Биограф адмирала пишет, что «Дориа думал было в покое провести остальные дни свои, но новые повеления императора заставили его опять трудиться».

Карл V во главе армии отправился в Германию покорять мятежных курфюрста Саксонского и маркиза Бранденбургского. Тем временем принявший корону от умершего отца Генрих II со своей армией немедленно вторгся в Ломбардию. Исходя из вновь возникшей ситуации, Дориа вменялось в обязанность прийти с флотом в Испанию, там принять на борт своих галер войска, взять деньги и все это доставить императору. Несмотря на длительный и сильный шторм, адмирал блестяще справился и с этой задачей.

Вскоре по всей Италии пронеслось тревожное известие, что мстительный Драгут во главе полутора сотен галер подошел к Неаполю. Узнав об этом, Дориа сразу же покинул Геную с тремя десятками оказавшимися в тот момент у него под рукой судов. На палубах готовились к неизбежному бою его испытанные в походах и схватках «верные собаки». Предоставим здесь слово старинной хронике: «…Дориа увидел ночью идущий на него турецкий флот под парусами и на веслах. Ему советовали бежать на самой легкой из всех галер, но Дориа не хотел показать такой трусости. Он приказал офицерам построить корабли в ордер баталии, выступить и стараться сохранять тот же строй. Как христианские галеры были легче на ходу турецких, то он надеялся, что ежели неприятельский флот и будет его преследовать, то не нагонит разом всю эскадру, и потому Дориа вознамерился сражаться с галерами, которые будут его настигать, и надеялся их побрать, потому что на его судах были храбрые солдаты. Намерение было хорошо и много удалось, но турки залпом по генуэзским галерам навели такой ужас, что все корабли рассеялись и, несмотря на отчаянные сигналы адмирала, обратились в стремительное бегство. Драгут немедленно погнался за беглецами, взял из них пять галер в абордажных драках, а две потопил. По несчастию Дориа, как раз эти семь кораблей нагружены были деньгами, которые везли в Германию на жалованье солдатам. Там же находилось множество немецких солдат и офицеров. Дориа сильно переживал столь серьезную неудачу, не без оснований боясь возможного гнева своего сюзерена. Себя он прилюдно укорял за то, что возвратил свободу мерзкому и гнусному Драгуту, столь вероломно нарушившему некогда данную им клятву никогда не нападать на христиан… Современники при этом уверяли, что когда слова Дориа передали знаменитому корсару, то он со смехом отвечал:

— Я давал клятву в тюрьме и по принуждению, а теперь вовсе не обязан ее хранить. Зато я могу теперь поклясться в том, что если в мои руки попадется этот прахоподобный и дряхлый генуэзец, то я никогда не посажу его за галерное весло и не стану требовать с него выкупа, пообещай он мне хоть полмира! Я нанижу его мертвую голову на острую пику и выставлю на всеобщее обозрение, чтобы каждый правоверный мог подойти и плюнуть в пустые глаза тому, кто смог усомниться в моей чести и справедливости!»

…Остатки разбитой неистовым Драгутом итало-испанской эскадры спасла только ночь. За темное время суток Дориа сумел достаточно оторваться от турок и взять курс на Неаполь. Однако, несмотря на серьезное поражение, старый флотоводец присутствия духа не потерял и по пути все же исхитрился деблокировать от французов крепость Орбителло.

— Это был мой последний поход. Более в море я уже не пойду! — объявил адмирал, едва вступив на неапольский причал. — Теперь пусть воюют молодые! Свои галеры я отдаю внуку Жану Андре. Отныне ему множить славу семьи Дориа!

Однако Дориа был бы не Дориа, если бы он напрочь отказался от политических интриг. В ту пору итальянская Сиена решила передаться в руки Генриха И. Карл V немедленно решил покарать отступников. Неаполитанский вице-король Петр Толедо должен был осадить и взять штурмом непокорный город. Перед выступлением в поход вице-король решил посоветоваться с адмиралом, который жил тогда в городке Пуццоло. Дориа был настроен против похода:

— Я совсем недавно лишился в бою с пиратами нескольких галер и ничем не смогу вам помочь! А без флота вы Сиену не возьмете. К тому же французский король непременно пришлет на помощь городу большое войско. Императору необходимо будет высылать вам значительные подкрепления, и драка за город будет долгой и дорогой. Поверьте, что Сиена этого не стоит.

