Глава вторая.
«ПОТЕМКИН» И ЕГО КОМАНДА

Что же представлял собой эскадренный броненосец «Князь Потемкин-Таврический» и его команда?

Что касается броненосца, то он был заложен 28 сентября 1898 года на стапеле Адмиралтейства в городе Николаеве. Разработку проекта, а впоследствии руководство строительством, осуществлял корабельный инженер Севастопольского военного порта A.З. Шотт.

Прототипом для «Потемкина» послужил построенный ранее броненосец «Три Святителя», однако проект нового корабля вобрал в себя ряд перспективных конструкторских решений, примененных при строительстве и других броненосцев. Так, его мореходные данные соответствовали ранее построенному броненосцу «Пересвет».

На «Потемкине» впервые в российском флоте использовали централизованное управление артиллерийским огнем — из центрального поста, расположенного в боевой рубке. Стал «Потемкин» и первым кораблем Российского флота, имевшим котлы для жидкого топлива.

При стандартном водоизмещении 12 480 тонн (фактическом 12 900 тонн) «Потемкин» имел следующие размерения: длину 113,2 метров, ширину по миделю 22,2 метра, максимальную осадку 8,4 метра. Максимальная скорость хода броненосца была не слишком велика, всего 16,7 узлов. Дальность плавания корабля составляла 2200 миль при экономичном ходе в 12 узлов.

Энергетическая установка — три группы паровых котлов (две из них — 14 котлов — работали на жидком топливе и одна — из 8 котлов — на угольном), приводивших в действие две вертикальные паровые машины тройного расширения суммарной мощностью 10 600 лошадиных сил.

Бронирование «Потемкин» имел вполне солидное: палуба — 38—76 миллиметров, башни — 254 миллиметра, казематы — 76—152 миллиметра, рубка — 229 миллиметров.

Артиллерийское вооружение броненосца было тоже весьма внушительным Главный калибр «Потемкина» составляли четыре 305-миллиметровых орудия со стволами длиной 40 калибров, размещенные в двух башнях—носовой и кормовой. Помимо этого броненосец имел шестнадцать 152-мм орудий, четырнадцать 75-мм, четыре 47-мм и два 37-мм орудий, а также две 63-мм десантные пушки и пулемет. В дополнение к этому на броненосце было установлено и пять торпедных аппаратов.

По своим тактико-техническим характеристикам эскадренный броненосец «Князь Потемкин-Таврический» на момент ввода в строй являлся мощнейшим в своем классе кораблем Российского военного флота. Кстати, по вооружению он превосходил близкий ему по типу эскадренный броненосец «Ретвизан», строившийся в Америке для русского флота, а также новейшие английские броненосцы типа «Куин» значительно большего водоизмещения. При этом следует признать, что «Потемкин» уступал им в скорости полного хода, но русское военно-морское командование считало его парадные 16 узлов вполне достаточной скоростью для броненосцев Черноморского флота.

В сентябре 1900 года в торжественной обстановке эскадренный броненосец «Князь Потемкин-Таврический» был спущен на воду, а летом 1902 года переведен в Севастополь — для достройки и вооружения. Первоначальный срок ввода в строй был сорван из-за большого пожара, вспыхнувшего в котельном отделении. Урон, причиненный огнем, оказался значительным. Особенно пострадали котлы. Пришлось заменить их другими, рассчитанными уже под твердое топливо. В том же 1902 году во время испытаний артиллерии главного калибра обнаружились раковины в броне башен. Пришлось заменять старые башни на новые. А их изготовили лишь к концу 1904 года. Все это в итоге чуть ли не на два года задержало ввод корабля в строй.

Как знать, сложись все иначе, может быть, высшее командование и нашло бы вариант, как вывести новейший броненосец через Босфор, включив его в состав 2-й Тихоокеанской эскадры. Смог бы в этом случае «Потемкин» что-либо изменить в раскладе сил в печальном для России Цусимском сражении? Думаю, что вряд ли. Впрочем, скорее всего, он вошел бы в историю, как корабль, героически дравшийся с врагом в самом кровавом для нас морском сражении.

