Долгожданный мир немедленно отозвался эхом нового политического альянса в Европе. Голландия заключила союзный трактат с Англией и Испанией (названный Тройственным союзом). Чуть позднее к трактату присоединилась и Швеция. По существу, союз был направлен против Людовика Четырнадцатого, бывшего еще совсем недавно верным союзникам голландцев в их борьбе с англичанами. Но политика — как разноцветный калейдоскоп: чуть сдвинул — и уже перед глазами совершенно новый рисунок. По Голландии сразу же пошли сплетни о французском короле. Якобы, будучи еще дофином, он изнурял своих кормилиц жестокими укусами. Будущий король даже родился с двумя зубами и первое, что сделал, появившись на свет, — это укусил до крови свою кормилицу. Быстрое усиление Франции и увеличение аппетита Людовика к соседним землям сделали Версаль слишком опасным для каждой из европейских стран.

Пока политики сколачивали новые союзы и вовсю планировали новые войны, Рюйтер отдыхал от походов и боев в кругу своей большой и дружной семьи. Стоило адмиралу показаться на улице, как знавшие его амстердамцы, останавливаясь, приветствовали его, приподнимая свои шляпы. Будучи человеком вежливым, Рюйтер отвечал каждому тем же, а потому даже за время самой короткой прогулки сильно уставал, почему и принял решение гулять без шляпы. Теперь дело пошло на лад, и на приветствия горожан он уже отвечал лишь кивком головы.

И снова характеристика Рюйтера, данная ему одним из его первых биографов: «Рюйтер раскрывал все свои военные таланты на море. На берегу же являл он все качества любезного человека. Он был весьма воздержан, не предавался никаким излишествам. С друзьями был весел, принимая вид важный и степенный с незнакомыми, и говорил с ними мало. Никогда не гордился блеском величия, на которое возвели его одни только заслуги. Оказывал всегда благодарность своим благодетелям, всегда был учтив с равными себе, дружествен с низшими, доступен и щедр с несчастными. Он оказывал дружбу к тем, кто были ему равны в начале его жизни, сохранял даже с ними обходительность, доказывая тем, что с переменой состояния он не переменился в своем характере. Он столько чуждался тщеславия, что начальствуя флотом… имел только одного слугу и ходил всегда без свиты. Не стыдясь состояния, в котором он был во время своего ребячества, рассказывал в обществе, даже в присутствии знатнейших людей, что он служил прядильщиком, а на море юнгой. Иногда он побуждал простых матросов не унывать, исполнять их обязанности, говоря им, что он был меньше их, и что они могут дослужиться чести выше его. Он хвалил охотно действия других, говоря всегда о своих со скромностью, и готов был всегда извинять недостатки других… Бывши на берегу, он оставлял все свои занятия, чтобы идти к обедне. По вечерам он читал Священное Писание среди своего семейства и часто пел псалмы. Жена и дети слушали его с удовольствием. Он внушал в них свою набожность и имел прекрасный голос. Герой этот обладал всеми добродетелями и не имел никакого порока».

Чтобы сделать Рюйтеру приятное Генеральные штаты в обход всех очередей и списков произвели его девятнадцатилетнего сына Энгеля в корабельные капитаны, а чтобы он мог сразу же проявить себя, назначили мальчишку командовать фрегатом, который отправился в Лондон за назначенным в Голландию полномочным английским посланником Жаном Мерманом. Посланник представил младшего Рюйтера королю с королевой, герцогу и герцогине Йоркским, принявшим мальчика весьма благосклонно. Особое ж внимание и заботу о молодом капитане проявил давний противник его отца генерал Монк, неизменно приглашавший Энгеля к себе на обеды, во время которых предавался бесконечным рассказам о своем противостоянии с Рюйтером-старшим. Затем король пожаловал молодого капитана кавалером со всеми полагающимся при этом церемониалом. Успел посетить младший Рюйтер и арсенал с портом в Чатаме, где с особым удовольствием любовался на стоящие под берегом многочисленные обгоревшие днища кораблей, сожженных его отцом.

В января в дом Рюйтеров прибыл датский посол и передал, что его сюзерен Фредерик Третий желает иметь у себя портрет знаменитого флотоводца не хуже, чем повесил у себя во дворце король Людовик. Естественно, что Рюйтеры сразу же нашли хорошего портретиста и заказали ему картину, когда же та была готова, ее немедленно переправили в Копенгаген.

