На винодельне я оставил Болло и Гора. Но приказ Арио совсем уж буквально выполнять не стал: отправил в сторону границы Нигана с Виланом и Рифом, а сам с Баратом направился в город, следом за Злым и Тесаком. Пусть Арио считает, что отвлекаться сейчас ни на что нельзя, но я на войнах разных бывал и знаю, что «отвлечься» на разведку невозможно, много ее никогда не бывает. Вот и отправился разведывать.

Лошади в конюшне были отличные, даже отборные. Не поскупились люди «Усадьбы», когда их покупали, и знающий человек выбирал. Что рослый гнедой мерин подо мной был хоть куда, что такая же гнедая кобыла под Баратом. Несли они нас по пыльному тракту легко, даже рана в бедре почти знать о себе не давала.

Движение по Северной дороге было оживленным, навстречу попадались то возы, а то и целые обозы с товаром, да и попутные такие обгоняли. Внимания на нас никто не обращал, кому дело до двух вооруженных людей совсем не разбойного вида? Наверняка чья-то охрана, а может, купец с приказчиком куда-то спешат. На заставе городской тоже внимания никто не обратил, товара у нас нет, значит, и дело до нас никакого. Кинули в копилку по монетке каменного сбора да и дальше поскакали. А потом и шагом пошли, на улицах тесновато стало.

Район здесь торговый, одной стороной к порту торговому примыкает, другой – к рынку. Пыльно, шумно, навозом воняет, так это место толком днем разглядеть и не получилось, все больше в темноте видел. В темноте оно, к слову, почище даже казалось. Ну да и понятно, тут не владетели живут, а те, кто оных кормит, тут все попроще.

Коновязь у «Рыбы и рюмки» была почти что совсем заполнена, так что мерина своего я Барату перепоручил, все равно он здесь остается.

– Я недолго, – сказал я ему и вошел в трактир, толкнув двери.

Сейчас в зале царил тот полумрак, какой бывает лишь тогда, когда за окном ярко, до ослепления, солнце светит. Пятна света от окон падали на каменный пол, пахло кухней, готовящимся обедом уже, время завтрака давно закончилось. Несколько столов было занято. Когда я вошел в дверь, головы сидящих на какой-то момент повернулись ко мне, но ничей взгляд не задержался, все к своим разговорам вернулись.

Буфетчик за стойкой был тот же самый, что меня тогда в потайной зал провожал. Когда я подошел к нему, он уставился на меня совершенно пустыми и ничего не выражающими глазами, не давая даже понять, узнал он меня или нет.

– Милость богов, уважаемый, не нальешь холодненького?

– Над тобой милость, – ответил он столь же вежливо. – Вина с водой?

– Неплохо бы.

Буфетчик наполнил немалую кружку смесью воды и легкого белого вина, поставил передо мной.

– Я у тебя был здесь позавчера, – сказал я негромко.

– Я помню, – все таким же бесцветным голосом ответил он.

Выглядел он довольно напряженным. И руку правую чуть странно держал, а наливал мне левой. А сам правша, я уже заметил. Револьвер у него под фартуком. Понятно, думает, что я пришел за случившееся ему мстить.

– Уважаемый, я знаю, что это не ты. – Я глазами показал в сторону двери, подразумевая перестрелку. – Я у тебя спросить просто хочу кое-что, если не возражаешь.

Я оперся на стойку локтями, убрав как можно дальше свои руки от оружия, чтобы лишнего подозрения не вызывать. Буфетчик вроде немного расслабился.

– Хорошо, если так. Мы ваших людей никогда не подводили. Что узнать хотел?

– Ты помнишь, как я к тебе подошел, нет?

– Ну, пришествия Брата с Сестрой тогда не случилось вроде, – усмехнулся он, – так что не вижу причины запоминать.

– А все же?

– Ну… так, немного, – он покрутил ладонью.

– А передо мной с тобой человек разговаривал. Такой, на разбойника похожий, золота на нем много, сам росту среднего, кобуры серебром шитые, жилет кожаный, в шитье, рубаха крахмальная…

– Был такой, – кивнул буфетчик. – Болтал ни о чем, да мне все казалось, что высматривает кого-то.