Летом 1902 года «Потемкин» был переведен в Севастополь — для достройки и вооружения. Первоначальный срок ввода в строй был сорван пожаром, вспыхнувшим в котельном отделении. Урон был таким, что котлы пришлось заменить на котлы под твердое топливо. Во время испытаний артиллерии главного калибра обнаружились раковины в броне башен. Их тоже пришлось заменять новыми.

Как бы то ни было, но к 1905 году «Потемкин» все же был принят в состав Российского императорского флота, несколько пополнив обескровленные после Русско-японской войны наши морские силы.

К формированию команды броненосца приступили практически одновременно с его закладкой. Для этого был создан 36-й флотский экипаж, в котором готовили корабельных специалистов различного профиля — артиллеристов, машинистов, минеров.

При вступлении броненосца в строй в мае 1905 года экипаж состоял из 731 человека, в том числе 26 офицеров.

Согласно данным военно-морского историка Б.И. Гаврилова, «Потемкин» имел следующий состав экипажа: 20 офицеров флота, четыре инженера-механика, два врача, священник, 12 кондукторов, 763 матроса. Для испытаний механизмов и орудий на нем находились гарантийный механик Николаевского завода А.Н. Харкевич, 23 мастеровых и три офицера от высших технических органов морского ведомства. На день мятежа на борту корабля находилось 15 офицеров, 781 матрос, два врача и один священник, при штатной численности в 705 матросов и 26 офицеров.

Как и на всех других кораблях Российского императорского флота, костяк офицеров на «Потемкине» составляли кадровые офицеры, окончившие полный курс Морского корпуса в Петербурге (а старшие офицеры—еще и офицерские классы), имевшие хорошую теоретическую подготовку и необходимый практический опыт как морской, так и военной службы. Именно эта категория офицеров и определяла лицо флота начала XX века, именно они и занимались обучением и воспитанием личного состава

Что касается корабельных инженер-механиков, то одна часть из них были выпускниками Морского технического училища в Кронштадте, другая же являлась выпускниками технических вузов, в частности, половина младших офицеров-механиков «Потемкина» была выпускниками Харьковского технологического института. Будучи неплохо подготовленными по специальности, выпускники технических институтов не являлись настоящими офицерами в классическом понимании этого слова. Многие из них далее не имели офицерских званий. К тому же из-за достаточно тяжелой службы и небольших окладов, затруднительной карьеры служба на флоте считалась для дипломированных инженеров (которые в то время ценились в России на вес золота) не слишком престижной. Поэтому особой мотивации у инженер-механиков (особенно у самых молодых из них) для военно-морской службы просто не было.

Помимо этого, из-за больших потерь в Русско-японской войне и хронического некомплекта офицеров на «Потемкине», как и на других кораблях российского флота в 1904—1905 годах, находилась еще одна категория офицеров — младшие офицеры, призванные на время войны из запаса. Это были по большей части гражданские штурманы и механики, ставшие на время прапорщиками по адмиралтейству. Данная категория людей офицерами вообще являлись лишь номинально. Прапорщики по Адмиралтейству в большинстве случаев просто отбывали номер, считая дни и часы, когда они снова вернутся к вольготной гражданской жизни. Если для войны морской опыт этих людей и мог быть востребован, то для мирных флотских будней они были больше вредны, чем необходимы.

Как мы увидим в дальнейшем, именно представители последних двух категорий офицерского состава окажутся менее стойкими в своем противодействии мятежникам. Как мы понимаем, это произошло совсем не случайно.

На момент рассматриваемых нами в книге событий на борту «Потемкина» из штатного офицерского состава находились: командир корабля капитан 1-го ранга Е.Н. Голиков 1-й, старший офицер капитан 2-го ранга И.И. Гиляровский, ревизор мичман А.Н. Макаров 4-й, старший минный офицер лейтенант В.К. Тон, старший артиллерийский офицер лейтенант Л.К. Неупокоев 2-й, младший артиллерийский офицер мичман Б.В. Бахтин 3-й, старший штурманский офицер капитан корпуса флотских штурманов К.Г. Гурин, младший штурманский офицер прапорщик по морской части Н.Л. Ливенцев, вахтенный начальник прапорщик по морской части Д.П. Алексеев, вахтенный начальник прапорщик по морской части Н.С. Ястребцев, старший судовой механик подполковник корпуса инженер-механиков флота Н.Я. Цветков, минный механик поручик корпуса инженер-механиков флота С.А. Заушкевич, трюмный механик поручик корпуса инженер-механиков флота А.М. Коваленко, гидравлический механик поручик корпуса инженер-механиков И.Ф. Назимов, вахтенный механик подпоручик корпуса инженер-механиков П.В. Калюжнов, старший судовой врач надворный советник С.Г. Смирнов, младший судовой врач лекарь А.С. Галенко.

