Итак, в ночь на 1 октября четыре подводные лодки Северного флота покинули губу Сайда. То и дело налетали снежные заряды. На ходовых рубках матросы спешно набивали трафаретами новые бортовые номера. За островом Кильдин погрузились. Командиры вскрыли пакеты с боевыми распоряжениями. В них предписывалось:

1. Переход подводных лодок совершить скрытно, следуя днем под РДП и в подводном положении, ночью в надводном и подводном положении, соблюдая требования НПС-58 по соблюдению скрытности.

2. Оружие на переходе морем иметь в готовности к боевому использованию. Обычное оружие использовать по указанию ГК ВМФ или при вооруженном нападении на ПЛ, торпеды с атомной боеголовкой только по специальному указанию министра обороны СССР или ГК ВМФ.

3. Связь с берегом поддерживать согласно распоряжению по связи на переход.

Далее указывались маршруты переходов и контрольные точки нахождения на маршруте.

Ознакомившись с содержимым секретных пакетов, командиры подлодок были весьма озадачены. Еще бы. В угоду руководству государства Главный штаб ВМФ определил среднюю скорость лодок на переходе через океан в девять узлов, что было дизельным субмаринам выполнить достаточно затруднительно. По существу, у командиров лодок не оставалось никакого запаса по времени, а ведь впереди предстояли неизбежные встречи с противолодочными силами вероятного противника, уклонения от самолетов, да мало ли что еще могло случиться в море. И вот теперь подводникам необходимо было мчаться вперед полным ходом, заботясь лишь о том, чтобы не «вывалиться» из графика. А ведь, казалось, какая малость: сделай график перехода менее напряженным, и свобода маневра дала бы куда больше шансов на сохранение скрытности. Увы, в высоких штабах это почему-то никого особенно не заботило. Но и это еще не все. Всем четырем подводным лодкам был назначен так называемый «собирательный» сеанс связи, в ходе которого дублировались все радиограммы в их адрес за истекшие сутки, время же проведения этого никчемного сеанса определили на ноль-ноль по московскому времени. В Москве, разумеется, в это время суток уже темно, зато в Западной Атлантике еще только самая середина дня, вовсю светит солнце. В таких условиях всплывать на поверхность просто безумие!

За Кильдином в управление подводными лодками вступил главнокомандующий ВМФ СССР адмирал флота С. Горшков с Центрального командного пункта ВМФ. Большую часть времени лодки шли под РДП и электромоторами, меняя в зависимости от обстановки глубину погружения. На сеансы связи подвсплывали. А лаг монотонно отсчитывал все новые и новые мили, оставляемые за кормой.

Что же ждало впереди подводников? Через какие испытания им было суждено пройти? Об этом из них не знал никто. Зато об этом были прекрасно осведомлены операторы Главного штаба ВМФ. Ведь четырем лодкам предстояло вступить в неравную борьбу, по существу, со всем американским флотом. Позднее военно-морские специалисты, проанализировав обстановку, единогласно скажут, что решение руководства страны направить столь ничтожные морские силы было, безусловно, вызвано лишь желанием продемонстрировать свою решительность. Разумеется, подводные лодки 641-го проекта были вполне современны и представляли в океане достаточно грозную силу, однако на успех их действий в зоне абсолютного превосходства ВМС США серьезно рассчитывать не приходилось. Ведь кроме огромного количества традиционных противолодочных сил советским подводникам предстояло столкнуться с дотоле им неведомой стационарной системой гидроакустического наблюдения СОСУС.

Первые десятки миль прошли, что называется, на пределе нервов. Коридор прохода был мал, везде по сторонам полигоны, занятые другими подводными лодками, множество рыболовецких судов. К тому же каждые полчаса над прибрежными водами пролетал норвежский самолет-разведчик, высматривая, кто, куда и зачем идет. Сказывалась на экипажах и усталость предпоходовой суматохи и нервотрепки. Уставшие и измотанные погрузками подводники с трудом несли вахту. Все старались в свободное время отоспаться за долгие сутки береговой беготни. Притиралась, входя в походный режим, техника. Но скоро все стало на свои места и начались обычные морские будни.

Баренцево море встретило подводников штормом, достигавшем временами 7–8 баллов. Но большая волна имела для советских лодок и положительную сторону, уменьшая вероятность их обнаружения.

