Глава шестая
ТЫСЯЧЕЛИКАЯ ФАЛАНГА
Но вот наконец позади осталась и степь. Мы форсировали реки и пересекали долины, мы шли полями и лесными дорогами. Начались предгорья, а затем и горы. Мы проходили сквозь земли все новых племен и народов, и их боги являлись ко мне на поклон, как к богу Священного Меча. Не могу сказать, чтобы нас всюду встречали цветами, однако ненависть к всесильным владетелям Олимпа почти всегда облегчала нам путь. Разумеется, в большом деле не обходилось без мелких инцидентов, но в целом все пока шло неплохо. Что касается Зевса и его родни, то мне оставалось только удивляться, как он сумел восстановить против себя всех и вся. Похоже, что мировые амбиции Зевса были куда более серьезными, чем у семейства Сварога.
Но вот наш воздушный разведчик Горыныч, а за ним и передовые дозоры Вакулы принесли весть, что впереди появились отряды греков. Теперь надо было ожидать, что события начнут развиваться весьма быстро. Они в самом деле не заставили себя долго ждать. Подтягивая свое изрядно растянувшееся в походе войско, я приказал расположиться на дневку. Как и обычно, штабной шатер установили на наиболее высоком месте. Горыныч сразу облюбовал себе пещеру в близстоящей горе, куда едва втиснул свое грузное тело.
— И была охота тебе забираться в такую нору? — пожал плечами Вышата, увидев, как старый дракон, кряхтя, вползает в узкий каменный лаз.
— Мой дом — моя крепость! — ответили ему разом назидательно все три головы.
В первую ночь после сообщения о появлении неприятельских дозоров разразилась страшная буря. Неумолкаемо гремел гром и сверкала молния. Порой огненные росчерки скрещивались, как бы поражая друг друга, и тогда раскаты грома грохотали особенно неистово. Небеса содрогались так, что казалось, еще немного — и они, расколовшись, рухнут на землю. Это была не простая буря, это было нечто иное.
Всю эту ночь я провел в напряжении, ожидая крутого поворота событий. Вытащив из ножен Кладенец, я держал его наготове. Меч нетерпеливо дрожал в моих руках и полыхал искрами.
Под утро наверху вспомнили и о моей персоне. Внезапный росчерк молнии ослепил меня. Прежде чем я что-нибудь успел сообразить, Кладенец рванулся из рук вверх и принял на себя удар молнии. Скользнув по лезвию и отразившись от него, та с треском ушла куда-то в сторону. За ней ударила вторая, третья, но всякий раз Меч успевал в самый последний момент отбивать их смертельные удары. За мной началась, кажется, самая настоящая охота, но успех был пока на моей стороне. Точнее сказать, на стороне моего Меча.
Неподалеку от меня держались Вышата и Вакула, но чтобы не подвергать их ненужному риску (чем-то реально помочь мне они все равно не могли), я велел им отойти подальше.
Отражая все новые и новые удары, я с нетерпением ждал рассвета. Прекратятся ли небесные атаки с наступлением утра? Наконец взошло солнце и, к моему большому облегчению, охота на меня понемногу затихла. Вот Кладенец отразил последнюю небольшую молнию, и все смолкло. Я огляделся, вокруг меня все было черным-черно. Неподалеку дымились обгоревшие и расколотые стволы деревьев.
Ударами молний оказалась расколота ближайшая скала. Именно там в пещере лежал, отдыхая, Змей Горыныч. Летающий звероящер, как и я, оказался целью ночного нападения. Врагам удалось расколоть часть скалы и завалить вход в пещеру. Остались ли живы Горыныч и находившиеся с ним Эго и Всегдр, можно было теперь только гадать. Воины немедленно начали разбор завала, спустя несколько часов оттуда показалась злая голова дракона.
— Почему так долго? — капризно провозгласила она. — Сколько можно ждать?
