Противники обнаружили друг друга 2 июня 1673 года неподалеку от побережья Зеландии. Рюйтер, стоя на якорях, занимал к этому времени со своим флотом так называемую схуневельдскую позицию и, скучая, давно уже поджидал там неприятеля, а потому показавшиеся вдалеке паруса союзного флота для него неожиданностью не были. Опытный глаз лейтенант-адмирала сразу же отметил, что французы на этот раз не выведены в отдельную эскадру. Их корабли в общем строю были перемешаны с английскими под общим началом принца Руперта.

Англичане и французы, как никогда, ныне жаждали разбить голландцев в решительном генеральном сражении, чтобы затем, завоевав господство на море, высадить свои десантные корпуса на побережье Голландии и тем самым поставить Соединенные провинции на колени окончательно и бесповоротно. Однако для этого им надо было для начала победить самого Рюйтера.

У голландцев авангардом командовал Тромп, арьергардом— Банкерт, сам Рюйтер вел за собой центр.

День в день — в годовщину Солебейского боя, 7 июня — в два часа пополудни завязалась перестрелка между противоборствующими авангардами. Плохо зная местные воды и боясь многочисленных отмелей, союзники осторожничали. Для начала Руперт решил атаковать лишь мелкими судами. Но голландцы обороняться, несмотря на вдвое слабейшие силы, не собирались. Тромп, по своему обыкновению, первым решительно бросился на французские корабли. Храбро стоя на шканцах под шквальным огнем, он, срывая голос, кричал в рупор всего лишь одно слово:

— Aulofl Aulof! (К ветру! К ветру!)

Голландский авангард обрушил на французов столь яростный огонь, что те уже через какие-то четверть часа стали пятиться. Благодаря своему яростному нападению, Тромпу удалось почти сразу расстроить авангард союзников. Впрочем, даже потеряв строй, англичане и французы жестоко сопротивлялись.

Тем временем Рюйтер уже сошелся вплотную с принцем Рупертом, а Банкерт — с адмиралом Спрагге. Вскоре Рюйтер, а за ним и Банкерт, прорезали английский строй и подвергли его бешеной продольной бомбардировке.

На своих неизменных «Семи Провинциях» Рюйтер шел напролом, сметая все на своем пути. Когда какой-то английский корабль попытался преградить ему путь, лейтенант-адмирал даже удивился:

— Я вижу, что неприятель еще не совсем страшится «Семи Провинций»! Подвернем к нему под корму и вычистим его палубы нашими метелками!

После двух продольных залпов англичанин, туша пожары, шарахнулся в сторону.

— Эти уже узнали, что такое «Семь Провинций»! — удовлетворенно хмыкнул Рюйтер. — Теперь подвернем вправо. Там, кажется, тоже есть достойный противник!

Во время прорыва английской линии был тяжело поврежден корабль Банкерта, потерявший фор-стеньгу и грот-марсель. Это вызвало определенный беспорядок в его эскадре, и хотя ни один из кораблей арьергарда поля боя не покинул, слаженность их действий была нарушена Заметив это, Рюйтер немедленно направил «Семь Провинций» к арьергарду, собрал вокруг себя эскадру и, восстановив порядок, снова бросил ее в пекло боя.

Пока командующий занимался своими делами, а затем помогал Банкету, куда-то исчез авангард Тромпа. Вместе с ним не видно было и французов.

— Корнелис, как всегда, одержим манией бегства от главных сил! — съязвил было кто-то из стоявших подле Рюйтера офицеров.

Но командующий остряка не поддержал, а наоборот, одернул:

— Судя по всему, у Тромпа дела идут не слишком хорошо, иначе бы он ни за что не отдалился. Думается, пора поторопиться к нему на выручку!

Маневры Рюйтера во время сражения у берегов Зеландии и сегодня считаются классикой. Порой кажется просто невероятным, как умел вовремя и точно голландский флотоводец рассчитывать свои действия и одновременно предугадывать возможные контрдействия противника. Осталось следующее красноречивое английское свидетельство: «Эти движения производились в таком порядке и с таким благоразумием и искусством, что было ясно: одному только в мире Рюйтеру можно соединять и усиливать эскадры в виду неприятеля и невзирая на все их препятствия».

