Глава шестая
Бухта Солебей
Успехи французского короля, так легко получившего испанские Нидерланды и Франш-Конте, заставили Европу призадуматься. В Англии опасались притязаний французов на Голландию и боялись совместного выступления голландских морских сил с французскими против Англии. Иохан де Витт заключил в 1668 году тройственный союз между Голландией, Англией и Швецией. Эти три державы заставили Францию, по Аахенскому договору 2 мая 1668 года, уступить их настояниям и удовольствоваться лишь дюжиной важных нидерландских городов.
С этого времени начинается новая политика Людовика, преисполненная ненависти к Голландии, в которой он видел душу этого тройственного союза. Прежде всего, он хотел уничтожить Голландию и начал работать над тем, чтобы ее политически изолировать. В переговорах со шведами он добился успеха, но прошло целых четыре года, прежде чем был заключен договор, по которому Швеция должна была содержать в своих померанских владениях большое число войск для вторжения в государства Священной Римской империи. С Карлом Вторым было справиться легче — Людовик ссужал его деньгами и тем быстро привлек на свою сторону. После разрыва тройственного союза из-за соглашения Швеции с Францией, Людовик и Карл быстро объединились. Последний, совершенно против желания своего народа, заключил наступательный союз с Францией. Было решено, что во всех случаях союзным флотом будут командовать английские адмиралы.
Различными мелкими инцидентами на почве морского церемониала англичане старались спровоцировать Голландию на начало боевых действий. В 1672 году Англия посылает Голландии ультиматум с требованием, чтобы голландские флоты салютовали флагом даже самому маленькому английскому военному кораблю. Терпение голландцев иссякло, и в феврале Генеральные штаты приступили к вооружению 75 линейных кораблей. В конце марта английские военные корабли нападают без объявления войны на голландский торговый флот.
А 7 апреля 1672 года Англия и Франция одновременно объявили войну Соединенным провинциям. К этому времени они успели объединить английский флот с французской вспомогательной эскадрой. В том, что Рюйтер расколошматит их морские силы поодиночке, в Лондоне и Версале не сомневались. А потому и решили идти на «папашу Рюйтера» только взявшись за руки, т. е. объединившись.
В Гааге напряженно подсчитывали баланс морских сил: сможет ли Голландия выставить флот, способный на равных драться с объединенной франко-английской армадой и при этом одновременно иметь возможность для отражения французской агрессии на сухопутье. Подсчет показывал, что при крайнем напряжении всех сил померяться силой будет можно при условии, что голландцам будет сопутствовать успех. Быстро восстановить флот после крупного поражения страна будет уже не в силах. Исходя из этого, особую надежду все возлагали на командующего.
Тем временем англичане перешли от слов к делу. Из хроники войны: «72 коммерческих судна, возвращающихся из Смирны, конвоируемые пятью большими военными кораблями, подверглись в конце марта нападению в Ла-Манше, совершенному по особому приказанию жадного до добычи короля Карла. Англичане, под начальством адмирала Холмса, с 8 большими и 3 малыми кораблями вышли в море; предполагалось выслать 32 корабля, но по небрежности такого количества судов собрано не было. Возвращавшемуся в то же время из Средиземного моря другому английскому адмиралу Холмс ничего не сообщил о поставленной ему задаче, чтобы иметь возможность ее выполнить одному, вследствие чего не получил никакой поддержки. Начальник конвоя получил известие о грозившей ему опасности у входа в Ла-Манш; он сделал все возможные приготовления и дал вооруженным купеческим судам (их было около трети) соответствующие инструкции.
Бой длился два дня, все время на параллельных курсах. Окончательный результат был сравнительно ничтожен, если учесть, что против 12 английских линейных кораблей и 6 мелких судов сражались 5 голландских военных и 24 вооруженных коммерческих корабля, причем последние должны были еще защищать своих безоружных спутников. Три голландских флагмана были убиты. Однако лишь один нидерландский корабль был потоплен и три купеческих судна достались в руки англичан — жалкие результаты, добытые к тому же с тяжелыми повреждениями английских судов. Голландцы ушли в полном порядке и под прикрытием тумана на третий день вернулись на родину.
Англичане могли рассчитывать на богатую добычу, как видно из того, что за продажу трех купеческих судов они получили очень много. Сколько бы они выручили, если бы им досталось свыше 70 таких кораблей! Из этих цифр ясны размеры торговли с Левантом, превосходившей тогда всю торговлю прочих государств, вместе взятых. В Англии это разбойничье нападение, совершенно вопреки всяким основам международного права, заслужило всеобщее порицание. Попытки короля отречься от своего приказа и свалить всю вину на голландских флагманов и их поведение при первой встрече, не удались ввиду категорических опровержений английского адмирала, желавшего защитить свое собственное доброе имя».
Германский историк флота адмирал А. Штенцель в своем фундаментальном труде «История войн на море» пишет: «Витт и де Рюйтер действовали правильно, приложив все усилия, чтобы как можно скорее быть в состоянии противопоставить противнику сильный флот, отчасти чтобы действовать против каждого из союзных флотов порознь, еще до их соединения, отчасти чтобы быстрым наступлением уничтожить возможность предполагавшейся грандиозной высадки. Предполагали пойти, как прежде, к устьям Темзы и в Брест. Выполнению плана помешала неготовность флота. Как и прежде, провинция Зеландия сильно отстала в вооружении своих судов. Причина крылась не в плохой организации морских сил и адмиралтейств, а в предательском желании действовать против правительства. Межпартийная рознь в Голландии разгоралась до того, что охотнее подчинились бы самому злейшему иноземному врагу, чем враждебной группировке своей родины. Итак, безусловно верный в стратегическом и тактическом отношениях план обоих великих людей не мог осуществиться.