Вслед за Змеем из завала выбрались старая ведьма и мой верный оруженосец. Вид у всех был изрядно помятый. Больше всех пострадал, разумеется, Горыныч, который из-за своих внушительных габаритов не сумел вовремя увернуться от камнепада. Дракон сильно хромал, а крылья его были перебиты. И хотя бабка Эго немедленно взялась за лечение своего старого друга, было очевидно, что из строя нашего дракона вывели надолго. Ночному нападению подверглось не все наше войско, а лишь я и Горыныч. Это наводило меня на серьезные размышления. То, что главной целью был избран я, было понятно. Моя смерть или даже мое серьезное ранение неминуемо привели бы к немедленному прекращению всего похода. Что же касается Змея, то кому-то очень и очень хотелось лишить нас военно-воздушных сил. Вывод из всего этого мог быть только один: близится время решающих событий.
Я отправился к себе в шатер. Каково же было мое удивление, когда я увидел там Симаргла. Крылатый пес выглядел озабоченным.
— Как там Лада? — спросил я, но Симаргл лишь отмахнулся лапой.
— Об этом потом! — гавкнул он мне. — Я прибыл сейчас вовсе не от нее, а от самого Сварога.
— Что передал мне Сварог?
— Война с олимпийцами уже началась, ты должен быть готов ко всему!
— В том, что она началась, я убедился сегодня ночью, когда меня пытались поджарить молниями!
— Значит, и тебе уже досталось! — с сожалением взглянул на меня крылатый пес. — Сегодня ночью скрестили в небесах свои стрелы Перун и Зевс!
— Ну и чья взяла? — поинтересовался я. Вопрос для меня был далеко не праздным.
— К сожалению, верх сегодня в небесах одержали не мы! — вздохнул Симаргл. — Перун, конечно, дрался храбро, но мощь Зевса была больше, да и молнии его били дальше и точнее. Перун вынужден был отступить. Впрочем, ты и сам смог в этом убедиться, коль Зевс занялся тобой и начал метать в тебя свои огненные стрелы!
Ничего себе новости! Значит, этой ночью я сошелся в поединке с самим Зевсом?! Что и говорить, начало многообещающее! Интересно, как отнесся к исходу нашей первой встречи повелитель Олимпа? Еще более любопытно было бы узнать, какие выводы он сделал из этой встречи?
А крылатый пес уже переменил тему разговора.
— Я думаю, тебе неплохо было бы знать, что творится в стане наших недругов на Олимпе? — спросил он меня.
В ответ я утвердительно кивнул. Двух мнений на сей счет быть просто не могло.
— Что же ты должен мне передать? — напрягся я.
— Сейчас! — Симаргл, выбежав из шатра, прытко обежал его вокруг, проверяя, нет ли подслушивающих.
Вернувшись, он положил мне передние лапы на колени:
— Мне поручено передать тебе великую тайну, но прежде поклянись, что эта тайна умрет с тобой!
— Клянусь! — сказал я. — Чтоб я сдох!
— Хорошая клятва! — удовлетворенно кивнул Симаргл и, понизив голос чуть ли не до шепота, начал посвящать меня в одну из самых сокровенных тайн Ирийского сада. Тайна эта касалась неких близнецов: бога и богини, рожденных некогда богиней Лето. В силу ряда обстоятельств, еще малыми детьми эти брат с сестрой как-то попали на Олимп, где и прижились. Со временем, участвуя в многочисленных интригах и войнах, они стали там столь влиятельными богами, что с ними начал считаться даже сам Зевс. Самым удивительным во всей это истории было то, что на Олимпе о северном происхождении брата и сестры никто ничего не знал, а если кто и слышал об этом когда-то, давно ничего не помнил
— Как же зовут этих богов? — спросил я Симаргла. Тот склонился над самым ухом.
— Бога зовут Аполлон, а богиню — Артемида! — выдохнул он.
— Как? — воскликнул я. — Эти знаменитые боги — дети Ирийского сада?
