Глава 2. «Эрван Махерзад»
Август, 2622 г.
Х–крейсер «Ключевский»
Район планеты Глагол, система Шиватир
В ангаре Х–крейсера «Ключевский» было сумрачно и неимоверно тесно.
Казалось, что среди «Орланов» со сложенными крыльями, среди тележек, волокущих ракеты и дополнительные топливные баки, меж сорвиголов из местного авиатехнического дивизиона с их неизменными черными платками, не сможет протиснуться и мышь.
Мы вшестером – я, Княжин, Лобановский, Цапко, Баков и Пак – словно шесть воронов уселись на демонтированный ствол авиапушки Г–85 «Настурция» и, попивая из закрытых кружек с трубочками зеленый коктейль (сельдерей, салат фризе, фейхоа), заслушивали полетзадание.
Его давал эскадр–капитан Трифонов, что было, прямо скажем, безмерно лестно. Лучащееся мощью костистое лицо эскадр–капитана едва умещалось в экран моего планшета, что сообщало каждому его слову особый вес.
– Товарищи, принято решение произвести разведку подступов к Глаголу. Разведку начнем издалека, чтобы не напороться случайно на превосходящие силы противника. Вы будете доставлены Х–крейсером «Ключевский» в точку, удаленную от Глагола на семь миллионов километров. После чего пойдете эскортом к «Асмодею» и флуггеру инфоборьбы «Андромеда–Е». Оперативно подчиняетесь кап–три Булгарину на борту «Асмодея». Вопросы есть?
– Есть, товарищ эскадр–капитан! – Неожиданно громко сказал Пак, близоруко щуря свои и без того узкие глаза. – А кроме нас кто–нибудь будет принимать участие в разведке?
Трифонов замолчал. Как мне показалось, подавленно. А может быть, просто устало.
– Да. Мы высылаем еще две группы, одну под прикрытием эскадрильи Румянцева, другую – Белоконя. Но они будут действовать на других направлениях… Так что в случае чего поддержать вас не смогут.
– Получается, вообще никто поддержать нас не сможет? – В голосе Пака зазвенели нотки тревоги.
– Ну почему же. У вас за спиной будет «Ключевский» и его авиакрыло. Это не менее пятнадцати боеготовых «Орланов». Всех бы так поддерживали, откровенно говоря.
Мне показалось, Трифонов начал сердиться.
По–видимому, почувствовал что–то такое и Пак. По крайней мере, он прекратил свои инфантильные расспросы в стиле «мамочка, я боюсь без тебя идти в школу, там старшие мальчики возле гастронома стоят».
В отличие от многих других операций, взлетели мы не сразу после Х–перехода.
Мы просидели полчаса в кабинах полностью готовых к вылету флуггеров, дожидаясь пока «Ключевский» как следует прощупает пространство своими масс–детекторами из позиционного положения. То есть не выходя в обычное пространство из граничного слоя Х–матрицы.
Наконец руководитель полетов корабля кап–два Зубок, не скрывая вздоха облегчения, произнес:
– Ну что, ребята, валяйте полегоньку. И – ни пуха ни пера!
– К черту, Вова! – Жизнерадостно отозвался Булгарин.
– К черту, товарищ капитан второго ранга! – Сказал я без всяких фамильярностей и в ту же секунду корабельная катапульта отпустила моему «Орлану» добрый стартовый пинок.
Нигде, кроме как в системе Шиватир, не встретишь такого мутного звездного неба. Космос словно бы мукой присыпан. Притом мука эта – гнилая и грязная.
Это – ошметки нескольких туманностей, они укутывают звезду Шиватир газопылевой ватой, изолируя ее от сторонних взглядов.
Я со своим ведомым Баковым вышел на острый курсовой угол наших подопечных – «Асмодея» и «Андромеды–Е». Флуггеры эти – они же «горбатые», они же «коровушки» – принадлежали к семейству громоздких, но критически важных для грамотного ведения боевых действий спецмашин на базе популярного тяжелого транспортника «Андромеда».