Де Рюйтеру пришлось другими путями попробовать выполнить свое намерение. Его план, заключавшийся главным образом в том, чтобы ловко использовать создавшееся положение и устранить возможность высадки, дал последующей войне своеобразный характер. Он чувствовал себя обязанным быть особенно осторожным, несмотря на сознаваемую им важность быстрого и энергичного нападения, так как надежды на успешные действия на суше не было, и флот оставался единственным спасителем отечества.
Стратегия де Рюйтера, благодаря таким соображениям, стала совершенно иной, чем в прежние годы. Он старался использовать условия местности, занял безопасное положение позади отмелей, расположенных перед устьями рек Маас и Шельда, и оттуда производил в подходящий момент энергичные нападения на противника. Неприятель со своими судами больше не рисковал за ним следовать после боя по опасным, неизвестным фарватерам, благодаря чему де Рюйтер, пользуясь своими базами в тылу, мог спокойно исправлять повреждения и готовиться к новым операциям.
Де Рюйтер пользовался каждой возможностью выхода, как только ветер благоприятствовал его судам; в противном случае он немедленно поворачивал и возвращался на мелководье, куда враг, как уже было сказано, не решался за ним следовать. Такой образ действий можно назвать стратегическим и в то же время тактическим».
Сам Рюйтер тем временем лихорадочно собирал свой флот в Текселе. Однако в сроках он не успевал перехватить англичан у Темзы, а потому от этого плана пришлось с большим сожалением отказаться. Под началом у него пока значилось всего тридцать пять кораблей, одиннадцать фрегатов и двенадцать брандеров с девятью яхтами. Это был еще далеко не весь флот. Корабли продолжали понемногу подходить, однако слишком медленно. Отчаянно опаздывала Зеландская эскадра, которую все никак не могли вооружить в местном адмиралтействе.
— Соберемся с силой, тогда и двинемся наверняка! — говорил умудренный многими войнами флотоводец молодым и нетерпеливым, когда те особо надоедали расспросами.
Перед самым выходом в море в каюту к нему постучался боцман «Семи Провинций», молоденький белобрысый француз.
— Мой адмирал! — сказал он, склонив голову. — Вы идете в поход против моей Родины, и я не могу в этом участвовать. Отпустите меня домой в Дюнкерк!
— Я понимаю тебя, Жан! — кивнул Рюйтер. — Но прошу тебя подумать еще раз перед тем, как сделать свой окончательный выбор! Ты ведь знаешь, что являешься любимым из моих воспитанников!
— Все уже решено, я должен драться в рядах своих соотечественников! — упрямо мотнул головой боцман.
— Что ж, ты сам избрал свою судьбу! — встав, Рюйтер подошел к молодому французу и обнял его на прощание. — Попросим же Господа, чтобы нам не пришлось встретиться друг с другом в бою!
Мальчишка-боцман ушел, а Рюйтер долго сидел, задумавшись над превратностями жизни. Мальчишку звали Жан Барт. В этой войне он станет национальным героем Франции и великим корсаром всех времен. Но судьба будет к Барту благосклонна, и ему не придется скрестить оружие в бою со своим учителем…
На следующий день к Рюйтеру на корабль прибыли братья Витты. Несмотря на чрезвычайно сложную обстановку в стране, премьер-министр Иохан де Витт все же принял решение самолично проводить в поход флот, понимая, что от успеха Рюйтера, возможно, зависит и судьба республики. Младший же брат, Корнелий, должен был идти в море с адмиралом как уполномоченный депутат Соединенных провинций.
А вскоре Рюйтеру пришлось, неожиданно для себя, пережить несколько неприятных минут. Дело в том, что с объявлением войны с фарватеров сняли все вехи и буи. Теперь корабли должны были выводить между многочисленных отмелей на большую воду только лоцманы. Они-то и отказались наотрез выводить «Семь Провинций» Рюйтера, говоря, что у того слишком большая осадка, и они не попадут в проход. Прекрасно знающий сам все фарватеры у острова Тексель, Рюйтер был возмущен.
— Это форменное безобразие! — ругался он. — Проходы есть, но лоцманы просто боятся ответственности! Нынешний вест-зюйд-вест и так давно уже держит нас под берегом, а мне, кровь из носу, надо поспеть в Ла-Манш до соединения союзников! Промедление подобно катастрофе!
— Что же делать? — помрачнели братья Витты.
— Придется мерить фарватер самому! — пожал плечами командующий и спрыгнул в шлюпку.
Следом за ним спрыгнули оба Витта и один из лоцманов. Погода стояла на редкость поганая. То и дело налетали дождевые шквалы. На «Семи Провинциях» с беспокойством ждали возвращения Рюйтера. Наконец шлюпка вернулась. Взобравшись по шторм-трапу на борт корабля, командующий сразу же попросил трубку. Раскуривая ее, он кивнул столпившимся подле него офицерам:
— Я не ошибся! Наименьшая глубина на банке сорок пять футов, а это значит, что мы пройдем ее спокойно!
Между тем ветер, как назло, внезапно стих. Глядя на обвисшие вымпела и застывшие недвижимо флюгарки, Рюйтер в гневе бросил понурым лоцманам:
— Вы даром едите свой хлеб! Сейчас по вашей милости я торчу здесь, а мог бы давным-давно быть в открытом море. Ваше незнание и упрямство срывают прекрасно задуманную операцию. Потеря времени сейчас для нас невосполнима, а потому я всех вас арестовываю и отправляю в Тексель. Коллегия разберет вашу вину и накажет в назидание всем другим!
Спустившегося в каюту Рюйтера уже ждали Иохан и Корнелий Витты. Согреваясь горячим кофе, они провели импровизированный совет. Решено было, что Рюйтер при первом же усилении ветра немедленно выйдет из Текселя, соединится с частью флота, уже находящегося в море, и двинется на зюйд-вест к Темзе. По возможности, он попробует войти в реку и сжечь стоящий там английский флот. Если же англичан там не обнаружится, то идти к Доунсону, Гонфлиту и Солебейской бухте, пытаясь обнаружить англичан и дать им бой. Если же союзники уже объединились, — тогда надлежит, избегая генерального боя, ждать все отставшие починкой корабли, и только соединившись всеми силами, нападать.
