Вскоре верный офицерскому долгу лейтенант Хвостов уже вывел из Охотска свою «Юнону» в открытое море, чтобы исполнить пожелание сбежавшего камергера и нанести удар по посягнувшим на российские границы японцам. Экспедиция, согласно оставленным Резановым указаниям, была объявлена секретной, а потому команда клялась хранить тайну, целуя крест.

В первых числах октября 1806 года бриг подошёл к Сахалину и вошёл в Анивскую бухту, где, согласно уговору, его должен был дожидаться тендер «Авось» мичмана Давыдова. Но Хвостова ждало разочарование: тендера в бухте не оказалось.

— Что ж, — пожал плечами Хвостов, — мы остались в одиночестве, но это совершенно ничего не меняет! Мы исполним всё, что нам было предначертано!

На следующий день часть экипажа высадилась на берег и посетила айнское селение, 8 октября Хвостов провозгласил Сахалин владением России. Вот как описывает эту церемонию сам командир «Юноны»: «В 8 часов пополуночи отправились на двух судах я, лейтенант Карпинский и корабельный подмастерье Корекин к тому же селению. Подъезжая к берегу, подняли на шлюпке военный, а на баркасе купецкий флаги; добрые айны встретили суда уже в большем числе и присели на колени, когда мы вышли на берег, старались объяснить кое-какими словами, что мы русские и друзья их; я приказал на берегу поставить флагшток, на котором подняли оба флага, как военный, так и коммерческий. Показывая на судно, одарил всех платками и разными безделицами, на тоёна, или старшину селения, надел лучший капот и медаль на владимирской ленте при троекратном из шести ружей выстреле, с судна на каждый залп ответственно из одной пушки. Здесь должно заметить, что ружейная стрельба не произвела на айнов ни малейшего страха, но когда увидели огонь и звук пушек, то ужаснулись и приклонили головы. Старшине при медали дал лист, на котором написано „1806 года октября… дня. Российский фрегат "Юнона" под начальством флота лейтенанта Хвостова, в знак принятия острова Сахалина и жителей оного под всемилостивейшее покровительство российского императора Александра I, старшине селения, лежащего на восточной стороне губы Анива, пожалована серебряная медаль на владимирской ленте (на медали значилось: „Союзные России“. — В.Ш.). Всякое другое приходящее судно, как российское, так и иностранное, просим старшину сего признавать за российского подданного“».

После этого российские моряки разорили все найденные ими на берегу залива Анива японские магазины и фактории, захватили в плен четверых японцев. Находившиеся на японских складах товары были частично захвачены (всего на «Юнону» было погружено до 1000 пудов риса, до 100 пудов соли, а также невода, посуда, другие предметы), частично, по предложению Хвостова, разграблены айнами. Затем все японские постройки и запасы строевого леса были сожжены. 16 октября «Юнона» покинула залив Анива.

Следующей целью была выбрана крепость Кусюнокотан в княжестве Мацумаэ (столица которого располагалась на острове Хоккайдо). Десант с «Юноны» был стремителен. Японцы почти не сопротивлялись, а сразу разбежались. Победители сожгли магазины, да захватили в плен и четырёх самураев, у которых предусмотрительно отняли кривые ножики, чтоб не повспарывали себе животы. К дому местного владетеля Хвостов самолично прибил доску с надписью, закрепляющей российскую принадлежность селения.

Надпись гласила: «1806 года октября 12 дня, фрегат „Юнона“. Поставлено в знак принятия острова Сахалина и жителей онаго под всемилостивейшее покровительство российского императора Александра I. Российского флота лейтенант Хвостов».

Отошёл, посмотрел, ладно ли получилось. Работой своей остался вполне доволен:

— Знай наших!

Пшено и другие припасы матросы раздали местным жителям айнам. Айны встречали россиян на коленях.

— Если б не ваш приход, нас бы всех убили! — плакали они горько.