Буквально накануне мятежа был списан с корабля мичман А.Н. Кусков. В книге «Борец за свободу» Б.И. Гаврилов пишет, будто ленинградский историк В.А. Ермолов установил, что А.Н. Кусков участвовал в революционной работе. Однако при этом не приводит никаких подтверждающих фактов. К тому же, несмотря на обилие исторических трудов о революционных событиях 1905—1906 годов, о таинственном революционном мичмане Кускове никогда никто ничего и слыхом не слыхивал. Думается, что мичман Кусков был просто переведен с корабля на корабль в обычном порядке, а уж «революционером» его сделали задним числом любители исторических сенсаций. Такое стремление понятно — вот перед вами еще одна тайна броненосца «Потемкин», ведь, может быть, окажись мичман-«революционер» в день мятежа на палубе броненосца, был бы сейчас у нас второй лейтенант Шмидт!

Уже в самый последний момент с уходящего в море броненосца по каким-то делам съехали на берег мичманы Гнилосыров и Тихменев. Относительно этих офицеров, чудом оказавшихся вне корабля во время печально знаменитых событий на «Потемкине», в 50—70-е годы писали, что оба они якобы были особо нелюбимы командой, а потому, узнав каким-то неведомым образом о готовящейся на корабле расправе с офицерами, попросту сбежали загодя с корабля. В это не слишком верится.

Во-первых, еще никто из историков не привел по данному факту никаких документальных свидетельств. Таковыми, как мы понимаем, могли стать документы расследования трагических событий на «Потемкине» или объяснительные записки самих отбывших с борта броненосца офицеров.

Во-вторых, почему съехавшие на берег офицеры при этом не предупредили командира о готовящемся мятеже? Струсили? Сподличали? С точки зрения офицерской чести, да и вообще человеческой морали, никакой офицер, находившийся в здравом уме и твердом рассудке, никогда бы так не поступил. Если бы такой факт действительно имел место, то Гнилосырову с Тихменевым после этого не было бы места на флоте, тогда как оба они впоследствии вполне достойно служили на флоте и никто никаких претензий к ним относительно событий на «Потемкине» не предъявлял.

В-третьих, выход в море корабля намечался самый заурядный и самый кратковременный, поэтому крайней необходимости присутствия на борту всех офицеров просто не было, тем более что офицеры, скорее всего, были просто отправлены решать какие-то служебные дела на берегу. Это самая обычная практика и в этом откомандировании корабельных офицеров на сутки-двое на берег нет ничего сверхъестественного. Все, служившие когда-либо на кораблях, прекрасно это представляют.

Говоря о команде «Потемкина», необходимо отдельно сказать о такой категории, как сверхсрочнослужащие.

Что касается нижних чинов сверхсрочной службы и кондукторов, то они появились в российском флоте в 90-х годах XIX века, по примеру некоторых западноевропейских флотов. Число сверхсрочников (оставшихся на службе свыше 7 лет) из-за малого жалования и почти одинакового положения с чинами «срочной» службы было незначительным. Мало было и чинов сравнительно привилегированной категории — кондукторов и старших боцманов флота, которые имели свои «кают-компании», особые каюты на кораблях и носили форму одежды наподобие офицерской.

Комплектование кораблей кондукторами и старшими боцманами затруднялось отсутствием системы их подготовки при достаточно сложном экзамене и малыми размерами жалованья. Жалованье кондуктора на берегу составляло 45—55 рублей в месяц — т.е. столько, сколько мог заработать квалифицированный мастеровой, не стесненный к тому же строгими требованиями военной службы. К 1904 году не удалось заполнить даже весьма ограниченные корабельные кондукторские штаты (580 человек). На кораблях эскадры Тихого океана, к примеру, служили всего 96 старших боцманов и кондукторов—несколько более 0,5% от количества нижних чинов. Только при комплектовании 2-й эскадры Тихого океана на каждый большой броненосец удалось назначить по 12—16 кондукторов.

