Наш перелет продолжался почти неделю. Ближе к вечеру мы выбирали себе подходящее место для ночевки и уставший Горыныч на радостях кидался в столь крутое пике, что его седоки едва удерживались на нем, хватаясь за что придется. Сколько я ни увещевал звероящера, сколько ни ругался с ним на сей счет, всякий раз все повторялось снова и снова. По этой причине, перед тем как дать команду на очередную посадку, я вынужден был каждый раз, подлетая вплотную на Пегасе, предупреждать наше бравое воинство о грозящей опасности:

— Держаться крепче, Горыныч падает!

Несмотря на это, к Змею все относились с должным уважением. Как ни крути, но все мы пока были по сравнению с ним самыми настоящими бездельниками. Что касается Всегдра, то каждое мое внушение Змею он принимал на свой счет, да и вообще чрезвычайно обижался на всякое непочтительное обращение со своим крылатым другом. Мой рассказ о победных звездах Всегдр воспринял со всей серьезностью, однажды утром нас всех ждал сюрприз: на боку Змея охрой были выведены две здоровенные и корявые звезды.

— Ну как? — спросили меня в один голос все три головы и Всегдр.

— Ничего более красивого я никогда не видел в своей жизни! — ответил я.

— Народ должен знать своих героев! — назидательно сказал Платон.

— А герои не должны забывать своих подвигов! — вставил веское слово Сократ.

Пифагор, как всегда, отмолчался.

Наблюдая за поведением голов нашего Горыныча, я неожиданно для себя сделал потрясающее открытие, с которым, к своему большому сожалению, ни с кем не мог поделиться. Дело в том, что головы Горыныча после обретения ими собственных имен стали вести себя в полном соответствии с поведением тех людей, чьи имена они носили. Средняя голова Платон, к примеру, теперь все время назидательно чему-то поучала правую — Сократа, а та, в свою очередь, время от времени отвечала ей, что истина для нее превыше любой дружбы. Левая же голова — Пифагор, задумчивая и молчаливая, теперь все время занималась бесконечным подсчетом звезд на ночном небе и облаков на дневном, количеством седоков и числом пролетающих мимо птиц, а во время земных ночевок с остервенением чертила, с помощью ближайшей к ней лапы, круги и треугольники на земле. Теперь голова Пифагор разговаривала в основном со мной. Остальные собеседники были ей не интересны. Пифагор спрашивала, сколько единиц в десятке, десятков в сотне и сотен в тысяче. Особенно нравился голове почему-то миллион, голова неоднократно говорила мне, что ее самая большая мечта в жизни досчитать до этого заветного числа.

— Какой уж раз начинаю считать, но все время кто-то мешает и я сбиваюсь! — сокрушенно делилась она со мной самым сокровенным.

Глядя на все это, я невольно думал, что, может, и в самом деле каждое имя несет в себе заряд некоего прогнозируемого поведения? Так ли обстояло дело на самом деле или нет, я так до конца и не уяснил, однако наблюдать за поведением Горынычевых голов было весьма занимательно.

Волновало меня и моральное состояние нашего Вакулы, который все еще страдал по Афродите, держался особняком и ни с кем не разговаривал. По моей просьбе старуха Эго начала подсыпать нашему силачу в вино какое-то отворотное зелье, и Вакула начал понемногу отходить от своей неожиданной влюбленности в ветреную богиню. Старуха Эго, как все дамы, весьма проницательная в подобных делах, сказала мне об этом так:

— Любовь как болезнь, если о ней забыли, значит, она прошла!

Геракл, которому я рассказал о проблеме Вакулы, выслушав меня, лишь расхохотался:

— Что ваш Вакула, когда по Пеннорожденной вот уже тысячи лет страдают Посейдон и Арес, а она все еще не нагулялась! Впрочем, возможно, Афродита все же сделала доброе дело. Как богиня любви, она разбудила в сердце Вакулы совершенно новые чувства и удалилась, чтобы не мешать его судьбе. Богиня любви знает о делах сердечных почти все!

Наконец мы достигли страны Ночи. Странно, но я не мог себе представить, что даже в столь отдаленные времена на Земле могла быть такая область, которой почти не достигает солнечный свет. Теперь я уже не мог бы однозначно ответить на вопрос: где кончается мир реальный и начинается мифический?