Едва окончили совещаться, как к борту «Семи Провинций» подошел пассажирский бот. Прибывший на нем курьер принес весьма тревожные вести. Начавшееся только что в Гааге формирование местной милиции-ополчения остановлено. Толпы возбужденного народа окружили дом Иохана Витта с криками «Смерть Витту! Смерть приспешникам Франции!»
— Вот и дождались светлого дня! — сплюнул в сердцах Иохан, спешно собираясь с корабля.
— Узнаю дружескую руку Вильгельма Оранского! — покачал головой его брат Корнелий.
Обнявшись, братья простились. Старший спешил в объятую мятежом Гаагу. Младший уходил в море навстречу врагу. На прощание Иохан и Рюйтер крепко обнялись, словно предчувствуя, что более им уже никогда не встретиться.
13 мая Рюйтер вышел в море. Над мачтами пронзительно кричали чайки, а хлесткий ветер срывал с макушек волн пенные брызги. К этому времени поступили сведения, что, воспользовавшись задержкой голландского флота, союзники тоже время даром не теряли. Передовые голландские корабли настигли и пленили английский дозорный фрегат. Его капитан рассказал, что британский флот пребывает ныне на якорях неподалеку от Нордфореленда. Естественно, что Рюйтер немедленно поспешил туда. Но у Нордфореленда вместо флота обнаружили лишь с десяток мелких судов. Суда эти захватили, но настроение у всех было препоганое: противник явно улизнул. А вскоре шкипер датской шхуны сообщил, что видел уже объединенный англо-французский флот на траверзе острова Уайт. Идти к острову и давать там сражение Рюйтер не решился: слишком уж далеко был он от голландских портов. Поэтому пришлось возвращаться к своим берегам, чтобы собрать там все возможные силы.
11 мая в Брест, где в то время собралась французская эскадра, пришла английская яхта с распоряжением герцога Йоркского к вице-адмиралу графу д'Эстре немедленно сниматься с якоря и спешить на соединение с английским флотом.
— Рюйтер уже вовсю прочищает глотки своих пушек под Текселем, а этот дядька шутить не любит! — передал графу уже на словах посланец герцога — Попадетесь ему в одиночку, будете разорваны в клочья! Герцог сейчас тоже покидает Темзу и спешит в Портсмут. До встречи, ваше сиятельство!
Идти в подчинение к англичанам, несмотря на все договоренности, графу не хотелось, но на этом настояли его младшие флагманы — контр-адмирал Дюкен и капитан де Рабиниер.
Только после их настоятельных убеждений д'Эстре все же снялся с якоря и на всех парусах поспешил соединиться с герцогом, под защитой которого он, впрочем, сразу же почувствовал себя в полной безопасности.
Из характеристики графа д'Эстре, данной ему российским историком: «Граф д'Эстре, поступивший на флот из сухопутных генералов, плохо понимал морское дело, но самолюбивый и гордый до крайности, он терпеть не мог советов людей опытных… Впрочем, д'Эстре был человек решительный, храбрый и бескорыстный». Кроме этого известно, что граф увлекался математикой и жизнеописаниями великих мужей древности, а также состоял в дружеской переписке с великим Тюренном. Однако лучше разбираться в морском деле от всего этого он так и не стал. Впрочем, это нисколько не мешает французским историкам чтить д'Эстре, как флотоводца с большой буквы!
Но нас на французской эскадре интересует еще один человек — контр-адмирал Дюкен, человек, которому еще суждено будет сыграть в свое время в жизни нашего героя самую роковую и трагическую роль. В свое время мы подробно поговорим о Дюкене, пока же следует отметить лишь то, что это был один из самых талантливых флотоводцев французской истории. Это было столь очевидно, что граф д'Эстре никак не мог простить своему подчиненному его превосходства, не гнушаясь при этом ничем, включая откровенную клевету, приписывая его заслуги себе. Впрочем, Дюкен платил ему той же монетой, демонстративно игнорируя своего начальника, морское невежество которого было предметом его постоянных насмешек.
Графу повезло с попутным ветром, и до Потсмута он домчался всего за два дня. Едва французы показались на Сент-Эленском рейде, как к графу д'Эстре тотчас пожаловал с визитом сам король Карл Второй.
Английский историк Дэвид Хорн так характеризует своего монарха: «Блестящий весельчак, любитель развлечений и удовольствий, довольно беспечный насчет требований морали и каких бы то ни было убеждений». Но сейчас Карлу было явно не до развлечений, а потому он был собран и строг.
Король приветствовал союзников и выразил пожелание, что совместными действиями они сломят морскую гордыню непокорной Голландии и наведут настоящий порядок на морских торговых дорогах.
— А достанется хоть что-нибудь от вашего пирога и для нашего стола? — вежливо, но не без ехидства, поинтересовался граф д'Эстре.
— Это смотря как вы будете помогать нам замешивать тесто! — прищурил глаз король Карл. — Каждый должен заработать на свой обед!
— Его высочество герцог Йоркский! — крикнул высунувшийся из двери мажордом.
Герцог вошел стремительно, так же стремительно сорвал с головы шляпу с плюмажем, приветствуя короля.
— Здравствуй, мой друг Джеймс! — кивнул ему Карл. — С прибытием тебя в Портсмут, и каковы сегодня новости с моря?
— Новости не слишком радостные, ваше величество, — склонил голову герцог. — Мною получено сообщение от лазутчиков, что Рюйтер готовится сделать покушение на наши корабли, стоящие в Темзе!
— Я не удивлюсь, если этот голландский боцман в одно прекрасное утро вломится на своем корабле в мою спальню! — желчно передернул плечами король. — Что же теперь намерены делать вы?