— Что же мне в таком случае делать? — обиделся Петр Толедо.

— Думаю, лучше подождать! Все образуется само собой! В моих пожилых летах неразумно подвергать себя опасностям без всякой надежды на успех и славу!

Однако вице-король в поход все же выступил. Предприятие, как и предостерегал адмирал, вышло неудачным. Сам вице-король умер в дороге, а войско разбежалось.

Влияние адмирала и его связи, как явные, так и тайные, были еще столь велики, что к слову маститого флотоводца все прислушивались по-прежнему. Неплохо работали и многочисленные шпионы адмирала, своевременно информируя его обо всем происходящем как у друзей, так и у врагов. Так, когда восьмидесятипятилетнему адмиралу становится известно, что объединенный франко-турецкий флот снова готов обрушиться на берега Италии, а первый, самый страшный удар будет, скорее всего, нанесен по Корсике, Дориа спешит предупредить губернатора острова о грозящей опасности. И точно, прошло лишь несколько недель, и неистовый Драгут появился со своими галерами у корсиканских берегов. Несмотря на мужество защитников, их сопротивление было сломлено. Высадив на остров большие силы, турки и французы приступили к его планомерному захвату. Скоро лишь две крепости — Кальви и Бонифацио — хранили верность Генуи. Генуэзский сенат немедленно обратился к престарелому флотоводцу с просьбой изгнать французов и турок с Корсики. Старец долго отнекивался, тряся длинной седой бородой:

— Мои лета и болезни не позволяют брать на себя столь большой груз забот. Время мое уже ушло, и теперь я годен лишь на то, чтобы рассказывать вам о подвигах прошлых лет, да греть на солнце свои старые кости!

— Но вы, сеньор, по-прежнему наш морской вождь, и одно ваше имя вселяет страх в сердца врагов! Мы верим вам всецело! — не отступали сенаторы.

— Ну что ж, — после долгих раздумий все же согласился Дориа. — Я не смею предать свой город в столь тяжкий для него час. Я выведу в море галеры, но только не ждите от меня никаких подвигов!

Зная, что Кальве нуждается в скорейшей помощи, Дориа поспешил отправить туда свой авангард в 27 галер и три тысячи отборных ландскнехтов во главе с Августином Спинолой. Храбрый Спинола сумел пробиться к крепости, высадил войска и заставил французов убраться подальше от крепостных стен. Затем он опять вернулся в Геную. Сам адмирал тем временем вооружался и собирал воедино основной флот, загружал на транспорты тяжелые осадные орудия. Затем взял курс на Корсику.

Первоначально Дориа хотел атаковать крепости, лежащие на полуденной стороне острова, как самые слабые, а потом уж взяться за более сильно укрепленные. Но это ему не удалось. На траверзе мыса Корса флот попал в сильный шторм, и Дориа вынужден был завернуть в ближайший залив Фиоренца. В устье залива была крепость, над крепостью французский флаг.

— Будем нападать! — объявил Дориа. — Не стоять же без дела, пережидая бурю!

На бледном лице проступили плохо запудренные пятна старческой экземы.

Высадив войска и окружив крепость осадными укреплениями, Дориа прекратил туда всякий подвоз. Не выдержав голода, гарнизон вскоре спустил флаг. Вступив в крепость, Дориа обнаружил среди сдавшихся своих старых недругов — былых заговорщиков генуэзских путчей Фиеске и Чибо.

Все они были немедленно и безжалостно казнены. Получивши же известие, что у берегов Италии вновь ожидается большой турецкий флот, адмирал тут же оставил Корсику и поспешил на перехват добычи.

Тем временем Драгут с шестью десятками галер уже, в свою очередь, дочиста ограбил богатый порт Бастию и решился после праведных трудов от души отдохнуть в столице Эпира Привезе. У Дориа были к этому времени те же шесть десятков галер, что и у его противника, но почти не осталось продовольствия, а потому, прежде чем сражаться с турками, он поспешил пополнить свои запасы. Но в опустошенной Италии сделать это было практически невозможно. Хлеб Дориа в конце концов кое-как доставили галерами из Испании. Приемный внук Дориа Жан Андре тем временем приступил к осаде Сиены, жители которой держали сторону французов. К этому времени хитрый Драгут, разумеется, ускользнул из рук генуэзца.