Было около шести часов вечера, когда Рюйтер разыскал среди дыма и частокола мачт корабли Тромпа. Как оказалось, в результате долгих взаимных маневрирований тот оказался в конце концов между эскадрой принца Роберта и еще одной английской эскадрой. Будучи весьма стеснен с обеих сторон, Тромп, тем не менее, продолжал отчаянно драться на оба борта. Понимая, что долго ему так не продержаться, да и одному вырваться без больших потерь из смертельных тисков будет тоже чрезвычайно сложно, он с надеждой оглядывал горизонт: не покажутся ли вдали паруса Рюйтера.

— Неужели командующий не заметил нашего отсутствия и бросил нас на произвол судьбы? — спрашивали его офицеры.

— Идите к пушкам и деритесь с верой в Рюйтера! Он нас непременно вытащит из этого дерьма! — не терял присутствия духа Тромп, уже дважды вынужденный менять из-за повреждений флагманский корабль. Наконец, вдалеке показались долгожданные паруса.

— Друзья! Вон наш отец идет к нам на помощь! — закричал матросам Тромп, показывая рукой на приближающуюся эскадру.

Затем начальник авангарда перекрестился:

— Клянусь, что пока жив, я никогда его не оставлю!

Решительным нападением Рюйтер разогнал англичан.

Снова объединив свои усилия, голландцы начали столь сильно теснить противника, что к вечеру англичане попятились более чем на милю от места начала сражения. Около десяти вечера стали спускаться сумерки, и пальба по всему фронту баталии постепенно стихла. Французская хроника тех лет гласит: «Все реляции возвещали, что в сих битвах происходили чудеса храбрости с обеих сторон, а иначе со стороны голландцев, которых число было гораздо меньше против неприятельского».

Сохранилось и письменное свидетельство графа д'Эстре, командовавшего в бою французским флотом В письме к маркизу Сеиньели он начертал: «Я от души заплатил бы жизнью за славу, мужество и благоразумие, коими действовал Рюйтер в сей морской битве».

Как известно, никто не может оценить действия военачальника лучше, чем его противник. Ну, а откровенное признание превосходства противника над собой — в истории вещь вообще исключительная!

Едва взошло солнце следующего дня, как морякам противоборствующих сторон открылась ужасающая картина вчерашнего побоища. Морская гладь, сколь видел глаз, была густо усеяна плавающими кверху спинами мертвых тел, на которых уже по-хозяйски восседали чайки и бакланы. То там, то здесь качались обломки разбитых кораблей и полузатопленные шлюпки, разбитые реи, паруса и обрывки такелажа. По верхушкам обгорелых мачт можно было смело догадываться о затонувших кораблях, ставших подводными могилами для сотен и сотен людей.

Наш историк Щеглов так характеризует действия Рюйтера в этом нелегком сражении: «Рюйтер в этом сражении проявил особенное искусство, благодаря которому он с вдвое слабейшими силами сражается с неприятелем в течение 7 часов, наносит ему чувствительный удар, который не имеет решающего значения только оттого, что союзники располагали слишком большими силами по сравнению с голландцами. Здесь у Рюйтера сказалось также искусное пользование берегами, взаимная поддержка, необычайная отвага и решимость, а также быстрота и порядок, с которыми он передвигал, соединял и усиливал свои эскадры в виду неприятеля во время боя, что было всецело результатом предварительной тщательной подготовки Рюйтером своего флота».

