В середине августа 1539 года Андре Дориа привел свой объединенный испано-папско-генуэзско-венецианский флот к Лартскому заливу, являющемуся частью куда более большого залива Превеза в Ионическом море, где, по известиям лазутчиков, стоял со своими галерами непобедимый Барбаросса. К этому времени пиратский флот уже завершал очередной разбойничий рейд. За кормами алжирских галер дымились руинами острова Сирос и Патмос, Эгина и Наксос, Парос и Крит. Венецианская торговля была на грани умирания. Наконец-то два непримиримых противника должны были встретиться друг с другом в генеральном сражении. Казалось, что теперь-то оба будут действовать особенно отважно и смело. В Мадриде и Стамбуле, в Генуе и Алжире, в Венеции и Риме беспрестанно молились и затаив дыхание ждали известия о грандиозной битве двух титанов, которая должна была бы решить спор за обладанием средиземноморскими водами. Но все вышло несколько иначе. Увидев огромное количество турецких судов, которое он не ожидал встретить, Дориа сразу же несколько растерялся, а потому от активных действий поостерегся. Барбаросса же был как раз, наоборот, настроен весьма решительно и не желал избегать схватки.

Французский биограф Барбароссы, живший более полутора столетий назад, так описал ход битвы при Ларте, состоявшейся 27 сентября 1538 года: «…Он приказал сниматься с якоря и вышел из залива. Христианские галеры, наблюдавшие за его движением, спешили уведомить о том Дориа. Этот адмирал поспешно поворотил к неприятелю, выстроив свой флот в боевой порядок. Барбаросса сделал тоже, но, видя, что его, флот из ста пятидесяти кораблей вполовину был меньше христианского, решился заменить число храбростью и благоразумием. Он, так сказать, прислонился к берегу, на котором устроил батареи, готовые действовать в случае неудачи, так что, поражая неприятелей, могли бы прикрыть и его отступление. Он стал в центре флота со своею галерою, на которой флаг был огненного цвета, чтоб оный был виден всем и все видели его сигналы. Табаму он вверил правое крыло. Салек начальствовал левым. Эти оба крыла примыкали к главным силам в первой линии, которых Барбаросса поставил около 20 галер, под начальством Драгута. Турецкий флот походил на орла, распростершего свои крылья, и Дориа, глядя на такой прекрасный строй, сказал, что ошибался думать иметь дело с корсарами, что он видит теперь, что это искусный и отважный адмирал. Затем Салек отправил несколько галер отбить передовой христианский галиот, но тот, паля из всех пушек, отбился. Дориа же велел взять галиот на буксир и, изготовившись, всем капитанам к сражению наблюдать его флаги. Вперед Дориа послал грузовые корабли христиан, полные солдат и со многими пушками. Но Барбаросса проник в его намерение, приказал своим крыльям подвинуться вперед и напасть на неприятельские фланги, состоящие только из галер. Он знал, что тяжелым галиотам потребно много времени подойти к ним за помощью. Жестокая атака турок заставила попятиться христианские галеры. Две из них были потоплены со всем экипажем, а другие две, нагруженные снарядами, сожжены. Салек взял две трехбаночные галеры. Вдруг поднялась ужасная буря. Ночь приближалась, и христиане под всеми парусами отступили в беспорядке к Корфу. Дориа в этот день помрачил отчасти свою славу. Все офицеры дивились, видя бегущим без боя такого славного предводителя. Барбаросса несколько времени преследовал христиан, но они, погасив огни, ушли от него».

Говорят, что Барбаросса, довольный столь быстрой и легкой победой, смеясь, сказал своим реисам:

— Дориа погасил огонь, чтобы спрятаться от своего позора!