— Надо приземляться и идти вон туда! — сказал мне Геракл и показал на узкую щель в скале.

— А другого входа нет? — с надеждой спросил я.

— Нет! — отрицательно покачал головой первый герой Эллады. — Хорошо хоть такой оставили!

— Как же мы в этакой тьме будем искать нашу Медузу? — с тревогой поинтересовался я. — Темень, хоть глаз выколи!

— Самая большая тьма именно на границе этой земли, а дальше постепенно будет все светлее и светлее! — успокоил меня стоявший рядом Иолай.

— Но почему дальше надо идти пешком? — обратился я к Гераклу.

— Посмотри сам! — ответил он мне. — Все, что в небе достигает границы этих мест, падает на землю замертво.

И правда, прямо на наших глазах какой-то бесшабашный воробей рванул в сторону тьмы и тут же, как подстреленный, грохнулся замертво на землю.

— Что его убило? — повернулся я к Гераклу.

— Точно не знаю! — пожал он своими могучими плечами. — Но так было всегда! Наверно, племя горгон таким образом защищается от пришельцев!

— Но почему тогда можно идти по земле?

— Потому что земной вход в страну сторожат древние Грайи. А они и так никого туда не пропустят!

— Что это еще за ведьмы? — спросил я.

— На Олимпе говорят, что стражи они очень надежные, так как приходятся горгонам родными сестрами и мало кому удавалось проскользнуть мимо них!

“Ладно, — подумал я. — С “бабками-вохровками” мы как-нибудь да разберемся!”

Куда больше сейчас меня волновало иное. Новая вводная сразу же поставила меня перед вопросом, что делать дальше с нашим Змеем и Пегасом? Тащить с собой в узкую щель прохода здоровенного Горыныча и ширококрылого коня я не мог. И звероящера, и крылатого скакуна надо было однозначно оставлять. Вместе с ними я после некоторых раздумий решил оставить и Всегдра, а для безопасности всех троих и для общего руководства — Иолая, знакомого с местными условиями. Иолай своим назначением, естественно, доволен не был, но на войне как на войне, и ему пришлось подчиниться. Хотел было я оставить и старуху Эго, но та уперлась:

— Я кое-что когда-то слышала о ведьмах Грайи и наверняка смогу вам помочь! Как помогу, так и вернусь к Горынычу и Пегасу с мальчишкой, а пока пойду вместе с вами.

На том и порешили. Оставив на границе Ночи наш тыловой отрядик, мы дружно двинулись вперед. За неделю сидения на спине у ящера все несколько обленились, но в то же время и соскучились по движению, а потому пешком шли с удовольствием.

Вскоре мы увидели знаменитых старух Грайи. Все три сторожихи стояли у входа в страну и подозрительно глядели в нашу сторону, обеспокоенные появлением чужаков. Все пространство подле бабок было усеяно человеческими черепами и костями. Значит, смельчаки, желающие пробраться в царство горгон, все же иногда появлялись. Обилие костей значило и то, что наши “вохровки” были настроены весьма воинственно и являлись далеко не столь безобидными старушенциями, как могло показаться на первый взгляд.

— Людоедки они, что ли? — поинтересовался Вакула, но вопрос его повис в воздухе.

Вид у всех трех сторожих был столь безобразен, что наша старуха Эго казалась в сравнении с ними писаной красавицей. Это подметил даже Вышата. Наклонившись, он шепнул мне на ухо:

— А наша бабуся куда все ж красивше будет!

— Ага! — кивнул ему. — У нас все получше, чем у них!

Тем временем ко мне подошла наша ведьма.

— Сестры Грайи так стары, что у них на троих лишь один зуб и один глаз! — пояснила она мне со знанием дела.

Я еще раз покосился на старух-охранниц. Обилие человеческих костей никак не вязалось с этой инвалидной командой, хотя я понимал, что внешний вид в этом мифическом мире часто весьма обманчивый.

— Как же они тогда сторожат вход, если на троих всего один глаз? — шепнул я нашей ведьме.

— Они передают этот глаз друг другу и смотрят им, не переставая, днем и ночью!

— Вот старые клячи! — ни с того ни с сего обругал престарелых охранительниц Вышата.

— Но-но, потише! — прикрикнула на него обидевшаяся на столь нелестный комплимент старуха Эго. — Сам когда-нибудь таким будешь, если доживешь, конечно!