Из труда Альфреда Штенцеля «История войн на море»: «Отступающие корабли расстроили линию Руперта, так что при первом натиске голландцев строй союзников оказался плохим. Сначала произошла жаркая схватка между Тромпом и Рупертом. Когда две другие эскадры легли тем же курсом, что и Тромп, бой сделался общим. В 2 часа по сигналу де Рюйтера его флот повернул к берегу (может быть, чтобы отойти от наружных отмелей). Тромп опять проявил самостоятельность и не исполнил приказания, хотя оно ему было послано особо на яхте. По другим сведениям, приказание до него дошло слишком поздно. Де Рюйтер направился в центр союзников и привел французскую линию в полный беспорядок. Между тем эскадра Банкерта пришла в расстройство, из-за чего де Рюйтер не мог использовать своего успеха, так как должен был помочь Банкерту восстановить строй. С обеими эскадрами он в 6 часов пошел на помощь Тромпу, хотя мог бы одержать блестящую частичную победу; но верный тактический взгляд де Рюйтера указал ему более правильный путь. Тромпу тем временем сильно досталось, три раза ему пришлось переносить флаг, один из его флагманов был убит. Когда в критическую минуту де Рюйтер подходил, Тромп радостно воскликнул: „Наш дедушка (прозвище де Рюйтера во всем флоте) идет нам на помощь!“ Де Рюйтер со всем флотом пошел к берегу, курсом на юго-запад; союзники сначала за ним следовали с наветренной стороны, но близко не подходили. В 10 часов, при наступлении темноты, противники разошлись и стали на якорь, причем голландцы заняли место несколько мористее, чем до боя. Если говорить об успехе этого дня, то его надо, несомненно, приписать де Рюйтеру.

Морской бой тем отличается от сухопутного, что он почти никогда не имеет исключительной целью занять место сражения, что для сухопутного боя является мерилом победы или поражения; об успехе морского боя, конечно, за исключением случая полного уничтожения неприятельского флота или его бегства, судят с совершенно иной точки зрения.

В данном случае успех всецело был на стороне де Рюйтера. Стратегический план противника сделать высадку на голландском берегу, уничтожив или прогнав предварительно неприятельский флот, опять был нарушен. В тактическом отношении ни один из противников не имел успеха, потери обоих были одинаковы (каждый по 1–2 брандера), оба остались боеспособными. Ввиду того, что де Рюйтер располагал силами значительно меньшими, нельзя не дать ему пальмы первенства. Де Рюйтер после боя был даже в лучшем положении, имея в близлежащих гаванях все средства для быстрого исправления повреждений, пополнения запасов и убыли в личном составе. Обе стороны сражались храбро; и о французах нельзя ничего сказать дурного. То, что потери в людях были больше у англичан, объясняется присутствием на их судах сухопутных войск.

В этом бою голландцы сражались уже в новом строю, который применялся и в сражении при Солебее и который был выработан де Рюйтером. Различие его с предшествовавшими заключалось в следующем разделение авангарда и арьергарда еще на две двойных эскадры было отменено, каждый из них впредь состоял лишь из трех отрядов. Этим добились более тесного сплочения эскадр. Далее де Рюйтер предписал не только в случае наветренного, но и подветренного положения флота относительно противника, средним отрядам каждой эскадры держаться уступом в сторону от противника. В результате центр занял положение в одной линии с авангардом и арьергардом, а не подветреннее их, как прежде. Таким образом, боевая линия стала однообразнее и проще, начальники эскадр могли легче управлять своими эскадрами; центр стал ближе к противнику. Повороты всей кильватерной колонны было установлено делать поэскадренно, начиная с задней эскадры. Де Рюйтер обратил особенное внимание на немедленное смыкание образующихся интервалов. Были изданы новые инструкции для дозорной службы. Голландцы опять-таки были обязаны своим успехом правильному, быстрому и решительному образу действий де Рюйтера; он предпочел отказаться от обещавшего ему частичную победу боя, только чтобы помочь попавшим в тяжелое положение частям своего флота. Он снова проявил себя блестящим флотоводцем, показав, насколько корабли были у него в руках, как уверенные в победе командиры шли за ним всюду, куда он хотел Со своими слабыми силами он не только не побоялся нападать, но вел бой на самых близких расстояниях и сумел выйти из тяжелого положения без потерь».

И сегодня данные о потерях в сражении у побережья Зеландии сильно расходятся. Что касается англичан, то они вообще впоследствии никогда не говорили не только о потерях, но и стремились как можно реже упоминать об этом сражении вообще. И это при том, что в официальной реляции англичане утверждали, что победа осталась за ними. Однако по сообщению французов, потери их союзников составили четыре корабля и десять брандеров. Примерно столько же потеряли и сами французы. Причем и те, и другие вынуждены были оставить поле боя и уйти подальше от противника в море. Голландцы в сражении не потеряли ни одного корабля, кроме шести брандеров, которые, однако, для того и снаряжались, чтобы быть подорванными и сожженными. Кроме этого, все признают, что поле брани осталось за Рюйтером, его флот там и простоял, приводясь в порядок весь следующий день.