Среди кондукторов были настоящие мастера своего дела. В боях Русско-японской войны кондукторы и старшие боцманы, по существу, будучи избранными из лучших нижних чинов, как правило, вели себя храбро, грамотно руководили устранением повреждений, иногда заменяли офицеров. Об этом свидетельствуют их почетные места в списках награжденных. Однако в силу своей малочисленности эта категория личного состава не в полной мере отвечала тем надеждам, которые возлагались на нее при учреждении. В целом кондуктора и унтер-офицеры «Потемкина» соответствовали предъявляемым им требованиям

Ну а что представляли собой матросы «Потемкина»? Известный военно-морской историк капитан 1-го ранга В.Ю. Грибовский в свое время дал развернутую картину общего положения дел в 1904—1905 годах на Тихоокеанском флоте, которая не слишком отличалась от ситуации на флоте Черноморском. Он писал: «Достаточно высокий уровень развития системы подготовки нижних чинов позволил в военное время успешно обучить многочисленных новобранцев и направить их на корабли. Дополнительные потребности покрывались призывом 6,6 тысяч запасных матросов и унтер-офицеров, которые на кораблях 2-й эскадры Тихого океана составили от 15 до 23% общей численности нижних чинов. Опасности войны не вызвали возрастания дезертирства, что свидетельствует о достаточно высоком моральном духе рядового состава флота.

Немногочисленными “нетчиками”, как и до войны, оказывались матросы “дурного поведения”, зачастую из разряда штрафных, т.е. бывших под судом. Даже в исключительно тяжелом и длительном походе 2-й Тихоокеанской эскадры на театр военных действий “нетчиков” были единицы. Так, по свидетельству обер-аудитора этой эскадры В.Э. Добровольского, среди нижних чинов (почти 16 тысяч человек) был зафиксирован всего один побег — с крейсера “Адмирал Нахимов” в Малаккском проливе. Беглец был подобран иностранным судном и вернулся на эскадру. Правда, имелись сведения и о трех матросах, пропавших с новых броненосцев во время стоянки у берегов Индокитая.

Редки были в этом походе и т.н. “массовые беспорядки” — коллективное выражение претензий во фронте. Оба случая — на броненосце “Орел” и “Адмирале Нахимове” — были связаны с недовольством команды пищей. Только последний случай закончился судом с приговором “зачинщиков” к 3—4 годам каторжных работ (приговор отложен и не исполнен). И это притом, что матросы эскадры были оставлены без положенного вещевого довольствия и напоминали оборванцев в импровизированной обуви. Увольнения на берег — т.е. минимальный отдых — были редки, а на части кораблей с наиболее многочисленным экипажем не проводились вовсе.

Из дисциплинарных проступков 46 стали предметом расследования, из них только 11 закончились судом. Максимальный приговор — 8 лет каторги с отсрочкой исполнения, два дела касались “оскорбления действием” матросом офицера, одно — кондуктора. На берегу имели место случаи массового пьянства нижних чинов. Но на эти явления начальство смотрело сквозь пальцы. Зато за пьянство в сообществе подчиненных ему нижних чинов боцманмат-фельдфебель Алексей Новиков контр-адмиралом Н.И. Небогатовым был лишен звания и понижен в матросы 1-й статьи.

Случаи рукоприкладства офицеров по отношению к матросам не были правилом, хотя и имели место. Любители кулачной расправы, если случай становился известен начальству, подвергались взысканиям в приказе: например, лейтенанту А.П. Мордвинову (“Владимир Мономах”) за удар по лицу машиниста Щербакова было объявлено 5 суток ареста в каюте “с приставлением часового”. В то же время многие унтер-офицеры и боцмана явно злоупотребляли рукоприкладством, которое не наказывалось и как бы оставалось не известным офицерам.