— Я становлюсь модным! — не без иронии разводил руками адмирал.

— Ах, Михаил! — обнимала его жена. — Я самая счастливая жена! Я так горжусь тобой!

В это время большие изменения претерпевает военное кораблестроение. Опыт двух грандиозных морских войн не прошел даром. Если раньше английские корабли отличались от голландских крепостью и надежностью постройки, круче ходили к ветру, а французские славились своими огромными размерами, то теперь и голландцы стали строить на своих верфях корабли ничуть не хуже. Единственное, что по-прежнему отличало корабли Соединенный провинций, так это плоские днища, но иначе в голландских мелководных и насыщенных всевозможными банками и отмелями водах, было просто нельзя. К концу шестидесятых годов начали исчезать высокие, а потому сильно парусившие надстройки, столь негативно влиявшие на поворотливость и остойчивость кораблей. Теперь несколько возвышенной осталась лишь кормовая часть. Наряду с широко распространенными двухдечными, начали понемногу появляться и трехдечные ливиафаны, имеющие от восьмидесяти до сотни пушек и водоизмещение до 1700 тонн. Наряду с этим стремительно начал развиваться новый класс боевых судов — фрегатов, предназначенного для разведок, дозоров, крейсерства и набеговых операций. Всем этим занимался и Рюйтер.

Относительно безмятежная домашняя жизнь адмирала продолжалась не более года. Затем его внезапно вызвали в Гаагу.

— Кажется, затевается какая-то новая авантюра! — недовольно хмыкал он, целуя на прощание заплаканную жену и садясь в поданную карету. — Но будем надеяться, что все обойдется!

Причиной вызова Рюйтера было то, что Голландия и Англия решили объединить свои усилия для борьбы с алжирскими пиратами, доставлявшим немало хлопот как одним, так и вторым. Рюйтер должен был рассказать свои соображения по этому поводу. Лейтенант-адмирал к заданному вопросу оказался вполне готов.

— Чтобы обуздать африканских разбойников надобно иметь в средиземных водах не менее двадцати четырех кораблей и фрегатов. — сказал он заседающим — Только столь мощная сила удержит их от всяких посягательств на христианские суда! Разделенные на летучие отряды, наши корабли должны денно и нощно крейсировать вдоль Африки, выявляя и топя негодных. При таком подходе, я уверен, что через год тамошние разбойники образумятся вконец и запросят пощады!

План Рюйтера был принят почти безоговорочно и вскоре уже две союзные эскадры ушли в Средиземное море.

В это время Людовик Четырнадцатый, в ответ на создание Тройственного союза, изо всех сил наращивал свои военные и морские силы, готовясь к серьезной и долгой борьбе за европейскую гегемонию. При этом французский король имел все основания для неприязненного отношения к Голландии. Дело в том, что успешному завоеванию французами Фландрии был положен конец совместным выступлением Гааги, Стокгольма и Лондона и при подписании мира в Аахене Людовику пришлось по этой причине отказаться от большого и лакомого куска. Голландцы волновались, понимая, что в случае войны французские армии первым делом нанесут удар именно по ним. Именно поэтому голландские послы зачастили на прием к английскому и шведскому королям, слезно прося поддержать их страну в случае французской агрессии. Но короли были глухи и немы.

— Мы не обязаны помогать вам, когда Франция имеет к предстоящей войне причины, не имеющие никакого отношения к Тройному союзу! — заявил голландскому послу Карл Второй. — Выкручивайтесь сами!

Одновременно вновь начали быстро обостряться торговые отношения и с Англией. Две тяжелые войны так и не сняли всех противоречий. Недавним врагам снова становилось тесно на морских торговых путях. Несмотря на то, что в Гааге трезво оценивали ситуацию и всеми силами старались не злить понапрасну своего запроливного соседа, Лондон, наоборот, желал использовать исключительно благоприятную для него расстановку европейских сил, чтобы наконец-то окончательно свести счеты со своим давним недругом и конкурентом. Правда англичанам необходима была еще некоторая пауза, чтобы зализать раны прошлой войны, но это было уже делом времени.

Кроме всего этого, вскоре стало известно что Людовик Четырнадцатый в обход всех договоренностей уже вовсю ведет тайные переговоры с английским королем Карлом Вторым. Секретным договором между ними, Карл обязывался при вторжении французских войск в Соединенные провинции выставить шеститысячный корпус и вооружить не менее пятидесяти кораблей. К этому флоту должна была присоединиться и французская эскадра в тридцать вымпелов. При этом общее командование сухопутными силами было возложено на французов, а морскими — на англичан. А чтобы быстрее расшевелить английского короля, Людовик обязался выплачивать ему за военные издержки по три миллиона ливров ежегодно.