— Как же тогда к ним подобраться?

— Вы отвлеките их внимание, а я попробую подойти и украсть глаз! — подумав, сказала мне Эго.

— Может, лучше попытаться подобраться кому-нибудь из нас?

— Нет, — ответила старая ведьма. — Только я смогу определить, у какой из сторожих сейчас находится глаз. К тому же все мы ведьмы, и они меня не тронут, пока я им не сделала ничего худого!

Вакула предложил расстрелять старух из наших мушкетов.

— Нет! — сказал я. — Убивать престарелых леди — это уж слишком бесчестно! Да и вполне возможно, эти бабки вообще бессмертны, и мы лишь опозорим наше тайное оружие!

— Тогда давай, Посланник, закидаем их твоими бомбами! — не унимался Вакула. — Чего нам терять время и сюсюкать с этими отвратинами!

Вышата был, наоборот, категорически против использования тайного оружия. Воевода недолюбливал мои смертоносные изобретения, считая их (и не без основания) весьма вредным и подлым оружием, недостойным настоящего воина.

— Геракл! — обратился я к герою Эллады. — Смертны ли Грайи?

— Этого я не знаю! — пожал неуверенно тот плечами. — Но это можно всегда проверить!

И он многозначительно перебросил из руки в руку свою дубину. Я все же решил, по возможности, избежать боя со старухами, а потому обратился к услугам старухи Эго.

— Хорошо! — сказал я ей. — Будем действовать по твоему плану, но будь как можно более осторожной!

Старая ведьма довольно кивнула в ответ.

По моей просьбе Геракл с Вакулой затеяли между собой борьбу, причем оба кричали и вопили что есть силы. Мы ж с Вышатой громко стучали мечами о свои щиты. Сестры Грайи сразу заволновались, беспокойно завертели своими страхолюдными головами.

Старуха Эго направилась к ним, нашептывая себе под нос какие-то охранительные заклинания. Грайи, к моему удивлению, отнеслись к приближению Эго весьма спокойно. Может, дело было в бабкиных заклинаниях, а может, сработала некая международная ведьминская солидарность, я не знаю, но наша ведьма, беспрепятственно подойдя к охранницам, о чем-то начала с ними перешептываться. Что и как происходило между нашей и греческими ведьмами, в точности я сказать не могу. Мы увидели только, как наша старушенция внезапно развернулась и быстро-быстро засеменила к нам, держа что-то сверкающее в руке. Вслед ей неслись какие-то крики. Старухи-охранницы топали ногами и размахивали руками, но дело было уже сделано и драгоценное око было у нас.

— Как ты смогла вырвать глаз? — спросил я Эго, когда та вернулась в наши боевые порядки.

— Дело известное! — ответила та. — Я подождала, когда одна из сестер вынула его из глазницы и стала передавать другой. Тогда я выхватила глаз и убежала! Может, мне еще у них и зуб вырвать?

— Нет, зуб нам, пожалуй, ни к чему!

Теперь бдительные стражницы стали бессильными слепыми старухами. С воплями и причитаниями они бросились на землю, умоляя вернуть им столь драгоценный для них глаз.

— Впустите нас в страну Ночи и расскажите, как найти Медузу, тогда и получите ваше сокровище обратно! — объявил я старухам.

— Нет! Никогда! — закричали все три слепые разом. — Горгоны нам родные сестры, мы ни за что не позволим сделать им зло!

— Пусть будет по-вашему! — сказал я. — Но тогда мне придется попросту разбить ваш глаз о камень.

— Нет! Никогда! — снова закричали старухи. — Не бей наш последний глаз! Мы все тебе расскажем!

— Говорите!

— Пойдете прямо и прямо до самого края земли. Дальше будет море, в море остров. На том острове и живут наши бедные сестры!

— Далеко ли до острова?

— Три дня пути!

Я посмотрел на своих спутников:

— Как будем добираться до острова, когда у нас нет Горыныча?

— На берегу есть лодка! — расслышав мои слова, прошамкала одна из сестер-охранниц.

Две другие тут же набросились на нее с упреками. Началась настоящая базарная свара. Мы ж тем временем попрощались с возвращавшейся обратно Эго. Внезапно старая ведьма вытащила из заплечной сумы скатерть-самобранку и одним движением разорвала ее надвое. Одну половину она протянула нам.

