Книга: Рейтар
Назад: 6
Дальше: 8

7

Тихо на постоялом дворе, даже кони в конюшне спят. Кто-то в комнате похрапывает, Барат во сне говорить пытается, но тихо, не мешает никому. У окошка, пристроившись чуть сбоку, сидит Риф Белый, держа на коленях карабин, – часовой. Пусть мы здесь как купеческая охрана, но это не значит, что все в это поверят. Или не окажется так, что кому-то правда известна. Поэтому пост у нас до утра, по два часа смены.
А мне никак не спится, мысли одолели.
Вроде и война уже идет, а я от нее далеко. Понимаю, что так надо, что прав Круглый в главном – удастся нам до главного шпиона Орбеля добраться, получится не дать ему голоса в Совете покупать, получится отмыть от слухов пусть продажного, но нужного священника – это Орбелю Второму куда больше ущерба нанесет, чем если бы мы всем взводом в атаку неслись, стреляя и шашками размахивая. Но все равно – нет для моей мести здесь крови врага. Тогда, в Речном форте, я чувствовал себя так, как и должен – передо мной валашские мундиры, я вижу врага, я именно за этим шел наниматься в армию Дикого Барона, а не вот так, как сейчас.
Я вот Нигана укоряю, а сам ведь в глубине души с ним согласен, пожалуй. Где та грань, за которую даже ради мести заходить нельзя? Можно ли кровь родную разменивать на кровь невинную, пусть даже во имя большего блага? И насколько Вайм Рисский все же благо для этих земель и этих народов?
Да, прав был Злой, говоря о том, что не должны здешние земли быть разрозненными, не должны воевать друг с другом люди, на одном языке говорящие. Который век уже здесь режутся с остервенением, и гибель мира, случившаяся в Темные Времена, так ничему и не обучила. Но под чьей рукой эти земли должны объединиться? И сколько сам новый князь еще перережет?
Я в Вайме чую душу упырью, злобную, жадную до крови и страданий людских. Прав ли я, воюя на его стороне и вымащивая ему тропу к власти? Бесконечной власти, если получится столкнуть Орбеля и все земли под руку Вайма подвести. И ведь на самом деле не ради Большого Блага я стараюсь, а все же для себя, для семьи своей убитой.
И нужно ли это моим, ждущим меня на берегу Реки Времен? Клятву кровной мести я сам принял, а может, им нужен просто я? Вот если я сейчас бы взял да и прыгнул с этой колокольни – встретились бы мы там, у реки среди полей?
Нет, не думаю я так. Клятвы, данные на крови, должны исполняться. Не будет мне пути в свет, не будет мне желанной встречи, если я о клятве забуду, вольно ли принятой или невольно. Не может быть света для клятвопреступника. Как решил, так и должен идти. Только… только не должен переступить тот рубеж, который отделяет человека мстящего от бешеного пса, готового рвать каждого, кто встал на пути.
Кто страшный идет к моей семье? Кто к ним идет? Как его встретить, как остановить? Не я ли сам в зверя лютого превращаюсь?
Нет, не спится. Встал с койки, оделся, подпоясался ремнем с револьвером.
– Пойду подышу, – сказал Рифу.
Тот только кивнул, понял, мол.
Сначала думал просто во дворе постоять, да обнаружил, что там и места нет толком, все возами заставлено, и люди везде спят. Будешь тут топтаться, так кто-то нехорошее подумает, решит, что возле чужого добра отираешься. Не надо мне такого.
Через сторожку пропустили меня без вопросов. Сторож сидел тот же, что и днем, и похоже, что он просто меня запомнил. Кивнул и отпер засов, не сходя со своего места.
На улице было совсем темно, даже фонари, в этом месте редкие, ничего почти и не освещали. А вот в трактире напротив свет был и даже голоса оттуда доносились. Ну да, те, кто на базарах торгует, встают рано. И базар чуть не с рассветом открывается, и еще товар надо привезти да разложить, так что хочешь или не хочешь, а просыпайся. Для таких, скорее всего, трактир и открыт, сидят там, кофе или чай пьют. И свежей сдобой пахнет – пекари так и вовсе раньше всех встают, а многие вовсе в ночь на работу выходят. Свежий хлеб с утра лучше всего продается.
Зашел, толкнув дверь, – точно, угадал. Столы примерно на половине зала накрыты, сонный буфетчик – не тот, что меня вчера провожал, а другой, молодой совсем, – и сонный же подавальщик по залу сновали, расставляя чайники, кофейники и корзинки с булками. И народ в зале все больше солидный и степенный. Те, что похмельем маются, еще не проснулись, не их сейчас время. Разговор везде негромкий слышен, в дальнем углу посмеиваются над какой-то историей.