— Тише! Тише! — захлопал крыльями, заглушая мои слова, Симаргл.
— Но здесь же никого нет, — раздраженно бросил я.
— Ветер и воздух тоже имеют уши! — резонно заметил мне крылатый пес.
— Помнят ли брат с сестрой о своем северном происхождении? — спросил я шепотом Симаргла. Тот утвердительно затряс головой:
— Помнят и даже несколько раз тайно от всех посещали Сварога и Лето. Но об этом даже у нас почти никто не знает. Если о связи близнецов с нами пронюхает Зевс, то его расправа будет с ними беспощадной, тем более сейчас, когда между нами началась серьезная война.
— Как же тогда Аполлон с Артемидой смогут мне помочь?
— Этого я не знаю! — искренне признался Симаргл. — Время и случай сами подскажут тебе, что и как делать! Я же должен передать тебе иное. Близнецы чрезвычайно осторожны, а потому ты должен знать особые петушиные слова, после которых они будут тебе доверять!
— Какие же это слова? — насторожился я Но пес мне ничего не ответил. Он еще раз обежал вокруг шатра, согнал с куста какую-то птицу. Вернувшись, Симаргл горячо зашептал:
— А слова это такие: “Я еще смогу отличить сокола от цапли, если подует северный ветер!” Запомни их и используй лишь тогда, когда иного выхода не будет!
— Я сделаю все так, как ты говоришь! — заверил я небесного посланника. — Но что передает мне Лада? Как она?
— Лада всегда передает тебе одно и то же, что любила и всегда будет любить! — снисходительно поведал мне пес. — Что же касается ее дел, то они, на мой собачий взгляд, не так уж хороши. Совсем недавно ее посетила скифская богиня Агни и они что-то долго говорили о тебе, а потом, после отлета скифки, Лада много плакала!
Опять эта неугомонная Агни! Что, в конце концов, ей надо от меня и Лады? Мало мне своих проблем? Разбираться еще с женскими выкрутасами!
Передав привет Ладе, я попросил Симаргла ее успокоить.
Пообещав исполнить все мои просьбы, пес несколько замялся, явно не торопясь меня покинуть. Ни с того ни с сего он начал вдруг тоскливо вздыхать, а затем для большей убедительности стал усиленно тереть свой нос лапой. В просящем взгляде отразилась, казалось, вся мировая скорбь. Занятый своими мыслями, я не сразу обратил внимание на вздохи страдающего пса. Наконец, Симаргл не выдержал.
— Ты сегодня не слишком добр ко мне, я уж не говорю о маломальском гостеприимстве! — гавкнул он мне с явной обидой.
Только тогда я понял причину волнительного томления моего крылатого гонца. Без лишних разговоров, молча я налил ему полный ковш мутно-зеленой мухоморовки. Глаза Симаргла сразу же радостно заблестели.
— Знаешь ведь, когда захочешь, что душе моей в радость! — подмигнул он мне и враз опрокинул в себя зелье старой ведьмы. — Вот теперь и жить веселее! Теперь и лететь можно! Счастливо оставаться, Посланник!
А едва пес улетел, в шатер ворвался Вышата:
— Греки!
— Много?
— Фаланга!
У порога Всегдр держал под уздцы боевого коня. Спустя мгновение мы втроем уже мчались туда, где чернели колонны нашего войска, спешно разворачивающегося в боевые порядки.
Прискакав к развернутому на холме штабу, я отдал необходимые команды и, получив доклады об их исполнении, решил лично удостовериться в наличии фаланги, но ее еще не было видно. Фаланга пока была скрыта от нашего взора соседним высоким холмом.
— Сейчас, судя по всему, они взбираются на холм, и скоро мы их увидим! — поняв мои мысли, произнес Вышата. — А вон, кажется, и они!
