к подводам. Сначала вокруг них бродил, но потом ноги устали, и он запрыгнул на телегу, на тюки с льняной тканью. Мягко, удобно и видно хорошо.
Однако через некоторое время его в сон стало клонить. Илья спрыгнул с телеги и снова обошел обоз. Без лошадей телеги были составлены борт к борту и много места не занимали – ведь постоялый двор невелик.
Часам к четырем утра веки слипаться стали, и Илья начал взбадривать себя то ходьбой, то пробежкой. Дотянул до того момента, когда солнце встало и обозники зашевелились. Тут уж и самому вздремнуть не грех.
С чувством выполненного долга он провалился в глубокий сон, когда одну телегу обозники выводить стали – на торг. Нифонт в первую очередь бочонки с воском продавать собрался. Илья в торговые дела купца не лез, его дело – следить, чтобы не пропала ни одна из подвод, да и завтракал он фактически после полудня.
Ездовые во дворе в кости играли. Мужики вроде здоровые, семейные, а игра примитивная, детская.
После обеда, который по времени можно было назвать ужином, Илья улегся спать – ведь ночью ему предстояло снова подводы стеречь.
Когда нарушается правильный биоритм, это плохо, ночью спать надо, а не бодрствовать. После бессонной ночи Илья целый день сам не свой был: голова тяжелая, сон вялый. А ведь впереди – снова бессонная ночь. Илья для себя загодя на подводе с тканями удобное ложе из рулонов соорудил – и лежать сподручно, и видеть хорошо.
Постепенно постоялый двор угомонился, все стихло. Погасли свечи и лучины в оконцах, и лишь изредка в соседних переулках собаки перебрехивались лениво.
Илья возлежал на телеге, положив щит и шлем рядом, когда после полуночи с крыши конюшни раздался шорох.
Илья насторожился. Он бы и внимания не обратил, но лошади в стойлах забеспокоились и стали копытами переступать, хотя до этого вели себя спокойно. Слух у лошади хороший, превосходит человеческий.
Илья положил руку на рукоять боевого ножа, но внешне лежал неподвижно.
В этот момент с крыши донесся легкий шепот:
– Да ты сам посмотри, охранник неподвижно лежит, дрыхнет. Спустись и кистенем по башке ему приложи, чтобы до утра не очухался.
Понятно, лихие люди нападение готовят. Скорее всего еще вчера груз на телегах присмотрели. Зашли в трапезную – вроде невзначай, перекусить, а сами во дворе все телеги с товаром осмотрели. Возничие рядом были, и потому товар не посмотришь, рогожу не откинешь; но пощупать вполне можно было. Да разбойникам все равно, что ни возьми, все на торгу сбыть можно. Или скупщикам краденого оптом сдать, пусть и по бросовой цене.
Одна тень поползла вниз по столбу. На фоне звездного неба голову соучастника Илье было видно отчетливо, но он не шевелился, якобы придремал. Но, памятуя о кистене, решил разбойника близко к себе не подпускать. Это в современном мире кистень считается оружием старинным, разбойничьим, однако им не брезговали ни охотники – добить зверя, ни воины, для которых он был как последний шанс выжить, ни люди княжеского звания.
Грузик любой формы – от круглой до граненой, из материала по достатку владельца – свинец, железо, обточенная кость. Один конец кожаного ремня заделывается в груз, на другом конце – петля, надеваемая на запястье. Носится скрытно, в рукаве. В случае опасности вытряхнул груз в ладонь – и к бою готов. При достаточном навыке удар точный, в уязвимые места – в плечевой сустав, в лицо, в висок. Как оружие места занимает мало, беззвучен, дешев. Один недостаток – дальность полета груза зависит от длины ремня, веревки или железной цепочки, и это обычно метр, редко – полтора.
Как только тать со столба спустился да подкрадываться начал, Илья нож из ножен вытащил. Когда же до него метра три осталось и противник руку для замаха заносить стал, резко метнул нож первым. Сроду ножевому бою его не учили, а тем более – умению ножи метать.
Есть любители, ходят в спортивные клубы по интересам. Или в армии научат, если в разведке или спецназе человек служил. Там даже стреляющие ножи есть, причем бесшумные.
Бросок вышел сильным и точным, нож попал в правую подмышку. Разбойник взвыл дурным голосом, и Илья вскочил на телеге. Высота телеги плюс объем груза и рост Ильи – все сложилось, и он оказался чуть-чуть ниже татя на крыше конюшни.
Разбойник тоже вскочил – чего уж прятаться. Но он на секунду замешкался, решая, что ему делать, убегать самому или кинуться к подельнику на помощь. В мгновение оценив рост Ильи, он решил дать деру.
Но Илья уже выхватил обеденный нож – клинок был всего сантиметров десять. Такой клинок используется, чтобы мясцо или пирог за столом порезать, как вилкой, кусок убоины или рыбки наколоть да в рот отправить.
Но Илья нож в ворога кинул, и хоть темно было, а в левое бедро он ему угодил, лезвие по самую рукоять вошло.
К воплям первого татя добавились крики второго.
Однако раненый на крыше конюшни, прихрамывая и держась за раненую ногу, стал двигаться к дальнему краю крыши.
– Замри на месте! – громко предупредил его Илья. – Иначе обегу конюшню и мечом изрублю тебя в капусту.
Разбойник замер – угроза была реальной.
– Слазь с крыши в мою сторону, как подельник твой. Тогда в живых оставлю.
Разбойник развернулся и, подволакивая ногу, пошел к Илье. Остановившись на краю крыши, жалобно спросил:
– Дальше чего?
– Нож из ножен вытащи и на землю брось. А теперь по столбу вниз. Да смотри не зашибись, – усмехнулся Илья. – Сломаешь другую ногу – на живодерню отправлю.
