Тем временем, пока Рюйтер бороздил форштевнями своих кораблей волны Атлантического океана, большая политика сделала еще один поворот. На этот раз страсти разгорелись вокруг благодатной Сицилии. Все началось с того, что горячие и гордые сицилийцы, которым надоели налоги и притеснения испанских губернаторов, правивших здесь уже более двух с половиной веков, взялись за оружие. Разумеется, при этом не дремали и бывшие тут как тут французы, сразу же принявшиеся изо всех сил помогать мятежникам оружием и войсками, разумея в ослаблении Испании свое усиление. Несмотря на подписание мира с Англией, война с Францией все еще продолжалась.

В начале 1675 года французы захватили у Испании остров Сицилию, в результате чего появилась возможность сотрудничества на море с Голландской республикой и ее традиционным врагом. Когда было решено, что Голландия направит на Средиземное море небольшой флот для оказания помощи в обороне Сицилии, испанцы потребовали, чтобы им командовал де Рюйтер.

Сам адмирал не одобрял этот проект. Во время его обсуждения де Рюйтер сказал, что, по его мнению, силы французского флота на Средиземном море значительно превышают силы испанцев, и его флот не сумеет изменить общее соотношение сил. Во время начавшихся споров некий «господин из адмиралтейства» сказал 68-летнему адмиралу: «Я не думаю, что вы уже настолько стары, что начали бояться и потеряли отвагу!» Это было грубое оскорбление, но де Рюйтер спокойно ответил: «Нет, я не потерял отвагу. Я готов отдать жизнь за свою страну. Но я удивлен и опечален тем, что господа готовы рискнуть и опозорить флаг государства». Вынужденный принять командование, несмотря на все возражения, де Рюйтер заявил: «Господам не следует меня просить. Они могут приказать мне. И если я распоряжусь спустить государственный флаг хоть на одном корабле, меня следует бросить в море вместе с ним. Если господа из Генеральных штатов вверяют мне флаг, я готов рискнуть жизнью».

— Сицилия так долго украшала испанскую корону, что, кажется, пришла пора украсить и мою! — мудро рассудил жадный до чужих земель «король-солнце» и направил к острову свой флот под началом кавалера де Вальбелля.

Французы привезли припасы, захватили прибрежный форт Сан-Сальвадор и отбыли домой на отдых. Едва ушли французы, как немедленно появились испанцы во главе с генерал-капитаном морских сил доном Мельхиором де Гуева. Дон отбил форт, разогнал сицилийцев и готов был уже победно вступить в мятежную Мессину, как вновь вернулись корабли кавалера де Вальбелля. Отличаясь галантностью настоящего идальго, де Гуева пропустил эскадру французов в порт без единого выстрела. Но французский кавалер прибыл в Мессину не один, с собой он привез и некого маркиза Виллавуара, уже назначенного Версалем быть на острове французским вице-королем. Мессинцы, впрочем, маркиза не приняли, а, освистав, выгнали.

— Хорошо! — покачал буклями своего напудренного парика король Людовик. — Не хотят маркиза, я дам им целого герцога!

И тотчас отправил с новой эскадрой на Сицилию герцога де Вивона. Герцог отличался решимостью и непомерным честолюбием, а потому освистать его было просто невозможно.

— Сир, если меня попробуют оскорбить, то я заткну их глотки калеными ядрами! — так изложил он программу своих действий Людовику на прощальной аудиенции.

— Браво, мой де Вивон! — похлопал в пухлые ладоши король. — Так всегда впредь и действуйте!

Доставить де Вивона было поручено уже хорошо знакомому нам по последней войне голландцев с англо-французами шестидесятилетнему генерал-лейтенанту Дюкену, самому способному из тогдашних французских адмиралов.

На этот раз де Гуева, завидев приближающихся к острову французов, был настроен куда менее миролюбиво, чем в прошлый раз, а потому напал на неприятеля при первой возможности. За собой испанский адмирал вел двадцать кораблей и семнадцать больших галер. Дюкен встретил испанцев яростным огнем, сдерживая сколь можно их горячий натиск и выжидая, когда судьба подарит ему шанс на успех. Терпение было вознаграждено. Вскоре вдалеке показались паруса. То, лавируя на ветре, спешила на помощь к французам вспомогательная эскадра Вальбелля. С подходом еще шести французских кораблей к французам чаша весов стала быстро склоняться в их сторону. Испанцы бежали, а Дюкен гнал и лупил их до самых береговых батарей Неаполя. Спустя два месяца испанцы предприняли было еще одну робкую попытку подойти к Мессине, но были вновь безжалостно отогнаны и побиты, на сей раз отрядом кораблей маркиза д'Альмейраса.