«Асмодей» тащил на спине внушительный блин обзорного радара «Периметр–5», способного засечь цель вроде астрофага ягну на расстоянии в миллион километров даже в очень сложной помеховой обстановке. «Андромеда–Е» ощетинилась по обоим бортам батареями мощнейших излучающих антенн, при помощи которых эту самую помеховую обстановку супостату создавала. А еще «Андромеда–Е» прекрасно справлялась с задачами пассивной радиоразведки, чутко вслушиваясь в эфир четырьмя неприметными, но весьма совершенными антенными приемниками.
Цапко с Лобановским пошли на правом фланге.
Княжин с Паком – на левом.
Операторы асмодеевского «Периметра–5» сразу раскочегарили свою бандуру на полную мощность. В сотне метров от «Асмодея» можно было не то что курицу запекать, но, пожалуй, и сталь плавить – такая была плотность электромагнитного потока!
Наши родные радары на «Орланах» тоже были включены. Радары эти, к слову, страсть как хороши, заметно мощнее тех, что стояли на «Дюрандалях» и «Горынычах». Но все–таки дальнобойность у них была поскромней асмодеевской. Вот почему рассчитывать на то, чтобы упредить «Асмодей» в обнаружении противника, мы, конечно, не могли.
Но чтобы флуггеры–истребители в подобных ситуациях не чувствовали себя неполноценными, чтобы владели информацией в полном объеме и без задержек, существует протокол обмена тактическими данными. Так что с первой же минуты полета «Асмодей» раздавал нам по направленным каналам целеуказания картинку со своего монструозного «Периметра–5».
И на картинке этой не было ничего, достойного упоминания. Только наши собственные флуггеры да за кормой у нас – ползущий к радиогоризонту Х–крейсер «Ключевский»…
Командование хотело получить свежие разведданные как можно скорее. Не теряя ни часа, ни минуты.
Оно и неудивительно. Поскольку мы знали, что ягну собирались подорвать двойную звезду Макран (и, как лично я в ту минуту думал – уже подорвали, использовав для этого планету Алборз), логично было предположить, что и в системе Шиватир они преследуют ту же цель.
А именно: их астрофаги углубляются в недра одной из планет. Для примера, закапываются в Глагол, или там в Енисей.
Астрофаги оставляют там, в глубине планеты, мощнейшие автономные Х–двигатели. После чего планета переносится через Х–матрицу в хромосферу звезды Шиватир, что приводит к ее взрыву. Звезда превращается в сверхновую, ее раскаленная газовая оболочка мчится через систему, сжигая планету за планетой, а астрофаги ягну используют этот катаклизм – а точнее, результаты катаклизма в виде высвободившейся колоссальной энергии и дармовой плазмы нужной им кондиции – для выработки эсмеральдита.
«Промедление в одну–единственную минуту может быть смерти подобно!» – так резюмировал Масленников свой апокалиптический прогноз и в данном случае совершенно не преувеличивал.
Вот поэтому мы перли прямиком на Глагол. Пря–ми–ком. Шли самым, самым опасным курсом.
С гигантского расстояния в миллионы километров планета казалась мячиком для большого тенниса, который сначала обваляли в желтой краске, потом – разрисовали коричневой, а напоследок прострелили из пистолета (пресловутый Котел в таком масштабе походил именно на входное отверстие от пули).
В наушниках раздался голос моего друга Цапко.
– Ты, Саша, нас так пугал этим своим Глаголом, что я думал там реально ад какой–то. А так, смотрю, ничего особенного. Скажем, планета Вентус производит куда более инфернальное впечатление…
– Вентуса не видел, – ответил я. – Да и Глагол, конечно, не ад. Но на чистилище вполне потянет. Просто надо воздух его легкими вобрать… Из космоса оно… не то немножечко.
После Цапко свое архиважное мнение об аномальной планете – Глагол ему даже нравился, видите ли – высказал необычайно болтливый от страха Пак, всем известный любитель парадоксов.
Однако развить свою мысль о том, что Глагол напомнил ему родной Марс в окрестностях Емельяновска, Пак не успел. Потому что на обзорные экраны тактической обстановки рука судьбы щедро просыпала зернь разноцветных отметок.