Тать, подвывая от боли и ожидания предстоящей расправы, стал спускаться вниз по столбу.
На вопли разбойников из избы выбежали проснувшиеся возничие, однако в темноте они не могли ничего понять.
Илья подобрал обеденный нож, вытер лезвие о рогожку и вложил его в ножны. А то как же? Деньги плачены!
Он подошел к первому разбойнику, у которого уже из-за кровопотери сил стоять не было, к телеге прислонился, и даже в темноте увидел, какое бледное у того лицо. Илья вытащил у него нож из раны – этому татю досталось сильнее.
У клинка боевого ножа длина сантиметров двадцать пять, как у появившегося позже штыка. И проткнул он изрядно, весь правый бок был в крови.
Когда возничие поняли, что происходит, они схватились за оглобли и начали охаживать ими разбойников.
На вопли раненых и избиваемых разбойников, в свою очередь, выбежали купцы. Это возничие спали, не раздеваясь, а торговым людям одеться надобно, лицо потерять невозможно. А такое случилось бы, выскочи они в исподнем.
Хозяин постоялого двора был тут как тут:
– Вот что на белом свете деется! Доброму человеку без охраны товар оставить нельзя!
Но что-то в его голосе Илье показалось наигранным, неестественным. Известное дело, вор в толпе всегда громче всех кричит: «Держи вора!»
Илья подошел к раненному в ногу вору. Тот потерял меньше крови и держался на ногах.
– Жить хочешь? – Он повертел перед глазами татя боевым ножом.
– Кто же не хочет? Да только, если ты меня князю на суд отдашь, все равно вздернут.
– А зачем князю? Расскажешь, с кем в доле, кто главный, – и иди. Слово даю.
У разбойника блеснули глаза. Рана хоть и глубокая, но разрез маленький. Обмотать тряпицей, мази да травы у лекарей поприкладывать – вполне шанс есть дней через десять ходить нормально. Если, конечно, огневица не приключится, но это уже дело случая.
Как и любому, татю хотелось жить.
– Вдвоем мы с Филином промышляли, – сказал он.
– Ты мне тут загадками не говори, – оборвал его Илья. – Филин – это кто?
– Да вон он у телеги стоит. Ты его первым ранил.
– Ой, парень, врешь!
Вокруг них образовалось плотное кольцо постояльцев – ездовых, торгового люда, кухарок.
Илья прошептал Нифонту на ухо:
– Присмотри за хозяином постоялого двора, не нравится он мне.
У Ильи в этот момент возникло ощущение, что внутри него находится другой человек – жесткий, решительный и бескомпромиссный. Воин с опытом, обладающий знаниями, которых сам Илья прежде за собой не замечал. Положа руку на сердце, надо признать, что Илья голову курице отрубить не мог, а сейчас подошел к разбойнику вплотную.
– Назовись!
– Коловрат я. А зачем оно тебе?
– Умрешь сейчас, коли правды не сказал.
Взмахнув боевым ножом, Илья отсек часть левого уха у разбойника. Рана не опасная, но болезненная. Кроме того, кровит обильно, но недолго.
Не ожидавший жестких действий разбойник схватился за ухо и взвыл, ощутив, что части уха у него уже нет.
– Ты же обещал отпустить!
– При условии, что правду скажешь! А я слову верен. Говоришь и уходишь. Будешь лжу баять – остругаю, как чурку, а в конце к столбу приколю, аки жука.
У Коловрата глаза от ужаса расширились. Судя по действиям охранника, он так и сделает. Не глумится, не бьет, не пытает, но поступает жестко.
– Все скажу! Гори оно все синим огнем! Вот главный наводчик и атаман! – Он ткнул пальцем в сторону хозяина постоялого двора. Однако указал уже в пустое место. Не дожидаясь развязки, предвосхищая последующие события, хозяин вдоль избы и бочком-бочком уже направлялся к воротам.
Уйти не дал ему купец Нифонт. Схватив хозяина за рукав, ласково сказал ему:
– Куда собрался? Ужель дослушать не хочешь? Пойдем, все самое интересное еще впереди.
Все присутствующие повернулись к хозяину постоялого двора. Коловрат же, указав на него, как будто черту невидимую переступил, его прорвало:
– Он, он днем высматривал товар на подводах, подсказку давал!
– Лжешь, пес шелудивый! – закричал хозяин. – Грязью чистого человека выпачкать хочешь!
– Люди торговые! А припомните-ка, не исчезал ли товар с подвод? И где происходило непотребство?
Купцы, коих набралось четыре человека во дворе, стали вспоминать. С каждым из них случаев воровства и грабежей не было, но поговаривали – был слушок, что балует кто-то на постоялом дворе во Владимире.
За разговорами, к которым прислушивались ездовые, внимание к хозяину ослабело, и тот, поняв, что вскоре его схватят или отведут к князю на суд, кинулся к воротам.
Илья был настороже, и разговоры купцов не притупили бдительности. В несколько прыжков он догнал беглеца у самых ворот и толкнул его в спину. Тот споткнулся, упал, и Илья с размаху рухнул на него, выбив дух. Захрустели косточки, и хозяин двора засучил ногами. Он уже почуял, как жесткая пеньковая веревка захлестывает его шею после приговора. Только вырваться не мог, Илья был выше и тяжелее.
– Дернешься еще раз – руку сломаю! – предупредил Илья.
Видевший, как жестко Илья обращался с разбойниками, хозяин притих.
Илья встал, отряхнул колени.
– Поднимайся! Да пошевеливайся! – И он чувствительно пнул хозяина ногой в бок.
Когда хозяин под конвоем Ильи вернулся, приободрившийся Коловрат закричал:
– Вы амбар-то у него проверьте! Много чего обнаружите!
– Мое то! За деньги купил! Имею право! – закричал хозяин.