После этого вконец опечаленному испанскому королю стало совершенно очевидно, что столь любимая им Сицилия вот-вот навсегда уплывет от него в сторону Франции. Делать было нечего, и испанский монарх обратился за помощью к союзным голландцам, сразу же напомнив им обо всех своих недавних услугах, оказанных Соединенным провинциям.

В силу трактата от 30 августа 1673 года республика не могла отказать просителю. Особенностью просьбы Мадрида было то, что испанцы слезно молили, чтобы средиземноморскую экспедицию непременно возглавил Михаил де Рюйтер. В этом потомки Кортеса видели главную гарантию успеха предстоящей борьбы с французами.

В состав уходящего в южные воды голландского флота было решено включить восемнадцать кораблей, шесть легких судов, четыре брандера и несколько транспортов.

Когда генерал-адмиралу показали список кораблей, он категорически заявил:

— Идти с таким количеством вымпелов — это сознательное самоубийство! Необходимо увеличить число кораблей как минимум в два раза! Нам придется противостоять французам, у которых большой и хороший флот. Чего стоят одни провансальцы с их огромными плавучими крепостями!

— Испанский король обещал помочь своими кораблями! — возразили ему.

— Обещать можно что угодно! Я знаю испанский флот, самое большее, для чего он годен, — так это красиво утонуть! — в сердцах выкрикнул Рюйтер. — В таком деле, какое вы сейчас затеваете, надеяться следует только на себя!

— Французский флот — это всего лишь мираж! — не переставали наседать на главнокомандующего государственные чиновники.

— Может быть, для вас, сидящих на берегу, это и мираж, но, сражаясь с французскими кораблями, я воочию смог убедиться, что они более чем настоящие!

— Мне кажется, что с летами вы просто стали более боязливы и начинаете терять былое мужество! — встрял кто-то из советников амстердамской адмиралтейств-коллегии.

Лицо Рюйтера пошло багровыми пятнами. Он резко повернулся к наглецу:

— Бодрости я не лишился и охотно пожертвую, в отличие от вас, своею жизнью за Отечество, но мне прискорбно видеть, как во имя мелочной экономии вы бездарно жертвуете флагом и честью Голландии!

Однако убедить Рюйтеру никого не удалось. Генеральные штаты гульдены считать умели хорошо. Лишних средств никто выделять на экспедицию не хотел, и было очевидно, что Рюйтеру придется идти с горстью кораблей против всего огромного французского флота.

Кое-кто из друзей советовал генерал-адмиралу отказаться от участия в затеваемой авантюре, сославшись на усталость и плохое здоровье, которое у Рюйтера в последнее время и вправду стало серьезно пошаливать. Вот уже несколько недель подряд он мучался сильными зубными и почечными болями, периодически схватывали его и сильные колики. Зачем рисковать своей репутацией в столь сомнительном предприятии!

Но генерал-адмирал думал сейчас не о себе. Друзьям он говорил так:

— Эскадру погонят к Сицилии все равно, соглашусь я идти с ней или откажусь. Однако мое присутствие, возможно, поможет избежать напрасных потерь. Ради одного этого уже стоит идти в море! Государственным управителям не следует меня упрашивать. Я человек военный, и мне нужно только приказывать! А потому, если мне прикажут идти в море даже под одним флагом, я не откажусь и тогда! Я сделаю эту, быть может, последнюю свою кампанию, даже если матросам придется тащить меня на корабль на носилках!

Разумеется, Рюйтер, как всегда, не доверяя никому, лично распоряжался снаряжением своих кораблей в плавание. Особо заботили его артиллерийские припасы и продовольствие. Командующий сам грыз на пробу шведские «ослы» — круглые сухари с дыркой посредине и немецкие ржаные кналлеры — «трескуны». Беседовал с провиантмейстерами, засольщиками и баталерами. Затем беседовал и наставлял квартирмейстеров, проверял качество пороха и чистоту крюйт-камер. Наконец, Рюйтер мог сказать, что его маленький флот готов к плаванию.

Принявший генерал-адмирала перед выходом в море принц Оранский был с Рюйтером холодно-вежлив. Несмотря на все заслуги этого опытнейшего моряка, принц по-прежнему более благоволил к своему давнему стороннику Тромпу. А потому принц ограничился ничего не значащими дежурными пожеланиями, велев генерал-адмиралу лишь не задерживаться в Средиземном море более полугода.