В боях нижние чины, как правило, сражались храбро и самоотверженно. Многие раненые не оставляли своих боевых постов. Об этом ярко свидетельствуют рапорты и боевые донесения. Так, матрос Булгаков (“Паллада”), имея ранение, помогал переносить других раненых, а после перевязки вернулся к своему орудию. Остался у орудия дважды раненный комендор Малахов (“Диана”) и др.

Случай паники имел место только один раз — на крейсере “Дмитрий Донской” в бою 15 мая 1905 г. Но он носил исключительный характер, так как в расстройство пришли уже потрясенные накануне гибелью своего корабля и выловленные из воды матросы броненосца “Ослябя”. В значительной степени были деморализованы и потянулись к казенному вину матросы сдавшихся 15 мая 1905 г. кораблей, но это произошло только после сдачи. Даже в безнадежных условиях люди до конца оставались на боевых постах.

Многие нижние чины проявили себя не только храбрыми воинами, способными к самопожертвованию, но также инициативными исполнителями и далее руководителями, принимавшими самостоятельные решения. Среди таких можно назвать боцманмата с броненосца “Победа” Петра Апалинова, кавалера всех четырех степеней Знака отличия Военного Ордена (самостоятельно командовал минным катером) или машинного квартирмейстера с крейсера “Баян” Василия Бабушкина, участника боев под Порт-Артуром и Цусимского сражения. Помимо четырех “Георгиев” Бабушкин был отмечен также Знаком отличия ордена Святой Анны — т.е. получил максимум возможных для нижнего чина наград. После войны (в порядке исключения) в офицеры по Адмиралтейству был произведен бывший минный квартирмейстер с “Баяна” Андрей Буторин, который в Порт-Артуре со знанием дела выполнял самые рискованные вылазки.

Качество специальной подготовки (профессионализм) матросов и унтер-офицеров в начале XX в. было достаточно высоким. Достижение его обеспечивалось экстенсивным путем — за счет увеличения сроков обучения. Неоправданно много времени тратилось на теоретический курс и строевую подготовку. В практическом обучении комендоров не применялись береговые тренажеры, зато во время практического плавания стремились к освоению всех систем артиллерийского вооружения, количество которых из года в год возрастало.

Так, в кампании 1900 г. ученики-комендоры старшего класса проходили 21 урок стрельбы из различных орудий, имевшихся на кораблях учебно-артиллерийского отряда, в том числе из новейших патронных, а также из совершенно устаревших образца 1867 г. К сожалению, руководители учебных отрядов — адмиралы З.П. Рожественский, Д.Г. Фелькерзам, Н.И. Небогатов, П.П. Молас — не смогли оценить значение специализации в обучении артиллеристов. Характерно, что многие выпускники учебных отрядов, успешно освоив весь курс подготовки, при назначении на корабли флота вновь сталкивались с совершенно незнакомыми им новыми артиллерийскими установками.

Следует отметить, что специальность комендора, как и сигнальщика, была непопулярной среди нижних чинов, которые рассчитывали за семилетнюю службу приобрести навыки, полезные для “гражданки”. Например, стать машинистами или гальванерами (электриками). Учрежденные в начале XX века призы для комендоров Учебно-артиллерийского отряда за лучшую стрельбу являлись недостаточным стимулом к управлению орудиями.

В то же время нельзя согласиться с отдельными заявлениями о том, что русский матрос заведомо тяготился службой, “тянул лямку” как придется, а по натуре был ленив и глуп. События войны показали, что при обеспечении грамотного управления и личной примерности офицеров нижние чины флота были вполне на уровне требований, предъявляемых боевой обстановкой».

По возрасту матросы «Потемкина» серьезно отличались от нынешних призывников-мальчишек. Если в советское время и сейчас призываются в основном 18-летние мальчишки, то тогда призыв производился лишь с 21 года, а во многих случаях еще на два-три года позднее. А так как служили тогда матросы в соответствии с российским законодательством семь лет, то в большинстве случаев матросы имели возраст 23—28 лет, т.е. были уже вполне взрослыми людьми.