– Имеешь! Только вы в подполе у него пошарьте! Помните, по весне Кудеяр, Аникеев сын, угорел в комнате? Так это дело рук хозяина. Подушкой его задушили, чтобы следов не осталось. Уж больно перстень у купца дорогой был, да с изумрудом приметным, в виде жука.
От слов Коловрата хозяин постоялого двора побледнел, глаза его забегали, и он застонал.
– Что же ты делаешь, собака! – вырвалось у него.
Обвинение в воровстве – это одно, а в убийстве – совсем другое, более тяжкое. По Ярославовой «Правде» наказания за убийство были жесткими. За вырванный клок бороды или выдернутый ус у мужа – вира двенадцать гривен, за человека побитого – три гривны, за отрубленный палец – три гривны, за случайно убитого в драке – сорок гривен, а умышленно убитого – повешенье или посажение на кол. И если найдут перстень купца Кудеяра, Аникеева сына, хозяин постоялого двора попадет в руки ката, или, по-иному – палача. Только требовался человек, который видел такой перстень на умершем купце.
Вперед шагнул один из купцов.
– Я знал Кудеяра, Аникеева сына, и ручительствовать могу – был у него такой перстень. Один из печенегов на торгу у Днепровских порогов за товар купленный им расплатился. Перстень красного золота, жук изумрудный. Приметный перстенек, кто раз увидел его, не забудет.
– Слова все! Пустое! – заорал было хозяин, но Илья связал его.
Ездовые боялись пошевелиться, слово пропустить: перед ними разворачивалась драма, а они – свидетели. Почище иной былины будет! Есть о чем дома рассказать.
Посовещавшись, купцы решили позвать городских стражников, поскольку сами не имели права насильно обыскивать постоялый двор. Подозрение серьезное, и если перстень обнаружат, хозяина ждет скорый княжий суд. А ну как разбойники неправду бают, от себя обвинение отвести хотят – тогда что? Получится, самовольство и самоуправство, самим можно под суд и виру попасть. И потому торговые люди действовали осторожно: город чужой, случись неладное – ответ серьезный держать придется.
Они направили за стражей одного ездового и одного из работников постоялого двора. Однако, пока посыльные не вернулись со старшиной стражников, ждать пришлось долго.
Купец Нифонт вкратце объяснил происшедшее. Но то ли старшина толком не проснулся, то ли он от природы туповат был, все он переспрашивал, и в итоге попутал.
– Если он разбойник, то почему до сих пор при оружии? – указал он на Илью.
– Да это мой охранник! – не выдержал Нифонт. – Именно он задержал и ранил двоих татей.
– А хозяин постоялого двора при чем?
– Со слов вон того разбойника именем Коловрат хозяин и есть атаман их шайки. У него хранится перстень убитого купца Кудеяра, Аникеева сына. Обыскать постоялый двор надобно, но не весь, а только жилье, амбар и подпол хозяина.
Старшина надолго задумался.
– А кто искать будет? – очнулся он наконец от дум.
– Да хоть мой охранник – под твоим, разумеется, приглядом. А хочешь – ты сам. А мы видаками будем.
– Пускай он! – Старшина указал на Илью.
От себя купцы выбрали еще двоих.
Илья повел впереди связанного и окровавленного Коловрата, а хозяин заведения остался лежать во дворе, связанный и под приглядом ездовых.
Коловрат уверенно подвел Илью к крышке погреба.
– Здесь! – и топнул ногой – руки-то связаны.
Илья отбросил крышку погреба – на него дохнуло сыростью и запахом плесени.
Илья придержал разбойника, чтобы тот не упал на лестнице, потом следом спустился старшина стражников.
– Темно здесь! Как искать?
Принесли масляный светильник из поварни. Теперь спустились все.
– Сам покажешь? – обратился стражник к разбойнику.
– Точно не видел, – нерешительно сказал Коловрат, – но вроде бы он к тому углу погреба ходил, – и мотнул головой, показывая направление.
Илья взял в руки светильник и опустил ниже. В указанном месте земля была утоптана, но на ней выделялась полоса, по которой ходили чаще, – вроде тропинки. По ней он и двинулся к углу.
Внешне – никаких признаков тайника, ни на земле, ни в бревнах.
Старшина стражников стоял рядом.
– Нет ничего, – заявил он.
– Не торопись, – остановил его Илья.
Раз есть утоптанная тропинка, тайник должен быть. Чувствовал Илья – не врет Коловрат, и начал простукивать бревна рукояткой ножа. В одном месте звук отличался от остальных, более звонкий был.
Илья запустил клинок ножа между бревнами и нажал. Что-то треснуло, и на руки Илье выпал кусок бревна, но не весь, а участок длиной сантиметров тридцать.
Купцы сразу придвинулись.
– Похоже, тайничок здесь! Доставать? – спросил Илья.
– Давай! – севшим от волнения голосом просипел старшина.
Илья сунул руку в тайничок, нащупал плотный узелок из холстины, ухватил его и вытащил. Узелок был невелик, в три кулака, но плотный.
– Разверни! – попросил стражник.
Илья опустился на колено, положил узелок на землю, развязал тесемку и развернул полотно.
У присутствующих вырвался вздох удивления: на полотне лежали височные кольца, женское ожерелье, кольца и перстни – в свете масляного светильника все отсвечивало тусклым золотым блеском.
Илья поворошил изделия, и один из купцов не выдержал:
– Вот же он, перстень!
Но Илья и сам уже увидел его. Явно персидской работы, с затейливой вязью, а сверху – изумрудный жук-скарабей.
– Золотишко-то с убитых снято! – сказал Нифонт. – Счесть надо!
– Обязательно! Мы свои обязанности знаем! Только не в подвале же! Наверх надо выбраться, на столе полотно разложить, еще один светильник поставить.