— Чтоб не голодали в пути!

Мы были растроганы, а старуха Эго, вздохнув, двинулась в противоположную от нас сторону. А мы, подойдя вплотную к переругивающимся между собой Граням, велели им открыть проход. Старухи разом прекратили браниться и хором начали бормотать какое-то заклинание. Едва они кончили свое бормотание, как огромный камень, закрывавший вход в страну Ночи, медленно и со страшным шумом отодвинулся в сторону, открывая узкий лаз. Мы немедленно поспешили туда. Минуя последнюю из бабок, я сунул ей в руку сверкающий глаз. Старуха тут же вставила его себе в глазницу, начав торопливо выкрикивать какое-то заклятие, явно желая водворить камень на прежнее место до нашего прохода. Но было поздно. Мы уже вторглись в пределы их царства.

Еще несколько дней ушло на марш-бросок к морю. За все это время мы не видели ничего живого, только множество больших и маленьких каменных столбов.

— Это те, кто некогда встретился глазами с Медузой! — пояснил мне Геракл, хотя все и так было ясно без слов.

Во время нашего похода Геракл неоднократно интересовался, показывая на висящие за нашими плечами мушкеты, что это за тяжелые штуки мы таскаем все время с собой.

— Это наши священные жезлы! — отвечал я ему.

Геракл удовлетворенно кивал, но спустя некоторое время опять задавал тот же вопрос. Интересовали первого героя Греции и непонятные обшитые шерстью глиняные шары, которые мы тоже все время держали при себе.

— Это сосуды со священной землей! — говорил я.

Геракл качал головой, но не переставал подозрительно коситься на удивительные предметы, с которыми мы не расставались.

А мы все шли дальше и дальше, и вот наконец в глаза ударила ослепительная синева. Море! Оно появилось как-то неожиданно, сразу заполнив собой весь окоем. Не огнедышащее море-окиян Коуша, а самое настоящее море! Как я соскучился по нему! Как я давно его не видел! Подбежав к воде, я окунул в нее руки. Поднес их к лицу, почувствовав до боли знакомый солоноватый запах. Набежавшая волна лениво обдала пузырящейся пеной мои ноги. Здравствуй, море, если бы ты знало, как мне тебя не хватало все это время! Геракл, Вышата и Вакула издали, улыбаясь, смотрели на меня.

Чуть погодя мы увидели и старую лодку. Осмотрев ее, я прикинул, что при хорошей погоде дойти на ней до острова, который виднелся на горизонте черной полоской, мы сможем. Однако при волнении даже в два-три балла нам была уготована самая печальная участь. Старая лодка прилично текла и нуждалась в серьезном ремонте. Ее надо было бы прежде всего хорошенько просмолить. Но времени на это у нас не было. А потому приходилось уповать лишь на его величество случай и на удачу. Мы наскоро заткнули щели сухими водорослями. Авось выкрутимся!

— Только бы Посейдон с Бореем не вздумали порезвиться! — озабоченно высказал мои мысли Геракл.

— По крайней мере, Зевс это мне обещал! — сказал я, помогая своим товарищам сталкивать лодку в воду.

Геракл как-то странно посмотрел на меня, но промолчал.

— Отчаливаем! — скомандовал я. — Весла на воду!

Нам и вправду повезло. Весь день дул легкий ветерок, попутные волны легко несли нас вперед. На веслах мы сидели по очереди. Пока двое гребли, другая пара занималась вычерпыванием воды, которая непрерывно прибывала. Так и плыли. Остров меж тем быстро увеличивался в размерах.

— Что-то не видно ни одной рыбешки! — глядя в прозрачную воду, произнес Вакула. — Куда-то вся подевалась!

— Известно куда! — невесело усмехнулся Геракл. — Видишь, на дне каменные столбики — это все бывшая рыба. Медуза часто купается, а потому ничего живого здесь быть не может. Это мертвое море!

От его слов мне стало не по себе, я уже с иными чувствами смотрел на пологие зеленые волны.

Ближе к вечеру мы подошли к острову почти вплотную. Это была огромная каменная скала, брошенная в море. Нигде не было видно ни деревца, ни кустика. Лишь голый камень.

— Смотрите! Вон, кажется, и они! — почему-то шепотом произнес Вышата, показывая рукой вдаль.