— Я поспешил вывести из Темзы с собой весь стоявший там флот, оставив лишь восемь кораблей, которые еще до конца не вооружены. Но мы надежно прикрыли их береговыми пушками на случай возможной диверсии. На пути сюда я встретил в море часть голландского флота, однако благодаря сильному туману нам удалось разминуться. Потерян лишь один 30-пушечный корабль, угодивший по ошибке в самую середину неприятельский сил.
— Ну вот, вы и сделали пасхальный подарок папаше Рюйтеру! — вздохнул король. — А ведь мы еще даже не начинали с ним драться!
— Ваше величество, на море всегда бывают форс-мажорные обстоятельства, от которых не застрахован никто! — вскинул вверх подбородок герцог Йоркский. — Но скоро мы рассчитаемся за все сполна!
— Господа! — обратился к герцогу и графу Карл Второй. — Я и мой брат Людовик ждут от вас только решительной победы!
— Мы добудем ее вам, ваше величество! — в один голос рявкнули оба морских предводителя.
Спустя несколько дней объединенный англо-французский флот покинул портсмутский рейд. Свой флаг герцог Йоркский поднял на 100-пушечном «Ройял Джеймсе». Флаг с фамильным гербом графа д'Эстре трепетал над 76-пушечным «Святым Филиппом». Огромная колонна кораблей растянулась до самого горизонта. Две великие державы выставили все свои морские силы, чтобы испепелить противника, и глядя на это морское могущество, казалось, что ничто в мире не может остановить могучую поступь этого огромного флота.
Узнав об объединении союзников, Рюйтер понял, что теперь торопиться особенно уже не стоит, а следует лучше побыстрее наращивать собственные силы. До середины следующего месяца к голландскому флоту подтягивались отставшие и опоздавшие. Наконец, под флагом лейтенанта-адмирала сосредоточилось более полутора сотен вымпелов.
— Теперь мы в силе! — решил Рюйтер. — И вполне можем искать и атаковать наших врагов, пусть даже они успели объединиться.
Верный своему принципу всегда искать неприятеля и нападать на него первым, Рюйтер без всяких раздумий направил флот к Англии.
— Но нам же было велено в первую очередь защищать свои берега! — подали голос наиболее осторожные.
— Лучшая безопасность своих берегов — это нападение на чужие! — было им ответом.
26 мая Рюйтер закончил сосредоточение своего флота и немедленно вышел в море. Впереди главных сил он далеко выдвинул цепь легких судов.
Спустя три дня французские дозорные фрегаты усмотрели медленно двигающийся лавировкой голландский флот. Завидев французов, Рюйтер немедленно подал команду на перестроение в боевой порядок, придерживаясь к ветру. Союзники были на ветре. Подойдя на расстояние нескольких миль к голландцам, они также выстроились в линию. К вечеру герцог Джеймс подозвал фрегаты на голосовую связь.
— Неотступно наблюдайте за противником! — прокричал он им в рупор. — Немедленно уведомите меня, если они будут поворачивать!
Едва стемнело, как Рюйтер немедленно подвернул ближе к союзникам в надежде с рассветом заставить их принять бой. Почти одновременно граф д'Эстре узнал, что его корабли движутся прямо на обширные отмели Заландской банки, а потому резко поворотил в сторону от отмели, а заодно и от голландцев. Следом за французским авангардом вынуждены были отвернуть и англичане. Ночь развела враждующие флоты в разные стороны. А на следующий день сильный туман окончательно поставил точку на этой встрече врагов. Из-за нехватки воды герцог Йоркский повел союзный флот в Солебейскую бухту, что находится между Гарвичем и Ярмутом. Там он встал на якорь и в тот же вечер принялся спешно возить баркасами воду с ближайшей речки Блэйт. Графу д'Эстре герцог разъяснил свои планы так:
— Я хочу налиться водой и запастись провизией на два месяца, а тогда уж брать курс к Доггер-банке, где и поджидать Рюйтера, а заодно попытаться перехватить голландский купеческий конвой, идущий в Зееланд из Индии.
— А если Рюйтер не захочет выходить к Доггер-банке? Да и зачем нам ждать его именно там, ведь море такое большое? — спросил граф, продемонстрировав наглядно всю свою морскую невежественность.
— Он обязательно явится к нам на свидание! — важно бросил герцог. — У этого голландского боцмана просто нет иного выхода, ведь ему надо встречать конвой. Доггер-банка же нам нужна потому, что нам выгоднее давать голландцам сражение в открытом море, а не у их берегов, где эти бестии в два счета заманят нас на свои бесчисленные мели!
Адмирал Сандвич высказал было предположение, что слишком опасно надолго задерживаться у берега, когда неизвестно точное местонахождение такого противника, как Рюйтер.
Герцог Йоркский лишь расхохотался:
— Вас нельзя упрекнуть в излишней храбрости!
Оскорбленный Сандвич немедленно покинул борт флагмана и отправился к себе. По всей бухте сновали шлюпки и баркасы. Вдалеке на берегу толпы матросов таскали и катили бочки.
Всего в союзном флоте на тот момент числилось пятьдесят три английских и тридцать французских кораблей, кроме этого, имелось и немалое число фрегатов, яхт и брандеров.
Не успел адмирал Сандвич добраться до своего корабля, как вдали ударила сигнальная пушка дозорного судна, оповещавшая о появлении голландцев. Английский флот был застигнут врасплох. Бросив оставшихся на берегу, капитаны спешно рубили топорами якорные канаты и без всякого порядка бросались к выходу из бухты.
Голландский флот уже вовсю лавировал неподалеку от бухты Солебей. С передовых фрегатов были усмотрены союзники, в неразберихе покидающие бухту и кое-как выстраивающиеся по ходу движения. Герцог Йоркский вел англичан, составлявших эскадру красного флага. Они же составляли и эскадру синего флага, ведомую графом Сандвичским и адмиралом Эдуардом Монтэгю. Эскадру белого флага, состоящую из французских кораблей, вел вице-адмирал граф д'Эстре.