– А чего другого о нем не помнишь? – Я отпил из кружки и обтер усы ладонью. – Может, раньше бывал? Или в тот день что-то интересное заметил? Или он с кем-то был?

– Понятно, – кивнул мой собеседник, затем огляделся украдкой, убедившись, что нас никто не слушает. – Я его не видел никогда и раньше не встречал. Но пришел он сюда не один, а с Сэтом Кошельком. Тот заходить не стал, за дверью остался, но я его увидел. Случайно, в общем, увидел.

– А что за человек такой этот Сэт?

– Деловой человек, только дела темные. Контрабандой, по слухам, занимается, краденое скупает и продает, а еще болтают, что через него и душегубов нанять можно, он и в таких делах посредник.

– Местный? – уточнил я.

– Лет пять как здесь появился. Но крутится все больше тут, в Приречной слободе. Знаю даже, где искать его, если интересно.

– Интересно.

Буфетчик налил самому себе холодной воды в глиняный стакан, выпил залпом. Потом сказал:

– Вот если вот так река, – он показал на край стойки, – то вот так рыбачьи причалы. – Он придвинул тарелку с маленькими солеными сухариками. – Вот здесь начинаются грузовые причалы, а вот так, между ними, вроде как лабаз. – Он поставил со стуком свой стакан. – Торгуют там всякой скобянкой вроде как, но это для отвода глаз больше. Вот там Сэт и хозяином. Сам ли на месте, кто другой – не знаю, у него еще помощник есть. Но Сэта узнать легко – одноглазый. Повязку не носит, но левый глаз вовсе закрыт. А помощник толстый, лысый, потный всегда, зовут Пузырем все больше, а как настоящее имя – не знаю.

– Спасибо, уважаемый, – кивнул я.

– Знал бы больше – сказал бы, – добавил он. – И господину старшему приказчику передайте, что мы в такой беде никаким боком не повинны. Пусть напрасно на нас не думает.

– Он и не думает. Так что спасибо, пойду я дальше.

– Благословение богов.

После полумрака кабацкого дневное солнце слишком ярким оказалось, даже рукой глаза прикрыл. Потом намотал шемах пониже, а заодно и лицо немного прикрыл. На всякий случай. Не закрыл, иначе опять внимание лишнее на себя обратишь, а так, вроде и открыто, и разглядеть трудно.

– Поехали к пристаням, – сказал я Барату.

До пристаней недалеко, лошадям шагом десять минут всего. Один проулок между высокими заборами, другой, большой выгон, на каком лошадьми торгуют, потом извозчичья биржа, шумная и крикливая, опять заборы, а вон и спуск к берегу, и пристани.

Место здесь было не таким, как то, где швартовались баржи. Там и причалы какие надо, и набережная каменная, а тут кривые мостки на бочках, пыль да бурьян, да какие-то сараи вокруг. Если краденое скупать и продавать, да контрабанду хранить – место лучше и не придумаешь.

Так, а вон и нужный сарай, «Скобяная торговля и разный инструмент». Все как буфетчик и описал. Огляделся вокруг – вроде люди есть, но не близко. Где-то далеко лодку смолят после починки, где-то сеть чинят, дальше в сарае лодку строят, за спиной у нас дорога, так по ней ломовые дроги волы тащат. А у Сэтовой торговли никого. Думаю, что ему так и лучше даже.

– Барат, ты с конями здесь побудь. – Спешившись, я протянул ему повод.

– С тобой сходить не надо?

– Нет, я сам, – покачал я головой, потом снял карабин с плеча и убрал в чехол у седла.

Может, и нет смысла соваться без разведки, но думаю, что в лицо меня все равно никто не знает. И никто лишний в этом сарае сидеть сейчас не должен, что им тут делать? Разве что покупатель какой, но сомнительно. Так что или сам Сэт должен быть, или Пузырь тот самый.

– Барат, на дверь поглядывай. Если увидишь что-то совсем из ряда вон – стреляй в воздух, не стесняйся. Или даже не в воздух, сам разберешься.

– Понял.

– Если сразу стрельбы и шума не услышишь, то минут через пять прямо туда с конями спускайся и дверь охраняй, понял?

– Так, понял.