А годы уже все больше и больше брали свое. Отрекся от престола престарелый и впавший в маразм былой покровитель адмирала Карл V. Испанию он оставил своему сыну Филиппу, а Римскую империю младшему брату Фердинанду. В последние месяцы своей жизни Карл без устали бичевал свое и без того хилое тело хлыстами из бычьих шкур, не без удовольствия демонстрируя кровавые рубцы придворным:

— Вот так надо любить Господа!

Перед смертью, забравшись в столь любимый им гроб, Карл велел исполнять погребальную службу, во время которой сам подпевал монахам. Затем был ужин. Спустя двадцать дней императора величайшей из империй человечества, «над которой никогда не заходило солнце», не стало.

Почти одновременно со смертью венценосного покровителя тяжелые болезни свалили в постель и Дориа. Старик целыми днями ныне дремал на солнце да пил по совету врачей отвратительные микстуры.

Однако и теперь Дориа был в курсе всего происходящего в европейской политике. Когда в Италии произошел неурожай хлеба и стране грозил голод, старый адмирал по собственному почину немедленно отправил свои двенадцать галер в различные порты Европы за мукой, и изобилие хлеба было восстановлено. Узнав, что имперские войска разбили шедшую на помощь мятежной Сиене французскую армию, Дориа немедленно высылает к городу с отрядом судов своего внука Жана Андре. Тот в течение зимы держал Сиену в морской блокаде, а заодно осадил и взял приступом небольшой близлежащий городок Теламос. Когда же немного улучшилась для испанцев обстановка на Корсике, адмирал немедленно направляет своего внука с галерами туда.

Прошел еще год, и неутомимый Драгут вновь явился пред итальянскими берегами в надежде чем-нибудь поживиться. Андре Дориа обратился к новому испанскому монарху с просьбой:

— Пошлите в море моего внучатого племянника Жана Андре. Он молод, но уже опытен. Как следует драться с пиратами, он уже обучен! Я мечтал бы, чтобы вы, ваше величество, были бы ему в жизни добрым покровителем и наставником, таким, каким был всю жизнь для меня ваш отец!

Король испанский особо не возражал:

— Мой отец всегда соглашался с предложениями старика Дориа. Зачем же я стану изменять этому правилу. Пусть так и будет!

Младший Дориа с поставленной задачей справился блестяще, и Драгут вынужден был бежать, так и не дойдя до Италии. Однако Драгут не был бы Драгутом, если бы все же не взял реванша. На следующий год он подстерег и наголову разгромил эскадру Жана Андре, причем последний сам едва спасся от плена. Это печальное известие окончательно подорвало силы маститого старца, который отныне навсегда потерял интерес к морским войнам. Биограф адмирала пишет: «Андре Дориа, получив скоро известие о таком несчастий христианского флота, сильно тревожился об участи своего внука, но скоро был успокоен, получив письмо от Жана Андре, описавшего ему подробности происшествия и как избежал он турок. Почтенный старец пошел тотчас в церковь возблагодарить Бога за спасение его внука». О чем думал тогда Дориа, может быть, о том, что, несмотря на долгие годы борьбы, на блестящие победы, ему так и не удалось загнать в угол своих самых заклятых врагов — мусульман? Безусловно, и то, что особо угнетали старика и новые успехи личного недруга Драгута, который по-прежнему пенил Средиземное море, тогда как сам Дориа уже не был в силах это делать.

Когда маститому флотоводцу исполнилось девяносто и в честь этой знаменательной годовщины у него собралось множество гостей, Дориа вышел к ним, опираясь на трость, и сказал:

— Старость — это остров, окруженный со всех сторон смертью. Но я ничего и тем более никого уже не боюсь, и в этом мое главное преимущество перед всеми вами! Я давно зажился на этом свете, а потому с нетерпением жду смерти, чтобы там, на облаках, вновь встретить друзей и врагов своей молодости!

— Но для чего же желать встречи в райских кущах со своими врагами? — спросили его.

— Они тоже часть моей прошедшей жизни и дороги мне в воспоминаниях не меньше, чем друзья, но пока вам, молодым, этого не понять! — покачал в ответ седой головой старец.