Действуя по единому плану, все четыре подводные лодки шли тем не менее самостоятельно. Связи между ними не было никакой. И снова вопросы. Для чего, спрашивается, было посылать не имеющие связи лодки единой группой на расстоянии 20–30 миль друг от друга, что сразу же в несколько раз уменьшало их скрытность? Ведь можно было поступить куда более разумно, пристроив каждую из четырех субмарин в кильватер идущему к Кубе сухогрузу, что всегда позволило бы лодкам спрятаться от противолодочных сил под днищем судов. Практика не новая и прекрасно себя оправдавшая.

Первые неприятности для подводников начались в Норвежском море. На Б-130 от беспрерывных ударов волн сорвало почти все леерные стойки, и они теперь бились о борт, создавая помехи собственной гидроакустической станции. На Б-36 волнами сорвало крышку в кормовом отсеке. Сразу же стало опасно погружаться на глубину более семидесяти метров. Надеялись, как только улучшится погода, устранить полученное повреждение, но ничего из этого не вышло. Погода не улучшалась, а когда наконец сжалилась, всплывать было уже нельзя из-за беспрерывно круживших в небе натовских самолетов. На Б-59 полетела наружная захлопка дизеля. С дизелями маялись все без исключения. Чрезмерная нагрузка на них из-за завышенного графика движения привела к тому, что два дизеля целыми сутками работали на полный ход. На третьем же в это время шел непрерывный ремонт арматуры, которая то и дело ломалась от большой вибрации на волне. Люди держались, металл не выдерживал…

Вспоминает бывший командир электромеханической боевой части Б-130 капитан 1-го ранга в запасе Виктор Ильич Паршин: «Особенно сильный шторм настиг нас в Норвежском море. При работающих на полную мощность трех дизелях мы практически оставались на месте. Из-за сильной бортовой и килевой качки то и дело оголялись работающие гребные винты, что вызывало резкие броски оборотов дизелей, а также сильную вибрацию валопроводов и всего корпуса подводной лодки. Лодку постоянно заливало водой через верхний рубочный люк и шахту подачи воздуха к главным двигателям. От сильной вибрации то и дело лопались трубопроводы, выходили из строя вспомогательные механизмы, внося определенную напряженность и нервозность в действия экипажа… Подключение аккумуляторных батарей в буферном режиме для уменьшения оборотов дизелей означало практическую подзарядку батарей, что в свою очередь приводило к увеличению температуры и газовыделению. Для снижения этих явлений постоянно работали компрессоры для перемешивания электролита, вентиляторы. Таким образом, сложные походные условия привели к необходимости постоянной работы практически всех механизмов лодки в экстремальных условиях, что, разумеется, быстро изнашивало технику и изнуряло людей».

С выходом в Северную Атлантику все чаще стали появляться самолеты НАТО. Низко барражируя над волнами, они целенаправленно искали подводные лодки. Однако пока все их усилия были безуспешны. Устойчивая работа лодочных поисковых станций «Накат» позволяла на большом удалении обнаруживать очередного воздушного корсара, и командиры лодок легко уклонялись от нежелательных встреч. Никем и ничем не прикрытым подводным лодкам предстояло последовательно прорывать один за другим четыре мощных противолодочных рубежа. Уже на первом из них, Фареро-Исландском, на всех лодках стали отчетливо прослушиваться гидролокаторы противолодочных кораблей. Увеличилось и количество самолетов. Было очевидно, что натовцам уже что-то известно о двигающихся лодках. В это время вступило в силу устное распоряжение комбрига Агафонова о том, что при форсировании противолодочных рубежей необходимо иметь запас времени и держать постоянно двенадцать узлов. Благодаря этому подводные лодки успевали переваливать «хребты» ПЛО, а американцы постоянно не успевали разворачивать свои силы. Это может показаться невероятным, но, имея почти все данные о идущих на прорыв лодках Агафонова, вероятный противник был бессилен что-либо против них предпринять. Вот когда сказались уровень подготовки наших экипажей и высочайшее мастерство командиров.

Правомерен вопрос: как долго подводные лодки двигались скрытно?

Из воспоминаний капитана 1-го ранга в отставке Р. Кетова: «Натовский рубеж предварительного противолодочного наблюдения находится на линии мыс Нордкап — остров Медвежий. Там наши моряки обнаружили в небе норвежские гидросамолеты „Альбатрос“. Первый рубеж форсировали без приключений. Со вторым — на линии Гренландия — Исландия — Британские острова — оказалось сложнее.