На вершине холма блеснула серебром тонкая движущаяся линия. На наших глазах она становилась все шире и шире. Вскоре была видна уже вся фаланга. Слов нет, выглядела она весьма внушительно. Огромная, плотно сбитая масса человеческих тел, ощетинившаяся частоколом копий, мерно и неторопливо надвигалась на нас. По флангам фалангу прикрывали многочисленные конные отряды.
— Смотрите! — крикнул Всегдр. — Летающая женщина!
Все разом взглянули по направлению его руки. Перед фронтом фаланги на небольшой высоте неслась по воздуху женская фигура в развевающейся тунике. Гоплиты сопровождали ее восторженным ревом.
— Кто это? — повернулись ко мне воеводы.
— Честно говоря, не знаю! — пожал я плечами. — Может, богиня войны Афина, а может, и богиня победы Ника!
— А может, и богиня охоты Артемида! — подал голос кто-то.
Услышав имя Артемиды, я беспокойно поискал глазами упомянувшего ее имя, но так и не нашел. Впрочем, сейчас было не до этого.
— Может, и тебе, товарищ майор, проскакать с Кладенцом вдоль наших полков? — предложил мне вполголоса Вышата.
— Это надо было сделать раньше! — развел я руками. — Теперь надо сражаться! Проскачем, когда победим!
— Жаль, очень жаль! — недовольно буркнул Вышата, отъезжая от меня.
Разумеется, опытный воевода был в своем недовольстве совершенно прав. Мое появление несомненно придало бы бодрости воинам, но что не сделано, то не сделано, сейчас меня волновали иные проблемы.
Я поглядел в небо. Солнце светило уже вовсю, но до зенита было еще далеко. Интересно, все ли боги сейчас наблюдают за начинающимся сражением на земле? Будут ли они на сей раз вмешиваться в его ход или предоставят самим людям выяснить отношения между собой?
Когда первое впечатление от грозного вида сверкающей фаланги сгладились, я смог оценить ее более критически, а оценив, несколько успокоился. Налицо был весьма серьезный недостаток греческого построения. Нет, это вовсе не было просчетом наших противников, ведь должно пройти еще немало веков, прежде чем фивиец Эпоминонд додумается до гениального открытия: войско вовсе не следует располагать равномерно по всему фронту, наоборот, в каком-то месте оно должно иметь ударный кулак. Грозная на первый взгляд фаланга была лишена этого тактического преимущества. Очевидным было и то, что фаланга слишком медлительна и неуклюжа, хотя сила ее лобового удара весьма велика. В этом отношении она являлась как бы антиподом подвижной коннице хунну. Прикрывавшая фланги фаланги конница также не произвела на меня особого впечатления. Бросалось в глаза, что греки сидят на лошадях значительно хуже, чем наши воины. У них не было даже попон, вынужденные тратить силы, чтобы удержаться на голой лошадиной спине, они теряли силу удара. Связанная защитой флангов фаланги конница была обречена медленно передвигаться вместе с ней. Ни о каком стремительном маневре не могло быть и речи. В тылу фаланги я не обнаружил сколько-нибудь солидного резерва. Пара сотен шедших за главными силами людей с повозками скорее являлись обозом, чем боевым отрядом.
Построение противника подсказало мне и последовательность наших действий. Первым делом я отдал команду, чтобы Большой полк начал понемногу отходить назад, не вступая в лобовое столкновение. Полки Левой и Правой руки должны были несколько податься вперед, чтобы в конце концов фаланга оказалась в тактическом мешке. Этим полкам было велено смело вступать в бой с конницей противника, чтобы отсечь ее от флангов фаланги. Увы, греки не знали еще не только Эпоминонда, но и Ганнибала с его знаменитыми Каннами! Я же некогда изучал обоих, а потому грех было не воспользоваться своими знаниями.
Далее события разворачивались следующим образом: наш центр, подпустив на пару сотен метров фалангу, начал медленно откатываться назад. Одновременно запели роговые рожки и вперед, взметая пыль из-под копыт, устремились оба конных фланговых полка. Даже издали был хорошо слышен их боевой клич “вар-вар-вар!”.