— Ну, вот и флот двух королей против одного прядильщика канатов! — с мрачной иронией проворчал Рюйтер, обследуя своей видавшей виды зрительной трубой покрывающийся белыми парусами горизонт. — Прибавить парусов и начать движение к норду!
Против 45 английских и 26 французских судов Рюйтеру удалось собрать лишь 61 судно с более чем 40 орудиями и 35 транспортов. Союзники располагали 5100 орудиями и свыше 33 000 человек команды, голландцы — только 4500 орудиями и 21 000 человек команды. На многочисленных английских транспортах находилось большое число солдат, а в Дюнкерке французы имели еще 2000 человек, которые после высадки с флота должны были быть переправлены туда же. Герцог Йоркский, как главнокомандующий, командовал центром на флагманском 120-пушечном «Ройял Принсе». Севернее его стоял лорд Монтегю, державший флаг на 100-пушечным «Ройял Джеймсе». Южнее, в середине, стояла французская эскадра под начальством вице-адмирала графа д'Эстре, флагманский корабль «Сен-Филипп» (78 пушечный); младшим флагманом у французов был генерал-лейтенант Авраам Дюкен.
Из хроники войны: «В голландском флоте де Рюйтер вел центр на корабле „Семь Провинций“, Банкерт — левый (южный) фланг, а ван Гент — правый (северный) фланг. Все шесть эскадр неприятельских флотов можно считать приблизительно равными по силе. Де Рюйтер ослабил свои 9 отрядов, выделив из каждого по 2 корабля и 2 брандера, чтобы составить особый отдельный отряд. Последний, в составе 18 кораблей и 18 брандеров, шел впереди флота, образуя передовую линию фронта, и предназначался для задуманной де Рюйтером атаки брандеров на стоящие на якоре английские корабли, если бы к тому представилась возможность.
Английский берег у Солебея идет с севера на юг; в прежние времена бухта глубже врезывалась в берег, чем теперь. Союзный флот стоял почти параллельно берегу, вблизи него. Монтегю стоял севернее Йорка, д'Эстре — южнее него, несколько дальше от берега, причем между французами и англичанами оставался промежуток. При начавшемся 6 июня свежем ONO положение Монтегю было особенно невыгодным, а в случае усиления ветра или внезапного нападения оно становилось крайне опасным. Он докладывал об этом главнокомандующему, но получил в ответ обидный намек на свою „излишнюю осторожность“.
Получив донесение о возвращении де Рюйтера к голландским берегам и считая себя в полной безопасности, принц Йоркский разрешил 7 июня рано утром почти всем кораблям отправить шлюпки на берег за водой. Среди этих мирных занятий вдруг, как снег на голову, пришло известие, что враг близко. Один из дозорных французских фрегатов, идя под всеми парусами, донес об этом сигналами и пушечными выстрелами. Странно, что донесение исходило от французского фрегата, ведь де Рюйтер шел с северо-востока, а французы занимали позицию на юге. Возможно, это еще одно доказательство беззаботности английского главнокомандующего. Попутным ONO де Рюйтер приближался к стоящим в одну линию на якоре англичанам; голландцы шли, как было сказано, в строе фронта, имея впереди, в том же строю, 18 более легких линейных кораблей, предназначавшихся для прикрытия 18 брандеров».
Проинструктировав командующих авангардом и арьергардом, Рюйтер пожелал им удачи в сегодняшней схватке. Затем подле него остались вице-адмиралы ван Ниес и Лифде. Первый из них должен был возглавлять передовой отряд кордебаталии, а второй — концевой. Сам Рюйтер брал на себя центр. Если в инструктаже с командующими отдельными эскадрами он ограничился общими вопросами, в остальном полагаясь на опыт и умение своих младших флагманов, то инструктаж отрядных командиров кордебаталии был уже более тщательным.
— Следовать мы будем в шахматном порядке с попутным ветром на фордевинд. — говорил он, внимательно слупившим его вице-адмиралам — Тогда тебе, ван Ниес, надо будет со своими кораблями держаться от меня с правой стороны, а тебе, Лифде, с левой. Затем, идя в бейдевинд, ван Ниес займет место в голове кордебаталии, а ты, Лифде, в хвосте. Поворот вам всегда следует начинать с концевых кораблей, стремясь, чтобы флот выстраивался в обратном порядке. Тогда после поворота Лифде будет уже находиться впереди меня, ты, ван Ниес, соответственно сзади. Следующий поворот будет начинать уже ван Ниес, после чего опять станет во главе кордебаталии, и так далее. То же самое будут делать в своих колоннах корабли авангарда и арьергарда. Брандеры и яхты должны держаться у тех кораблей, в чье распоряжение они отданы, так чтоб по первому приказу брандеры могли броситься в атаку, а яхты имели возможность перехватывать неприятельские брандеры и спасать командующих кораблей. Есть ли ко мне вопросы?
— Все ясно! Вопросов нет! — разом ответили вице-адмиралы и поспешили к себе, чтобы, в свою очередь, успеть провести совещания подчиненных им капитанов.
Выиграв без особых трудностей ветер, Рюйтер сразу же начал общую атаку. Голландский командующий стремился начать сражение как можно раньше, чтобы иметь впереди весь долгий день, за который можно многого достичь.
— Выжидать нет никакого смысла. Надо действовать как можно решительнее! — провозгласил он.
«Семь Провинций» лейтенант-адмирал направил прямо на эскадру герцога Йоркского. Ведший голландский арьергард лейтенант-адмирал Банкерт подвернул к французской эскадре, а ван Гент, бывший во главе авангарда, взял курс к неприятельской эскадре синего флага.