Из 780 матросов броненосца «Потемкин» было много относительно молодых матросов, прежде всего учеников кочегаров и машинистов, прибывших на флот весной 1905 года. При этом и вся команда была достаточно молода для российского флота того времени, а ее основу составляли, прежде всего, призывники 1904 года, составлявшие около 30% всей команды. При этом крестьяне составляли минимум 73% команды, мещане — 9%. Что касается представителей пролетариата, то их на корабле практически не было. Историк Ю.П. Кардашев в своем фундаментальном труде «Восстание. Броненосец “Потемкин” и его команда» провел исследование социального состава команды и пришел к следующему выводу: «Подавляющее большинство новобранцев броненосца состояло из призывников традиционных земледельческих районов России — центральночерноземных и южных губерний, где в значительной степени преобладало крестьянское население. Кроме того, такие специальности, как кузнец, плотник, мельник, сапожник и ряд других, были обычными для самой деревни и не означали полного отрыва этих людей от крестьянских занятий. В основном это были полурабочие-полукрестьяне, полурабочие-полуремесленники. Таким образом, к “чистому” пролетариату относилась лишь незначительная часть команды, но какая именно, проследить по документам не представляется возможным. Если применять термины недавнего прошлого о классовой структуре общества, то следует признать, что команда “Потемкина” была в значительной степени мелкобуржуазной».

Данные Ю.П. Кардашева полностью опровергают бытовавшее утверждение советской историографии, что в технические службы кораблей подбирали «грамотную молодежь почти исключительно из рабочих».

На самом деле грамотных на броненосце была почти половина матросов, но это данные на момент призыва, так как в процессе службы многие матросы добровольно-принудительно, но читать и писать учились.

Опыт команды «Потемкина» был мал — только 80 матросов проходили ранее службу на других кораблях Черноморского флота (при этом большинство из них служило совсем не на боевых кораблях, а, к примеру, на транспорте «Березань», да еще 14 ранее служили на крейсере «Варяг». Вот и весь реальный опыт! А ведь командиру броненосца Е. Голикову надлежало в кратчайшие сроки сделать корабль боеготовым Это значило, что надо было муштровать команду непрерывными учениями днем и ночью, так как никакой другой методики превращения небоеготового корабля в боеготовый до сегодняшнего дня никто пока не придумал.

Что касается дисциплины на «Потемкине», то она был не хуже и не лучше, чем на других кораблях Черноморского флота. Основные взыскания, налагаемые на матросов, тоже самые обычные и бытовые — пьянство, драки, воровство. Гораздо реже встречается такое взыскание, как «чтение не просмотренной офицерами литературы», и уж совсем редко — чтение или распространение листовок.

Разумеется, служба в Российском императорском флоте никогда раем не была. Как и на каждом флоте, случалось всякое. Бывали и преступления, и несчастные случаи. Офицеры тоже были далеко не ангелами, могли и под суд отдать и по морде съездить. И хотя к началу XX века телесные наказания были уже далеко в прошлом, все же нерадивых матросов иногда били. Сказывалась и кастовость кадрового офицерства, которое было практически полностью дворянское и в силу этого не имело ничего общего с низшими социальными слоями. Все это так. Но доподлинно известно и то, что офицеры били матросов весьма редко, и в самой офицерской среде рукоприкладство презиралось, а потому не было типичным. Если кто и бил матросов, так это сверхсрочники-кондуктора, да и то сомневаюсь, что кто-то из них поднял бы руку на знающего свое дело старослужащего матроса. Если кондуктора и давали подзатыльники, то исключительно бестолковым новобранцам, чтобы учились шустрее. Но так было всегда, в том числе и в советское время. Командир отделения и по шее даст, и пожалеет, и на путь истинный наставит. Что касается «Потемкина», то, несмотря на все обвинения в адрес командования корабля, я нигде и никогда не встречал упоминания в воспоминаниях потемкинцев о конкретных случаях избиения матросов офицерами корабля. Ругали, это было. А слышали ли вы, как поносили нерадивых матросов на советских кораблях, да и на сегодняшних российских? Так что, из-за этого всякий раз устраивать мятежи?