— Хорошо пошли! — кивнул мне Вышата.
— Одно слово, кавалергарды! — вырвалось невольно у меня.
Вышата, как всегда бывало в случаях, когда он меня не понимал, покосился в мою сторону:
— Кто это такие твои кавалергарды?
— Так греки зовут лучших из лучших своих наездников! — не придумав другого, соврал я.
— Еще чего! — передернул плечами воевода. — Куда этим пакостным кавалергардам до наших витязей! Ты только глянь, как они идут!
Лава нашей конницы стремительно захлестывала фланги противника. Но на греков, казалось, это особого впечатления не произвело. Собственная конница, судя по всему, имела для них второстепенное значение. Главной же ударной силой была фаланга, и сейчас она неотвратимо наступала на нас, а потому гоплиты, ободренные первым успехом, прибавили шагу. Еще несколько минут, и в боевое соприкосновение с греческой конницей вступили полки Левой и Правой руки. Конный бой стремителен и жесток. Каюсь, я рассчитывал, что наши опытные всадники быстро сомнут противника. Но этого не произошло. Греки, хотя и не без труда, но все же смогли отбить несколько атак, а на правом фланге даже попытались контратаковать. Ситуация начинала складываться не в нашу пользу. Фаланга все так же неумолимо накатывалась, а мы все еще не могли обнажить ее фланги.
— Полкам Левой и Правой руки атаковать всеми силами! — велел я гонцам.
Те понеслись в обе стороны. Наша конница вновь пошла в атаку. На этот раз грекам пришлось труднее. Оба полка довольно глубоко врубились в их боевые порядки. К чести греков, они, несмотря на всю тяжесть своего положения, и не помышляли о бегстве, предпочитая смерть позору. И все же на флангах мы постепенно брали верх. Слева дела шли более энергично. В центре же все оставалось по-прежнему: греки наступали, а мы, тревожа их, отходили.
— Где Вакула? — обернулся я к окружавшим меня воинам.
— Я здесь! — немедленно подъехал он ко мне.
— Видишь, слева, кажется, начал обозначаться успех! — показал я ему. — Теперь его надо как можно скорее развить! Бери Запасной полк и поддержи полк Левой руки! Сбейте греческую конницу и поворачивайте вправо в тыл фаланге. Атакуйте ее со спины!
— Понятно! — кивнул мне наш богатырь и поскакал к стоявшему в некотором отдалении Запасному полку.
— Матерь Слава крылами бьет! — прокричал воинам Вакула. — Пойдем же вперед под нашими стягами!
— Стяги Ясуни ведут нас! — отозвался Запасной полк в едином порыве. — Прольем кровь-сурицу!
Спустя несколько минут Вакула уже в клубах пыли несся вперед. Удар резерва позволил нам быстро смять остатки правофланговой греческой конницы. Теперь вся масса двух наших полков вырвалась на оперативный простор. Греческие обозники попытались было организовать что-то вроде обороны, но были мгновенно сметены неудержимой конной лавой. Затем, развернув коней, Вакула ударил в тыл все еще наступающей в никуда фаланге. Та остановилась. Было очевидно, что греческие военачальники никак не могли придумать чего-нибудь радикального. Фаланга колыхалась и топталась на месте. Боевой порыв был напрочь утрачен. Первые ряды гоплитов просто не могли развернуться назад из-за большой длины своих копий, чтобы помочь избиваемым воинам последних рядов. Они вынуждены были лишь наблюдать гибель своих товарищей и ждать, когда очередь дойдет до них самих. Некоторые на свой страх и риск бросали копья и, обнажив мечи, вступали в ближний рукопашный бой. Сразу же нарушилась целостность грозного монолита. В образовавшиеся трещины немедленно вклинивалась наша конница, рассекая беспомощную фалангу на все более мелкие куски. К этому времени расправился с греческой конницей левого фланга и полк Правой руки, завершив тем самым полное окружение неприятельского войска.