От реки сыростью пахнет, а поверх всего запах сухого разогретого бурьяна. Осы жужжат, и где-то совсем рядом, в кустах, птица щелкает-заливается. Звуки такие мирные, мне под них разве что детство вспоминается.

Со стороны реки сарай навесом пристроен, дверь прямо на рассохшиеся доски пристани выходит. Точно, удобное место. Постоял в тени, глядя в стенку и прислушиваясь, больше для того, чтобы глаза опять от яркого солнца отвыкли, а потом внутрь шагнул, быстро.

Сарай не так чтобы просторный, у дальней стены мешки да ящики штабелями. Полумрак, свет только через маленькие окошечки под самой крышей пробивается. Мухи жужжат. Справа у стены стол, за ним сидит большой, потный, расплывшийся, как тесто по квашне, толстяк. Дальше, у какого-то длинного стола, стоит еще человек, высокий, сутулый, с тем глазом, каким он ко мне повернут, что-то неправильно.

Больше никого. Никто не всполошился.

Выдернув из ножен короткий толстый кинжал, коротко взмахнув рукой, воткнул его в висок толстяку. Хрустнуло. Тот даже не дернулся, только глаза закатил и обмяк на стуле. Сэт аж подскочил от неожиданности, а затем взглядом в направленный на него ствол револьвера уперся.

– Туда, к стене отойди, – показал я.

Сэт испуганным не выглядел. Сверля меня здоровым глазом, поднял руки и отступил туда, куда я сказал.

– Повернись, руки на стену положи. Ноги расставь.

– Я тут деньги не держу, – сказал Сэт хрипло. – Зря ты Пузыря свалил.

А голос выдал, боится все же. И меня за грабителя принял.

– Дальше от стены, – сказал я. – Ноги дальше.

В такой позе в драку не кинешься. Он у меня на прицеле, так что драку по-любому не начнешь, но люди бывают дураками. В другом случае, он понадеяться может на то, что успеет. И мне тогда стрелять придется, а стрелять не хочу. Подошел ближе, выдернул у него револьвер из кобуры, потом нож из ножен. Охлопал с обеих сторон, но спрятанного оружия не нашел.

Подошел к столу, присел, заглянул снизу – нет, никаких тайников с упрятанными ружьями не видать. А стул что надо, с подлокотниками.

– На стул садись, – сказал я, показав путь стволом. – И придвинься к столу как можно ближе. Если руки под стол опустишь – убью сразу.

– Слушай, чего ты хочешь?

Нет, точно боится, уже и вид делать не очень получается.

– Садись, сейчас все расскажу. Садись.

Он сел как сказано, к самой столешнице грудью, руки вытянул перед собой. Рассмотрел его чуть внимательней – летами к пятидесяти уже, левого глаза явно нет, на его месте просто впавшая глазница, веко закрыто. Сам седой, с седой же бородой. Руки крепкие. На шее шрам. На левой ладони тоже шрам. Одет дорого, с претензией. И револьвер дорогой, хороший, и нож тоже не дешевый.

– Зачем Пузыря убил? – спросил он вдруг. – Он же зла никому не делал, сидел тут за приказчика, да и все.

– Я просто показал, что шутить не буду. Ты мне вот что скажи: кто тебе вчерашнее убийство заказал? И кого ты на него подписал?

– Ну, вопросы у тебя, – выдохнул с каким-то полусмехом Сэт. – Так я взял да и рассказывать взялся.

– Умереть хочешь? – уточнил я на всякий случай.

– А так ты меня отпустишь, да? – уже откровенно засмеялся он. – На все четыре стороны. Как думаешь, сколько мне лет? И сколько лет назад я в сказки верить перестал?

– Отпущу, – пожал я плечами. – Просто работать ты будешь уже не на них, а на нас. Даже платить будем. Хорошо платить.

– Не понял, – как-то насторожился Сэт Кошелек.

– Все ты понял, – покачал я головой. – К тебе, Брат с Сестрой свидетели, претензий особых нет. Заплатили, ты и взял работу. Не в тебе проблема. Поэтому ты сейчас бумагу возьмешь и карандаш. И напишешь все-все, что про этот случай знаешь. С именами и адресами. Что-то я знаю, что-то нет, но если наврешь там, где я проверить могу, – убью. Сделаешь как надо – плачу пятьдесят золотом аванса. Прямо сейчас.

