Сенкевич бродил вдоль длинной полки, разглядывая пожелтевшие от времени свитки и множество переплетенных в шелк и кожу книг. Он жил при храме вот уже неделю. Каждое утро Одзе приводил гостя сюда, давал пространные пояснения, отвечал на все вопросы, потом оставлял наедине с кладезем мудрости.

Он достал с полки очередной свиток, развернул, прочел заглавие: «Искусство войны». Пожал плечами. Зачем здесь, в мирном месте, хранится такой труд? Война не для монахов, она – для самураев.

Сознание Тосицунэ услужливо подкинуло чужие воспоминания.

…Пришел апрель – месяц, в котором родилась любимая дочь Харуми. После ледяных зимних ветров земля отогревалась, возрождалась под лучами ласкового солнца. Цвела сакура, распускались белоснежные лепестки сливы, в тенистых уголках виднелись среди травы скромные фиалки, нарциссы в полях кивали нежными венчиками.

Но воинам Токугава было не до красот природы, не до любования сакурой. Сто пятьдесят тысяч самураев выступили из Киото, чтобы нанести последний сокрушительный удар по резиденции Тоетоми.

На этот раз не было ни долгой осады, ни изнурительных штурмов – сегуну понадобилось всего три дня, чтобы разделаться с врагом. Войска Токугава приблизились к замку с трех сторон, рассчитывая на короткий победоносный бросок.

Полуразрушенные стены Осака не могли выстоять долго. Готовые сражаться до конца, защитники города вышли навстречу врагам на поле Тэннодзи, к югу от замка.

Битва была сколь короткой, столь и кровавой. Тосицунэ помнил ее как свой величайший триумф воина. Один из друзей и верных вассалов Тоетоми, стоявший в резерве, вдруг послал свои отряды в атаку. Он предпринял отчаянную попытку напасть на Хидэтаду, сына Токугава, которому сегун поручил командование баталией.

Безумная затея могла увенчаться успехом: войско врагов прорвалось сквозь первый заслон. Но Тосицунэ, самураи которого стояли на правом фланге, преградил дорогу. Войска смешались, солдаты пошли врукопашную.

Маэда сражался плечом к плечу со своими людьми, ощущая жестокую радость от битвы. Катана его стремительно взлетала над головами врагов, и каждый взмах стоил кому-нибудь жизни. Вдруг, в разгар сражения, он увидел, что холм Тосуяма неподалеку словно обагрился кровью: это шли по нему самураи в красных доспехах – воины Санада Юкимура, великого стратега, друга Тоетоми.

– Вперед! За сегуна! – Тосицунэ вовремя развернул часть своих отрядов и направил на Юкимура.

Серый поток встретился с красным, они смешались и забурлили в безумной битве. Отряды Санада, стоявшие в резерве, не уставшие от боя, теснили воинов Тосицунэ.

– Вперед! Стоять насмерть! – орал Маэда, сражаясь в первых рядах.

Он отыскал взглядом самого Юкимура. Тот шагал перед войском в тяжелом металлическом доспехе. Тосицунэ, пробившись сквозь заслон, положив с десяток самураев, наконец добрался до командующего.

Санада Юкимура был искусным мечником, но его подвело массивное снаряжение. Маэда, предпочитавший сражаться налегке, не отягощенный металлом, гибко сновал вокруг, изматывая неповоротливого противника. Дождавшись, когда Юкимура утомится, Тосицунэ нанес единственный точный удар в шею, туда, где между кирасой и защитными пластинами виднелась тонкая незащищенная полоса…

С гибелью командира войско смялось, отступило. А когда весть о гибели Юкимура разнеслась по всем отрядам, защитники дрогнули. В конце концов Токугава уничтожил врага благодаря численному перевесу, добил войско и направил своих людей на замок…

…Сенкевич потряс головой, выбивая ненужные воспоминания Маэда, и продолжил рыться на полках. Он изучал труды о духах. Здесь таких записей было великое множество. Они не давали ответа на вопрос, как можно пленить потустороннюю сущность, зато содержали подробные описания нечисти. Поражало, что каждый дух был неповторим, обладал собственным характером и манерой поведения.

Перебрав кучу книг и свитков, Сенкевич пришел к выводу: японские монахи – те еще звери, при всех их молитвах, добре и медитациях. Научившись видеть духов, они начинали запечатывать несчастных направо и налево, без разбора: демонов, божков, призраков, оборотней. Едва монах встречал какую-нибудь сущность из параллельного мира – тут же запихивал ее в дерево, дом, стол, скамейку или любой другой попавшийся под руку предмет. Служители культа считали: чем меньше нечисти вокруг, тем лучше людям. Исключение делалось только для безобидных духов природы. Из записей следовало, что их количество бесконечно. Слабые, пугливые природные сущности жили под каждым листком дерева, в каждой травинке, в реках, озерах, родниках, цветах. Вреда людям они не наносили, свою энергию отдавали природе. Всех остальных монахи запечатывали при любой возможности.