Я глянул: какие-то страшилища лежали на камнях. Это и были сестры горгоны. Из-за большого расстояния хорошо разглядеть я их не мог, хотя уже различимы были их чешуйчатые, отливающие сталью тела, красно-медные лапы с огромными когтями и сложенные за спиной золотые крылья. Одна из горгон заметно выделялась среди остальных своей величиной.

— Это и есть Медуза! — пояснил Геракл.

Горгоны не ожидали гостей, а потому предавались безмятежному сну. А Медуза лежала недалеко от воды в стороне от сестер.

— Правим в сторону! — велел я. Отвернув в небольшую бухточку, мы, стараясь не шуметь, причалили к берегу.

— Дальше пойду один! — объявил я своим спутникам. Попытку моих товарищей отправиться вместе со мной я пресек на корню:

— Против горгон вы все совершенно безоружны! Если пойдете, на острове прибавится лишь три новых каменных столба, и не более того. У меня же помимо Кладенца имеется еще и зеркальный щит Афины! А потому лучше прикрывайте мой тыл и сторожите лодку!

Закинув за спину свой зеркальный щит, я короткими перебежками стал приближаться к спящим Горгонам. Сестрицы-чудовища явно страдали избытком металла в теле, потому как даже храп у них был с каким-то железным скрежетанием. По ходу дела я отметил, что по острову разбросано немало каменных столбов. Значит, все же находились смельчаки, добиравшиеся до острова, чтобы окаменеть здесь от взгляда его главной обитательницы.

Чем ближе я подбирался к своим противникам, тем осторожней приходилось мне быть. Пришлось вспомнить свое морпеховское прошлое и ползти по-пластунски. На спящих сестриц я старался не глядеть, прекрасно представляя, чем все может кончиться, если спящие дамы проснутся. Но запретный плод, как известно, сладок! Так и тянуло взглянуть на страшных монстрих, так и тянуло… С каждым метром я замедлял свое движение, стараясь ползти как можно тише, стремясь не делать даже лишнего вдоха. Теперь до Медузы оставалось уже совсем немного, всего несколько метров. Я еще раз вскользь бросил взгляд на Медузу и чуть не обмер. Вместо волос на голове ее был сплошной клубок шевелящихся змей. Часть из них, что-то почуяв, уже подняла вверх свои головы.

Теперь все решали какие-то мгновения. Не теряя времени, я вскочил и, выхватив из ножен Меч, бросился что было сил к Медузе. Завидя меня, змеи поднялись на голове дыбом и отчаянно зашипели, пробуждая хозяйку. Медуза зашевелилась и открыла свои страшные глаза. В какие-то доли секунды я успел отвернуться от нее. Подскочив вплотную, навел на поднимающуюся с камня Медузу щит Афины. В зеркальном отражении ясно угадывалось пробудившееся ото сна страшилище. Глядя в зеркало, я примерился и, не теряя времени, с силой рубанул Мечом по шее младшей из горгон. К моему удивлению, голова отлетела с первого удара. Змеи на голове сразу же опали и повисли, словно веревки. Все еще глядя в щит, я схватил голову и быстро сунул ее в мешок. Теперь надо было как можно скорее убираться восвояси, пока не проснулись сестрицы убиенной. Стараясь не шуметь, я отошел немного от поверженного чудовища, а затем что было сил рванул к лодке. Вскоре за моей спиной раздалось хлопанье крыльев. Это всполошившиеся горгоны бросились в погоню. В голове у меня лихорадочно билась всего лишь одна мысль: каменеют ли люди от взгляда сестер Медузы? Металлическое хлопанье крыльев меж тем слышалось уже прямо над моей головой. Вот и по спине, моей проскрежетали огромные когти, сдирая кольчугу.

“Будь что будет!” — сказал я себе и обернулся, выставив вперед Меч.

Обе горгоны, словно боевые вертолеты, висели прямо надо мной. Вид их был настолько ужасен, что не опишешь. Обе сестрицы испепеляли меня взглядами, и я с ужасом почувствовал, что ноги начинают каменеть. Они перестали меня слушаться и остановились как вкопанные. Я теперь даже не мог повернуться!

“Неужели это конец! — мелькнула тоскливая мысль. — Как обидно закончить свою столь бурную жизнь каменным столбом на этом поганом острове! Неужели я теперь никогда больше не увижу Ладу?”