– Вот как.

Поверил. Задумался. Это понятно, среди разбойного люда в убийстве наемника никогда не винят, он только инструмент, как пуля выпущенная. Виноват же всегда тот, кто душегубство заказал, стрелок, что пулю пустил. И Сэт уже понял, похоже, от чьего имени я пришел. Точнее, думает, что понял.

– Сдаю всех, так? И потом работаю на тебя. И ты мне платишь.

По глазам вижу, что если я его отпущу, то его через пять минут уже в городе и след простынет. Но надежда выжить у него появилась.

– Плачу, – подтвердил я.

С улицы послышался негромкий стук копыт. Сэт дернулся, но я чуть приподнял ствол оружия, сказав:

– Сиди, это мой человек. Говори, кого ты привел позавчера вечером в «Рыбу и рюмку»? Давай, не тяни.

– Мака Шустрого, – ответил он без всякой паузы. – Его с ватагой нанял.

– Вилан Дятел с ними?

Это уже для проверки.

– Дятла убили в Рюгеле недавно, нет его больше, – замотал головой Сэт. – В каком-то борделе на пулю налетел.

– Давно они здесь?

– Пару недель. С грузом пришли. – Он кивнул в сторону штабеля мешков.

– Так с контрабандой и ходят? – Это я почти наудачу, но не ошибся.

– А что им еще делать? – Сэт даже усмехнулся. – Они уже лет десять так ходят, с этого больше и живут.

– От нанимателя кто с тобой говорил?

Сэт задумался, и явно не пытаясь имя припомнить.

– Сэт, убью же, – напомнил я об угрозе. – Не говори мне, что ты с кем попало, не зная человека, на убийство договариваться будешь. Те, кто так работает, крючников за пару золотых нанимают, в переулке зарезать.

Сэт глянул в потолок, выпустил воздух, потом сказал:

– Секретарь члена Совета Алберна приходил, Патель. Мы с ним давно знакомы, не в первый раз советник кого-то заказывает.

– Алберн сам наших людей заказал? – усомнился я.

– Не сам, наверное, но мне об этом ведь не станут говорить, правда? – удивился он моему вопросу. – Мне и про Алберна не говорили, это я уже сам понял. А говорил со мной секретарь. Все. И платил он. И за работу он спросить обещал.

– Спросил? – усмехнулся я.

– Нет пока, – чуть помрачнел Сэт. – Поэтому я с тобой и говорю теперь, предчувствия у меня не очень хорошие на его счет.

– Тогда пиши, вон же бумага перед тобой, – показал я стволом. – Все пиши. И отдай это мне. Это и будет тебе гарантия того, что не убью.

Не знаю, поверил бы я мне самому на его месте или нет. Но люди, стоя перед лицом неминуемой смерти, зачастую начинают верить в чудеса. Да и не чудо это для того, кто душегубствовал по найму. Сегодня платит один, а завтра другой. А самых лихих душегубов и живодеров еще и переманивают друг у друга, подчас даже враги. Так что… все в порядке вещей, нет никакого чуда.

– Когда и как вы с секретарем встретиться должны?

– Он меня сам найти должен. Дождется доклада от городской стражи о том, что все, кто должен умереть, умерли, и придет оставшееся заплатить.

– А аванс ты брал?

– Без аванса не работаем, – усмехнулся он.

Сэт писал лист за листом, я быстро проглядывал их – есть имена, есть адреса. Не знаю, насколько это все правда, но… мне кажется, что он уже попрощался со всеми и спокойно их продает. Раз краденым торгует, так почему бы и нанимателями не торговать?

В сарае было по-прежнему тихо, время от времени фыркали лошади у входа, да время от времени что-то насвистывал Барат, явно нервничая.

Где-то через полчаса Сэт Кошелек отбросил карандаш и сказал:

– Все, закончил.

– Сиди пока смирно, – сказал я, взяв бумаги и чуть отступив назад.

Проверить его ответы мне вообще-то нечем. Так что придется принимать все на веру. И выбора нет. Но все равно это лучше, чем ничего. Даже если он и пытался наврать, то где-то должен был проговориться.