Пока англичане и французы собирались с духом и приходили в себя неподалеку после заданной им трепки, Рюйтер, известив принца Оранского обо всех перипетиях сражения, просил его немедленно выслать порох, ядра и воду. Просьба лейтенант-адмирала была немедленно исполнена, и уже спустя несколько дней с подошедших транспортов прямо в море перегружали привезенные припасы. Несколько кораблей пришлось все же отослать в порты на починку, но их капитаны клялись работать день и ночь, чтобы как можно скорее вновь присоединиться к флоту. Не дожидаясь ушедших, Рюйтер вновь поспешил на поиск неприятеля. Некоторые из капитанов убеждали его не торопиться, а дождаться подкрепления. Рюйтер ответил на это отказом.

— Противник потерпел больше нашего, а потому большое число его кораблей тоже ушло чинить дыры в свои порты. Спрашивается: зачем нам ждать их возвращения? — резонно возразил он своим оппонентам, и те замолчали.

У союзников к этому времени тоже не все обстояло хорошо. На кораблях было полным-полно раненых, которые из-за отсутствия элементарной помощи умирали сотнями, кончалась вода и провиант. Наконец, решено было уходить в Англию, хотя это и выглядело как самое настоящее бегство. Но убежать просто так не удалось. Рюйтер напал на противников как раз в тот момент, когда те снимались с якорей, чтобы следовать к своим берегам.

14 июня противники разглядели паруса друг друга. Каждому нужна была пусть небольшая, но победа, а поэтому от боя ни одна из сторон не уклонилась.

Первыми сцепились в жестокой драке, как это обычно водилось, авангарды. Сам Рюйтер, так же как обычно, направил свою эскадру против кораблей принца Роберта, а начальствующий арьергардом Банкерт встал визави с графом д'Эстером.

Старый научный труд гласит: «Нападение Рюйтера при попутном ветре NO было столь стремительно, что союзники с трудом могли построиться в боевой порядок, так как Руперт, находясь в хвосте линии и горя желанием поскорее вступить в бой и занять свое место во главе, прошел через французскую эскадру и тем привел в самом начале боя в расстройство свой флот, который начал бой в беспорядке. Рюйтер, однако, не воспользовался этим случаем, решительная битва не входила в его расчеты, так как он не только был почти вдвое слабее неприятеля (51 корабль, 13 фрегатов, 24 брандера, 16 яхт против 84 кораблей союзников), но также оттого, что из-за свежего ветра он не мог ввести в бой артиллерию нижних деков кораблей. Поэтому Рюйтер ограничился тем, что вел артиллерийский бой с далекой дистанции на параллельных курсах с неприятелем, который уходил, сражаясь, к английским берегам, куда, однако, Рюйтер не последовал».

«Семь Провинций» оказались вскоре, по своему обыкновению, в самом пекле боя. Кораблем, следующим в кильватерной струе командующего, был корабль его сына Енгеля. Оправившийся от ран, Енгель де Рюйтер неотступно следовал за отцом, как верный оруженосец за рыцарем, помогая ему огнем и маневром.

Бой был продолжителен, но так и не принес серьезного перевеса ни одной из противоборствующих сторон. Однако союзники оказались настолько измотаны морально, что более драться были уже не в состоянии. Ночью они не стали заниматься починкой, а, наполнив обрывки своих парусов попутным ветром, поспешили оторваться от голландцев и вскоре бросали свои якоря уже в устье Темзы. Рюйтер некоторое время делал вид, что собирается преследовать отходящего противника, а затем снова вернулся на охрану своих берегов.