К тому же «Потемкин» еще не был принят в состав флота. На броненосце велись доделочные работы, и сам он пошел к Тендре, чтобы опробовать новые орудия и отработать артиллеристов. На новостроенных кораблях команда всегда очень «сырая», так как является сборной с разных кораблей и учебных отрядов. Служившие на флоте знают, что новые корабли со сборными экипажами самые сложные. Ведь одна часть матросов переводятся на такие корабли с других, и командиры, как правило, не желая расставаться с дисциплинированными и хорошо подготовленными подчиненными, отдают на новостройки по принципу «бери боже, что душе негоже». Из-за этого у командиров новых кораблей наряду с освоением новой техники, испытаниями оружия и вводом корабля в боевую линию стоит еще не менее важная и сложная задача в кратчайшее время создать из матросской массы то, что называется лаконично, но емко, — экипаж. Период достройки опасен и резким падением дисциплины, так как на корабле идут заводские работы, туда-сюда снуют рабочие, внося неразбериху, да и сами матросы больше работают, чем занимаются службой, а потому любой корабль в период достройки больше напоминает плохой партизанский отряд, чем экипаж боевого корабля. Этот период времени традиционно дает всегда всплеск правонарушений. Отметим, что и второй мятеж на Черноморском флоте в ноябре 1905 года был поднят на крейсере «Очаков», корабле, находящимся в стадии достройки. Это, разумеется, не случайно.

В июне 1905 года перед командиром «Потемкина» капитаном 1-го ранга Голиковым и его старшим офицером капитаном 2-го ранга Гиляровским стояла серьезная задача — как можно быстрее ввести свой корабль в боевой состав флота. После Цусимы Россия осталась безоружна на море, и необходимо было в кротчайшие сроки пополнить флот полноценной боевой единицей. Это они, увы, сделать так и не успели. О том, что команда «Потемкина» была профессионально подготовлена очень плохо, говорит то, что, оказавшись без офицеров, матросы так и не смогли (и слава богу!) освоить стрельбу из орудий главного калибра и за несколько дней полностью засолили все котлы корабля.

Потемкинец Н. Рыжий в своих воспоминаниях делит матросов «Потемкина» на сознательных, тех, кто постоянно нарушали дисциплину и бунтовали (именно к таким относился Матюшенко и его ближайшее окружение, включая самого Н. Рыжего), и «жлобов», которые старались служить «верой и правдой» начальству и все действия офицерства считали законными. То были в большинстве представители селян-куркулей. Они только и мечтали отслужить как-нибудь и вернуться в свою сельскую среду живыми и здоровыми». Подавляющее дисциплинированное большинство команды было, разумеется, по градации Н. Рыжего, «жлобами». Вообще, честно говоря, надо быть на самом деле изрядно не в себе, чтобы не мечтать «отслужить и вернуться живыми и здоровыми». Мечтать о судьбе уголовника может только истинный люмпен… Заметим, что на матросском жаргоне того времени те «сознательные» матросы тоже имели свое наименование — их звали шпаной.

В целом же и офицеры, и сверхсрочники, и матросы «Потемкина» были вполне на уровне тогдашних требований, не лучше и не хуже, чем на других кораблях Черноморского флота.

У историков революционного движения мятеж на «Потемкине» традиционно определяется как знаковое событие в революции 1905 года. Кто-то называет его даже «детонатором последующей революционной бури на юге России». Думается, что такой взгляд слишком поверхностен и наивен, так как на самом деле поразивший Россию политический кризис был на много порядков сложнее. В нем воедино переплелись происки западной и японской агентуры и экстремистские акции профессиональных разрушителей России — революционеров и националистов всех мастей, военные мятежи и крестьянские беспорядки, рабочие стачки и забастовки, недовольство как либеральной интеллигенции, так и старого дворянства. Причем все это происходило на фоне сокрушительного и обидного поражения в войне с Японией.

Если даже рассматривать мятеж на «Потемкине» как один из фрагментов общероссийской смуты, необходимо признать, что государственные власти еще загодя готовились к возможным протестам и предпринимали определенные меры для их предотвращения, по крайней мере в армии и на флоте. Хотя, как мы теперь понимаем, меры принимались все же весьма половинчатые.

Так, для предотвращения нежелательных контактов матросов с наводнившими Севастополь агитаторами всех мастей командующий Черноморским флотом 1 ноября 1904 года отдал приказ, запрещающий увольнение в город, что сразу же вызвало негодование матросов. В принципе все было сделано правильно, т.к. Россия находилась в состоянии войны, и матросам надо было готовится сражаться с врагом, а не шляться по кабакам. Впрочем, возмущение матросов объяснялось еще и тем, что перед ними стояла перспектива отправки на 3-ю Тихоокеанскую эскадру, которая в это время уже готовилась к отплытию на Дальний Восток, и это не прибавляло им любви к власти.