По центру, почти ровно перед нами, обнаружились несколько упитанных желтых козявок.
Подковой обхватывая желтых, трясли задами красные.
По мере срабатывания запросчиков «свой–чужой» (а срабатывали они быстро) желтые отметки зеленели и обрастали пояснительными надписями.
Что же до красных, то они цвет, к сожалению, не меняли. Только напитывались, наливались кровью.
А надписи возле красных меток появлялись по мере того как парсер «Асмодея», сравнивая увиденное с эталонами своей базы данных, уверенно распознавал конструкцию вражеских летательных аппаратов.
И только одна, самая большая и жирная желтая цель не сменила цвета в течение двух минут и не обрела пояснительную надпись.
– Это что еще за кашалот? – Спросил я у Булгарина. – Какая–то новая чоругская пакость? Или просто глюк программы?
Булгарин в своей бронированной цитадели с десятками экранов на борту «Асмодея» видел куда больше нас. Например, он получал СИР–образ неопознанной цели – примерную, ориентировочную трехмерную модель, синтезированную парсером на основании всех мыслимых данных и замеров.
– Это не глюк, а наш звездолет, – ответил Булгарин. – В смысле, не обязательно наш, русский, но построенный Великорасой. Моя оптика разрешила уже две башни главного калибра. И посадочную палубу.
– Линкор–авианосец, что ли? Как наш «Суворов»? – Спросил я.
– Как «Суворов», да… Только длиною в полторы «Славы». Можешь себе представить?
Я подумал. Взвесил услышанное на внутренних весах. И решительно бросил:
– Не могу.
В разговор неожиданно вмешался Лобановский.
– Разрешите обратиться, товарищи командиры? – Спросил он.
– Валяй.
– Это клонский, – сказал Лобановский. – Не помню как называется. Какой–то Ферван… Или вроде того… Герой, в общем.
– Какой еще герой?
– Национальный. Звездопроходец, который Паркиду открыл… В честь него этого исполина и назвали.
– Откуда данные? – Сухо осведомился Булгарин.
– Так прямиком из последних «Крыльев Родины»! Там статья была. Про наши богатые трофеи! – Радостно щебетал Лобановский. – Мол, теперь у нас не только то и сё, но и этот линкор–авианосец. Я чего запомнил–то? Там в статье было написано, что он длиной в полторы «Славы», как вы только что и сказали. Вот я и впечатлился. Ведь я–то на «Славе» был, имеется с чем сравнить…
– Молодец, Лобановский. Внимательный. Не ожидал, – похвалил моего подчиненного обычно не слишком ласковый Булгарин. – Я тут смотрю, похоже ты прав. Особенности архитектуры выдают клонские вкусы. Эти никчемные художества… Надстройки ступенчатыми пирамидами… Самая заотарская мякотка!
Булгарин, наверное, говорил бы еще, благо тема была богатая. Но внезапно оборвал сам себя:
– Отставить болтовню! Меня на командном канале вызывают.
Пока командир принимал новую вводную, я с растущим беспокойством наблюдал приближение «Эрвана Махерзада» (как выяснилось вскоре, именно так звался сей сверхтяжелый линкор–авианосец) и вцепившейся в него своры разномастных ягну.
О–о! Там было на что поглазеть!
Тут тебе и наши старые знакомцы паладины. И боевые машины их, скажем так, комэсков, которых мы в боях над Тэртой прозвали «белыми кайрами» за характерный силуэт водоплавающей птицы. И, конечно же, крупные убийцы авианосцев – корветы, оснащенные, в отличие от малых боевых экзоскелетов паладинов, не пропульсивными антигравитационными, а мезонными двигателями. И позитронными лазерами декагигаваттного класса.
– Эскадрилья, внимание, – сказал я с деланной непринужденностью. – Противник имеет подавляющее численное преимущество. Поэтому я запрещаю вам даже думать об инициативной тактике в бою. Наша задача – прикрывать «горбатых» и на ней мы должны сосредоточиться полностью.