Немецкий историк Альфред Штенцель так охарактеризовал данный боевой эпизод биографии де Рюйтера: «И об этом сражении мы имеем лишь поверхностные известия, так же как и о первом. Кажется достоверным, что нападение было неожиданным и нежелательным для союзников, хотя де Рюйтер сам ожидал нападения с их стороны, так как ветер перешел к востоку. Союзный флот — на этот раз Руперт вел центр — находился северо-западнее голландцев; о положении французов нет сведений. Голландский флот во главе с Тромпом в отличном строю направился на неприятеля, который пошел в море, стараясь выстроить линию, что особенно плохо удавалось эскадре Спрагге, поджидавшей своих флагманов, задержавшихся на заседании у главнокомандующего. Намерение Руперта было замечено Тромпом, который, следуя его движениям, тоже придержался к ветру; союзники спустились, чтобы отвлечь противника от берега. Во время этого маневрирования флоты стреляли на дальних расстояниях; ближе они сошлись лишь в 5-м часу пополудни, и то лишь на короткое время; сначала сблизился Тромп и ввязался в жаркий бой, затем схватились между собой оба главнокомандующих; наконец, и все эскадры. Далее бой велся на параллельных курсах и средних расстояниях, почему брандеры не могли себе найти применения. После шестичасового боя, около 10 часов вечера, де Рюйтер, при наступлении темноты, его прекратил; эскадры подошли слишком близко к английским берегам — тем не менее, де Рюйтер вернулся к своему якорному месту под малыми парусами, желая подчеркнуть свою силу. Как и можно было ожидать, потери в людях были невелики: голландский флот насчитывал не более 200 убитых и 300 раненых, английский — вдвое больше. Повреждения оказались не очень серьезными.

Сражение кончилось полным успехом де Рюйтера; правда, в тактическом отношении он незначителен, но зато стратегическое его значение громадно. Он своими несравненно меньшими силами отогнал противника от своего побережья, заставил его вернуться в свои порты, причем союзники не посмели препятствовать возвращению голландцев. Неприятельский план войны был окончательно нарушен, о высадке в Голландию нельзя было и думать; де Рюйтер многим рисковал, но результат оказался блестящим. То, что флот его расстрелял весь свой боевой запас, вследствие чего перестал быть боеспособным, роли не играло; это обстоятельство даже не стало известным, и было быстро устранено. Де Рюйтер действовал, строго придерживаясь плана войны: выжидать, нападать при удобном случае, во что бы то ни стало помешать высадке, своевременно вернуться на свое безопасное якорное место. Можно ли было достичь в тактическом отношении большего, теперь установить нельзя из-за неточности и противоречивости донесений. По-видимому, союзники не обладали чрезмерным воинственным духом, хотя были значительно сильнее голландцев. Вероятно, это было следствием невозможности исправить повреждения и пополнить убыль в людях после последнего боя. Кажется, между союзниками царил разлад — новый пример непрочности морских союзов или, по крайней мере, совместного участия союзных эскадр в бою. Французы жаловались на некоторые несправедливые распоряжения Руперта, да и в самом английском флоте появился оппозиционный дух по инициативе офицеров-католиков.

На союзном флоте не было дружной работы, зато во флоте де Рюйтера царил единый дух; даже Тромпа на этот раз ни в чем нельзя упрекнуть. Итак, успех голландцев был весьма значителен. Господство де Рюйтера в течение ближайших 6–7 недель на море было так полно, что он подолгу держал разведчиков у английского берега. Сам он с главными силами стоял на якоре у Шуневельда, исправлял повреждения и получал подкрепления. Вскоре де Рюйтер рискнул даже послать эскадру из 18 судов под командой де Гаена в устье Темзы для разведки; уже через шесть дней, 25 июня, последний донес, что союзники стоят в Темзе до Грэйвсэнда и что десантные войска в большом количестве наготове».

Обрадованный известием об одержанной победе принц Оранский поспешил поздравить Рюйтера своим письмом: «Благородный и неоцененный! С наивеличайшим удовольствием мы узнали, как Богу было угодно благословить оружие штатов под вашим предводительством, при встрече вашей с флотами французским и английским, в которой вы не переставали оказывать ваше благоразумие и мужество, и мы вас уверяем, что столь великие услуги будут уважены штатами и нами при всяком случае…. Мы молим Бога, чтобы он сподобил вас своим святым вспомоществованием и сохранил вас под своим покровом».