Последний вечер Рюйтер, как он обычно всегда делал перед дальними походами, провел в кругу семьи. За большим столом в гостиной собрались все: жена Анна, младшая дочь Маргарита с мужем, пастором Бернардом Сомером, рано овдовевшая старшая дочь Корнелия, средняя Алида с мужем, пастором Жаком Шорером, любимец и надежда отца — сын Енгель. Последний очень просился в средиземноморской поход с отцом, но тот брать сына отказался наотрез, сославшись на то, что это не бог весть какая война, а на его век еще сражений хватит. На коленях старого моряка ползала маленькая белокурая внучка, пытаясь достать из дедовых карманов припасенные ей сладости.

Современники вспоминают, что при расставании Рюйтер был необычайно грустен и выглядел весьма подавленно. Особенно трогательно было его прощание с женой, которую он просил, целуя руки, в случае чего беречь детей. Кому-то из провожавших его старых соратников он сказал:

— Прощаясь с тобой, я не говорю просто: «прощай», а говорю — прощай навсегда! Вернуться обратно я не рассчитываю, так как твердо знаю, что погибну раньше окончания этого нелепого похода!

— Что ты говоришь, Михаил! — замахал тот руками. — Мы с тобой еще не допили всего отпущенного нам жизнью пива!

— Ты может, и не допил, а я свое уже, кажется, выпил все! — невесело усмехнулся в ответ генерал-адмирал.

3 сентября 1675 года эскадра Рюйтера вступила под паруса. Свой флаг генерал-адмирал поднял на 70-пушечной «Конкордии». Не изменяя своей старой привычке, он первым делом приколотил молотком к переборке любимый натюрморт, поставил в углу клетку с цыплятами, а затем тщательно вымел каюту просяным голиком.

Поход сразу же начался со всевозможных неурядиц. Зайдя по пути в Кадис, где корабли пополнили запасы воды и свежей пищи, Рюйтер получил там внезапное повеление ждать прибытия на свою эскадру младшего королевского брата дон Жуана Австрийского, который должен был в перспективе властвовать на отбитой Рюйтером Сицилии. Но будущего правителя все не было и не было. Прождав бесполезно дон Жуана целых две недели, Рюйтер продолжил плавание, завернув по пути в порт Аликанте в надежде, что непунктуальный дон ждет его там. Увы, будущего «правителя острова» не было и здесь. Затем, нуждаясь в воде и дровах, Рюйтер взял курс к островам Ивес и Форментер. Разразившийся на переходе жестокий шторм разлучил его с кораблями младшего флагмана Гаана. Искать Гаана Рюйтер направился далее в порт Калиари, но там Гаана уже не было. Как рассказали местные жители, голландский вице-адмирал заходил сюда, но уже ушел. К тому же на рейде Меллаццо он обнаружил всего один испанский корабль с несколькими галерами вместо обещанной эскадры. На вопрос, где же остальные, местный вице-король де Вилла Франка лишь широко развел руками:

— На все воля Иисуса сладчайшего!

— Ну вот, начинают сбываться самые худшие предположения! — раскурил, загораживаясь от ветра, трубку Рюйтер. — Поглядим, что нас ожидает дальше!

О вступлении Версаля в войну за обладание Сицилией французский историк пишет так: «Людовик Четырнадцатый знал, что польза и слава его требуют, чтобы он поддерживал мессинцев и доказал, что он один мог преодолеть все усилия держав, которые соединились против него. Он повелел вооружить в Тулоне флот из двадцати военных кораблей, шести брандеров, многих транспортов с аммунициею и жизненными припасами. Слава Рюйтера, который командовал неприятельским флотом, затрудняла выбор, кому бы поручить это новое предприятие. Голоса офицеров и матросов были в пользу Дюкена Они видели его уже столько раз среди опасностей, возбуждавшего их дух невероятной неустрашимостью или располагавшего ими с совершенным благоразумием и приводившего их всегда к победе, что все желали служить под его начальством и почитали торжество свое уже совершенным. Многие шефы эскадр, которых заслуги состояли только в кичливости, искали чести командовать этим флотом. Людовик Четырнадцатый не внимал исканиям. Он назначил Дюкена и возвел его на степень лейтенант-генерала морских сил Франции».

В последних числах декабря 1675 года французский флот покинул Тулон и взял курс к Сицилии.

Испанский вице-король тем временем обещал голландскому командующему на кресте, что немедленно пошлет письмо герцогу Монтесархио, чтобы тот прибыл к Рюйтеру со всеми своими кораблями. Кто такой этот Монтесархио, сколько у него вымпелов и какова их боевая ценность — всего этого Рюйтер не знал, а потому нервничал, понимая, что где-то совсем неподалеку бродит хитрый и опытный Дюкен.