Уже 3 ноября несколько тысяч матросов в Лазаревских казармах потребовали у дежурного офицера увольнения в город. Не получив от него разрешения, они вскрыли оружейные пирамиды и, захватив оружие, принялись беспорядочно палить в воздух, потом сорвали с петель ворота военного городка и утопили их в Южной бухте. Одновременно самые предприимчивые сразу же бросились грабить находившиеся рядом с казармами офицерские квартиры, стремясь поживиться за чужой счет и, прежде всего, разжиться спиртным. Некоторое время спустя среди матросов замелькали неизвестные штатские лица, которые, собирая их в группы, начали призывать к вооруженному мятежу. Но ничего у агитаторов не вышло. Матросы к этому времени уже выпустили пар и несколько успокоились, после чего вернулись в казармы.

Ноябрьские события 1904 года в Севастополе так и остались лишь массовой хулиганской выходкой, не более того. Однако это было уже предостережение, которое надо было учитывать в дальнейшем. Зачинщиков беспорядков подвергли аресту и различным наказаниям в соответствии с требованиями дисциплинарного устава и военного законодательства, но, впрочем, отнеслись достаточно лояльно. Несколько сотен матросов все же отправили на Балтику на доукомплектование 3-й эскадры. При их отправлении 5 декабря произошли новые волнения, на этот раз в основном среди портовых рабочих. Какое дело было портовым рабочим до перевода нескольких сотен матросов с одного флота на другой, никто вслух не говорит. Однако ответ здесь прост — дело было вовсе не в матросах, нужен был повод для выступления, и повод был найден. Сегодня уже ни для кого не является тайной, что японская разведка щедро финансировала революционеров всех мастей с единственной целью — организовывать саботаж на военных предприятиях и железных дорогах. Так что попытки севастопольских портовых рабочих, вышедших на улицы со своими приезжими агитаторами, явились не чем иным, как отработкой полученных японских денег. В окнах вагонов воинского эшелона истеричные девицы выставляли заранее приготовленные красные флаги. Одновременно матросам раздавалась водка. Матросы водку пили, а выпив, горланили песни. В печати сообщалось, что пели именно революционные.

Власти в данном случае снова оказались на высоте. Истеричных девиц с перрона выгнали, темные субъекты разбежались сами. Наиболее перепившихся и хулиганивших сняли с эшелона и отдали под суд. Пятеро из них были приговорены к каторжным работам, 7 человек направлялись в арестантские роты, а 16 — в дисциплинарный батальон. В ответ на это в Одессе, Николаеве, Екатеринославле, Баку революционеры организовали акции протеста, впрочем, не слишком многочисленные и впечатляющие.

Разумеется, что командир «Потемкина» капитан 1-го ранга Голиков несомненно знал о том, что на вверенном ему корабле тоже не все ладно. Это следует из материалов судебного расследования по факту мятежа на броненосце. В них имеется сообщение прокурора Симферопольского суда о том, что «…по ходу следствия по делу потемкинского восстания выяснилось, что еще до выхода корабля в море его командир капитан 1-го ранга Голиков получил анонимное письмо с предупреждением об ожидаемом бунте эскадры в море, и далее приводились имена бунтовщиков на “Потемкине”, но Голиков не докладывал об этом командованию флота». В этой излишней самонадеянности и нежелании «выносить сор из избы» и была его роковая ошибка.

За две недели до роковых событий на броненосце мичман Б.В. Бахтин неожиданно получил по почте от неизвестного лица пачку прокламаций. Для чего это было сделано, до конца не ясно, ведь, что это насторожит мичмана, и он обязательно доложит о странной посылке по команде, отправляющий прокламации не мог не понимать. Можно предположить, что это было своеобразным предупреждением преданного властям неизвестного матроса, оказавшегося каким-то образом в рядах бунтарей и решившего столь своеобразно предупредить командование о надвигающейся угрозе. По крайней мере, другого логичного объяснения данному факту я не вижу.