Так они и сделали. Купцы и старшина стражников считать начали да на восковых табличках записывать. Все увлеклись, а Илья отвел в сторону Коловрата и ножом разрезал путы.
На ухо прошептал:
– Я слово давал – я его сдержу. Иди. Но попадешься на глаза еще раз – живота лишу. Мое слово верное.
Коловрат кивнул. Потихоньку, бочком вышел он в открытые двери и исчез в ночи, а Илья подошел к столу и сделал вид, что заинтересовался.
Когда золотые изделия сосчитали, стражник хватился:
– А где этот?..
– Коловрат? Не знаю, здесь стоял… – Илья сделал вид, что удивлен.
Один из купцов поднял светильник на уровень глаз:
– Да вот же веревка, коей руки у него были связаны! Убег, как есть убег!
Стражник повернулся к Илье:
– Как же так?
– Мое дело обоз охранять, что я и делал. Я тебе разбойников сдал, а дальше твое дело. Кто из нас городской стражник? Кто жалованье из казны получает?
Стражник сразу остыл. И в самом деле, заниматься разбойниками не дело охранника обоза.
К избе городской стражи по распоряжению старшины и под его приглядом потащили второго раненого разбойника и связанного хозяина постоялого двора. Один из купцов нес перед собой узелок с ценностями.
Когда группа вышла за ворота, Нифонт спросил:
– Сам Коловрата отпустил?
– Сам. Слово ему дал, что, если главаря выдаст, живым отпущу. Он сдал, я слово сдержал.
– Я так и подумал.
Нифонт внимательно осмотрел Илью с головы до ног, как будто впервые увидел его. Илье интересно стало: в какую сторону изменилось мнение купца о нем?
Утром несколько купцов съехали с постоялого двора, но Нифонт остался.
– Деньги плачены, зачем съезжать?
Было занятно, что кухарки, половые и конюхи исправно ходили на постоялый двор на службу, как будто хозяин был на месте.
Нифонт расторговался, и Илья провел ночь под крышей, в спокойствии. Однако купец стал закупать товар на обратную дорогу, и Илье снова пришлось несколько ночей провести на улице.
Но вот телеги заполнены товаром, укрыты рогожей и увязаны. Не дожидаясь утра следующего дня, после обеда выехали. К вечеру в Суздаль явно не поспеть, но решает купец, поскольку лошади, подводы, товар – все его! А Илье, как и ездовым, – чем больше дней на службе, тем выше заработок, и никто не роптал.
Заночевали на поляне в лесу, возле ручья, на месте, давно облюбованном обозниками. Вместо стола пень, вместо лавки бревно, но все лучше, чем на земле сидеть. Место для костра кто-то заботливо булыжниками обложил.
На ночевку на природе купец не рассчитывал, котел и провизию с собой не брали. Поэтому обозники похрустели сухарями, напились воды из ручья. Каждый предвкушал, что завтра, едва за полдень домой вернется, домашних щец похлебает, в баньку сходит, жену потискает.
Уже ближе к утру мимо бивуака, нахлестывая коней, проскакали двое конных.
Илья проснулся от стука копыт, встревожился и до рассвета уже не уснул.
Когда солнце встало, тревога усилилась. Далеко на горизонте, где по расчетам должен лежать Суздаль, поднимались дымы. Да не один, не два – с десяток.
Дымы увидели все. Если бы цвет их был серым – это горело бы сено или солома. Но дымы были черными, как это бывает при пожарах.
Ездовые стали нахлестывать коней. Что случилось? Нападения на город извне ожидать не приходилось, хазары и буртасы разгромлены еще Святославом. Печенеги слабы, с востока их теснили неведомые племена – так же, как ясов и касогов. Неужели княжеская междоусобица? Тогда бояться следовало всем – и богатым, и бедным, знатным людям и нищете, женщинам и детям, поскольку князья с войском вели себя на захваченных землях жестоко, нещадно убивая их, чтобы ослабить соперника.
Навстречу попалась телега, на которой сидела семья – муж, жена и пятеро детей. Беглецы успели захватить скромные пожитки, два небольших узла.
Купец Нифонт спрыгнул с телеги и поднял руку.
– Стой!
Ездовой натянул вожжи.
– Почто дымы? Пожар?
– Хуже! Бунт!
Нифонт удивился, но Илья что-то похожее и ожидал услышать.
– Кто и против кого бунтует? – продолжал спрашивать Нифонт.
– Понять не могу. Богатые на богатых идут, бедные на бедных. Вроде как из-за веры все. Одну-то церковь сожгли еще вчера вечером. Мы утром еле через городские ворота вырвались.
– Но, милая! – крикнул мужик на телеге, и лошадь тронулась, увозя семью.
Нифонт стоял в задумчивости. Везти товар в Суздаль – рискованно, но и не ехать невозможно, у купца там дом, семья. Илья тоже волновался за Марью. Какое-то время они оба напряженно всматривались, словно отсюда можно было что-то рассмотреть, кроме дымов, потом купец повернулся к Илье:
– Что делать, как мыслишь?
– К городу подъехать, телеги с товаром спрятать в укромном месте, а самим в город идти.
– Сам такожды думаю. Да ты веры-то какой? – Купец смотрел на Илью подозрительно.
– Старой, дедовой, распятому богу не поклоняюсь. Макошь да Перун мои боги.
– Язычник, стало быть! – Нифонт поглубже запрятал за вырез ворота цепочку с крестиком, на котором было распятие.
– При чем здесь вера, Нифонт? До этого жили мы мирно. Кому какое дело, каким богам ты поклоняешься?
– А, не скажи!
Нифонт хотел пуститься в спор, но потом посмотрел на меч Ильи и решил промолчать – расклад сил был не в его пользу. Тем более что Нифонт не знал, чья сторона в городе одолевает. И подводы побоялся при Илье прятать.