Кроме этого не все было ладно и в самой Голландии. Обострение отношений с Францией значительно подорвало престиж и авторитет профранцузской правящей партии братьев Витт. На политическом небосклоне стремительно всходила фигура нового претендента на власть. Этим претендентом был совсем еще молодой принц Оранский, представитель семейства некогда длительно правившего Голландией. Принца давно держал при себе Людовик, выжидая момент, когда можно будет пустить его в дело. И вот, наконец, по мнению французского короля, такой момент наступил.

Иохан Витт, весьма нервничая по этому поводу, говорил в сердцах своему брату Корнелию:

— Я знаю Оранских, все они честолюбивы и горды без всякой меры. Принц Вильгельм не остановится ради власти ни перед чем. Он желает единолично прибрать республику к своим рукам. Что тогда станет с нашей свободой, купленной дорогой ценой крови и жертв?

— За спиной тщедушного принца виден, прежде всего, его толстогубый дядюшка Людовик, — согласился с братом Корнелий. — А это значит, что скоро мы станем французским придатком, без голоса и прав. К тому же этот Вильгельм имеет права и на английский престол. В общем, скоро нам всем будет здесь очень весело!

— Да уж, такого веселья нам только и не хватало! — кивнул мрачный Иохан.

Видя, что на союзников в деле совместной борьбы с французами никакой надежды нет, голландцы сделали единственно возможное, что могли сделать в столь тревожной ситуации. Они выслали в море весь свой флот под командой Михаила де Рюйтера.

8 июля 1671 года лейтенант-адмирал покинул порт. Поджидая то и дело подходящие корабли, Рюйтер крейсировал у берегов Голландии, беспрестанно упражняя команды в маневрах и атаках.

А 24 августа случилось происшествие, имевшее самые драматические последствия. Началось с того, что, попав в шторм, часть голландского флота бросила якорь вблизи порта Вест-Канель. Флагману де Рюйтера сильно не повезло: оказавшись снайтованным, он пребывал почти на боку. В это время к голландцам приблизилась яхта английского короля «Мерлин», следовавшая из Мааса домой. Пройдя сквозь голландский флот, англичане отсалютовали кораблю Рюйтера. Однако тот не смог им ответить тем же, так как находился в весьма сложном положении. Вместо Рюйтера англичан приветствовал семью выстрелами находившийся рядом младший флагман ван Гент. Однако флага, как того любили требовать англичане, ван Гент перед яхтой не спустил. Со стороны «Мерлина» немедленно последовал залп, и два ядра прошили борт голландского корабля. Опытный де Рюйтер сразу же понял, в чем дело. Это была самая настоящая провокация. Англичане специально пришли сюда, чтобы создать повод для дальнейшего обострения ситуации между государствами. На «Семи Провинциях», несмотря на его трудное положение, немедленно дали салют в девять выстрелов. Но яхта, так и не ответив на него, уже мчалась к своим берегам.

— Теперь жди скандала! — посочувствовал Рюйтеру приехавший шлюпкой на его корабль ван Гент.

— Да, шуму будет много! — мрачно согласился лейтенант-адмирал. — Однако мы правы. Негоже нам спускать свои флаги перед кем бы то ни было у своих берегов!

Оба моряка даже не предполагали, насколько страшными будут последствия случившегося. А если бы и знали — что они могли сделать и что изменить, когда все было уже давно решено без них!

По всей Англии стоял большой шум. Интриганы-политики кричали, что Соединенные провинции презирают штандарт его королевского величества и слишком зарвались в своей дерзости. Голландского посланника при британском дворе Жана Борселя буквально извели нотами и предупреждениями. Вызвали в Гаагу и Рюйтера.

— Я не нарушил никаких договоренностей и не считаю себя виноватым! — заявил лейтенант-адмирал. — Я люблю флаг штатов не менее, чем англичане любят свой, и всегда буду ему верен. Пока я адмирал, мои капитаны всегда будут салютовать проходящим мимо судам только пушечными выстрелами. Своего флага мы не спустим ни перед кем, а уж особенно перед англичанами!

Зал разразился аплодисментами. Созданная тогда же для расследования всех обстоятельств происшествия комиссия так же не нашла никаких отклонений от порядка салютаций.