Реально под непосредственным началом Рюйтера к этому времени оставалось, считая и примкнувшего испанца, всего лишь десять кораблей. Генерал-адмиралу было над чем призадуматься. С такими ничтожными силами впору было не Сицилию отвоевывать, а спасаться самому, пока не поздно. Но Рюйтер отступать и не помышлял. Снявшись с якоря, он, исполняя повеление испанского монарха, двинулся вдоль сицилийского берега.

Рюйтер несколько ошибался. Дюкен в это время только что покинул со всеми своими кораблями Тулон, направившись для конвоирования на Сицилию новых транспортов с войсками. В Мессине же оставался с достаточно сильной эскадрой герцог де Вивон. Однако, узнав о появлении в Средиземном море Рюйтера, французы заволновались не на шутку. Несмотря на известную храбрость де Вивона, было ясно, что Рюйтер утопит его как слепого щенка. Особого выбора у Людовика Четырнадцатого не было, и он поручил охоту на Рюйтера Дюкену. «Король-солнце» упорно не любил Дюкена, несмотря на все его достоинства. Главная причина этого была в приверженности старого моряка к кальвинистской вере, а потому далее вице-адмирала в чинах его упорно не пускали. Впрочем, сам Дюкен относился к этому с едкой иронией.

— Я еще счастливчик и обласкан милостями, не в пример бедняге Колиньи! — не раз говорил он друзьям в минуты откровения, намекая на страшную судьбу вождя гугенотов адмирала Колиньи, ставшего первой жертвой печально знаменитой Варфоломеевской ночи.

Но сейчас французскому королю было уже не до религиозных распрей. Повздыхав над трудностью обстоятельств, Людовик велел Дюкену немедленно следовать на перехват вызвавшего столько волнений Рюйтера. Назначение Дюкена главнокомандующим флотом вызвало на французских кораблях настоящую бурю восторга. Все горели желанием как можно скорее найти и схватиться с этими непобедимыми голландцами.

Дюкен покинул Тулон, имея под своим началом двадцать кораблей и шесть брандеров. Целью его был прорыв в Мессину, невзирая на возможный отпор со стороны Рюйтера. Авангард французского флота вел маркиз де Прейли д'Юмьер, державший свой флаг на корабле «Святой Михаил», арьергардом начальствовал капитан Луи Габаре на корабле «Санпарейль». Сам же Дюкен возглавлял центр своего флота на корабле «Святой Дух».

Пока французы держали курс к сицилийским берегам, к Рюйтеру, наконец-то, добрался со своими кораблями отставший вице-адмирал Гаан. Одновременно лазутчики известили Рюйтера об отплытии из Тулона французского флота. Взвесив все за и против, голландский главнокомандующий решил не дожидаться эскадры испанского герцога Монтесархио, а снялся с якоря и направился к Липарским островам. В авангарде его флота шел контр-адмирал Версгоор, сам Рюйтер, как всегда, в центре, а в «замке» — вице-адмирал Гаан. Уже в море к голландцам присоединился десяток испанских галер дона Бертрама де Гуевара. Голландские матросы, толпами собираясь на палубе, с любопытством глазели на расфранченных испанских грандов-капитанов, буквально утопавших в пене кружев. Вокруг каждого суетились лакеи с подносами, рядом во всю мочь, развлекая начальство, играли оркестры. Обилие бархата, шелка и золота ошеломляло.

— Эти сеньоры как с картинки! — тыкали пальцами в сторону надменных испанских капитанов простоватые голландцы. — Поглядим, однако, каковы они будут в бою!

В сравнении с республиканской скромностью голландских капитанов вызывающая роскошь испанцев выглядела несуразно и нелепо. Вот уже несколько столетий должности галерных капитанов считались в Испании наипочетнейшими, а потому традиционно на них назначали исключительно представителей знатнейших аристократических фамилий, в отличие от парусных кораблей, которыми командовали дворяне рангом гораздо поскромнее. И хотя время галер уже безвозвратно уходило в прошлое, на испанском флоте сила традиций была еще слишком велика, чтобы отказаться от этих баснословно дорогих и почти бесполезных в бою раззолоченных игрушек.

3 января испанцы известили голландцев, что французский флот под командой лучшего из французских флотоводцев и старого знакомца Рюйтера по последней войне графа Дюкена уже вышел в море и под всеми парусами спешит навстречу Рюйтеру. Последний отступать тоже не привык, а потому сам повернул навстречу неприятелю.