– За службу спасибо, Ратибор, ступай домой.
– Как это «ступай»? А деньги?
Нифонт протянул Илье три ногаты.
– Так нечестно, мы ведь уговаривались по две ногаты в день! – возмутился Илья.
– Ты же обоз мой до города не довел, – парировал купец.
– Город рядом, я доведу. В чем проблема?
– В город не пойду, там бунт, язычники дома жгут! Только будет и на нашей улице праздник! – погрозил кулаком Нифонт.
– Значит, ты, купец, уговор наш нарушить хочешь? – вкрадчиво спросил Илья.
Купец почувствовал в вопросе подвох. Он закатил глаза и стал обдумывать, что может предпринять Илья. Потом принял важный вид.
– В городе должен быть воевода Вышата, вот ужо он бунтовщикам задаст! Всех повесит!
Илья запросто мог отобрать у купца причитающиеся ему деньги – пятнадцать ногат, и купец ничего не смог бы ему противопоставить. Но Илья уже решил, как наказать купца. Он молча повернулся и зашагал в город.
Через полчаса он вошел в распахнутые настежь ворота. Возле них, как всегда, должны были стоять городские стражники. Они следили за порядком и в случае нападения врага должны были успеть закрыть ворота и объявить тревогу. Зачастую они выполняли функции мытарей – взимали с селян и купцов пошлину на ввозимый товар. Однако их на месте не было.
Дымы стали не такие густые, из улиц и переулков слышались крики.
Илья решил совершить задуманное, наказать купца, и сразу направился к его дому. Постучал в ворота.
Открыл ему хромой Игнат. Он был в доме купца всем – ключником, баню топил, ворота открывал, двор подметал. Увидев Илью, он запричитал:
– Слава богу, вернулись!
Он выглянул из калитки и, не увидев обоза, осекся.
– А где купец-батюшка? Да ты входи-входи, не ровен час – опять голытьба набежит. Вечером вчера еле отбились.
Илья зашел во двор, а Игнат запер дубовую калитку на засов и висячий замок. Замок был огромный с замысловатым ключом.
– Недалеко от города купец, на Владимирской дороге. Дымы от пожаров увидел, обеспокоился, обозу хорониться велел в укромном месте.
– Ага, ага, как же! Знаю это место, сам ему показывал, Воронья балка прозывается.
– Во-во, – кивнул Илья, – мне бы супружницу его.
– А как же, непременно. Подожди на крыльце.
Купчиха появилась быстро и выглядела встревоженной.
– Что с Нифонтом?
– Обоз с товаром укрыл, сам остался. Меня прислал за деньгами, жалованье нужно.
– А что же он бересту или восковую табличку не передал?
Илья пожал плечами.
– Сколько надоть?
– Тридцать ногат, – вдвое увеличил свою долю Илья. Ничего, вроде штрафа или пени будет.
– Сейчас!
Купчиха зашла в дом. Возилась она долго и вышла с мешочком.
– Мне пересчитать?
– Да что ты, Ратибор!
– Ну и ладно. Вам бы лучше с деньгами и ценностями из города уйти, не ровен час – бунтовщики заявятся. Слышал я – из язычников.
– Да, такая страсть вчера была, ужас!
Игнат открыл калитку, и Илья покинул двор купца. Хоть и обманом, но деньги свои, да еще и с избытком, он у купца забрал. За службу верную платить по уговору надо!
Как только за ним закрылась дубовая калитка, Илья сразу направился домой, к Марье.
По улице тянуло гарью, а у ворот его дома была какая-то возня.
Илья перешел на бег и у своих ворот остановился: двое мужиков, судя по одежде – явно из Гончарной слободы, пытались сломать калитку.
– Вы чего безобразничаете? – грозно спросил Илья.
– А ты кто такой? Не княжий ли гридь?
– Мой дом, потому спросить право имею!
Один из ремесленников вытянул из-за пояса сзади дубинку. Однако Илья не стал дожидаться, пока он пустит ее в ход, а со всего маху ударил его кулаком в лоб. Ремесленник рухнул без чувств. Второй кинулся бежать, не дожидаясь удара.
Илья схватил ремесленника за ворот, проволок половину квартала и сбросил в овражек – чего падали у ворот смердеть?
Не успел он вернуться к своим воротам, как из переулка выбежала группа ремесленников. Возглавлял их тот, который успел убежать.
– Вот он! – возопил ремесленник, увидев Илью. – Обидчик наш!
Человек двадцать с дубинами в руках и ножами бросились к Илье.
– Ату его! – вопил зачинщик.
Илья спокойно встал посреди улицы, положив правую руку на рукоять меча. Ноги расставил на ширине плеч, в левой руке щит. Силой и непоколебимой уверенностью веяло от него, и запал бегущих стал иссякать. Они замедлили бег, а потом и вовсе остановились метрах в пяти; как они посчитали – в недосягаемости от меча Ильи. Наивные люди!
Чувствуя за собой поддержку, вперед выступил зачинщик.
– Ты почто Гришку бил, лиходей? – воинственно спросил он.
– Вы вдвоем калитку и ворота в мой двор ломали. Только я, хозяин, могу распоряжаться своим имуществом.
– А Гришку, деверя моего, куда дел?
– В овраге отдыхает. Устал бесчинствовать, болезный.
– А-а-а! – заорал зачинщик и поднял руку с дубиной, призывая к отмщению. И замер в следующую секунду, почувствовав на шее холодный металл. Зачинщик не заметил даже, как воин выхватил меч из ножен.
Ему стало страшно – впервые он получил отпор. Обычно перед толпой с дубинами пасовали, городские стражники сбежали сразу. А этот стоит, как скала, и, похоже, чувствует свою силу.