— Никого отныне не бойтесь! — объявил им лейтенант, заставив с колен подняться. — Отныне вы все под защитой Российской державы!

А затем был труднейший штормовой переход до Петропавловска. И — как высшая награда за перенесённые испытания — стоящий в бухте тендер «Авось» и братские объятья Давыдова.

Как оказалось, мичман ждал «Юнону» в условленном месте, но ветром переломило фок-мачту, и пришлось идти чиниться в Петропавловск-Камчатский. Друзья в порту долго не задержались. Пополнили припасы провизии, воды — и в путь! На этот раз, посовещавшись, Хвостов с Давыдовым решили вновь идти к Сахалину, чтобы демонстрацией морской силы и решимости навсегда отбить у японцев охоту к захвату чужих территорий. Однако «великость открывшихся повреждений» да повальные болезни заставили мореплавателей отложить свой поход до следующей весны. Морскому министру Чичагову Хвостов доносил о своих ближайших планах так: «Вторичный поход на Сахалин принесёт те пользы, что получим богатый приз и освободим островитян от тиранства Японии, к чему призывает нас долг, приняв единожды Сахалин под покровительство российского монарха».

За зиму Хвостов составил первое научное описания языка и быта айнов, которое до сих пор ценится учёными!

Едва же в начале мая 1807 года Авачинская губа очистилась ото льда, «Юнона» и «Авось» снова вышли в океан. Перед выходом отслужили молебен, и оба капитана просили Господа даровать им удачу и добрую погоду. Во время самого перехода Хвостов и Давыдов, как всегда, не теряли времени даром, а вели тщательную опись Курильской гряды. Штормов, к счастью, на этот раз не было. Зато крайне замедляли плавание непрерывные туманы. Но вот подошли к острову Итурупу. Для начала дали несколько залпов по крепостце Айбо. Потом высадили десант. Японцы разбегались столь стремительно, что поймать успели лишь несколько самых непрытких. Найденные припасы рыбы и соли раздали айнам. Захваченную бухту романтичный Давыдов нанёс на карту как бухта Доброе Начало.

Затем оба судна обошли остров с другой стороны, — а там уже не фактория выстроена, а целая крепость. Теперь уже пушечным огнём наших встретили японцы.

— Кажется, дело обещает быть жарким! — спрыгнул в шлюпку довольный возможностью подраться Хвостов. — Отваливай!

Вскоре на берегу вовсю кипел рукопашный бой. Японцы пытались контратаковать, но матросы дружно приняли их в штыки, часть перебили, а остальных рассеяли.

Коренастый рулевой с «Авось», ещё не остыв от схватки, делился своими впечатлениями с дружками:

— Бегу, значитца, а передо мною ипона раскосый прыгает. И до чего чудно прыгает: руками крендели выделывает, ногами вверх дрыгает, а сам шипит, будто кошка драная! Уж как на его фортели поглазеть ни хотелось, да недосуг был. Приложил я его кулаком в грудину, убил, конешное дело, и дале побёг. И чего прыгал, чего шипел, может, чего сказать хотел, бес его знает!

Разогнав японцев, Хвостов с матросами сожгли все стоявшие на берегу магазины. Крепость, однако, захватить не удалось — кончился порох. Пришлось возвращаться на суда.

На следующее утро десант был свезён снова. На этот раз впереди всех шли с обнажёнными шпагами оба друга. Лейтенант и мичман словно соревновались друг с другом в храбрости. Не выдержав напора, японцы бежали вновь. В распахнутые настежь крепостные ворота моряки вступили, гордо печатая шаг. Трофеи им достались немалые: единороги и пищали, мортиры и ружья. Склады ломились от продуктов и товаров.

— Надолго, видать, обосноваться хотели! — мрачно констатировал Хвостов, меж рисовых завалов вышагивая.