– Как? – спросил Сэт, с заметным нетерпением ожидая окончания чтения.

– Потом повнимательней гляну, – сказал я, выкладывая бумагу перед ним. – Вот здесь, внизу листа, подпиши: «Я, Сэт, прозываемый Кошельком и так далее, обязуюсь сотрудничать с соглядатаями Рисского княжества за помесячную плату…» Сотню тебе, хватит? – спросил я, чуть заходя сбоку.

– Да хватит, конечно, – энергично закивал Сэт, дописывая фразу.

Прижав дуло отобранного револьвера к его виску, я потянул спуск. Грохнуло, голова Кошелька дернулась, кровь вперемешку с мозгами забрызгала серую стену. Я успел схватить листы бумаги до того, как его лоб со стуком врезался в столешницу.

– С собой бы тебя забрать, да не сможем через город провезти, – сказал я уже мертвецу. – Так что только вот так.

В дверь заскочил Барат, уставился на меня.

– Что суетишься? – обернулся я к нему. – Сторожи. Не всполошились?

– Нет, тихо вроде.

Звуков, стука всякого и грохота вокруг много, за всем этим выстрел легко не услышать. Платком обтер рукоятку револьвера, вложил в руку мертвеца и его пальцы сжал. Слышал, что умеют толковые дознаватели графитным порошком следы пальцев выявлять, вот и берегусь. Затем его нож в крови Пузыря испачкал и на стол перед убитым бросил. Думаю, что следов его пальцев на ноже и так хватает.

Все. Глядишь, и решат, что Сэт сам себя жизни лишил, а перед этим убил Пузыря. Собрал со стола бумаги, убрал их в сумку да и вышел из сарая, в котором все сильнее и сильнее пахло кровью.

– Уходим, Барат.

Вскарабкавшись в седло, огляделся. Нет, никто не бежит сюда, никто не паникует. Похоже, что все прошло незамеченным для окружающих. Мы даже коней гнать не стали, шагом с места пустили, чтобы лишнего внимания не привлекать.

– Маст… Арвин, – спохватился Барат, вспомнив, что обращение по уставу я запретил. – Узнал что от них?

– Похоже, что узнал, – кивнул я. – Проедем мимо одного места, потом во второе заглянем – а дальше и из города можно. Дел у нас еще много.

Я намеренно свернул на главную, самую широкую улицу, ведущую от порта к лабазам. На ней и людей много, и коней, и на конях этих самых люди с оружием, самые разные, так что ничьего внимания мы не привлечем. Тянут ломовые лошади и быки большие возы с товаром, кричат обозники, идут бригады грузчиков на работу, шум, гам, где-то за забором еще и целая свора собак лает, в общем, день в разгаре.

А хорошо, что все путешествие сюда нас по городской карте гоняли и приметы описывали. Еду сейчас если и не как у себя дома, то в знакомом месте. Знаю, куда свернуть, знаю, что искать.

Секретаря члена Городского Совета Алберна звали Пателем. Жил он не в доме своего старшего, что часто бывает, а отдельно, в чистом квартале за Ратушной площадью, почти у самого собора Сестры Скорбящей. Жил неплохо – двухэтажный дом с маленьким палисадником пусть роскошью и не поражал, но был добротным, оштукатуренным насвежо, оградка покрашена, мостовая перед домом гладкая, да и соседи все такие же, с достатком, уважаемые люди. У калитки, на почтовом ящике, табличка висит латунная, начищенная, как зеркало: «Секретарь городского советника Патель». Вот так, и уточнять ничего не нужно.

Поэтому мы даже шага коней не замедлили, просто проехали мимо неторопливо, запомнив место.

– На дом самого советника глянем, Барат, – сказал я своему спутнику, поворачивая мерина в узкий переулок Фонарщиков, который должен был вывести нас на Большую улицу, на которой находились и самые дорогие в городе лавки, и самые хорошие рестораны, и где, насколько мне рассказали, в дырявых, скажем, портках или без сапог, так и по самой улице не дали бы пройти, забрали бы в участок.

В переулке стук копыт по мостовой плитке стал громче, возвращаясь эхом от стен. В одном месте с трудом разминулись с большой, груженной мебелью телегой, потом за нами погнался какой-то лохматый пес, отчаянно облаивая, но близко не подбираясь. Лошади на него внимания не обратили.