Будучи в преклонном возрасте, Дориа внезапно весьма деятельно занялся укреплением основ городской власти, составлением конституции и законов Генуэзской аристократической республики. Дориева конституция просуществовала почти два с половиной века и была отменена лишь взявшим Геную Бонапартом. Интересная деталь: когда французские войска в 1797 году заняли Геную, то разбушевавшийся народ сжег Золотую книгу дворянства, а затем сбросил и разбил памятник Андре Дориа, бывший для них символом угнетения аристократии. Узнав о факте вандализма, Бонапарт был глубоко возмущен случившимся и тут же обязал городские власти восстановить памятник великому мужу Италии.

Может показаться невероятным, но с именем Андре Дориа связана и история об исчезновении… легендарной чаши Грааля. В нескольких словах история самой чаши и отношения к ней генуэзского адмирала такова. Согласно легендам, некогда против Господа восстал обуянный гордыней ангел Люцифер. Будучи разбит, он был низвергнут в преисподнюю и, падая, потерял на земле самый большой изумруд своей короны. Впоследствии из огромного кристалла была сделана чаша. На протяжении времени ей владело множество людей, в том числе знаменитая царица Савская и не менее знаменитый царь Соломон. Считается, что именно из этой чаши пригубливал во время Тайной вечери вино Христос, в эту же чашу была после распятия собрана и Его кровь. Позднее чаша якобы оказалась в Англии, где в честь нее был даже основан рыцарский орден Святого Грааля. Затем каким-то образом чаша оказалась в купеческой Генуе, где почиталась как главное сокровище. В какой-то момент республике понадобились большие деньги, и практичные генуэзцы решили занять их под залог чаши. Но когда эксперты глянули на вынесенную им чашу Грааля, они подняли скандал, заявив, что чаша изготовлена не из изумруда, а чуть ли не из самого дешевого цветного стекла. Генуэзцы были обвинены в обмане. Под угрозой мести, в конце концов, все же удалось эту чашу заложить богатому купцу из Меца за сто тысяч крон. Едва Андре Дориа вошел во власть, он начал предпринимать шаги для возвращения изумрудно-стеклянной святыни в лоно республики. Когда же по его настоянию были наконец-то изысканы средства для выкупа чаши, то адмирал был неприятно удивлен. Сразу несколько человек предъявили ему для выкупа совершенно одинаковые чаши. Как оказалось, кредитор генуэзцев, не желая рисковать своим сокровищем, изготовил сразу несколько копий легендарной чаши Грааля и с успехом заложил их за огромные деньги разным ростовщикам. Исследователи чаши Грааля считают, что именно с этого мгновения следы легендарной чаши теряются окончательно. Существует, впрочем, и еще один рассказ, связывающий чашу Грааля с Андре Дориа. Согласно ей, знаменитому адмиралу длительное время сопутствовал успех на море только потому, что перед каждым выходом в море он приходил к чаше и подолгу молился рядом с ней Богу за дарование победы. Но это, разумеется, лишь легенды.

В реальности же всю свою жизнь, борясь за величие Генуи в мировой торговле и в ее господстве на морях, Андре Дориа много сделал для того, чтобы именно его родина стала всемирным поставщиком… материи для моряков. Используя свое влияние и связи, старый адмирал всюду рассылал груды рулонов белой, гладкой, прочной и плотной тонко выделанной парусины, впоследствии ставшей всемирно известной как суржа или саржа. В Генуе из суржи шили одежду и паруса, шляпы и шейные платки. Именно в это время все сшитые из этого материала паруса получили имя генуэзских, или «генуй». Все же изделия, сделанные из особо прочного генуэзского материала, стали называть еще проще — genoese (дженуиз), то есть генуэзские. Именно от этого слова и произошло впоследствии словечко jean, обозначающее особо прочную одежду. Впоследствии jean обрело название особых брюк, то есть самых настоящих и так привычных нам джинсов. А потому и ныне, говоря о столь знакомых всем нам джинсах, будем вспоминать и о том, кто стоял у самого их истока… Впрочем, вряд ли сам Андре Дориа думал когда-либо о посмертной славе внедряемой им повсеместно джинсовой генуэзской материи. Для адмирала — это был всего лишь малозначительный эпизод долгой насыщенной жизни.