Вечером загрузили припасы на суда. Не обошлось без неприятностей. В захваченной крепости матросы нашли несколько бочек с водкой — саке, и тут же изрядно перепились, празднуя лёгкую победу. На радостях несколько человек отправились в гости к айнам, но вместо айнов напоролись на сидевших в засаде японцев. Обратно вернулись лишь двое…

Предав огню крепость и факторию, суда вышли в океан.

Отметим, что трофейные пушки (две португальского литья, одна японского) были впоследствии доставлены в Петербург и до сего дня сохраняются в Артиллерийском музее…

Так, обследуя остров за островом и разоряя разбойничьи японские гнёзда, Хвостов и Давыдов продвигались всё дальше и дальше к югу. Известия же об их победоносном походе распространялись по островам столь стремительно, что при виде на горизонте парусов японцы уже сами запаливали свои укрепления и разбегались.

Время от времени удавалось перехватить и японские суда. Первым в одной из укромных бухт попался большой японский транспорт, доверху гружённый пшеном и солью. Отпустив на берег насмерть перепуганную команду, судно сожгли. Вскоре та же участь постигла ещё три судна Страны восходящего солнца, что безнаказанно плавали у российских берегов, грабя местное население.

— Теперь уж раскосые надолго запомнят наш стяг Андреевский, за которым не только сила, но и справедливость! — с гордостью объявил своей команде Давыдов, когда оба судна повернули свои форштевни на Охотск.

Вот как описывает этот подвиг Андрей Вознесенский в поэме «Авось»:

Как стало известно позднее, блистательный рейд Хвостова с Давыдовым произвёл на японцев огромное впечатление. Японская экспансия на север была надолго приостановлена. И как знать, кому бы принадлежали ныне Сахалин с Курильской грядой, если б не Хвостов с Давыдовым! Увы, всё это стало понятным лишь спустя века. А пока героев ждали новые непростые испытания.

Лейтенант с мичманом рассчитывали в Охотске на торжественную встречу — как-никак, а победители, но вышло всё совсем иначе.

…В те дни посреди великого сибирского тракта, где-то под Красноярском умирал камергер Резанов. Уже в агонии, он внезапно приподнялся на локтях и закричал из последних сил:

— Слон! Слон! Слон!

Это были его последние слова. Что они значили, не понял никто. Быть может, слон почудился камергеру перед смертью, быть может, как считали некоторые, он пытался сказать «сон», но костенеющий язык уже не слушался своего хозяина. О противоречивой личности Резанова спустя полторы сотни лет скажет поэт.

Уже после смерти Резанова императору Александру будет доставлено его неотправленное письмо: «Усиля американские заведения и выстроя суда, можем и японцев принудить к открытию торга, которого народ весьма сильно желает у них. Я не думаю, чтоб Ваше Величество вменили мне в преступление, когда имев теперь достойных сотрудников, каковы Хвостов и Давыдов, с помощью которых выстроя суда, пущусь на будущий год к берегам японским разорить на Матсмае селение их, вытеснить их из Сахалина и разнести по берегам страх, дабы отняв между тем рыбные промыслы, и лиша до 20000 человек пропитания, тем скорее принудить их к открытию с нами торга, к которому они обязаны будут. А между тем услышал я, что они и на Урупе осмелились уже учредить факторию. Воля Ваша, Всемилостивейший Государь, со мною, накажите меня как преступника, что не сождав повеления, приступаю я к делу; но меня ещё совесть более упрекать будет, ежели пропущу я понапрасну время и не пожертвую славе Твоей, а особливо когда вижу, что могу споспешествовать исполнению великих Вашего Императорского Величества намерений».

…Через много лет, в 1847 году, Калифорнию посетил директор Гудзон-Бейской компании Джордж Симеон, он-то и сообщил дочери коменданта форта Сан-Франциско Кончите де Аргуэльо достоверные сведения о Резанове. Симеон рассказал, что на пути в Америку побывал в Красноярске и посетил могилу Резанова. После этого Кончита примет монашеский постриг.