Вечером 7 января наблюдатели, находившиеся на высотах острова Липари, зажгли яркие костры. То был сигнал, что вдалеке обнаружен французский флот. Увидев зажженный огонь, Рюйтер немедленно спустился к ветру и двинулся навстречу Дюкену. Тот, в свою очередь, разглядев в вечерних сумерках паруса неприятельского флота, велел убавить на своих кораблях паруса и продолжал следовать в бейдевинд, держась под одними марселями.

Французские корабли всегда были предметом постоянных насмешек со стороны голландских моряков. Минувшие войны заставили великие морские державы навсегда отказаться от многочисленных бесполезных и даже мешающих деревянных статуй, венчавших некогда кормы линейных кораблей, и от излишнего нагромождения всевозможных вычурных украшений. Ныне в этом упорствовали только французы. Королю Людовику особенно нравились раззолоченные кормы, повторявшие в миниатюре до мельчайших подробностей богатое убранство трех ярусов парижской оперы. Капитаны, разумеется, чертыхались, выводя в море свои блистающие ненужным великолепием корабли, но поделать ничего не могли, ибо такова была воля монарха. А поэтому теперь, завидев неприятеля, рюйтеровские матросы вовсю изгалялись в шутках относительно французского барокко. На фоне рационально-аскетических голландских кораблей французские и вправду выделялись, блистая золотом и декором.

В виду французов Рюйтер тоже привел свой флот к ветру и велел убавить паруса. Всем было очевидно, что наступающая темнота не даст сегодня противникам всерьез померяться силами. Надо было дожидаться рассвета. Всю ночь оба главнокомандующих непрерывно маневрировали, стремясь всеми силами удержать свои флоты на ветре относительно противника. К утру молчаливую битву за ветер выиграл было Рюйтер, чему на голландских кораблях были несказанно рады, как залогу предстоящего успеха. Но едва взошло солнце, как ветер внезапно поменялся на порывистый вест-зюйд-вест, и все усилия пошли насмарку. На ветре оказался Дюкен. Одновременно от голландского флота отделились и союзные испанские галеры, поспешившие укрыться от ветра за Липарскими островами.

— Вот вам и кружева с мандолинами! — плевались голландцы, глядя, как резво гребут испанцы прочь от флота — А как до драки, так в кусты!

С рассветом генерал-адмирал с явным неудовольствием обнаружил, что французы идут с ним одним галсом. Несмотря на явную неудачу с погодой, Рюйтер все же несколькими маневрами попытался снова выиграть ветер, но времени для этого ему уже не хватило. К тому же и Дюкен тоже не терял времени даром.

— Пусть бы те из наших умников, кто считает, что французский флот — это мираж, сами бы глянули, как он грамотно маневрирует! — буркнул в усы Рюйтер.

Французы насчитывали два десятка боевых кораблей с десятком брандеров и галиотов. При этом совершенно было неизвестно, сколько и чего к ним еще подойдет. Подсчеты Рюйтера озаботили, ведь по испанским данным считалось, что французы не в состоянии выставить более двенадцати кораблей. Но заниматься раздумьями было уже некогда и, верный своему обыкновению бить всегда первым, Рюйтер и на этот раз решил немедленно атаковать.

В авангарде, состоящем из шести кораблей, командовал контр-адмирал Версгоор, арьергардом — вице-адмирал Гаан. Сам генерал-адмирал вел центр, к которому присоединил и единственного испанца под командой капитана Матея ле Гайя. Французский командующий граф Дюкен также возглавлял свой центр. В авангарде у французов был маркиз де Преильи д'Гюлиерес, а в арьергардии граф де Гюбарет.

— Интересно, сколько моих воспитанников сейчас на кораблях Дюкена? — вполголоса говорил Рюйтер, разглядывая в зрительную трубу с палубы «Конкордии» французские корабли. — Надеюсь, мне не придется за них сегодня краснеть!

Российский биограф голландского флотоводца так описывает начало этого сражения: «С переменою ветра Дюкен сделался у Рюйтера на ветре. Пользуясь своим положением, он с рассветом в величайшем порядке спустился на неприятеля. Рюйтер ожидал его. Настал час поединка между двумя знаменитыми моряками. Каждый из них знал и ценил своего противника и готовил ему достойную встречу. Флоты сходились. Вот они уже близко, но еще не слыхать ни одного выстрела. Всюду царствует мертвое молчание. Торжественная минута наступает. Сердце каждого моряка бьется сильнее, все находятся в каком-то тревожном ожидании. Капитан Лафайет первый начинает сражение. Не дожидаясь сигнала адмирала, он завязывает бой с тремя кораблями голландского авангарда, но вскоре, избитый, принужден удалиться с места сражения и не ранее как через час мог опять вступить в дело».