Документально известно, что особую слабость престарелый адмирал испытывал к огромным статуям, сделанным из чистого серебра. По его приказу дворцы Генуи были украшены множеством серебряных исполинов, изображавших святых и великомучеников, невзирая на затраты и приглашая лучших мастеров. Несколько веков эти шедевры итальянского Возрождения будут восхищать весь мир, пока, разбитые ружейными прикладами, навсегда не исчезнут в ранцах наполеоновских солдат.

Говорят, что, когда Дориа почувствовал себя плохо и понял, что настал его последний час, он сказал свои последние слова, обращенные не только к своим соотечественникам, но и к потомкам:

— В моей долгой жизни было немало ошибок, я служил под знаменами многих королевств и королей, но, клянусь честью, никогда я не шел против своего народа! Вся моя жизнь, все мои помыслы и думы, все мое сердце жили только для единственно милой мне Генуи! Ради нее я сражался и терпел неудачи, шел вперед и побеждал! Ради нее я жил на этой земле!

До сих пор нет единого мнения историков относительно оценки личности Андре Дориа. При этом все они однозначно высоко оценивают его как флотоводческий, так и политический талант, считая Дориа одним из самых выдающихся флотоводцев и политических деятелей мировой истории. Спор идет лишь вокруг того, кем был по своей сути знаменитый итальянский адмирал? Одни утверждают, что все мечты и помыслы Дориа были направлены исключительно во имя процветания его родины — Генуи и что ради этого он был готов идти на любые союзы, коалиции и договоры, невзирая на обман и предательство. Интересы Генуи и Италии определяли весь вектор жизни этого незаурядного человека. Однако иные историки утверждают обратное, говоря, что Андре Дориа был, безусловно, талантливым, но абсолютно беспринципным кондотьером, который ради своих личных сиюминутных политических и финансовых интересов, не моргнув, мог пожертвовать и родиной и честью. Удивительно иное. При этом каждая из сторон находит в непростой и долгой биографии флотоводца немало убийственных фактов в свою пользу. Так кем же был Андре Дориа: искренним ли патриотом Генуи, пытающимся спасти ее в неимоверно трудных условиях итальянских войн, или бездушным наемником, готовым продать республику и соотечественников за хорошую сумму денег? Однозначного ответа на этот главный вопрос нет и до сегодняшнего дня. Свою тайну Андре Дориа унес с собой. Но как знать, может быть, мы еще просто не смогли по достоинству оценить и осмыслить все, что было свершено этим необычным и удивительным человеком. И может быть, придет время и настанет час, когда все тайны Андре Дориа станут нам предельно ясны и понятны, когда он явится нам в совершенно ином обличии, и все мы еще не раз вспомним о нем как о человеке, чей флотоводческий талант по праву венчает эпоху Возрождения.

Вот как описывает последние дни маститого флотоводца его биограф: «Этот великий человек приближался к концу дней своих. Лета и труды истощили его силы. Желудок его едва уже действовал. Зрение ослабло. Слух окреп. Он чувствовал свой конец. Призвал священника, исповедался и принял последнее причастие. Вскоре после этого он умер. Тогда ему было девяносто три года без пяти дней. Его погребли в следующую ночь и по завещанию без всякой пышности… Скорбь изображалась на всех лицах. Глаза омочены были слезами. Отовсюду слышны были вздохи. Дориа вообще был любим всеми, и все сожалели о нем. Судьба произвела его на свет в высшем сословии. Его гражданские добродетели и воинские доблести вознесли его до высочайших почестей и славы. Он начальствовал флотами многих государей, сделал множество походов на море. Не ласкательством или низостью старался он приобрести доверенность государей, которым служил. Его подвиги представительствовали за него».

Что можно прибавить к сказанному? Да и стоит ли? Андре Дориа навсегда остался народным героем не только Генуи, но и всей Италии. Память о нем и ныне почитается на родине как о самом великом флотоводце за всю итальянскую историю. Возможно, это преувеличение, но итальянцы считают именно так. Каждая нация, в конце концов, сама выбирает себе национальных героев, которых она считает нужными. Однозначно одно: имя старого адмирала занесено в скрижали мировой истории и никому не дано вычеркнуть его оттуда. Запомним же и мы этого незаурядного человека — Андре Дориа!