Было ровно восемь часов утра, когда Рюйтер подозвал своего штурмана.
— Смотри! Вон наш молодец. На него и правь!
Командующий показал рукой на увешанный разноцветными флагами корабль герцога. Штурман, вежливо сняв с головы шляпу, поклонился своему командующему:
— Считайте, что вы уже стоите подле него!
Поворотив на корабль герцога Йоркского, лейтенант-адмирал сошелся с ним на ружейный выстрел. Было ровно половина девятого утра, когда английский корабль, развернувшись всем бортом, дал свой первый залп. Рюйтер немедленно ответил. Сражение началось. Спустя какие-то минуты канонада грохотала уже по всему фронту. Противостоящие флоты, как обычно, заволокло густым дымом, и капитаны высматривали своих врагов, ориентируясь зачастую лишь по флагам на топах мачт. Историк пишет. «Невозможно описать, даже вообразить ужаса сражения, происходившего тогда между этими двумя адмиралами. Дюк Йоркский и Рюйтер оставались более двух часов рядом, и под выстрелами один другого были оба почти совершенно разбиты. Пушки Рюйтера так хорошо действовали, что и ружьями нельзя было лучше и скорее стрелять. Наконец, в восемь часов вечера грот-стеньга дюка Йоркского была сбита со своим красным флагом, и он подвергался бы большой опасности быть сожженным брандером, если бы тишина тому не воспрепятствовала. Он принужден был переменить корабль и пересел на „Святой Михаил“. Когда же в щепки был разнесен и тот, герцог ретировался на шедший следом за ним „Лондон“. Ему не рассудилось в другой раз состязаться с Рюйтером, и он отрядил на него другие корабли первого ранга».
Говоря более откровенно, проведя почти целый день в огненном единоборстве, герцог был настолько подавлен, что попросту ретировался с поля боя, заслонившись от преследовавшего его Рюйтера другими кораблями своей эскадры. Это была пусть еще не победа, но уже большой моральный успех. Выстояв в течение целого дня против союзников, флот Соединенных провинций был полон решимости все же сломить упорное сопротивление врага.
— Начало положено! Теперь надо удержать удачу за хвост! — переводили дух голландские матросы, жадно припадая к стоящим на палубах бочкам с водой. — Главная драка еще впереди!
Хищные, как стаи волков, голландские брандеры то и дело дерзко атаковали английские корабли, поджигая и испепеляя их. И здесь Рюйтер делал все по-новому. Он не пускал, как это делалось обычно, свои брандеры в беспорядке по ветру «на авось», а посылал их в организованные атаки под прикрытием огня линейного корабля, к кому каждый из брандеров был приписан. По этой причине, даже если кому-то из смертоносных судов и не удавалось сцепиться с намеченной жертвой, то уж строй неприятеля они расстраивали своими атаками напрочь!
Во время дневного боя был серьезно ранен сын Рюйтера Енгель, сражавшийся в дивизии своего отца. Корабль, на котором он был капитаном, следуя примеру флагмана, дрался с англичанами на самой кратчайшей дистанции. Именно тогда меткая мушкетная пуля пробила ему желудок. Младшего Рюйтера снесли в каюту. От боли он лишился дара речи на несколько дней, но все же жестами требовал доклада обо всех происходящих наверху событиях.
Пока командующий успешно дрался с герцогом Йоркским, младший флагман его дивизии, верный Жан ван Ниес также одержал большую победу в единоборстве с врагом, разогнав в стороны поочередно несколько английских кораблей. Но самый большой успех выпал в тот день на долю капитана Жана ван Браакеля. Его 62-пушечный «Гранд Голланд» рискнул противоборствовать 104-пушечному «Роял Джону», на котором держал свой адмиральский флаг многоопытный Монтэгю. И снова предоставим слово историку: «…„Гранд Голланд“… сцепился с „Роял Джоном“ и почти полтора часа беспрестанно производил по нему пушечный и ружейный огонь. Монтэгю, командовавший сим кораблем, защищался со всею храбростью, какой только можно было от него ожидать, но так был разбит, что сдался бы, если бы только корабль де Браакеля носил флаг. Однако ему удалось, обрубив снасти, выпутаться от Браакеля, но быв побит во многих частях, не мог идти далее, и голландский брандер сжег его. Адмирал Монтэгю сошел со своим сыном в шлюпку, но множество бросившихся в нее людей затопили оную, и адмирал и сын его пропали. Его смерть оплакиваема была всею Англией, чтившей его заслуги и его добродетель». Позднее много говорили, что гибель графа Сандвича (адмирала Монтегю) была во многом спровоцирована незаслуженным оскорблением герцога Йоркского, обвинившего графа-адмирала в трусости. Стремясь всем, и в первую очередь себе, доказать свою храбрость, Сандвич-Монтегю и бросался в тот день очертя голову в самое пекло, пока не нашел свой конец. Впрочем, на желчного герцога Джеймса это не произвело ровным счетом никакого впечатления.
Необходимо отдать должное голландцам. Во время гибели «Роял Джона» они, несмотря на продолжавшийся бой, занялись спасением тонущих врагов и многих вытащили из воды. Одного из спасенных, лейтенанта, доставили шлюпкой к Рюйтеру для допроса. Расспросив кое о чем мокрого англичанина, лейтенант-адмирал посоветовал ему идти в трюм и дожидаться там окончания боя. В ответ англичанин замотал головой:
— Я прошу вас разрешить мне остаться подле вас и посмотреть развитие событий!
Смерив пленника взглядом, Рюйтер пожал плечами:
— Смотрите, если хотите!
Буквально через час англичанин с поклоном подошел к голландскому командующему:
— Сегодня я впервые увидел, как надо драться! Еще нет полудня, а вы уже сделали в прошедшие часы столько подвигов, сколько иным не свершить и в четверо суток!
Рюйтер в ответ кивнул:
— Все очень просто: кто рано встает, тому Бог подает!