Несмотря на явное мастерство французов в маневрировании, Рюйтер все же остался Рюйтером, а потому спустя некоторое время он добился того, чего хотел, и перегородил Дюкену путь к Мессине, вызывая противника на поединок. С палуб голландских кораблей было слышно, как восхищенные французы кричат «браво»!

Впрочем, Дюкен и сам желал боя, а потому от вызова не отказался! Рюйтер, перед тем как подвернуть свою линию на дистанцию огня, в последний раз придирчиво окинул взглядом сомкнутый строй держащихся в кильватер друг другу кораблей и остался им вполне доволен. Опытнейшие капитаны вели корабли как по нитке. На часах было около девяти часов утра. Вдалеке угадывались зелеными вершинами Стромболи и Салино.

Первыми, как и обычно, завязали между собой перестрелку авангарды. По сигналу Дюкена шедший впереди де Прейли сближается с кораблями Версгоора. Затем к ним постепенно начали подключаться корабли центра, и уж последними заговорили пушки противоборствующих арьергардов.

Рюйтер, пользуясь своим более выгодным положением, первым дал удачный полновесный залп по французскому флоту. В ответ Дюкен ответил тем же, а затем несколько потеснил голландцев маневром. Атака де Прейли на голландский авангард получилась не слишком успешной. Некоторые из французских кораблей, будучи стесненными, сбились в общую кучу и некоторое время, выбираясь из нее, пребывали в полном бездействии. Видя это, Дюкен, сдерживая всеми силами центр Рюйтера, дал время де Прейли, чтобы оправиться и восстановить строй.

И снова описание битвы, данное таким признанным знатоком истории парусного флота, как П. Головин: «Корабль „Ле Саж“, находящийся в голове французского центра, не может удержать корабля Рюйтера и выходит из линии. Его место заступает „Сирена“, но и этот корабль принужден был бы отступить, если бы капитан Вальбелль не подоспел к нему на помощь. Корабль „Конкордия“ под флагом Рюйтера два часа сражался с кораблем Вальбелля. Корабль Вальбелля избит, гибель его уже близка… но Дюкен является к нему на помощь и выручает его. Дюкен и Рюйтер встретились. Быстрый огонь их кораблей, кажется, владычествует над стихиями. Ветер стихает от грома их пушек Наконец, Рюйтер отступает — медленно, в порядке, как может отступать только Рюйтер. Прейли теснит дивизию Версгоора, оба дерутся с ожесточением. Палубы завалены убитыми и ранеными, и сам Версгоор падает мертвый на груду изувеченных трупов».

Вскоре общий строй обоих противников был нарушен, все перемешалось, и каждый стал драться уже по своему усмотрению и разумению. Огонь был настолько частый и плотный, что немало прошедший и повидавший на своем веку Рюйтер искренне удивлялся прыткости своего неприятеля. Понимая, что вся сила голландцев заключена в их знаменитом флагмане, Дюкен стремился прежде всего уничтожить корабль Рюйтера. Для этой цели он выделил наибольший из своих брандеров под началом храброго капитана кавалера де Турвиля. Того самого, что впоследствии станет одним из самых знаменитых адмиралов французской истории.

Пользуясь густотой порохового дыма, Турвиль смог почти вплотную сойтись с кораблем Рюйтера, но тот в последний момент все же успел заметить опасность и отвернуть в сторону. На брандер немедленно обрушился шквал огня, в несколько мгновений снесший обе мачты. Беззащитное, избиваемое судно беспомощно закачалось на волнах. Атака была сорвана, и теперь французам надо было думать прежде всего о собственном спасении. Чтобы голландцы не захватили подбитый брандер, Турвиль самолично его поджег и последним спрыгнул в пляшущую у борта шлюпку. Пущенный вдогонку первому, второй брандер ожидала та же участь. Рюйтер расстрелял на подходе и этого посланца смерти. Наконец, третий брандер, возглавляемый кавалером де ла Галлисониером, потеряв ориентировку, попал между боевыми линиями противников, и был в несколько минут разнесен в куски сотнями ядер. Из его команды не удалось уцелеть никому.

В какой-то момент боя Дюкен заметил, что голландский арьергард несколько поотстал от главных сил. Французский адмирал немедленно послал к нему напересечку с несколькими кораблями неутомимого Турвиля.

— Постарайся отсечь концевых и поставить их в два огня раньше, чем голландцы поймут, что к чему! — велел он пропахшему дымом и порохом капитану. — Да поможет тебе Бог!

