Дело в том, что к моменту возвращения «Юноны» и «Авось» слухи об успехах прошлогоднего похода Хвостова уже разнеслись по всей Сибири. Особенно взволновали они охотского начальника, капитана 2-го ранга Бухарина, известного своим гнусным характером и чудовищной жадностью.

— Ишь как в воде низко сидят! Небось, все трюма полны золотом да серебром, в Иапонии награбленным! — завистливо шипел он, оглядывая входящие в бухту суда.

Едва же завели швартовы, как Хвостов с Давыдовым были вызваны в комендантский дом. Едва вошли, как навалились на них дюжие молодцы, разом скрутили руки, ноги. Пытались было офицеры отбиться, куда там! Намяли бока и в подвал кинули. А назавтра поволокли на допрос к Бухарину. Кавторанг встретил их отборной матерщиной, в лицо слюной брызгая:

— Почему сия диверсия исполнена без моего ведома? Я тут государем главнейшим поставлен повелевать!

— А что ты за гусь такой, чтоб я тебе докладные чинил? — разлепил Хвостов разбитые в кровь губы. — Над нами один воевода в краях здешних был поставлен — его высокопревосходительство камергер Резанов. Он и приказы нам давал!

— А кроме того, велено было Резановым всё чинить нам в полнейшей тайне, — дополнил друга Давыдов. — На то и бумага у нас гербовая имеется!

— Плевать я хотел на бумагу вашу, да и на камергера, коего след давным-давно простыл! — вновь возвысил голос Бухарин. — Скажите мне лучше, куда золото награбленное подевали?

Несмотря на всю трагичность ситуации, пленники рассмеялись:

— Ну, ты и даёшь, Бухарин! Так вот что тебе от нас надо! Однако запомни, что мы не какие-нибудь разбойники барбантские, а офицеры российские, а потому на золото всякое нам наплевать с самой высокой мачты!

— В холодную обоих! — взревел Бухарин, ботфортами топая. — Я вас выведу на чистую воду, а богатства ваши сыщу и отниму!

Из воспоминаний мичмана Давыдова: «18 октября 1807 года. Когда я взошёл к капитану Бухарину, он, призвав караульного унтер-офицера, велел арестовать меня. Ни мне, ни лейтенанту Хвостову не позволялось выходить из дому и даже видеть лицо какого-нибудь смертного… Лейтенант Хвостов впал в опасную горячку. Вот картина моего состояния! Вот награда, если не услуг, то, но крайней мере, желания оказать оные. При сравнении прошедшей моей жизни и настоящей сердце обливается кровью и оскорблённая столь жестоким образом честь заставляет проклинать виновника и самую жизнь».

Затем учинено было следствие, начались допросы с побоями. «Юнону» с «Авосем» разоружили. Матросов тоже всех под арест посадили. Звеня кандалами, они ругались промеж себя:

— Мы на море-окияне за дела державные живота своего не жалели, а здесь острог с дыбой! Ах, жизнь наша клятая!

Бухарин меж тем твердил, как одержимый, одно и то же:

— Коль богатства на судах нет, значит, золото награбленное они на островах в кладах закопали, да знаком особым для памяти пометили! Всех допрашивать с усердием!

— Дыбу аль огонь? — подобострастно испрашивал топтавшийся подле мастер дел пытошных, бывший душегуб, забранный Бухариным в своё время с работ каторжных.

— И то, и другое! — ярился Бухарин. — Языки только не рви, тогда уж точно ничего не вызнаем!

— Дозволено ли мне будет офицеров-то пытать? Дворяне, чай! — вопросительно глянул на своего благодетеля палач.

— Что я велю, всё дозволено! — кивнул ему Бухарин. — Начинай тотчас же!

И пошли кости трещать! Однако, как ни старался палач из душегубов, как ни злился Бухарин, Хвостов с Давыдовым молчали, как каменные. Так же стойко держались и остальные. Под огнём начали говорить лишь штурмана Ильин с Фёдоровым, но и их показания полностью совпадали со шканечными записями.

Состряпанное Бухариным дело рассыпалось на глазах, но тот всё продолжал упорствовать. Когда ж его спрашивали, почему он считает, что золото закопано на острове, то капитан 2-го ранга на полном серьёзе отвечал:

— Так всегда разбойники поступают, я про то в книжке читал!

Выпускать Хвостова с Давыдовым Бухарин уже боялся. Штурмана с матросами — эти не в счёт, а от лейтенанта с мичманом, которые в столице всем известны, уже ничего не скроешь. За клевету и утеснения, им учинённые, можно не только должностью поплатиться. А потому решил Бухарин офицеров из острога живыми не выпускать. Мёртвые молчат крепко!

Два месяца отсидели в охотском остроге Хвостов с Давыдовым, обросли бородами и завшивели вконец Наконец, Хвостов объявил другу:

— Вот что, Гаврюша, сдаётся мне, что живыми нас отсюда Бухарин не выпустит, а потому пока ещё есть силы, надо в побег кидаться!

Сказано — сделано! Офицеров в Охотске уважали. Удаль и храбрость всегда привлекают к себе. В условленное ночное время засовы темницы отворились. Чтобы отвести подозрение от помогавших им стражников, Хвостов тут же наскоро написал на клочке бумаги записку, что последние были усыплены опием. Верные матросы снабдили беглецов сухарями, одеждой, ружьями. А потом, не теряя ни минуты, — в тайгу.

Историк пишет: «Горожане снабдили беглецов одеждой, обувью, сухарями и двумя ружьями. С такой убогой экипировкой им, истощённым длительным бесчеловечным заточением, предстояло пройти до Якутска — ближайшего населённого пункта — около 700 километров. Поразительно, но они проделали этот путь — зимой, по горным кряжам, нехоженым лесам и болотам (надо было запутать следы), то впадая в отчаяние, то вновь обретая волю к жизни. Последняя оказалась сильней».

Если бы в своей жизни наши герои ничего более не совершили, кроме этого небывалого в истории Охотска побега, то и тогда их имена были бы достойны памяти! Ведь от Охотска до Якутска почти семьсот вёрст. И это по зимней тайге, по бездорожью, преследуемые погоней! Можно только представить, чего стоил друзьям этот отчаянный бросок навстречу свободе. Не раз они были на волосок от смерти, но воля к жизни всё же всякий раз оказывалась сильней. Вот и Якутск. Но избавления беглецы здесь не нашли. Уже извещённый Бухариным местный начальник тотчас арестовал измождённых офицеров. Бить их здесь, правда, уже не били, а, бросив в арестантскую кибитку, повезли дальше в Иркутск к сибирскому губернатору Пестелю (отцу декабриста) для окончательного разбирательства. В Иркутске начались новые допросы, что да как, заставили писать и бумаги объяснительные. Неизвестно, чем бы всё кончилось, но неожиданно пришло письмо от морского министра Чичагова: следовать обоим в столицу и препятствий в том никому не чинить. Наконец-то смогли Хвостов с Давыдовым отдышаться и отправиться в новый неблизкий путь. Чем-то встретит их Санкт-Петербург, что ждёт их там? Об этом они могли пока только гадать.