– Смелый? Первым умереть желаешь? – спокойно спросил его Илья. Настоящих противников он перед собой не видел. Только что перед ним была толпа, страждущая избить, порвать любого, кто встанет на ее пути. И она же мгновенно превратилась в стадо трусливых овец.
– Н-е-е-т! – проблеял зачинщик.
– Я сегодня добрый. Вот видишь, в город вернулся, а ты со своими людьми мешаешь мне в дом войти. – Илья не опускал меча.
– Так это же Ратибор, что татя на торгу поймал, – послышалось из задних рядов ремесленников. По толпе пронесся шепот.
Илья опустил меч, почувствовав, что накал страстей улегся и общее настроение изменилось.
– Значит, так: я вас не трогал, вы первые напали. Могу всех порубить, но жизнь каждому дарю. Пошли прочь отсюда, и Гришку своего из оврага заберите, он уже очухаться должен. Смердит, однако, потому как обделался. Но если я вас на своей улице впредь увижу, смертным боем бить буду. Тьфу на вас, гопота!
Илья вложил меч в ножны, а толпа повернулась и направилась к оврагу. Зрелище они представляли жалкое, шли, как побитые.
Илья только сейчас понял, что слово «гопота» они не поймут, оно значительно позже появилось. Он их унизить хотел – оскорбить даже, а на деле вышло, что непонятное слово сказал.
Илья постучал в калитку и крикнул:
– Марья, открывай, хозяин вернулся!
Скрипнула дверь, и из избы стремглав выбежала простоволосая и босая девушка.
– Сейчас-сейчас, я мигом!
Она отодвинула крепкий дубовый запор, распахнула калитку и бросилась Илье на шею.
– Наконец-то вернулся! Так страшно без тебя было! Народ второй день бесчинствует, дома жгут. Как к нам ломиться стали, я испугалась сильно. А потом услышала твой голос, в окно выглянула – на самом деле ты.
Марья постеснялась целовать Илью на виду у всей улицы, да и кто она ему? Названая сестра, не жена.
Увидев, что бунтовщики ушли, из домов стали выходить люди. До этого они сидели, запершись, но поглядывали в окна да из-за углов, гадая, чем закончится противостояние. А сейчас осмелели, со дворов на улицу вышли, раскланиваться с Ильей стали. Как же! Отважного соседа поприветствовать, почтение выразить.
Илья же Марью крепко правой рукой обнял и к себе прижал. Марья зарделась. Так они и вошли вдвоем через калитку, потом и в избу.
Марья в поварню кинулась, захлопотала.
– Каша пшенная есть, без мяса. Кусок пирога остался, остыл уже.
– Есть охота. Все, что в печи, на стол мечи, – ответил присказкой Илья.
Есть действительно хотелось. Утром два ржаных сухаря сгрыз да водой запил, а сейчас солнце уже к закату движется.
Пока Марья подогревала кашу, Илья воды из колодца в баню наносил, дровишек, печь-каменку затопил. Пока он есть будет, вода согреется. За девять дней он не мылся ни разу – условий не было. Одежда пропылилась, пропотела, волосы колтуном сбились.
Илья провел рукой по голове. «Надо к цирюльнику сходить, голову наголо обрить. И потеть не будет, и врагу не ухватить, и живность не заведется», – решил он.
Марья выложила в миску все, что было в котелке. Каша настоялась, да с маслицем. А вот хлеба не оказалось, и Марья извиняться стала:
– Мне много не надо, хлебушек раз в три дня выпекаю понемногу. Знала бы, что вернешься сегодня, испекла бы.
– С голоду не помру, кашей наелся.
Илья разделся до исподнего и бросил одежду на лавку.
– И я с тобой в баню, Ратибор.
Марья без него баню не топила, обмывалась из кувшина – все равно печь на поварне топила для приготовления пищи.
– А банника не боишься?
В темное время суток, по поверьям, в бане правил бал дух бани, банник. Он мог обжечь горячим паром или даже запарить насмерть.
– С тобой, Ратибор, я ничего не боюсь.
Марья взяла полотенца и чистое белье себе и Ратибору.
С Ильи текли потоки грязной воды, голову щелоком два раза мыл. Потом Марья его мочалкой терла – до красноты, до скрипа кожи.
Илья размяк и почувствовал – кожа дышит, легко ему стало, на душе спокойно. Дома он, ждали его. Надеются на него, нужен он.
Одевшись в чистое исподнее, он прошлепал в избу и упал на пуховую перину. Красота!
Марья захлопотала в сенях, потом вошла в комнату.
– Ратибор, узелок у тебя с монетами.
– Положи на стол.
Потом подскочил:
– Ты в вещах моих рылась?
– Так стирать собралась. Все пыльное, пропотевшее. А узелок-то и выпал. Прости, коли что не так.
– Это ты меня прости. – Илье стало неудобно. Это нынешние девушки могут в телефон парня тайком залезть, полюбопытствовать – с кем он общается, а на Марью он зря нехорошо подумал.
Спал он крепко, а проснувшись утром, не открывая глаз, пошарил рукою рядом с собой и не обнаружил Марьи. Постель была пуста, девушка уже встала.
В исподнем Илья вошел в поварню. Печь горела, что-то булькало в чугунках, и вкусно пахло съестным.
Потягиваясь, Илья вышел во двор – Марья развешивала его одежду на веревке.
Илья взглянул на солнце. Оно стояло невысоко, было часов восемь утра. И когда она успела одежду постирать и поварню обиходить: печь растопить, чугунки заправить да в печь их поставить?
– Доброе утро, Марьюшка! – поприветствовал девушку Илья.
– И тебе доброго здравия, хозяин!
Хм, непривычно, когда тебя хозяином называют.
– Скоро снедать будем, подожди немного.
