Почти что следом за Дорс к Селдону забежала Манелла.

– Прости, Гэри, что я спрашиваю, но скажи мне, что говорила тебе Дорс?

Селдон обреченно поднял глаза на невестку. Когда же от него отстанут?

– Ничего особенного. Про сон Ванды.

Манелла закусила губу.

– Я так и знала. Ванда сказала мне, что Дорс расспрашивала ее. Почему она не оставит ребенка в покое? Можно подумать, что увидеть плохой сон – это прямо-таки преступление!

– Понимаешь, – успокаивающе проговорил Селдон, – речь шла о том, что Ванда кое-что запомнила из того, что ей приснилось. Я не знаю, она сама говорила тебе об этом или нет, но, похоже, она во сне услыхала слова «смерть» и «финики».

– Гм-м-м… – нахмурилась Манелла, но довольно быстро улыбнулась и сказала: – Думаю, это ерунда. Ванда сходит с ума по финикам и ждет, что они обязательно будут на праздничном столе. Я ей обещала позаботиться об этом, так что она ждет не дождется.

– Значит, если она услышала, как кто-то говорит о чем-то, по звучанию напоминающем слово «финики», у нее в уме это слово превратилось бы в сами финики?

– Конечно. Почему бы и нет?

– Раз так, что же, в таком случае, она могла на самом деле услышать? Должна же она была что-то услышать, чтобы ей послышалось «финики»?

– Совершенно не обязательно. Но почему мы уделяем такое внимание сну ребенка? Прошу тебя, я больше ничего не хочу слышать об этом. Ну, просто сил нет!

– Согласен. Я постараюсь уговорить Дорс оставить эту тему – по крайней мере, с Вандой.

– Хорошо. И учти, мне все равно, что она – бабушка Ванды. Я, если на то пошло, ее мать, и самое главное – то, чего я хочу.

– Несомненно, – кивнул Селдон и посмотрел вслед Манелле.

Вот еще задача – бесконечная вражда двух женщин…