Я за ближний столик присел, попросил чаю и рогалики с маком, какие больно уж хорошо выглядели. Ждать совсем недолго пришлось, подавальщик, лет пятнадцати, белобрысый и конопатый, подлетел чертом, расставил все в момент, взяв плату и медную денежку чаевых, которую с довольным видом закинул в отдельный карман своего белого передника.
Чай был хороший, душистый, с травками полевыми, запах которых о степи напомнил. О степи, о семье, о жизни той, что уже никогда не вернется. От воспоминаний этих сперва слезы подперли, да так, что еле сдержал, а потом злобы волна накатила. Дыхание сперло, с минуту сидел, глаза зажмурив, даже не дышал почти, боялся, что со злости сорвусь сейчас, глупостей наделаю. Нет, рано мне пока думать про то, где та самая черта дозволенного проведена, далеко мне до нее. Ведь не только семья моя, ведь весь народ почти что извели под корень. Не надо мне таких мыслей ночных про то, что можно, а чего нельзя. Не ко мне эти вопросы, а сперва к тем, кто задумал нас всех истребить под корень, с женщинами, стариками да детишками. К тем, кто по семьям нашим, в форте оставшимся, из пушек стрелял. К тем, кто ребенка моего к двери кузни приколол. За все хочу спросить, за все.
Оставив и чай, и рогалики почти что нетронутыми, снова на улицу вышел. Встал у крыльца, вдохнул несколько раз так глубоко, что голова закружилась – вроде бы отпустило немного, руки дрожать перестали.
– Пройдусь, – сказал сам себе.
Может быть, до реки дойду, на воду сверху посмотрю, успокоюсь.
Из ворот постоялого двора уже какая-то телега с товаром выезжала, возница лошадь в поводу вел, а рядом с ним, похоже, купец мелкий или приказчик шагал – присадистый, широкозадый, лицо как блин, а на нем маленькие глазки у самого носа. Видать, хорошо зарабатывает и живет сытно, с голодухи такую морду не получишь.
Пропустил их, свернувших в сторону базара, а сам в противоположную побрел, не торопясь. У угла стены, что постоялый двор огораживала, стоит кто-то, стараясь в тени держаться. Ждет кого-то? Может быть. А что с этой стороны, когда на базар сейчас в другую? Что там, на той улице? Насколько я запомнил, там проезд грязный, да дальше лабазные дворы и спуски к реке. Тупик даже вроде бы.
А не воровать ли ты сюда пришел, братец? Честный человек точно стоять так не будет.
Не ускоряя шага и даже в сторону его не глядя, пальцы правой руки чуть размял. Рукоятка револьвера под рукой, мне теперь выстрелить времени надо как иному человеку моргнуть, не больше.
Человек в темноте тоже насторожился, чуть назад подался, явно желая укрыться за углом. А что ты меня боишься, а? Опять вперед шагнул, неуверенно. Такое впечатление, что не знает, что делать. Что стоит он здесь для того, чтобы вовремя шум поднять, в то время, когда его друзья…
А ведь по-другому и не подумаешь.
Я резко шаг ускорил и пошел прямо к нему. Пусть так. Если есть тебе чего бояться – ты сам себя проявишь.
И угадал, тот дернулся, полу куртки откинул, а под ней револьвер висит. Схватился за него, почти успел выдернуть, но «почти» в бою не считается. Я свой уже выдернуть успел из кобуры на бедре, выхватывая, взвел большим пальцем, да так, от живота, в него и пальнул. И тут же левой рукой, ударом, курок взвел – да еще раз.
В тишине предутренней выстрелы как из пушки грохнули. Сверкнуло, запахло порохом. Первая пуля караульному, или кто он там был, в живот попала, а вторая уже в середину груди, я еще и поправку взять успел. Дернулся он, да и завалился мешком набок, проскользив по стене и примяв росший под ней бурьян.
До угла несколько шагов, я их одним рывком проскочил, упал на колено, высунувшись из-за угла как можно ниже, чтобы кто-то всполошившийся первым же выстрелом мне в лоб не попал. Но в эту сторону и не целился никто, хотя люди там были. У задней стены гостиницы лестница стояла, приставленная к окну второго этажа. Вообще в окнах ставни тяжелые, и наверняка с замками солидными, потому как люди ночуют здесь денежные и ценное при себе хранят, но в этом окне ставни были настежь распахнуты. И по лестнице карабкались вверх двое. Верхнего я уже плохо видел, его ставня от меня прикрывала выше пояса, а нижний замер, обернувшись, и в руке у него было что-то длинное.