А вот как отражена Лартская морская битва в одной из хроник шестнадцатого столетия, чей автор явно симпатизирует уже не Барбароссе, а Андре Дориа: «…Понимая, что Барберусса не потерпит, чтобы в его глазах наносили великий вред Солиману, Дориа решил вступить в залив и сразиться. Мнение его было всеми принято, и он приказал сниматься с якоря, но ветер вдруг переменился и остановил его движение. Тогда Франциск Дориа, его родственник, оставленный для наблюдений, выстрелом из пушки дал знать о выходе Барберуссы из залива. Андре отвечал ему тем же, чтоб известить его, что слышал его выстрел, пошел к нему со всем флотом и, приблизившись, сказал ему: „Мне кажется, случай благоприятен, не надо бы его упускать, ступайте на неприятеля под всеми парусами, а я пойду за тобой с моими трехбаночными галерами“. Тотчас послал он сказать всем начальникам папских и венецианских галер, чтоб изготовились к бою и взяли б неприятельский флот во фланг, а с императорскими галерами он нападет спереди.

Распорядившись таким образом, Дориа приказал начать сражение, но, найдя флот Барберуссы в выгодном положении и в таком прекрасном боевом порядке, что сам смешался и даже, остававшись на некоторое время в бездействии, привел в нетерпение офицеров своего флота. Дориа намерен был противопоставить самые большие свои корабли первому турецкому огню, чтоб после напасть на неприятеля всем флотом. Барберусса проник в его намерения, воспользовался тем временем, как подходили большие корабли, которые по своей тяжести были в ходу медленнее. Атаковав передовые галеры, Дориа заставил их отступить. Две из них со всем экипажем потопил, две со снарядами сжег и множество повредил. Тут поднялась ужасная буря, и христиане в беспорядке отступили в Корфу. Барберусса преследовал их, но они погасили у себя огонь. Наступила ночь, и он поворотил к Паксосу, отстоявшему в 12 милях от Корфу. Христиане, придя в себя от первого испуга, положили, в свою очередь, напасть на него, но они так долго собирались, Барберусса, видя приближение осени и страшась бурь, столь частых в это время в этих морях, возвратился в Лартский залив. Дориа, полагая, что честь его требует, чтоб предпринять что-либо против турок, пошел в залив Катаро, осадил и взял Шатонэв, оставил там гарнизон и перешел в Сицилию. Все удивлялись поведению Дориа в этом сражении. Мужество его было известно, и нельзя было его обвинить в трусости. Многие писатели, однако, уверяют, что он не осмелился напасть в другой раз на Барберуссу, другие же говорят, что между ними было согласие. Слава великих людей всегда подвержена клевете…»

Лартская загадка волнует историков и ныне, но до сих пор никто еще не дал на нее однозначного ответа: почему, так и не приняв генерального боя, отступил Дориа? В версиях и догадках недостатка нет. Вполне возможно, что, видя не слишком большие силы Барбароссы, Дориа предположил, что где-то рядом его стерегут другие не менее мощные флотилии турок. Возможно, что адмирал не был уверен в единстве своего разнородного, не сплаванного и наспех собранного флота. Возможно, что его и на самом деле поразила четкость маневров и продуманность построений флота турецкого. О причинах этой неудачи Дориа историки спорят и по сей день, не находя точного и однозначного ответа. А потому нам остается только догадываться об истинных причинах столь непонятной нерешительности многоопытного Андре Дориа в сражении при Ларте. И все же Барбаросса не достиг желаемого! Несмотря на явный проигрыш столкновения, Дориа сумел сохранить и вывести из-под удара почти все свои силы. Этот акт соперничества был вчистую выигран алжирским флотоводцем, но последнего слова в споре двух знаменитых соперников все же еще не было сказано.

Не удовлетворившись первым большим успехом в столкновении с противником, Барбаросса подошел со своим флотом к острову Пакос, что в двенадцати милях от Корфу, и стал там частью сил на якорь, другую же спрятал за островом, явно провоцируя Дориа на новый бой. Но расчетливый генуэзец на эту приманку не поддался, а остался приводить в порядок свой потрепанный флот под защитой венецианских бастионов Корфу. Прождав безрезультатно своего противника до самых октябрьских штормов, Барбаросса был вынужден вернуться в отвоеванный им Лартский залив. Во время перехода флот алжирца попал в бурю и потерял на камнях несколько галер, чем Хайраддин был весьма удручен. Узнав об этом, Дориа тоже покинул Корфу и развел свой флот на зимовку по итальянским портам.