Послышался голос Княжина:
– Приняли чисто… Вот только скажите пожалуйста, товарищ командир… Почему их корветы еще не разделали клонов под орех? Ведь не из врожденного миролюбия, правильно?
– Не знаю, – честно признался я. – Поэтому давайте сообща держаться за версию про миролюбие! Долой, так сказать, цинизм!
В эфире послышался хохоток. Мои орлы всегда радовались моему нестандартному чувству юмора.
Между тем я в глубине души был уже близок к панике. Мы продолжали сближаться с ягну очень быстро. Пилоты «Асмодея» и «Андромеды–Е» не сбрасывали скорость и не меняли курс. В то время как и моя интуиция, и элементарные расчеты во весь голос вопили: «Идиоты! Уходим на полной! Тут нечего ловить!»
Наконец в наушниках раздался голос командира.
– Здесь Булгарин. Сворачиваем лавочку и ложимся на курс отхода…
Но легко было сказать «сворачиваем». Ведь для начала требовалось погасить немалую инерцию движения!
Пока мы оттормаживали маршевыми, развернув машины на сто восемьдесят градусов, на тактические экраны вползла еще одна группа красных меток.
А «Эрван Махерзад» – его двигателисты, казалось, решили побить все рекорды скорости для сверхтяжелых звездолетов и топили, что называется, «на расплав хризолина» – приблизился к нам настолько, что я уже невооруженным взглядом видел игру сотен радужных сполохов на его дюжем защитном поле; то рассеивались, нисходя в ничто, смертоносные потоки антиматерии, исторгаемой корветами ягну.
– С «Ключевского» передали, – голос Булгарина звучал спокойно, но я уже знал цену этому спокойствию, – в их квадрате – до сотни паладинов ягну. Поэтому Х–крейсер уходит в позиционное положение. Мое решение: сближаемся с клоном, садимся на него.
– Потому что больше некуда? – Спросил я без обиняков.
– Да, – подтвердил Булгарин. – Как видно, у клона отменное защитное поле. Оно – наш единственный шанс. Я постараюсь докричаться до их руководителя полетов. А вы сделайте так, чтобы моей коровушке не оборвали хвост…
Последнее замечание Булгарина было тем более актуально, что все рекомендованные курсы на «Эрван Махерзад», насчитанные парсером, пересекались с ватагой боевых машин ягну.
Ровно две секунды назад эти аппараты были распознаны как комтуры. (К слову, то был единственный известный мне вид индивидуальных летательных аппаратов ягну, которые до сего момента не засветились возле клонского гиганта. Но вот и они решили поучаствовать в веселье.)
Лобановский, который в тот вылет вообще проявлял чудеса сообразительности, оценил значение этого факта первым.
– Товарищ лейтенант! – Голос Лобановского дрожал. – Это же комтуры! На каждом – по четыре пенетратора! От них уже никакой щит не спасет! Ими ягну астероиды джипсов как консервные банки вскрывали!
Я ответил Лобановскому не сразу.
Мне потребовалось время, чтобы овладеть собой. Потому что, черт возьми, Лобановский был прав и его правота не сулила нам ничего хорошего! Одно удачное попадание пенетратора – и «Эрван Махерзад», исчадие клонских милитаристов–гигантоманов, может уже не принять нас на свою бескрайнюю посадочную палубу. Некуда будет принимать.
Я решил эту задачу неожиданно быстро.
– Значит надо комтуров валить! Ва–лить. Что неясно?
Мои орлы восприняли приказ с радостной кровожадностью.
– Я ждал этих слов! – Воскликнул Княжин. – С нетерпеньем!
– Слава Богу! А то я уж думал, будем сейчас ветошью прикидываться, как когда–то с чоругами, – счастливо заурчал Лобановский.
– Покажем агрессивной расе ягну, что есть расы не менее агрессивные! – С бравурностью пропагандистской передачи отчеканил Баков.
– Разведем супостату педали!
Ну а бывалый Цапко мрачно процедил:
– Горжусь Россией.
– Твое решение одобряю, Пушкин, – сказал Булгарин, который, конечно же, всё слышал.
– Если одобряете, товарищ капитан третьего ранга, прикажите, чтобы «Андромеда–Е» помехами помогла.