Американцы сосредоточили значительное число противолодочных самолетов. Действовали они, правда, по шаблону. Летит такой самолет, а его командир докладывает на берег: „Точка номер пять. Все о’кей… Точка номер шесть, цель не обнаружена…“ и т. д. Мы эти доклады перехватывали и, как только самолет уходил на порядочное расстояние, всплывали и жали полным ходом. Вокруг Исландии — район активного рыбопромысла. Это нам помогло. Где скопление рыбаков, мы — туда. Короче, проскочили. А через два часа, как мы рубеж перевалили, американцы стали развертывать завесы подводных лодок. Но было уже поздно.

В районе Ньюфаундлендской банки разыгрался жестокий шторм. Скорость перехода упала. Кроме того, мы испытывали и моральные муки. Постоянно принимали сигналы SOS. Но помочь гибнущим судам не имели права. А через сутки подошли к главному противолодочному рубежу: Ньюфаундленд — Азорские острова. Рубеж был закрыт. Там действовала сеть подводных гидрофонов системы „Цезарь“, которая прослушивала океанские глубины. Точного целеуказания „Цезарь“ выдать не мог, но зафиксировал появление каких-то „нештатных“ шумов…»

Саргассово море встретило полным штилем и ярким солнцем. Появился и еще один враг — повышенная прозрачность. Теперь тень скользящей под водой субмарины можно было видеть с пролетающего самолета даже на глубине восьмидесяти метров. С каждым часом становилось жарче. Температура воздуха доходила наверху до тридцати градусов, а воды даже на глубине 200 метров — до плюс двадцати семи.

Когда и где американцы и их союзники впервые узнали об атлантическом походе отряда советских субмарин? Вот что думают по этому поводу непосредственные участники того похода.

Бывший командир бригады контр-адмирал в отставке Агафонов: «Выявил ли вероятный противник дату и время нашего фактического выхода? На этот вопрос мне ответить трудно. Такой информации ни до, ни после выхода мы не имели. Учитывая длительный период подготовки к данному мероприятию, не исключено, что вероятный противник пристально следил за деятельностью наших подводных лодок. Наверно, разведки ГШ ВМФ и СФ такие сведения должны были бы в то время иметь… Хотя все, что относилось к походу, официально держалось в тайне, но судя по тому, что разговоров вокруг этих событий было немало, особенно в Полярном, поэтому нельзя исключать возможности утечки некоторых данных, относящихся к дате и времени выхода подводных лодок».

Бывший командир Б-130 капитан 1-го ранга в отставке Шумков: «Где, когда и кто обнаружил нас, вопрос очень проблематичный. Точно на него ответят только архивные документы Пентагона. Я предполагаю, что меня обнаружили в районе Азорских островов, но сегодняшний анализ всей обстановки и ознакомление с документами и информатикой США дают основание предполагать, что за нами велось наблюдение еще до подхода к Азорским островам».

Бывший начальник штаба бригады вице-адмирал в отставке Архипов: «При проходе противолодочных рубежей мыс Нордкап — остров Медвежий и Фареро-Исландского наблюдалась несколько увеличенная деятельность самолетов ПЛО по сравнению с обычной. По мере приближения к Багамским островам деятельность авиации еще более активизировалась».

Бывший командир Б-36 капитан 1-го ранга в отставке Дубивко: «В общем, формально уходили скрытно, но на самом деле многие знали о факте нашего ухода. Поэтому не исключено, что вероятному противнику было известно о дате нашего выхода».

Бывший командир флагманской Б-4 капитан 1-го ранга в отставке Кетов: «Через три дня после выхода мы выяснили, что, как ни готовились серьезно и скрытно, но вероятный противник о нас знал. Причем знал не только дату выхода, но и маршрут перехода и все контрольные точки по данному маршруту. Причем знал он это с точностью до одного часа. Это мы выяснили у летчиков ПЛО Исландии на Фареро-Исландском рубеже».

Бывший флагманский специалист РТС контр-адмирал в отставке Сенин: «Анализ похода показал, что противолодочные силы вероятного противника постоянно знали местонахождение всех наших лодок и постоянно контролировали эти места авиацией и кораблями ПЛО».

23 октября командиры лодок получили радиограмму от Главного штаба ВМФ, где говорилось о возможных провокациях США против Кубы и наших Вооруженных сил. Главком приказывал занять позиции на расстоянии трехсот миль восточнее Багамских островов.

На подходе к Азорским островам резко возросла интенсивность полетов противолодочной авиации. Но всякий раз, обнаружив работу самолетных станций, лодки немедленно погружались. Люди в стальных сигарах, пронзая толщу вод, продолжали мчаться на зюйд-вест в полном неведении, что же происходит в большом мире и в полной уверенности в правоте своего дела.