На Большой же улице людно не было, разве что у лавок и заведений портных стояли экипажи с дремлющими на облучках кучерами, дожидаясь, похоже, хозяек, отправившихся за покупками. Посередине улицы неторопливо ехал конный патруль стражи, поглядывая по сторонам. Видать, следили за тем, чтобы никто в дырявых портках сюда не забрел. Дворник тротуар мел. В одном месте девушка в белом переднике шваброй мыла крыльцо обувной лавки. Окна кафе открыты на улицу, за ними видны все больше дамы, сидящие стайками за круглыми столиками и попивающие кофе с пирожными. А между столиками девочки-подавальщицы в белом носятся.

В самой своей середине Большая улица пересекала площадь Согласия, где был сквер, полный нянек с колясками. В песочницах и на деревянных горках играли дети, одетые чисто и даже обутые, что нормальному человеку сперва и видеть странно. От площади мы свернули направо, на бульвар Второго Благодарения, где увидели мраморную статую преклонившей колена Блаженной Матери, положившей правую руку на алтарь.

Если на Большой улице дома были сплошь трехэтажные, построенные вплотную, то здесь они сменились роскошными городскими особняками. Да такими, в которых, наверное, и владетельный князь жить бы не постеснялся, – стоящими в глубине просторных дворов, за высокими чугунными решетчатыми заборами, с мощеными дорожками, идущими к широким подъездам, на которых должны были разворачиваться экипажи гостей, высаживая седоков.

Стражи еще прибавилось, в нескольких местах мы увидели полосатые будки, укрывавшие вооруженных стражников, лениво поглядывавших по сторонам. Тут уж точно никого лишнего не любят, не зря улица почти пустая.

Особняк городского советника Алберна я узнал легко, по отлитому в чугуне гербу, висящему над воротами, – надутому парусу под раскинувшим лучи солнцем. Насколько я помнил из того, что мне по пути сюда рассказывали, состояние рода Алберна пошло с морской торговли. И основные покупатели его торгового дома жительствовали в Валаше, так что городского советника Алберна никак нельзя было считать рисским союзником.

Сам же дом был огромным, длинным, в два этажа строенным, покрашенным по штукатурке в желтоватый цвет, с белыми колоннами и фронтоном над ними. У высокого, в пять ступеней, подъезда стояла роскошная лакированная коляска с гербами, запряженная парой великолепных лошадей. Похоже, что советник куда-то собирается.

Посмотрели. Запомнили. Остался последний адрес, в куда менее благостном районе Улле – Холмах. Город возник на пересечении двух торговых путей. Один из них направлен на север, или с севера, это как угодно, а второй – с востока на запад. И если на северном пути, больше речном, расположен порт, лабазы и склады, один из базаров и все к ним прилегающее, то вдоль пути западного вытянулись все бедные районы города, трущобы, и там же нашлось место для еще одного базара и прибазарного района. Вот там, если верить тому, что написал покойный ныне Сэт, и устроилась на жительство бывшая банда Вилана Дятла, благодаря мне ставшая бандой Мака Шустрого.

Чистые кварталы закончились, мощеные улицы сменились пыльными дорогами из укатанного в глину гравия. Сначала шли кварталы, где за каждыми воротами была или фабрика, или мастерская, а если и лавка, так все больше скобяная или с инструментом. Публика тоже была одета по-рабочему: кто рваный, кто в масле испачкан, кто в известке, а кто и в краске. Громыхало железо, где-то что-то сверлили, пахло то чем-то едким, то гарью, то и вовсе дрянью какой-то. Коляски сменились снова телегами, а кучера – возницами. Затем мы выехали на Западный тракт, в этом месте рассекавший окраину города пополам. Слева, ближе к берегу, лежали жилые кварталы мастеровых, застроенные маленькими домиками и большими доходными домами, и на самой окраине был базар и торговый район вокруг него, а справа от тракта, до самых предгорий, тянулась Босяцкая Долина – местная трущоба, куда городская стража обычно даже не совалась. А если уж приходилось устраивать облавы, то шли туда стражники в сопровождении солдат.

Вот в Босяцкую Долину мы и свернули.