Описания ритуала поимки духа Сенкевич так и не нашел. Везде только указывалось, что нечисть обездвиживают с помощью искренних молитв. Точных указаний, где находится тот или иной предмет, в который запечатали духа, тоже не было.

Сенкевич разглядывал полку и подумывал о том, что пора бы откланяться. Похоже, больше ничего полезного он здесь не найдет.

Неожиданно его внимание привлекла толстая книга в переплете из черного шелка, из которой неаккуратно торчали потрепанные листы. Сенкевич осторожно вытащил старинный фолиант. «Путевой дневник монаха Сого Тахакама, запечатывающего духов». Книга была так стара, что корешок перетерся, страницы норовили выпасть. Кто-то перетянул фолиант веревкой, очевидно, чтобы он не развалился окончательно. Сенкевич уселся на пол, положил дневник перед собой, развязал серую от пыли веревку.

Раздался громкий хлопок, следом за ним – воинственный вопль. Сенкевича отшвырнуло на несколько шагов и приложило об стену. Библиотека затянулась серым дымом, из которого вырывались языки пламени и доносился яростный вой. Потом облако рассыпалось пылью, а посреди библиотеки возник огромный, величиной с хорошего дога, кот. Серая шерсть стояла дыбом, выгнутая спина и хвост трубой недвусмысленно показывали, что животное рассержено. Желтые глаза метали искры, из оскаленной пасти поднимались тонкие струйки дыма.

– Кто ты, человек, и зачем освободил меня? – утробно проурчало существо.

Сенкевич не мог и слова произнести от потрясения. Столько искал запечатанных духов, а один из них оказался прямо под носом!

– Кто ты?! – снова рыкнул кот.

Он стал расти ввысь, расширяться, изменять форму, пасть растянулась, из нее показались длинные белоснежные клыки. Вскоре огромное существо, похожее одновременно и на кошку, и на дракона, раскачивалось над головой Сенкевича, оглушительно крича:

– Кто ты?!

Тварь раскрыла пасть, на макушку капнула горячая слюна. Сенкевич взял себя в руки:

– Ты не сильно-то ори. А то сейчас прибегут монахи и тебя обратно запечатают.

Тон котодракона резко снизился, тело начало стремительно уменьшаться, и через минуту у ног Сенкевича сидел крохотный котенок. Он фыркнул, почесал за ухом и уже мирно спросил:

– И все-таки кто ты и зачем освободил меня, человек?

Интуитивно Сенкевич понял: настоящее имя лучше не называть – и сказал первое, что пришло на ум:

– Тоетоми Хидэери.

– Вот ты и попался, человек! – радостно мурлыкнул котенок. – Тоетоми Хидэери, я приказываю тебе подчиниться моей воле!

Дух снова окутался туманом, но тут с ним произошло что-то странное. Вокруг затрещало, котенок взмыл в воздух, пролетел несколько метров с растопыренными лапами и с отчаянным мявом врезался в полку. Свитки посыпались на пол, сверху приземлился дух. Его корчило, на морде выступила кровавая пена.

– Ты обманул меня, человек, – пропищал он. – Назвал имя мертвеца!

– С тобой иначе нельзя, – усмехнулся Сенкевич. – А как зовут тебя?

Кот, разумеется, не ответил. Стало понятно, что имя для здешней нечисти – что-то вроде заклинания или пароля. Пришлось раскрыть книгу, в которой сидел дух. Перелистав хрупкие страницы, Сенкевич нашел подходящее описание и торжественно прочел вслух:

– Мадара!

Котенок опять взлетел, шмякнулся об потолок, да так и остался висеть прижатым к нему. Жалобно спросил:

– Теперь ты меня снова запечатаешь?

– Нет, если сделаешь мне подарок.

– Проси обо всем, что в моих силах, человек, только отпусти…

– Хочу видеть мир духов.

– Это я могу, – с облегчением выдохнул кот. – Но мне надо выбраться отсюда, а сам я не в состоянии. Священные стены лишают меня половины сил.

– Пошли, – кивнул Сенкевич. – Прячься ко мне в рукав или принимай невидимую форму.

В храме ему больше нечего было делать.

– Что ты! – натужно хрюкнул котенок. – Меня заметит первый же монах, они ведь всевидящие. И запечатает в дереве или придорожном камне. А может, даже в ступеньке. Представляешь, каково это: веками сидеть в ступеньке, об которую шаркают грязные ноги?

– Хорошо. Что ты предлагаешь?

Дух наконец избавился от магии имени мертвеца, плюхнулся на пол и заявил:

– Единственный способ спрятаться от монахов – вселиться в тебя и замереть. За сильной человеческой сущностью мою разглядят не сразу. Успеем уйти.

Сенкевич задумался. С одной стороны, опасно: нечисть может обмануть, и кто знает, что натворит в организме этот придурковатый кот? С другой – очень уж заманчиво было получить суперспособность. «В конце концов, – подумал Сенкевич, – в моем теле и так уже обитают две личности, для третьей временное пристанище найдется. Да и имя духа я знаю».