— Похоже, мы побеждаем! — рассмеялся один из охранявших меня воинов.
Я промолчал. Победа была уже одержана, но теперь мне надо было как-то остановить битву и не допустить бессмысленного истребления греческих воинов. И хотя я отправил к каждому из полковых воевод никак не меньше десятка гонцов, прошло не менее часа, пока удалось приостановить уже начавшееся побоище. К этому времени остатки греческого воинства представляли собой лишь несколько небольших островков среди бушующего моря нашей конницы. Но вот от истерзанных остатков фаланги отхлынул последний вал наших наездников.
— Объявите, что пленных мы не будем ни приносить в жертву своим богам, ни обращать в рабов. Все они будут отпущены домой, если только поклянутся, что более никогда не поднимут против нас своего оружия! — приказал я.
Потянулись томительные минуты ожидания. Наконец гонцы примчались обратно:
— Греки согласны на твои условия, Посланник, но просят сохранить им оружие, а также разрешить похоронить павших!
— Согласен! — кивнул я, собираясь проехать к одному из сдающихся отрядов.
Но не успел мой конь сделать и нескольких шагов, как около меня осадил своего взмыленного скакуна Вакула.
— Почему мы прекратили убивать врагов? Почему мы отпускаем их по домам, оставляем грекам мечи и возвращаем убитых? Ведь это наша добыча!
Поведение нашего богатыря меня, честно говоря, изумило. Откуда вдруг в Вакуле проснулась такая кровожадность? Вероятно, это выражение возмущения не столько его самого, сколько всех воинов.
— Я так решил, значит, так и будет! — зло выкрикнул я ему в ответ.
Конь Вакулы в нетерпении плясал под седоком.
— Почему мы отказываем нашим богам в кровавой жертве? Наши боги достойны таковой!
А здесь уже явно слышался подстрекательский голос волхвов!
— Боги сегодня перебьются! — отмахнулся я от надоевшего мне Вакулы. — Пусть попостятся! С них не убудет, к тому же им давно пора умерить свой аппетит!
— Ты слишком добр! Но если бы мы проиграли сегодня, наши победители с нами бы не церемонились! — Вакула с досадой хлестанул коня кнутом и умчался к своему полку.
Ко мне уже вели плененного предводителя противной стороны. Пожилой широкоплечий грек был с головы до пят залит кровью и, видимо, не только своей. Встав на одно колено, он протянул мне свой короткий меч. Никогда бы не подумал, что ритуал сдачи в плен столь древен! Приняв оружие из рук побежденного противника, я подал ему руку и помог встать на ноги, после чего вернул обратно меч. На глазах греческого предводителя блеснули скупые слезы.
— Кто ты и откуда? — спросил я пленника.
— Я предводитель уничтоженной тобой фаланги! — ответил тот с какой-то ожесточенной гордостью. — Я Диомед из Аргоса!
— Даешь ли ты мне слово, что больше не поднимешь против меня свой меч?
— Клянусь! И пусть меня покарают олимпийские боги, если я нарушу эту клятву! — ответил Диомед.
Что касается олимпийских богов, то я вовсе не был уверен, что они покарают Диомеда в случае, если он снова решится драться с нами.
— Есть ли в Греции еще фаланги? — спросил я.
— Есть еще одна, но она составлена из молодых юношей и пока не готова к настоящему бою! — сказав это, грек помолчал. — К тому же, как мне теперь кажется, вы знаете секрет победы над нашим непобедимым строем?
— Я знаю все секреты всех побед! — сказал я ему, чем вверг Диомеда в окончательное уныние. Иронии в моих словах он так и не уловил.
— Иди домой и передай своим богам, что скоро я буду на Олимпе, пусть накрывают столы для меня и моих друзей! Скоро я буду решать, кому править на священной горе!
В глазах грека мелькнул огонь негодования.
— Ты можешь, пришелец, уничтожить хоть тысячу таких фаланг, как моя, но тебе никогда и ни за что не одолеть всесильного Громовержца!