Но Бог в этом случае французам так и не помог. Рюйтер вовремя заметил неладное в своих боевых порядках и энергичными сигналами велел концевым кораблям побыстрей подтягиваться. В этот момент внезапно упал ветер, и разгоряченные боем противники, к большому своему огорчению, застыли недвижимо друг против друга, паля изо всех сил и с надеждой поглядывая на опавшие косицы вымпелов. Увидев это, Рюйтер сигналами старается вызвать к себе спрятавшиеся за островом испанские галеры. Наконец те осторожно выбираются из своего укрытия. Штиль — это их стихия! Разгоняясь в гребле, галеры разворачивались по ходу движения выгнутым полумесяцем. Целью атаки они избрали «Святой Дух» Дюкена, который волею судьбы ближе всех к ним. С противоборствующих флотов тысячи и тысячи людей, затаив дыхание, следили за результатом этой атаки, бессильные помочь своим. По существу флагман французского главнокомандующего остался один на один против десяти хищных гребных судов. Однако и здесь испанцы не сумели воспользоваться выпавшим на их долю случаем. Неудачно сманеврировав, они угодили под продольный огонь неутомимого капитана Турвиля. Его «Террибль» обрушил на галеры столь яростный огонь, что те немедленно развернулись и ретировались, спрятавшись за высокими бортами голландских кораблей.

— Вот уж вояки так вояки! — в сердцах сплюнул уже и Рюйтер, до того момента еще надеявшийся, что галерные капитаны смогут привнести свою лепту в ход сражения.

Чтобы извлечь из союзных галер хоть какой-нибудь толк, Рюйтер велел им брать парусные корабли на буксир и выстраивать в ровную линию поближе к неприятелю. Едва галеры подтаскивали очередного голландца к французам, как он немедленно включался в перестрелку.

Так, с небольшими перерывами, сражение протекало до позднего вечера. Отсутствие ветра лишило обоих главнокомандующих всякой надежды на маневр, а потому противоборствующие силы лишь били и били друг в друга, стремясь нанести противнику как можно больше повреждений. Уже в сумерках, когда ветер чуть-чуть поднялся, французский капитан де Лери предпринял дерзкую попытку врезаться в середину голландского арьергарда и рассеять его, но вице-адмирал Гаан сумел отбиться и отогнал наглеца яростным огнем.

В течение ночи противники держались неподалеку друг от друга, погребали павших и усиленно чинились. Среди кромешной темноты слышался лишь визг пил и стук топоров.

Рюйтер, сидя в каюте, торопливо писал отчет о сражении для Генеральных штатов. Настроение у генерал-адмирала было невеселое. Бой выдался на редкость тяжелым. Был утоплен один из кораблей и погиб верный соратник по трем английским войнам контр-адмирал Николас Версгоор. Однако, несмотря на это, до решительной победы было еще далеко.

К утру под звуки артиллерийского салюта подошло наконец-то долгожданное подкрепление: десять испанских кораблей под командой графа д'Альбермаса. Но радость была недолгой. Почти одновременно подошли девять кораблей и к французам. Все, по сути дела, предстояло начинать с самого начала.

— Что ж, — задумчиво произнес Рюйтер, наблюдая, как подошедшие испанцы занимают указанное им место в общем строю. — Будем считать, что вчера мы только разминались перед настоящей дракой!

На голландских кораблях уже вовсю готовились к продолжению вчерашнего спора, как вдруг державшийся неподалеку французский флот внезапно развернулся кормой к голландцам и, воздев все паруса, стал быстро удаляться.

— Может, этот пройдоха Дюкен опять что-то задумал? — заволновались голландские капитаны, поглядывая на мачты флагманской «Конкордии». Но с нее никаких сигналов не было.

Рюйтер безмолвствовал, молча наблюдая за действиями своего «визави». К полному удовлетворению голландского главнокомандующего, Дюкен, несмотря на подкрепление, отказался продолжить дальнейшее выяснение отношений. Его флот, наполнив паруса ветром, покинул место брани и взял курс вокруг Сицилии к Мессине. Французский адмирал здраво рассудил, что второй день тоже вряд ли наградит его решительной победой над многоопытными голландцами, тогда как сейчас его помощь нужнее была в Мессине.

— Что ж — если противник удалился столь вежливо и галантно, то мы вправе считать себя победителями во вчерашней потасовке! — завил Рюйтер прибывшему к нему на борт вице-адмиралу Гаану. А потому спустимся в каюту, чтоб поднять кружку пива за нашу удачу, а заодно и помянуть нашего бедного Версгоора!

Несмотря на явный успех, оба адмиралы были мрачны. Смерть командующего авангардом подействовала на обоих удручающе.