Илья умылся, почистил зубы. Зубных щеток не было, и народ чистил зубы веточкой, один конец которой расплющивали ударами булыжника до такой степени, пока он не превращался в щеточку. Чистила такая одноразовая щеточка хорошо. Одно жаль, зубную пасту не изобрели. Так для свежести дыхания люди жевали застывшую сосновую смолу. Она горчила, но пахла лесной свежестью. Ничего в этом мире не ново, все идет по спирали, только усовершенствуясь.
Неожиданно с улицы донесся шум, потом заколотили в ворота.
Илья, как был в исподнем, приоткрыл калитку.
На улице стояли несколько человек с дубинами – оружием простолюдинов, и Илья пожалел, что он безоружен.
Однако люди, стоящие перед ним, вели себя миролюбиво. Илья узнал одного из стоящих впереди – это был человек волхва, подбивавший народ на торгу речами об истинности веры старых богов.
Видимо, и человеку Илья был знаком в лицо.
– Ратибор?
– Он самый.
– Знакомый тебе волхв привет передает. Он говорил, что в трудной ситуации к тебе обратиться можно, силой нас поддержишь.
– Правильно говорил, – не стал отпираться Илья.
– Воевода Вышата в город вернулся с дружинниками. Два десятка их, но с оружием и в броне. Хоть и молодшая дружина, а воинскому искусству обучена.
– Я один против двух десятков? – удивился Илья.
– Ты не один, есть еще два воина из наших. Собирайся, к Благовещенской церкви идем, наши туда подтянутся.
– Сей момент! – Илья закрыл калитку. Некультурно, гостей во двор приглашать надобно, но сейчас Илья отбросил традиции гостеприимства. Он безоружен, Марья во дворе – что может взбрести в голову незваным гостям?
Чистая запасная рубаха и порты у него были. Он оделся вмиг, сапоги обул, опоясался мечом и щит на руку повесил. Шлем до поры до времени на сгиб правой руки положил. Он и так высок, а в шлеме далеко виден будет, железо под лучами солнца отблескивает.
Илья вышел во двор, за ним – Марья.
– Ратибор, ты куда? Каша скоро поспеет.
– Ты кушай без меня, а я ненадолго, дела.
Незваные гости терпеливо поджидали его.
– Я готов, идем, – сказал им Илья.
– Так у тебя брони нет – даже кольчуги.
– Обойдусь. Кто в городе людьми верховодит?
– Знамо дело, сам волхв.
– А воевода кто?
– Откель у нас воинам взяться? С тобой всего трое. Меж собой решайте, кто воеводой будет.
– Так, – крякнул Илья. Он ожидал, что воинов будет больше, хотя бы десяток-два, – тогда бунт будет представлять собой силу. Язычников с дрекольями могут быть сотни, а может, и тысячи, только все они неорганизованны, оружия нет – как нет и умения им пользоваться. Такие при столкновении с дружинниками разбегутся, дубинки побросав. Но отступать Илье поздно, он Макоши слово дал.
Они добрались до переулка, ведущего к Благовещенской церкви. Там уже собрался народ – сотни три.
Волхв, стоя на подводе, вещал о знамениях, предвещавших ужасные катаклизмы – вроде засухи, голода, моровой язвы. Народ слушал внимательно.
Провожатый подвел Илью к двум воинам, стоящим в стороне. Один, кряжистый, плотный, был в кольчуге, при наручах, в шлеме и при щите. На поясе меч, в правой руке короткое метательное копье – сулица. Вид у него был серьезный, даже грозный.
– Первуша, – представился он.
– Ратибор, – ответил Илья.
– Ослябя, – представился второй воин. Был он молод, сверстник Ильи, сложением сухощавый, жилистый. Небольшой круглый щит, шлем, за спиной – лук и колчан со стрелами, на поясе только боевой нож.
Илья в душе подосадовал. Случись боестолкновение, в наличии фактически два бойца – Первуша и Илья. Ослябя – лучник, вон на левой руке кожаная защита от тетивы.
– Стало быть, старшим я буду, – заявил Первуша, оценив молодость Ильи и Осляби.
Илья к старшинству не рвался – опыта руководства не было.
Воины оценивающе осматривали друг друга. В принципе все решит бой с противником – если он состоится.
Волхв закончил вещать и указал посохом в конец переулка, где виднелась церковь.
– Дети Сварога, Макоши и Перуна! Идемте же на попов чужой веры, разрушим дом ихнего бога, а их священные книги сожжем на костре.
Домом бога волхв называл церковь, а священными книгами – Библию.
Возбужденный речами волхва народ двинулся к церкви, выкрикивая воинственные призывы. Волхва подняли на руки и так несли к церкви.
Воины пропустили процессию мимо и замкнули колонну.
До церкви оставалось уже с десяток метров, когда из дверей вышел священник. Илья, хоть и далеко было, сразу его узнал – именно его он видел в «Книге Судеб». Священник был в черной рясе и левой рукой прижимал к себе толстую, рукописную Библию, правой рукой вздымал вверх большой серебряный крест.
Волхв вскричал:
– Вот он, служитель распятого бога! Вот он, смутитель наших душ!
Толпа взревела, накинулась на священника, повалила его на землю и начала бить.
Илье это не нравилось, было противно – он был сторонником свободных взглядов. Не хочешь верить во Христа – твое дело. Но измываться, избивать священников – это претило его душе.
В христианизации Руси была заинтересована Византийская империя, считавшая, что каждый народ, принявший православие, становится вассалом империи. Князья, быстро разобравшись, что одна вера вместо многих сплотит народ, сцементирует племена в одну нацию, поняли выгоду и поддержали принятие православия. Хотя к князю Великому Киевскому были посольства и иудейские и магометанские.