Он решил рискнуть и приказал:

– Вселяйся. Только веди себя достойно.

– Открой рот, – попросил котенок.

Он съежился, рассеялся серым туманом, от которого отделилась тонкая нить и медленно поплыла к Сенкевичу. Мысленно помолившись, тот открыл рот. Боялся, что будет неприятно или больно, но ощутил только слабый привкус корицы. Туманное щупальце втянулось в него, не причинив никакого неудобства.

– Теперь я здесь, – проговорил тонкий голосок в сознании. – Пойдем из храма, человек. Не хочу долго сидеть в тебе, неуютно, тесно. И уж прости, но воняет.

Сенкевич не стал уточнять, что за запах тревожит брезгливого духа. Собрал с пола свитки, вернул их на полку и вышел.

Одзе сидел в храмовом дворе, протирал кусочком ткани барельеф с изображением Будды.

– На этот раз ты рано освободился, Тосицунэ-сан, – улыбнулся монах.

– Я хотел бы остаться в этом священном месте навсегда, Одзе-сэнсэй, и черпать из сокровищницы знаний до самой смерти, – цветисто ответил Сенкевич. – Но долг службы зовет меня в столицу.

– Да, да, – закивал монах. – Ты прав, Тосицунэ-сан. Жизнь человеческая суетна и полна боли, но каждый должен честно исполнять свой долг.

Поклонившись, Сенкевич зашагал прочь из храма.

– Так вот как тебя зовут! Тосицунэ! – сердито прошипел дух, когда Сенкевич спускался по длинной, окруженной кипарисами лестнице. – Теперь я могу завладеть твоим телом, человек!

Навстречу текла длинная вереница паломников, поэтому отвечать пришлось мысленно:

– И что? Я первым назвал твое имя. – Сенкевич не знал, имеет ли это какое-то значение, но решил блефовать: – Будешь скандалить, запечатаю тебя в себе. Или, наоборот, выкину прочь. Но только имей в виду: раз ты проник в мое тело через рот, я могу вывести тебя из противоположного отверстия.

Кот сразу же присмирел.

– Я пошутил, – заявил он. – Не нужно мне твое тело.

– Тогда сиди смирно!

Из-за шевеления духа Сенкевич ощущал себя странно: хотелось сесть на ступени, помяукать и отправиться ловить мышей. «Не хватало только еще вылизать себе яйца», – с раздражением подумал он. Кот утих, стало легче.

Спустившись с горы, Сенкевич снял комнату в постоялом дворе у подножия. Оставшись один, приказал:

– Выходи, Мадара!

Изо рта вырвалось серое облако, уплотнилось, приняло форму кота.

– Кстати, почему я тебя вижу? – уточнил Сенкевич.

– Потому что я этого хочу, – капризно ответил Мадара. – Скучно мне было. Пять сотен лет сидеть в одиночестве, тут и обществу самурая обрадуешься.

– Ладно. Дари, что обещал, и расстанемся. Можешь убираться на все четыре стороны.

– Закрой глаза, – потребовал кот.

Сенкевич зажмурился. Лба коснулась мягкая лапа, затем последовал укол: острые когти впились в кожу. Боль длилась лишь мгновение.

– Можешь смотреть, – разрешил Мадара. – Только разум не потеряй с непривычки.

Открыв глаза, Сенкевич охнул и выматерился по-русски. Комната была наполнена странными существами, придумать которые не смог бы самый изощренный разум. Вокруг сновали полупрозрачные мужчины и женщины с уродливыми, непропорциональными телами. Одни были безрукие, но с невероятно длинными, как ходули, ногами. Вторые, наоборот, не имели ног, ползали по полу, опираясь на мощные руки. Была здесь женщина со ртом на затылке и вторая, с шеей метра три в длину, которая извивалась, словно змея. Парочка существ перекидывалась собственными головами. Под потолком, будто фонарики, висели переливчатые пузыри с плавниками и единственным, зато огромным, глазом посередине. К окнам липли многоногие слизняки с человеческими лицами.

Такого сборища уродов Сенкевич увидеть не ожидал. Рай для фантаста или режиссера фильма ужасов. Художники-абстракционисты тоже наверняка не отказались бы посмотреть на этот паноптикум.

– Нравится? – фыркнул Мадара.

Женщина со змеиной шеей уложила голову на плечо Сенкевича, оскалилась, показывая кривые клыки, заглянула в глаза.

– Как это выключить?! – взвыл он.

Постоянно видеть мир духов не хотелось: так действительно можно с ума сойти.

– Выключить? – озадаченно переспросил Мадара.

– Не смотреть! Не видеть! Развидеть! Как еще объяснить?

– Надо научиться управлять способностью, – толстая кошачья харя растянулась в ехидной чеширской усмешке. – Подчинить ее себе. Но о таком даре ты не просил. Разбирайся сам, Тосицунэ-сан. А я пошел. За пятьсот лет накопилось много дел.

Мадара растворился в воздухе и действительно исчез. Сенкевич больше не видел его в толпе уродцев.