— Врешь! — крикнул я горгонам. — Нас за рубль двадцать не возьмешь! Морская пехота не сдается!

В ответ обе твари с диким завыванием бросились на меня. И тогда я принял бой. Мой Меч сверкал, словно молния, разя во все стороны. Горгоны, получив несколько чувствительных ударов, лишь издали сверкали своими пронизывающими глазами в надежде на то, что я скоро окаменею. Воспользовавшись мимолетной передышкой, я приложил Меч к ногам. В то же мгновение их пронзил мощный электрический заряд и я почувствовал, что мои ноги начали понемногу оживать.

Тем временем горгоны, подвывая, пошли в повторную атаку. На этот раз им не повезло. Одна из сестриц, уверовав, что мои ноги уже окаменели, весьма опрометчиво подлетела ко мне со спины. Этот маневр ее и погубил. Неожиданно развернувшись, я чиркнул кремнем и поджег одну из своих бомб. Огонь, шипя, бежал по пропитанному селитрой фитильному шнуру. Выигрывая время, я прыгнул за валявшийся рядом огромный камень. Не ожидавшая от меня такой прыти горгона пронеслась мимо. Когда она развернулась для своего второго захода, я сильным броском метнул в нее бомбу. Взрыв был столь удачен, что голову несчастной горгоны оторвало напрочь. Мертвая страшила с размаху грохнулась на землю.

Мгновенное уничтожение сестрицы произвело, видимо, сильное впечатление на последнюю из горгон. Не рискуя более, она бросилась прочь, голося на все море противным пронзительным голосом.

Проводив улетающую счастливицу взглядом, я уложил в мешок и голову второй горгоны, а затем, забросив мешок за спину, поспешил к своим друзьям.

Те хорошо слышали шум битвы и особенно взрыв, но Геракл, во избежание напрасных жертв, так и не отпустил никого ко мне на помощь. Это было, разумеется, самое правильное решение в сложившейся обстановке.

— Что там громыхнуло? — спросил меня Вышата с подозрением. — Уж не бомбу ли ты свою взорвал?

— На войне как на войне! — ответил я ему неопределенно. — Главное, что мы победили!

Покачав головой, воевода ничего не ответил. Геракла тоже заинтересовал неожиданный гром. Герою мне пришлось сказать, что с таким жутким звуком упала на землю убитая мной горгона.

— Никогда не слышал ничего подобного! — искренне удивился Геракл. — Это, видать, что-то новое у горгон появилось!

— От старости, наверное, костями громыхают! — отмахнулся я.

Не задерживаясь более на острове, мы быстро отчалили и устремились к видневшемуся вдали берегу. Обратное плавание не было столь же спокойным, как первое. Посейдон явно не желал сдерживать свое слово. Вскоре разразился настоящий шторм, и я уже готовился к самому худшему, когда оказалось, что мои спутники не теряли даром времени в мое отсутствие и сумели немного подлатать наше дырявое корытце. Вода в нем конечно же пребывала, но уже не так интенсивно, как во время плавания к острову. Волны, однако, нас заливали все больше и больше. Ветер при этом был такой силы, что, сколько мы ни выгребали против него, ничего не могли поделать, нас все дальше и дальше сносило в открытое море. Вдобавок ко всему Вакула так неистово греб, что сломал пополам свое весло. Теперь мы оказались совсем безоружны против всесильного Посейдона. Наше, казалось бы, совсем уже безысходное положение спас Геракл. Встав на носу лодки, он начал что есть мочи кричать, потрясая кулаками:

— Жалкий обманщик Посейдон! Ты обманул бога богов и хочешь погубить его любимого сына! Знай же и помни, что не будет тебе прощения ни от Зевса, ни от тех, кто послал на Землю Посланника! Дни твои отныне сочтены!

— Мы вроде бы с ним так мило побеседовали на Олимпе! — придвинувшись, прокричал я на ухо Гераклу, когда тот закончил свой гневный монолог. — Посейдон мне еще свою тельняшку показал!

— У богов нет друзей, у них есть только интересы! — прокричал мне в ответ сквозь вой ветра Геракл. — Если Посейдон решил нас утопить, значит, в том сейчас его интерес! Все очень просто!

“Да уж, проще некуда! — подумал я с горечью. — А ведь мне так понравился этот морской бог в тельнике и с бородой в водорослях!”