Выстрелил я в верхнего, дважды, норовя попасть в задницу, потому что в этом месте легких ран не бывает, и угадал – заорал тот, начал заваливаться вниз, не дав второму злодею правильно среагировать, а я и для него двух пуль не пожалел. Схватил револьвер двумя руками, вскинул, одновременно взводя курок большим пальцем левой руки, да и стрельнул в грудь.
Перезаряжать некогда, сейчас каждая секунда на счету, потому что нет у меня никаких сомнений – это за Круглым пришли, туда лезут. Не просто грабители это, не может такого быть. Поэтому я револьвер в кобуру обратно закинул, а подхватил оружие убитого, выпавшее в пыль. И наведя его на открытое окно, сам к лестнице побежал. И еле успел отскочить обратно – сверкнуло из окна вспышкой, выбило облачко дыма и облако пыли из дороги – кто-то в ответ палить начал.
А дальше началось. Пошла стрельба по второму этажу, да так, словно целая рота там развоевалась. Крики, ругань, выстрелы, кто-то воет дурным голосом от боли, досталось, видать. Я в окно сам трижды выстрелил, и, похоже, противник мой успел сбежать, меня отпугнув. Я к лестнице подбежал, возле которой раненый корчился, выстрелил ему в голову, добив. Пленный бы не помешал, да не получится с ним ничего, бежать придется, не потащишь раненого, да еще и врага.
На земле ружье, которое здесь «насосом» зовут, лежит, явно у него выпало, и вон, через плечо у убитого патронташ-перевязь с дробовыми патронами, толстыми и тяжелыми. Схватил его, вскинул, нажал на спуск, прицелившись в окно, просто для того, чтобы убедиться в том, что заряжено, и что не сломано, и что патрон был в стволе. Громыхнуло, картечь выбила целое облако белой штукатурки, наверняка отпугнув любого, кто бы выглянуть пытался. Потом передернул деревянное цевье и еще раз выстрелил, а в ответ из окна граната вылетела с горящим фитилем, и не успела она на землю упасть, как я уже бежал к узкому проходу между двумя заборами, сжав зубы от страха и взрыва ожидая.
Всего шагу до укрытия не хватило. Рвануло за спиной, ударило горячим воздухом и запахом пироксилина, как ножом ткнуло в спину и бедро. Я просто свалился в этот тесный проулок, рухнул на землю, перевернулся, вскрикнув от боли, попытался подняться, упал, но все же вскочил, зашипев от боли в бедре. Ничего, кость не задело, похоже.
Сунулся с ружьем к углу и сразу назад шарахнулся – пули защелкали по стене, выбивая пыль, картечная осыпь ударила в землю у самых ног, заставив отскочить. Я лишь высунул ружье за угол на вытянутых руках, стрельнул, не целясь, куда-то в сторону противника, отскочил, а потом и вовсе побежал, хромая, дальше по переулку, услышав шипение еще одного фитиля и кувыркание гранатного корпуса по земле.
Шаги, крики, еще несколько выстрелов – а взрыва и не было. Подождал, подождал, выглянул – а на земле уже пустышка догорела.
И сразу вспомнился мне тот парень, что я днем возле буфетчика видел. Тогда не мог вспомнить, а вот теперь могу – в Рюгеле нас тогда судьба свела, в том самом борделе, где я Вилана Дятла застрелил. Он тогда за перевернутым столом укрывался и потом точно так же всех купил бомбой-пустышкой. Укрылись мы, а они деру дали. И опять я так же впросак попал. А сейчас их уже и след простывать начал, сбежали все.
Завел руку за спину, пощупал под жилетом – рубашка кровью промокла. Но просто больно, в глазах не темнеет и слабости нет, наверное, неглубоко осколок вошел. Все же далеко я отбежал и жилет боевой плотный, успел погасить удар на сколько-то. Осколок – он не пуля, хоть иногда и страшнее бывает. Подхватил чужое ружье, трусцой к лестнице дернул, крича попутно: «Это я, Арвин, не стреляйте!»
А то так в темноте не разглядят да и пальнут. Но узнали, я голос Злого услыхал:
– Давай сюда, наверх!
Как сказали, так и сделал, дробовик обратно на убитого кинул. Мне с ним дальше несподручно бегать будет. Пока лез наверх, бедро как огнем обожгло, чуть не заорал. В окно просто ввалился, нормально согнуть ногу, чтобы залезть, не получалось.
– Зацепили?
Сам Злой целый, мешок уже за спиной, там же карабин, в руке револьвер.
– Есть немного. У вас как?
– Хорька зарезали. Голодного тоже насмерть, у Круглого плечо прострелено, плохой он. Ты шум поднял?