– Дельно! Сейчас обеспечим.
Комтуров было девять. Нас – шестеро.
К счастью для нас, ягну имели своеобразные представления о тактике. Их комтуры ходили в бой без прикрытия паладинами. (В чем была причина – не знал ни один ксенопсихолог.)
Но комтур – он на то и комтур, чтобы иметь толстенную броню.
– Бьем по каждому четырехракетным залпом! – Приказал я. – А там видно будет…
На сей раз озорных комментариев не последовало вовсе. Да оно и понятно – счет времени шел на секунды.
Из центрального отсека моего «Орлана» вывалились ракеты «Гюрза» и с немым остервенением унеслись к ближайшей цели.
Зная цену каждому мгновению при перехвате вражеских ударных флуггеров, я немедленно переключил свое внимание на визир полуавтоматического наведения башенных пушек Г–85.
Если бы мы атаковали вражеские танки, то тумблер выбора боеприпасов был бы установлен в положение «бронебойные». Но поскольку речь шла о космических целях, я предпочел осколочные с установкой на дистанционный подрыв.
Мы недостаточно хорошо знали особенности комтуров. Но действовать надо было так, словно перед нами – тяжелые конкордианские «Гэдиры», утыканные огневыми точками самообороны, как ёж – иглами.
Поэтому я, выдохнув в эфир «Маневр уклонения!», пошел вправо–вниз с хаотичным кувырканьем, в наивной надежде сбить с толку два–три из восьми мозгов пилота ягну…
Да, я не ошибся. Комтуры располагали плазменными пушками – для самообороны.
И я снова же не ошибся, когда счел свое кувыркание нелепым…
«Мой» комтур, схлопотав ведер этак двадцать разнокалиберных убойных элементов из голов «Гюрзы» и потеряв всю подвеску с пенетраторами, всё же дотянулся до меня из могилы.
Канареечно–желтое плазменное пламя жадно облизало борта моего флуггера и поцеловало взасос тангажные дюзы. И хотя терморегуляция в моем скафандре «Гранит–3» была выше всяких похвал, мне почудилось со всей явственностью, что воздух в кабине нагрелся за одну секунду градусов на двести.
«Если есть цыпленок табака, почему бы не быть орлану табака», – печально подумал я.
– Ну погоди, гад, – прошипел я, стараясь не слушать как громко и часто стучит мое сердце.
Я кое–как стабилизировал машину.
Повернув голову, захватил врага интерактивным нашлемным прицелом.
Башня со спаркой 85–мм орудий с изумительной легкостью развернулась почти строго в зенит и немедленно выплюнула десяток увесистых снарядов.
Получи, аспид!
Усвоить еще пять ведер осколков комтур просто не смог. И он взорвался – неожиданно бурно, разбрызгивая алые и бело–синие струи огня, сияющие всеми цветами лоскуты плазмы и зловеще мерцающие звезды…
В общей сложности мы сбили пятерых.
Куда запропастился шестой я вообще не понял – может, комтуры научились невозможному и он упорхнул в Х–матрицу? Со скоростью драпа?
А еще три ушли компактной группой куда–то вбок.
Преследовать троицу мы не стали. Наоборот, на полной тяге устремились в противоположном направлении, где лежала расчетная точка рандеву с «Эрваном Махерзадом».
Собственных потерь у нас пока не было.
Хотя почти все мои орлы заявили о различных повреждениях, в моей фронтовой системе оценок всё это называлось «отделаться легким испугом».
С прикрывавшей нас «Андромедой» и подавно всё было в порядке, ведь от нее не требовалось врубаться в гущу осатаневших врагов и поливать их в упор пушечными очередями.
«Асмодей» Булгарина вообще благоразумно занырнул под защитное поле клонского звездолета и уже оттуда слал нам ободряющие радиоприветы.
К слову, когда мы сблизились с «Эрваном Махерзадом» до устойчивого визуального контакта, мы с изумлением обнаружили, что под брюхом корабля как рыбы–лоцманы близ акулы деловито вьются… наши «Горынычи»!