Встав на носу нашего утлого суденышка, я обратился с вдохновенной речью к богу морей:

— Братишка! Неужели ты хочешь смерти своего флотского собрата? Нас, настоящих моряков, не так-то много. Зачем же уничтожать тех, кто есть? Если ты бог морей, то ты, как никто, должен знать, что такое настоящее морское братство!

Для пущей убедительности я снял кольчугу и остался в одной тельняшке. Мои спутники, включая Геракла, сидели открыв рты.

К нашей неописуемой радости, моя речь свое действие возымела, шторм почти сразу улегся, хотя изматывающая душу зыбь чувствовалась до самого подхода к берегу.

Достигнув отмели, мы кулями вывалились на прибрежную гальку и долго отлеживались на ней, приходя в себя. Когда я встал и посмотрел на водную даль, она снова, как и прежде, была гладка и спокойна, а робкая волна лишь лизала ступни моих ног. На этот раз вид моря никакого умиления у меня уже не вызвал. Однако я до конца решил остаться джентльменом и от всей души поблагодарил Посейдона за его верность принципам морского товарищества и взаимовыручки.

— Пора в дорогу! — оповестил я затем своих спутников. Все трое молча поднялись, и мы двинулись в обратный путь.

Не раз и не два пытался я дозвониться по данному мне телефонному номеру до Мишки, но все было бесполезно. Каждый раз срабатывал автоответчик. Глухой незнакомый голос говорил: “Меня нет на месте. Если имеете информацию, говорите после сигнала”. Не знаю почему, но я никогда не мог говорить с автоответчиками. А потому, услышав в очередной раз: “Меня нет на месте”, я просто клал трубку. Однако я был настырен и моя настырность была в конце концов вознаграждена. Однажды я все же дозвонился.

— Слушаю вас! — отозвался аппарат.

— Здравствуйте! Извините за беспокойство, но я хотел бы поговорить с Михаилом! — торопливо прокричал я в трубку, боясь, что на том конце опять сработает автоответчик.

Но этого не произошло. Трубка немного помолчала (мне показалось, что на том конце о чем-то совещались) и ответила:

— А ты кто такой?

— Я его старый училищный друг!

— Кого его? — удивилась трубка, но, как мне показалось, сделала это неискренне.

— Михаила!

— Впервые слышу это имя! Такого здесь нет! Больше по этому номеру не звоните.

Положив трубку, я еще долго сидел у телефона как оплеванный. Не удовлетворенный происшедшим, я окольными путями нашел по телефонному номеру адрес. Но когда я пришел по адресу, то узнал, что до последнего года здесь и вправду располагалась какая-то общественная организация, но буквально на днях она выехала, а куда, никто не знает. Что за организация, никто толком сказать тоже не мог. Лишь один из охранников офиса, поморщившись, сообщил:

— Да, по-моему, оккультисты какие-то. Не стоит вам их искать, добра от этого все равно не будет!

На этом, собственно говоря, мои поиски Мишки и закончились. Правда, я еще звонил его родителям и наводящими вопросами попытался определить, знают ли они что-нибудь. Но родители ровным счетом ничего не знали, как и прежде, считая Мишку погибшим на войне.

Прошло еще несколько месяцев. Не могу сказать, что я забыл о друге, но повседневные заботы и учеба брали свое. В один из немногих свободных вечеров я штудировал лекции, вполглаза смотря телевизор. Вдруг что-то словно заставило меня посмотреть на экран внимательнее, когда в новостях сообщили о раскрытии деятельности какой-то обширной и влиятельной сатанистской секты. После маловразумительного сюжета о творимых сектантами шабашах диктор сказал, что часть рядовых участников секты арестована, но лидеров поймать не удалось. Имеются лишь их фотографии, и, если кто встретит и опознает этих людей, просьба немедленно сообщить органам милиции: эти люди чрезвычайно опасны. Я еще раз глянул на экран и обмер. На одной из фотографий вне всяких сомнений был Мишка. Хотя на глазах его были черные очки и диктор назвал совершенно иные имя и фамилию, я твердо знал, что это именно он, ибо узнал бы его из тысяч.

Передача давно закончилась, а я все сидел подле телевизора как оглушенный, не в силах связать концы с концами и понять, что же все-таки произошло с моим другом.