Вскоре лихой абордажной атакой был пленен английский «Роял Казарин». С палубы «Семи Провинций» было хорошо видно, как, всплеснув на ветру, полетел в волны английский флаг, а на его месте затрепетал трехцветный голландский.
Весьма настойчиво атаковал выпавшего на его долю противника со своими кораблями и ван Гент. Горя мщением за недавний скандал с отданием почестей британской яхте, он шел буквально напролом. Атакуя английскую эскадру синего флага, ван Гент прорезал ее насквозь и, взяв противника в продольный огонь, вычистил ядрами его палубы под метелку. Британский авангард был уже почти рассеян. Однако судьба не была благосклонна к этому человеку. Уже заканчивая свой отважный маневр, делающий честь любому флотоводцу, он был поражен в бок отскочившим от палубы ядром и скончался на месте.
Пока Рюйтер бил англичан, ван Банкерт с кораблями вверенной ему эскадры не менее решительно атаковал французов графа д'Эстре и здорово их потрепал. Отважно отбивался на «Террибле» контр-адмирал Дюкен, не менее храбро поддерживал его огнем на 70-пушечном «Сюпербе» отрядный начальник де Рабиниер, но сам граф особо в бой не лез, да и других одергивал. Над «Святым Филиппом» трепетали сигналы, приказывающие держаться от голландцев подальше. Известна фраза, сказанная д'Эстре во время этого боя:
— Рюйтер — мой великий наставник в мореходстве! Он дал мне прекрасные уроки в этой битве, и я охотно бы заплатил своею жизнью за его славу!
Чаша весов все еще окончательно не склонилась ни в чью сторону, хотя было очевидно, что голландцы, пусть медленно, но все же начинают повсеместно брать верх. Уже один из линейных английских кораблей был сожжен брандером, а два других потоплены артиллерийским огнем. В горячке боя и в силу внезапно упавшего ветра корабли противников так сильно перемешались между собой, что теперь в большинстве случаев каждый из них был предоставлен только себе, и капитаны сами определяли, с кем и как им надлежит драться. Все с надеждой и нетерпением смотрели на опавшие косицы многометровых вымпелов. Но вот они понемногу зашевелились, затем вытянулись и заполоскались на свежем ветру. Теперь было крайне важно опередить противника и первым воспользоваться засвежевшей погодой. И здесь Рюйтер оказался на высоте положения! Он не только быстрее англичан собрал свой разбредшийся во все стороны флот, но, выстроив его, произвел столь выгодный маневр, в результате которого противник был буквально зажат в клещи. Избиение англичан прекратила лишь некстати спустившаяся ночь.
Поздним вечером, собрав к себе на «Семь Провинций» капитанов для доклада о потерях, Рюйтер говорил им о том, что на протяжении всей своей жизни не участвовал еще в такой ожесточенной и продолжительной битве. Еще бы! Только его флагманский корабль издержал более двадцати пяти тысяч фунтов пороха, сделав более двух с половиной тысяч выстрелов. Но и урон тоже был не мал; у «Семи Провинций» были разбиты мачты, перебит такелаж, порваны паруса, корабль получил даже несколько подводных прострелов, столь редких в ту давнюю пору. Убито на флагмане Рюйтера было тридцать человек, а ранено около сотни.
Общие потери голландцев были немалыми, но потери англичан были намного больше — более двух с половиной тысяч человек. Говорят, что герцог Йоркский, объехав ночью свои изрешеченные корабли, вернулся к себе на борт в состоянии самом удручающем.
— Этот Рюйтер сущий дьявол! — твердил он, обхватив голову руками. — Проклятый голландец совмещает в себе всех — от адмирала до матроса — и заключает в себе всю их морскую силу! Сколько бы я отдал, чтобы он был мертв!
Немецкий историк Альфред Штенцель, «История войн на море»: «Бой начался нападением главных сил де Рюйтера на англичан; эта первая, горячая и кровопролитная схватка самим великим адмиралом потом считалась самым упорным и ожесточенным боем всей его жизни. Эскадра лорда Монтегю успела почти одновременно на всех судах обрубить канаты — для выхаживания якорей не оставалось времени; она в сравнительном порядке легла на север. Не то было в центре, где некоторые суда буксировались шлюпками на свое место в строю. При все стихающем ветре разгорается бой на параллельных курсах; дистанция столь близкая, что неприятельские корабли постепенно перемешиваются.
В бою арьергардов (в данное время авангардов) Гент вскоре был убит, Монтегю утонул во время перехода со своего горящего флагманского корабля; голландцы начали ослабевать, но преемник Гента сумел снова взять эскадру в руки и оказать поддержку сильно теснимому де Рюйтеру. Флоты настолько близко подошли к банкам южнее Лоустофта, что пришлось поворачивать. После поворота удалось выправить строй благодаря несколько засвежевшему ветру; из отдельных групповых схваток развилось более правильное сражение.
Таким образом, бой продолжался после полудня, причем центры обоих флотов приближались к отделившимся авангардам; последние не сходились очень близко, так как Банкерт держался далеко и стрелял только на большом расстоянии. Хотел ли он, как более слабый, беречь свои силы, чтобы потом поддержать де Рюйтера, или он должен был из политических целей беречь французов — теперь невозможно установить. Вероятно, на основании последних соображений он получил соответствующие приказания от де Рюйтера. В таком случае, как теперь кажется, де Рюйтер был не прав, направив именно эту эскадру против французов, так как она была укомплектована храбрыми зеландцами-оранжистами, отличавшимися крайней ненавистью к французам.