— С этим мы разберемся как-нибудь сами! — остановил я его. — Ты сегодня свое дело уже сделал, а потому прощай!
— Не думай, что нас так легко победить! — уже уходя, обернулся ко мне Диомед. — Ты одолел сегодня лишь простых смертных, но прошлой ночью ваш бог проиграл нашему небесную битву. Ты еще не встречался с нашими героями и прежде всего с первым среди первых — с Гераклом!
Перед глазами у меня сразу же невольно возник давнишний учебник истории Древнего мира для пятого класса с красочной картинкой, где мускулистый, пышущий здоровьем и силой Геракл разрывает пасть громадному льву. Тогда, помнится, я смог перечислить все двенадцать Геракловых подвигов и получить свою заслуженную пятерку. И вот теперь мне, возможно, предстоит не столь уж отдаленная встреча с любимым героем древнегреческой мифологии.
На недавнем поле брани отлавливали отбившихся и потерявших седоков коней, собирали оружие, перевязывали раненых. И наши, и греки сооружали погребальные костры и сносили к ним павших товарищей. Время брани кончилось, начиналось время тризн.
— Будем пить вино, ибо это кровь погибших и взятых на небо товарищей! — говорили воины, рассаживаясь вокруг костров.
Всю ночь пылали костры и ветер носил по полю пепел тех, кто еще прошлым утром был жив. А затем остатки греческого войска, вытянувшись длинной вереницей, уныло побрели на родину, неся печальную весть о поражении непобедимых и о нашествии тех, кто желает не просто пограбить чужие кладовые, но на равных пировать с самим Зевсом и диктовать ему свою волю. Остатки неприятельского войска уходили по одной дороге, мы же двинулись вперед, обгоняя их, по другой.
Покачиваясь в такт шагающему коню, я думал, что теперь, судя по всему, подходит к завершению первая фаза нашего похода, когда успех решался в войсковом бою. Противная сторона, похоже, готовилась ввести в дело своих героев, а значит, нам тоже надо выставлять своих. Таков закон жанра! Зачем рисковать тысячами жизней, когда можно ограничиться несколькими верными людьми. Мой недолгий опыт общения с богами подсказывал, что в борьбе с ними многочисленные войска абсолютно бесполезны. Кроме больших и совершенно неоправданных потерь, добиться чего-либо в борьбе богами будет трудно. Теперь я должен был вновь рассчитывать только на себя да на нескольких наиболее преданных мне людей. В том, кого следует взять с собой на Олимп, у меня особых сомнений не было. Конечно же Вышату, Вакулу и Всегдра! Кроме них, пожалуй, могли пригодиться и старуха Эго с Горынычем. Остальное войско я предполагал довести до Фермопил, где и оставить в качестве своего стратегического резерва. Фермопилы, это я твердо помнил из истории о трехстах спартанцах, важнейший и по существу единственный проход в Грецию — узкое прибрежное дефиле. Я направил вперед небольшой конный отряд под началом Вакулы занять проход, а если его уже успели занять до нас, то постараться выбить противника оттуда и удержать до подхода главных сил. Как оказалось, мои опасения были далеко не беспочвенными. Греческие полководцы были далеко не наивными юношами и значение Фермопил понимали не хуже меня. Их подвело то, что известие о гибели фаланги пришло несколько позднее, чем летучий отряд Вакулы оседлал проход. Когда греческие отряды подошли к Фермопилам, те были уже заняты. С ходу штурмовать труднодоступную позицию греки не решились, стали ждать подкреплений. В этом была их роковая ошибка. Подкрепления подошли почти одновременно к ним, и к Вакуле. Но если у противника подкреплением было несколько наскоро набранных отрядов из различных городов-полисов, то к Вакуле подошли главные силы армии. Исход битвы за Фермопилы сразу стал настолько очевиден, что греки, понимая свою обреченность, в одну из ночей попросту ушли в горы. Хотели ли они принудить нас тем самым к началу партизанской войны или всего-навсего разошлись по домам, я так и не узнал, потому что далее свое войско уже не повел, оставив его стоять лагерем в Фермопильском проходе.