Вспоминает бывший комбриг 69-й бригады Агафонов: «Дело в том, что командиры подводных лодок не получали достаточной информации об общей военно-политической обстановке, особенно в районе Карибского моря, где тогда мы находились. Не было информации и о каждой ПЛ, о том, что они подвергались преследованию американскими противолодочными силами… Мне, как командиру бригады, кроме Б-4, на борту которой я находился, не были известны местонахождение, состояние и действия остальных подводных лодок бригады. Насколько помню, за все время похода от ГК ВМФ на ПЛ Б-4 поступило несколько радиограмм о порядке встречи наших лодок при подходе к пункту базирования, а затем приказания на смещение подводных лодок (радиограммы отдельно для каждой лодки, никто не знал, куда смещаются другие) и, наконец, приказание на всплытие и возвращение в Полярный».

Во время недолгих всплытий на подзарядку аккумуляторных батарей подводникам все же удавалось перехватывать передачи некоторых радиостанций. Из обрывков передач они узнали, что американцы энергично стягивают к Кубе весь свой флот и уже начали останавливать торговые суда, а также, тренируясь, бомбят соседние с Кубой острова. Почти на каждом сеансе связи командиры подлодок запрашивали Москву: «Объясните, что делать дальше?» Но Москва упорно молчала. В ответ шли лишь длинные указания об усилении политработы с экипажами и предупреждения о достойном поведении, по прибытии на Кубу. Об обстановке вокруг Острова свободы не было получено ни единого слова.

Чем ниже по меридиану спускались советские субмарины, тем капризнее вела себя техника, нетерпимей становилась духота в тесных отсеках. В свинцовых банках закипал электролит. То и дело начала выходить из строя от жары и влажности не имеющая влагостойкого покрытия радиолокационная аппаратура. Особенно страшны были поломки поисковой станции «Накат», без которой лодка сразу же становилась слепой и глухой против бесчисленных эскадрилий противолодочных самолетов. Когда же при всплытии станции начинали лихорадочно ремонтировать, они предательски начинали светить в пол-океана, и стекали электрические заряды с влажных деталей и паек. Но голь на выдумки всегда хитра, и радиометристам путем немыслимых комбинаций с исправными деталями как-то удавалось поддерживать в строю несколько каналов, на которых работала локация надоедливых «Орионов».

Но вот, наконец, на двадцатые сутки плавания Саргассово море — рубеж, на котором сосредоточились практически все боеготовые авианосцы ПЛО США. Обстановка сразу же резко ухудшилась. Теперь обычную зарядку батарей приходилось делать в пять-шесть заходов, то и дело погружаясь и уклоняясь от кораблей и самолетов, снующих повсюду. Едва какая-нибудь из субмарин всплывала на перископную глубину, немедленно слышалась усиленная работа американских локаторов. Погрузишься — и сразу со всех сторон писк гидроакустики да взрывы сигнальных патронов «Джули». Измученные беспрерывной какофонией, акустики то и дело кричат в центральный пост:

— Слышу шум пяти кораблей! Интенсивность быстро увеличивается!

— Слышу шум восьми кораблей! Интенсивность шумов возрастает!

А в отсеках уже нечем было дышать… Температура доходила до +40 градусов, в дизельных же отсеках были все 60. Начались обмороки. С каждым днем их становилось все больше. Вахту теперь несли лишь по часу, да и то в одних трусах и с полотенцем на шее. Пытались обливаться забортной водой, но и это мало помогало. Однако, несмотря на тепловые удары, на упадок сил и почти полную изможденность, матросы и офицеры, едва переведя дух, поднимались с коек и, держась от слабости за переборки, возвращались на свои боевые посты, чтобы через час-другой вновь упасть у своих пышущих жаром механизмов. А наверху разворачивалась небывалая дотоле охота, в которой нашим подводникам уцелеть, казалось, было уже невозможно.

Необходимо отметить, что, по признанию самих американцев, их поисково-ударная группа поначалу и знать не знала, сколько советских подводных лодок могут сопровождать свои торговые суда, и не имела общей картины тактической противолодочной обстановки. В те дни обеспечение американских кораблей, находящихся в море, разведывательной информацией по тактической обстановке практически отсутствовало.

Тем временем подводные лодки капитана 1-го ранга Агафонова уже находились внутри американского военно-морского кордона. Все четыре лодки 69-й бригады были внутри и вокруг так называемой Линии «Грецкий орех» (основного противолодочного рубежа ВМС США), а подводная лодка Б-130 капитана 2-го ранга Шумкова вообще находилась не более чем в пятидесяти милях от поисково-ударной группы «Эссекса».