Да–да, самые обычные РОК–14. Старички–ветераны одной галактической войны и теперь уже двух ксеноконфликтов. А на вертикальном оперении ближайшего к нам «Горыныча» скалит голодные зубы серый волчара – эмблема 12–го отдельного авиакрыла!
Но самое важное заключалось не в том кто это были. А в том что он делали.
Истребители, пользуясь прикрытием великолепного щита клонского линкора–авианосца, отбивались от наседающих корветов ягну ракетами и очередями подвесных твердотельных пушек «Ирис»!
Теперь секрет злостной неубиенности «Эрвана Махерзада» стал как–то попонятнее.
Впрочем, космос вокруг авианосца всё равно был напоен смертью. Потоки антиматерии обрушивались на ненавистных хомо сапиенсов со всех сторон. И на спасительную посадочную глиссаду надо было еще как–то выйти!
– Не расслабляемся! – Потребовал я громко. – Сергей, мы с тобой должны прикрыть «горбатого» и наших.
– Так точно, – без энтузиазма отозвался Цапко.
В принципе, я мог бы этого и не говорить – Сергей всегда понимал меня с полуслова.
Мы с ним зашли на «Эрван Махерзад» с кормовых углов. Но вместо того, чтобы войти в посадочную глиссаду, выровняли с кораблем скорость до сантиметров в секунду и, временно заглушив маршевые, развернулись носом в заднюю полусферу корабля.
Таким образом «Андромеде–Е» и четверке моих подчиненных предстояло проскользнуть точно посередке между нами с Серегой.
К счастью, снизу нас подпирала целая эскадрилья местных «Горынычей» из 12–го ОАКР.
Оно и понятно. Ведь всякий командир больше всего боится за свою задницу, то есть за корму, в которой размещены дюзы маршевых.
Ягну весь этот балет совсем не понравился. Поэтому они предпочитали испытывать на надежность эмиттеры защитного поля в носу «Эрвана Махерзада», а в створ посадочной глиссады не соваться. Так что нам с Серегой ни разу не пришлось пустить в ход оставшиеся ракеты.
Увы, смерть на войне приходит не только в неразберихе жаркого боя.
Когда «Орлан» Бакова был уже готов войти в надежный контакт с кареткой магнитного финишера, на его машине, поврежденной плазменными пушками комтуров, пошел вразнос стабилизатор плазменного шнура. Оба предохранительных контроллера тоже были в отказе, так что реактор превратился во всеиспепеляющий огненный тайфун совершенно внезапно…
Всё произошло слишком быстро.
Баков не успел катапультироваться.
Боже мой, как досадно! Как это несправедливо, черт возьми!
– Прощай, Влад, – сказал я. – Прости, что так и не нашел времени узнать тебя хорошо.
В тот миг я ничего не чувствовал. Но я не обманывал себя. Я знал: ощущение утраты, разрезающее сердце на ломтики, а вместе с ним и чувство вины, придут потом, бессонной ночью в каюте, или неспокойным сумеречным вечером на Земле, когда за окном ливень и ветки скребут стекло…
Когда на посадку заходил Лобановский, с нами вновь связался Булгарин.
– Мужики, вы удивитесь, но вам садиться не нужно.
– В смысле, мы должны остаться и геройски погибнуть, прикрывая отход главных сил? – Педантично уточнил Цапко.
– Слава Богу нет. Я передал на «Эрван Махерзад» координаты наших кораблей… А он, к счастью, уже набрал лямбда–скорость…
(Так на нашем флотском жаргоне называется скорость, достаточная для совершения Х–перехода.)
– Вас понял! То есть мы сейчас все вместе просто уйдем от ягну через Х–матрицу… Правильно?
– Совершенно верно. Протяните на всякий случай двести метров вперед и больше ничего не делайте.
«Протянуть вперед», как требовал Булгарин, было и впрямь разумной идеей. Кто их знает, эти клонские Х–двигатели! К кораблю имело смысл прижаться потеснее, чтобы с гарантией очутиться внутри лямбда–сферы, переносимой через Х–матрицу в то место, где всё будет лучше, справедливей и честнее.