Через несколько дней там уже находился хорошо укрепленный и неплохо обжитой лагерь. На центральной площади, разумеется, первым делом установили страшенного деревянного истукана Перуна. Всегдр хотел было установить и страшилище, посвященное моей персоне, но я его обругал, и он от своей нескромной затеи отказался.
В вечерние часы любимым занятием воинов было наблюдение за купанием Горыныча. Старый Змей, который к этому времени уже пришел в себя после ночной атаки Зевса, почему-то предпочитал заниматься морским омовением именно в вечерние часы. Делал он это с чувством. Ныряя и барахтаясь, дракон издавал всеми своими глотками столь кошмарные вопли щенячьей радости, что приводил наблюдавшую за его купанием публику в полнейший восторг.
А я вместе со своими друзьями готовился к походу на Олимп. Предстоящие трудности, масштаб происходящего и ответственность за последствия затеваемого нами мероприятия невольно заставляли думать о том, что не столь давний поход в землю нечисти будет вскоре восприниматься всеми нами как некая почти детская забава. Главная работа по подготовке нашего отряда легла на Вышату, ему деятельно помогал и Всегдр. Вакула занимался сбором сведений о путях-дорогах на Священную гору греков. Я же, собирая воедино сведения от вакуловских разведчиков и странников-волхвов, пытался сложить всю пеструю мозаику в единое целое.
В эти дни я все чаще и чаще думал о Геракле. Нет, вовсе не случайно пригрозил мне пленный грек скорой встречей с первым из греческих героев. Про себя я уже твердо знал, что наша встреча, от которой зависит очень и очень многое, скоро обязательно состоится, что исход ее еще никому не известен. Напрягая память, я старался вспомнить все, что мне было известно о Геракле из древнегреческой мифологии, ведь я так много читал о нем в детстве. Но я скоро понял, что ничего толком не знаю об этом полубоге-получеловеке. Вся серия рассказов о подвигах героя совершенно не давала возможности понять его как человека. Не знаю почему, но именно это казалось мне сейчас наиболее важным, гораздо более важным, чем отработка каких-то полузабытых приемов единоборства на тот случай, если придется вступить с Гераклом в поединок.
А время мчалось и мчалось вперед с неослабевающей скоростью, и вот пришел день и настал час, когда нашему крошечному отрядику предстояло вновь отправиться навстречу опасностям, неизвестности и самым рискованным приключениям.
Последнюю ночь перед выступлением мы провели за дружеским столом. Горынычу старуха Эго выставила сразу три здоровенные бадьи со своей убойной мухоморовкой. Все три головы дракона весьма быстро налакались и начали выяснять между собой отношения, кто когда кого из них обидел. Наверное, дело бы дошло даже до драки, если бы не вмешательство Всегдра, которого старый Змей любил и почитал как своего самого верного друга. После долгих увещеваний Горыныч, неуверенно пошатываясь на своих коротеньких лапах, отправился в лагерь, где каждая из голов, собрав подле себя собственных слушателей, принялась рассказывать о своих былых подвигах. А меж нами до самого утра гуляла по рукам не пустеющая братина с забористой медовой брагой. Обнявшись, мы пели долгие и распевные песни-былины о витязях и красавицах, о далеких северных лесах, где нас помнят, любят и ждут.
Утром, оглядев свою команду, я обратился к Вышате:
— Может, взять еще воинов? Не маловато ли нас?
— Нас мало, но мы в тельняшках! — гордо ответил мне воевода.
От этих слов у меня на глазах навернулись слезы. Ни дать ни взять морская пехота шестого тысячелетия до новой эры!
Восток понемногу начинал светлеть, а это значило, что нам пора в дорогу.