Д'Эстре несколько раз стремился к сближению; потом он утверждал, что сближение не удалось по вине его флагмана Дюкена, но, вероятно, причина крылась в дурной боевой подготовке его команд. Когда Банкерт убедился, что французам уже невозможно успеть соединиться с центром, он прекратил бой и соединился со своим главнокомандующим, который незадолго до 9 часов, при наступлении темноты, прекратил сражение. Вероятно, конец боя наступил бы и сам собою из-за темноты, утомления, аварий, больших потерь, недостатка боевых припасов и т. п. Для Йорка продолжение боя было тем более опасным, что из двух авангардов Банкерт успел значительно скорее соединиться со своими главными силами.
Йорк дважды менял свои флагманские корабли, де Рюйтеру пришлось сделать то же; его флагманский корабль выпустил 3500 ядер. Оба флота маневрировали на следующий день в виду друг друга, и лишь 9 июня де Рюйтер ушел в свою безопасную позицию под прикрытие отмелей, не будучи преследуем противником. Англичане потеряли 4 корабля, голландцы — только 2, потери в людях убитыми и ранеными у англичан 2500, у голландцев — 2000. Почти все корабли получили тяжелые повреждения. Как часто бывает, особенно после морских сражений, оба противника считали себя победителями, но если принять во внимание, что де Рюйтер после боя еще целый день оставался вблизи неприятельского флота и лишь после второй ночи вернулся на родину, причем не было и тени преследования со стороны союзников, то заявлению англичан, что они победили, так как оставались до конца на месте битвы, нельзя придавать значения.
Несомненно, больший успех выпал на долю де Рюйтера, так как стратегический план противника — высадиться сейчас же после первого морского боя на голландском берегу — оказался невыполнимым; англичане считали себя слишком слабыми. В тактическом отношении де Рюйтер сделал много: он выследил противника, внушил ему беззаботность, произвел совершенно неожиданное нападение, заставил принять бой, не дав времени привести строй в порядок, напал с превосходящими силами на главные силы врага, приказал отделившихся французов отвлечь боем на дальних расстояниях, не принося им вреда (что в политическом отношении нужно признать очень ловким), умело использовал все дальнейшие выгодные тактические положения, добивался все время быстрого восстановления строя, как только последний нарушался. Несмотря на свои более слабые силы, он добился значительного успеха. Йорк оказался не на высоте положения; это подтверждается его действиями по отношению к Монтегю и, главным образом, первоначальным поворотом на север, когда следовало идти на юг. Понятно, как известие об исходе боя должно было подействовать на находившихся в унынии соотечественников де Рюйтера. Солебей и Мюйден снова оживили упавших духом голландцев».
Пока союзники зализывали раны, «проклятый голландец» даром времени не терял, а всю ночь шел во главе флота вперед, чтобы к утру встретить противника со стороны английского побережья, т. е. с той стороны, откуда неприятель менее всего ожидал его появления. С рассветом он вновь устремился на видневшийся вдали английский флот. А затем, подойдя ближе, внезапно начал демонстративный отход к своим берегам, надеясь заманить противника в лабиринт голландских отмелей и банок, где можно было бы разделаться с английским флотом без всякого труда. Но герцог Йоркский на эту хитрость не клюнул, а, переменив галс и поймав ветер, поспешил поскорей убраться прочь. По самым скромным подсчетам, на ремонт избитого флота герцогу требовалось не менее двадцати тысяч фунтов стерлингов — сумма по тем временам фантастическая, и сейчас брату короля было уже не до продолжения боя. Теперь надо было добраться до своих портов, и как можно скорее. Обиженный Рюйтер гнал англичан три дня подряд, добивая отставших, пока те не укрылись в своих портах.
Едва стало известно об уходе британского флота, вдоль неприятельского побережья сразу же проскочили несколько больших голландских торговых караванов. Нигде не было видно ни одного противника Море было чистым.
9 июня в Гааге было получено сообщение о блестящей победе при Солебее. Но радости особой это известие не вызвало. Ситуация на сухопутном фронте складывалась крайне тяжелой. С началом войны через пограничные области испанских Нидерландов Людовик Четырнадцатый направил 120-тысячную армию против Голландии. Через месяц немецкие союзники начали свое вторжение с востока. Французские главные силы, под предводительством знаменитых маршалов Тюренна и Конде, вошли с юго-запада в Соединенные провинции, обходя испанские Нидерланды. Голландия сделала ошибку, распределив свои слабые сухопутные силы по различным крепостям. Часть мелких укреплений вскоре сдалась французам, мимо более крупных Тюренн прошел без боя, и скоро почти вся страна оказалась во власти французов. Нидерланды утратили почти все сухопутные силы. В распоряжении принца Оранского оставалось девять тысяч человек. В середине июня повсюду началась паника, решено было запросить Людовика Четырнадцатого об условиях мира. 20 июня французы находились вблизи Амстердама. Среди народа вполне серьезно ходили разговоры о массовом переселении в Ост-Индию, чтобы там вдали от всех врагов воссоздать свою республику. Вольтер в своей «Истории царствования Людовика XIV и Людовика XV» с нескрываемой досадой писал об этих днях: «Если бы был взят Амстердам, то не было бы голландского народа, и сама земля сей области скоро бы исчезла. 50 тыс семейств готовились укрыться в Индонезии. Голландия существовала бы на краю востока». Однако, к явному огорчению Вольтера, голландцы так и остались в Европе.
Флот был последней надеждой осажденной республики. Рюйтер не мог спасти страну от французских полчищ, зато мог нанести удар по морской силе неприятеля, а если получится, то и рассорить союзников, предварительно их разбив. Именно поэтому флот был немедленно пополнен, несмотря на все трудности, людьми и припасами. Самому же лейтенант-адмиралу глава республики де Витт отписал следующее: «Мы почитаем обязательно изъявить вам наше совершенное удовольствие за оказанное вами мужество в битве с неприятелем нашего государства и уверить вас, что мы не преминем при случае доказать вам сие на опыте.» Учитывая обстановку на сухопутье, Рюйтеру было велено не удаляться более от своего берега, а прикрывать его от возможных нападений англичан и французов.