– Я.
– Спас нас, – кивнул он коротко. – Давай, в ваш флигелек уходим и дальше через лабазы.
Круглого подстрелили всерьез, правая рука плетью висела, кровь текла из-под кое-как наложенной повязки. Лицо бледное, ноги еле переставляет и в любой момент готов сознание потерять, на одном духе держится. Тащил его, закинув левую руку себе на плечо, Тесак. Спустились, распугивая всех встречных, по узкой лестнице, во дворе столкнулись с четверкой моих вольных, перебежками двигающихся к гостинице. Вокруг паника, шум, люди суетятся, лошади ржут, понять никто ничего не может, и на нас внимания совсем не обращают.
– Мастер взводный, ты ранен? – подскочил ко мне Барат.
– Ерунда, не серьезно, – замотал я головой и указал на раненого Арио: – Помоги Круглого тащить, уходим отсюда. К нам его во флигель!
Добежали кое-как, захлопнули за собой дверь и на засов закрыли.
– Перевязаться надо нормально, кровью наляпаем, и по ней за нами пойдут, – прохрипел непонятно как остававшийся в сознании Арио. – Нам ход отсюда раскрывать не надо, а хозяин потом со стражей договорится обо всем.
Я, усевшись на койку, потащил с себя штаны. Осколок в ноге не остался, он вскользь прошел, распоров бедро как ножом, кровь текла сильно. Виллан, в санитарном деле опытный, наскоро, но аккуратно перебинтовал мне ногу, а потом, заставив стащить рубаху, крест-накрест перебинтовал и грудь со спиной, перекрыв кровотечение, сказав при этом:
– Осколок там у тебя, резать придется.
– Потом резать будем, пока сваливать надо.
С Арио возились Злой и Ниган, замотав тому руку почти что в кокон из бинтов и подвесив на петлю. В процессе перевязки Арио отключился разок, но Ниган сунул ему под нос пузырек с солью, и тот снова пришел в сознание. С улицы между тем уже доносились свистки стражи, так что времени терять было нельзя. Отодвинули стену в шкафу, прошли в тайную дверь, затем все так же аккуратно прикрыли. Очутились в тесном проходе между каменной стеной лабаза и высоким забором. Ключ от замка нашелся под бочкой с водой, Арио указал, и через минуту все выбрались в темный и наполовину пустой склад, в котором сильно пахло мышами. Ящики какие-то вдоль стен, бочек множество, от них чем-то кислым тянет, вроде перебродившего совсем в уксус вина. Где-то даже крысы попискивают.
Все замерли. Арио дышал тяжело, но все еще держался.
– Куда дальше? – спросил я.
– Помогайте! – скомандовал Злой, взявшись ворочать пустые бочки в углу.
К нему сразу подскочили трое, и после того, как несколько бочек откатились в сторону, под ними обнаружился деревянный люк. Злой дернул за веревочную петлю, заглянул в ход, откуда пахнуло землей и сыростью.
– Старший, выдюжишь? – спросил он Арио. – Там вдвоем не протиснешься, идти придется.
– Я на землю сяду, а вы меня за шиворот, – попытался выдавить из себя улыбку Круглый. – Только еще спуститься надо.
Спускаться надо было аршина на четыре, и это оказалось тяжелее всего. Спустили Арио на каких-то старых вожжах, которые сняли с крюка на стене. Там, внизу, его уже Гор, как самый здоровый, за твердый ворот жилета подхватил, потащил по земле волоком, а тот и сознание потерял, на свое счастье. Злой же последним шел, задержался на лестнице для того, чтобы еще люк хоть как-нибудь замаскировать.
Ход бы сделан на совесть. Шли по нему без света, на ощупь, но легко находили и крепления, и мостки под ногами. Потом, шагов через пятьдесят, впереди тусклый свет забрезжил. Оказалось – решетка, сделанная на манер канализационной, по какой сточные воды из города стекают. Увидит кто и даже соваться не станет, зачем оно надо?
Решетка вывела к реке, к мосткам и деревянному длинному причалу, к которому рыбачьи лодки в рядок привязаны были. Тут Злой сразу показал на длинную лодку, что с левого края стояла:
– Эта! Арвин, давай людей на весла!
Пробежали по причалу, таща раненого на руках, забрались кое-как в лодку, не рассчитанную на такое количество людей. Поставили в уключины две пары весел, Злой цепь отомкнул неизвестно откуда взявшимся ключом и оттолкнул нас от причала.
– Давай вверх по течению и ближе к берегу держитесь, – сказал он, усаживаясь. – Верст пять нам грести, там покажу.
Назад: 6
Дальше: 8