Английский историк Генри Кеймен: «Постоянная уязвимость христианских государств еще раз подтвердилась поражением, которое их военно-морские силы потерпели у острова Превеза, рядом с Корфу, в Восточном Средиземноморье. Более 130 кораблей христиан под командованием вице-короля Сицилии Гонзага, а также испанский военный контингент и корабли Дориа, Венеции и папства, вступили в бой с примерно таким же количеством судов Барбароссы. Войска христиан ничего не добились, разве что стало совершенно ясно, что турки — по-прежнему главная морская сила в Восточном Средиземноморье. При следующем поколении оборону на море следовало держать уже на западе, где не ослабевал поток нападений на христианские территории. На императора между тем давили прежде всего испанцы — его вынуждали напасть на Алжир».

Весной следующего года Барбаросса вновь принялся за завоевание Адриатики, пытаясь прежде всего завоевать сильную приморскую крепость Шато-Нев. Андре Дориа нигде в ближайших водах не объявлялся, и пираты действовали спокойно. Первым делом, как всегда, Барбаросса свез на берег осадные пушки. Пока турки рыли окопы и устанавливали батареи, их на выбор расстреливали со стен из мушкетов. Потери были большие, но Барбароссу это ничуть не смущало.

— Людей у меня всегда будет, что песка! — говорил он своему верному другу и соратнику по разбойничьей юности Агису Гариадину. — Тем более, мне был знак свыше, что над местным дон-джоном будет скоро реять наш зеленый флаг!

— И я водружу его… — начал было отвечать заносчивый Гариадин, когда внезапно выпущенное из крепости ядро со свистом снесло ему напрочь голову.

— Они ранили меня в сердце, убив лучшего друга! — потрясал в ярости забрызганный кровью Хайраддин. — За это я вырву их сердца!

Спустя несколько дней все подготовительные осадные работы были закончены и на крепость обрушились тучи ядер.

Огромные стофунтовые чудовища изрыгали из себя целые куски скал, разбивавшиеся при падении в мириады разящих все вокруг осколков. Со стороны моря с галер крепость громил ренегат Силен. Комендант Шато-Нев дон Сарменто, потрясая огромным мечом, ободрял своих солдат.

— Мужайтесь, ведь мы испанцы! Скоро нас выручит Дориа!

Защитники держались стойко. Но адмирала все не было и не было. Пробитые за день проломы в стенах они латали в течение каждой наступавшей ночи, а следующим днем все повторялось сызнова. Наконец, настал час, когда Барбаросса штурмом овладел главной башней крепости. Затем началось побоище. Турки оттеснили отчаянно отбивавшихся испанцев к центральной площади. Там пал, пронзенный сразу тремя дротиками, храбрый дон Сарменто. На площади турки и арабы добивали последних. Когда все стихло, Барбароссса велел отыскать ему труп коменданта крепости.

— Я пошлю голову этого неистового испанца в дар падишаху вселенной! — заявил он.

Но тело дона Сарменто так и не нашли.

Затем турецкий флот обрушился на замок Раццано, который защищался куда менее мужественно. От Раццано форштевни алжирских галер хищно развернулись на залив Рицаник, на берегу которого возвышалась цитадель Катаро. Теперь на очереди пиратов были благодатные берега славянской Долмации.

— Сдавайтесь и будете пощажены! — передал гарнизону затворившегося Катаро Барбаросса.

— Одолей нас, если сумеешь! — передал ему рыцарь Жан Матье Бембо.

— Я сам распорю ятаганом живот этого наглеца и выброшу всю требуху бродячим псам! — озлился Хайраддин и приступил к осаде цитадели.

Однако в это время к нему подоспела галера с известием о перемирии султана с Венецией. Согласно договоренности, Барбароссе надлежало оставить Катаро в покое, но за это республика Святого Марка отдавала туркам города Наполи и Старую Рагузу.