Язычество же, особенно в глухих углах Руси, жило и владело душами людей вплоть до тринадцатого века. Волхвы, как жрецы языческих богов, утверждали, что человека сотворил дьявол, а боги вселили в него душу. Поэтому после смерти тело идет в землю, в царство дьявола, а душа отлетает к богам. Некоторые племена сжигали умерших, чтобы они не достались дьяволу.
Крики избиваемого священника стихли. Толпа успокоилась, но волхв поднял над головой Библию.
– Вот воистину бесовская книга! Сожжем ее вместе с другими в доме распятого бога! – закричал он.
Толпа одобрительно закричала:
– В огонь ее! – и кинулась к церкви.
Долго ли поджечь деревянное здание, особенно если в нем горят масляные лампады? Вскоре затрещал огонь, из церкви повалил дым.
Пока толпа во главе с волхвами бесчинствовала внутри, Илья подошел к священнику. Тот был весь в крови, лежал неподвижно, и Илья подумал, что он уже мертв. Но священник пошевелил пальцами и застонал.
Илье стало его жалко: ведь не за преступление избили человека до полусмерти, а только за веру. Он поднял его с земли, но стоять священник не мог.
Илья донес его до ближайшего дома и постучал в калитку.
Выглянул испуганный хозяин.
– Укрой священника, – попросил его Илья, – видишь – плохо человеку, избили его.
Мужик поежился:
– Страшно мне, вдруг эти придут? – Он показал на церковь, где бесновалась толпа.
– Пока я здесь, не бойся. А как церковь запылает, толпа сама уйдет.
Илья занес священника во двор, а потом вдвоем с хозяином избы они занесли пострадавшего в избу. Илья счел, что в данной ситуации он сделал все, что мог.
Выйдя на улицу, он поймал внимательный взгляд Первуши. Тот осуждающе покачал головой, но ничего не сказал, видимо – и сам не был сторонником жестокости, ведь милосердие присуще многим.
Толпа восторженно ревела, устроив пляски вокруг церкви – та уже горела вовсю. Когда огонь добрался до верха, небольшая головка с крестом рухнула, подняв облако горящих искр.
Волхв, подняв руку, крикнул:
– Так будет со всеми домами распятого бога! Идем дальше, в детинце главная церковь стоит!
Толпа, распаленная одержанной победой, отправилась в центр города.
Русские города имели два кольца укреплений: внутреннее – детинец, где располагался князь и куда в случае внешней угрозы собирались жители, и внешнее – острог, окруженный высоким тыном из заостренных вверху бревен. Позже во многих городах вместо деревянного тына появились каменные стены.
Первуша покачал головой:
– Зачем Борг туда людей ведет? Там же княжья дружина! Устроят побоище!
Илья понял, что впереди – самое опасное. А не специально ли волхв это делает? Дружинники людей поубивают, слух о побоище по всей Руси быстро разнесется, возмущение вызовет, а то и погромы христианских приходов. Но изменить ход событий Илья не мог, опьяненные одной победой, люди шли за волхвом, как заговоренные. Да они бы и не послушали Илью. Кто он такой? В городе без году неделя, его еще мало кто знает.
И он решил по мере возможности воспрепятствовать кровопролитию, хотя в том, что оно должно случиться, Илья не сомневался. Если толпе и удастся пройти в детинец, то дальше путь ей преградит княжеская дружина.
Так и вышло. Толпа еще только приближалась по улице к детинцу, когда впереди показалась дружина – пешая, в два десятка воинов. Конница стала широко использоваться на Руси после нашествия монголов. От них русы переняли многое, в том числе – команды для лошадей.
Княжеская дружина выстроилась в две шеренги по десять человек. Вооружены они были, как для боя с врагом. Блестели шлемы, переливались рыбьей чешуей кольчуги. Воины прикрывались каплевидными червлеными щитами без геральдических знаков. Для устрашения толпы дружинники били по щитам плоской стороной мечей.
Толпа, услышав мерный стук мечей о щиты и увидев дружинников, перегородивших улицу, вмиг потеряла боевой настрой, замедлила бег и остановилась.
Волхв скомандовал:
– По переулку переходим на другую улицу. У дружины не хватит воинов перекрыть все подходы!
Видимо, волхв знал о численности дружины. Князья содержали дружины небольшие, для отражения первоначального вторжения врага. Затем мобилизовывалось ополчение, для которого на складах в детинце хранилось оружие – копья и боевые топоры, как оружие дешевое и не требующее боевых навыков. Но лук, например, стоил дорого, за иной можно большую деревню с жителями и скотом купить. Кроме того, для владения им требовались длительные тренировки и запас стрел.
Толпа, воспрянув духом, перебралась на соседнюю улицу, но и здесь была такая же картина, через сотню метров впереди стояли два десятка воинов.
Илья усмехнулся: лазутчики волхва сработали плохо, не выяснив расположения дружинников. Воевода Вышата оказался явно на голову выше в воинских познаниях, чем волхв или его помощники.
Толпа вновь замерла в нерешительности. Однако волхву отступать было некуда, на кон поставлена его честь да и сама возможность волхвовать. До поры до времени князья, зная о нахождении языческого волхва под боком у города, активных действий не предпринимали, опасаясь вызвать народные волнения. Но теперь, когда волхв сам решился на действия, мирное противостояние нарушилось. Для волхва сейчас уступить, отступить – значит потерять сторонников старой веры.
Волхв был человеком мудрым и понял: либо он решится на штурм с вероятностью поражения, либо отступит, но тогда князь не простит ему выступления. Он будет выслеживать его, поймает и в лучшем случае посадит в темницу, в худшем – казнит. Знал он, что волхвов в иных местностях не вешали и не рубили им головы, а сжигали живьем либо топили с камнем на шее. Но в отличие от католической Европы на Руси сожжение на костре применяли редко, особенно в период инквизиции, борьбы с ведьмами.