— Как бренна наша жизнь, и как мы каждый миг близки к смерти! — думая о чем-то своем, произнес обычно жизнерадостный Гаан.

Подняв глаза на своего флагмана, Рюйтер внимательно посмотрел на него:

— Все в этой экспедиции идет как-то не так. Не пойму почему, но впервые я не верю в успех затеянного нами дела! Будь моя воля, я бы немедленно развернул флот домой, потому как твердо уверен, что не будет нам здесь ни счастья, ни удачи!

— Дай Бог хоть выбраться отсюда живыми! — Гаан громко поставил на стол пустую пивную кружку.

Преследовать уходящего противника главнокомандующий голландским флотом не стал, а повернул вместо этого на Палермо, где рассчитывал сгрузить раненых, починиться и пополнить запасы сожженного пороха.

Отступление, впрочем, не помешало Дюкену написать в Версаль о своей победе! Людовик Четырнадцатый был так рад этому известию, что тотчас собственноручно начертал ответ своему флотоводцу. Вот он:

Тем временем в Палермо Рюйтер дал знать испанскому вице-королю Сицилии, принцу де Монтесархио, что срок его шестимесячной командировки подходит к концу и ему пора возвращаться к родным берегам. Перепуганный такой новостью вице-король, невзирая на свой высокий ранг и плюнув на все политесы, самолично примчался к генерал-адмиралу на корабль и слезно умолял его остаться хотя бы еще немного. В виде взятки хитрый испанец тут же вытащил тяжеленную золотую цепь с медалью, усеянной бриллиантами.

— Это вам, мой ненаглядный Рюйтер! — говорил он самым ласковым голосом, протягивая генерал-адмиралу бряцающее золото.

Раздосадованный Рюйтер от подарка отказался наотрез:

— Такие цепи не для моряков! Она залог верной смерти при кораблекрушении! Поищите для нее более достойного хозяина!

И тогда вице-король разрыдался. Размазывая слезы по своему густо напудренному лицу, он жалостно причитал:

— Что же теперь будет? Ой, что же теперь будет?

— Но у меня к вам тоже будет просьба! — обратился к несчастному Рюйтер, презрительно кривя губы.

— Какая? — вице-король, последний раз всхлипнув, уставился на голландца.

— По имеющимся у меня сведениям, на ваших галерах уже много лет томятся в гребцах несколько протестантских пасторов, которых я очень бы хотел видеть свободными!

— Считайте, что они уже свободны! — радостно воскликнул принц Монтесархио, довольный тем, что сумел все же сделать генерал-адмиралу хоть какое-то одолжение. Свое слово он сдержал, и спустя несколько часов пасторы, а это были венгры, стояли уже среди своих единоверцев-лютеран.

Спустя несколько дней вице-король снова появился у Рюйтера. На этот раз он был настроен решительно и вручил генерал-адмиралу портрет своего монарха, щедро украшенный большими бриллиантами баснословной цены на еще большей золотой цепи, чем прежде. К портрету прилагалась серебряная лоханка, осыпанная бриллиантами трость и шпага с коралловым эфесом.

— Эти дары вы обязаны принять, так как они присланы самим королем! — сказал вице-король.

Проводив именитого гостя, Рюйтер налил в лохань воды и поставил ее на пол каюты, чтобы столь дорогие его сердцу цыплята могли из нее вволю пить.

Историк французского флота пишет: «Европа, узнав, что два величайших флотоводца готовятся оспаривать победу друг у друга, устремила на них взоры и ожидала с нетерпением известия о битве, в которой неминуемо должны быть проявлены величайшие опыты мужества и благоразумия».

Цыплята, бегая по палубе, весело пищали. Наблюдая за их возней, Рюйтер обдумывал свои дальнейшие действия. Намерения генерал-адмирала, несмотря на столь щедрые дары, нисколько не изменились, и он деятельно готовился к отплытию. Однако когда до отхода оставалось всего несколько дней, из Гааги пришло письмо с повелением остаться в средиземных водах еще на полгода. Как оказалось, это не терял даром времени испанский король, который успел вовремя нажать на гаагских политиков и выпросить оставить Рюйтера у себя. А чтобы генерал-адмирал не возмущался, из Гибралтара к нему подошло еще десять испанских кораблей.

20 марта объединенный флот направился к Мелаццо. Подойдя к берегу, Рюйтер собрал всех капитанов на совет, чтобы решить, как лучше нападать на Мессину — с сухопутья или со стороны моря. Выступили все. Взвесив все за и против, решено было от морской атаки отказаться, так как сильное течение в Фарском проливе неминуемо снесет корабли как минимум на две мили в сторону, что создаст большие неудобства.