На исходе 1672 года, поняв, что французы до следующей весны ничего предпринимать уже не будут, голландский флот неспешно втянулся в гавани и разоружился.

В январе следующего года английский король прислал в Гаагу своего посланника, требуя удовлетворения за не спущенный флаг перед его яхтой и наказания Рюйтера за своеволие. Голландцы так же послали своего посла в Лондон, в попытке успокоить короля и его окружение, чтобы этот досадный конфликт предать забвению. Но не тут-то было: Карл Второй уже закусил удила. В это время министр двора Бенинг услужливо передал ему медаль, якобы выбитую в Голландии. На ней Карл был изображен с ослиными ушами и облезлым хвостом. Надпись гласила, что он король-тунеядец.

— Проклятые торгаши! — рассвирепел Карл, с силой вышвыривая медаль из окна в Темзу. — Теперь уж я посчитаюсь с ними за все!

— О, как вы правы, ваше величество! — обрадованно кивал головой преданный министр.

В его кармане лежала вторая медаль, которую он королю не показал. На медали был изображен сам Бенинг, голову которого увенчивала надпись «достойнейший из воров».

Почти в то же время нашлась медаль и для короля Людовика. На ней было изображено солнце (герб короля Франции), вытягивающее лучами миазмы из гнилого болота. Надпись гласила: «Я тебя возвысила, я тебя и уничтожу». Поначалу Людовик даже не понял, что к чему.

— Что это — я осушаю какое-то болото? — с недоумением спросил он своих придворных, повертев в руках кусок металла.

Те несколько замялись.

— Простите, сир, но болото — это вы! — наконец, разъяснил смысл аллегории самый смелый из них.

— Что?!

«Король-солнце» нервно одернул хрустящие кружевные манжеты:

— Быть войне!

До сих нор никто так и не установил, кто и где изготовил эти медали. Зачем они были изготовлены, — вроде бы все ясно. Несколько медных бляшек в одно мгновение свели на нет все хитросплетения голландской политики. Да и в бляшках ли было дело? Повод найдется всегда, когда есть причина.

Теперь уже начала готовиться к неизбежной войне и Голландия. Верховным главнокомандующим (генерал-капитаном) был избран принц Оранский Вильгельм-Генрих, уже объявившийся в Голландии и исподволь приступивший к захвату власти. Влияние Оранских и большое количество их приверженцев не позволяло Виттам избавиться от появившегося конкурента. Впрочем, принц сразу же дал всем понять, что он дядюшкина добра не помнит и на Версаль оглядываться не намерен. «Чахоточный мальчик» уже начал показывать свои зубы и выходить из подчинения короля Людовика. Принц готовился играть свою собственную большую игру!

Морские силы с единодушного согласия решено было вновь доверить Рюйтеру. Предполагая, что англичане первым делом нанесут удар по какому-либо из портов, чтобы отомстить за свое сокрушительное поражение при Мидуэе, Рюйтеру было велено, в первую очередь, обеспечить безопасность собственного побережья.

Перво-наперво Рюйтер распорядился немедленно готовить к выходу легкие суда: фрегаты, яхты и брандеры. Им, до приведения в готовность главных сил, надлежало немедленно выйти в море, чтобы вести разведку и прикрывать порты от возможного нападения англичан. Тогда же по его приказу были предприняты и другие меры по защите побережья: сняты и переставлены все вехи и бакены, а входы в реки и порты перегорожены бонами. Местом сбора линейных сил был определен Тексель, как наиболее выгодный стратегически и удобный навигационно. На вопросы, что он намеревается делать с открытием боевых действий, Рюйтер отвечал:

— Вооружив хотя бы часть кораблей, немедленно идти к Темзе и постараться разбить английский флот прямо там, пока он не вышел. А затем уж приниматься за французов. Если же союзники успеют соединиться, то ждать полного вооружения флота и тогда уже, помолившись, бить всех сразу без разбора!

— Что этому может помешать? — спрашивали его.

— Медленное вооружение нашими адмиралтействами кораблей, что, увы, от меня почти не зависит! — отвечал Рюйтер грустно.

Тогда же стало известно, что в Лондоне вынашивают планы убийства голландского флотоводца. Немедленно для личной охраны Рюйтера была назначена целая рота мушкетеров, обязанных сторожить жизнь лейтенант-адмирала днем и ночью. Истекали последние мирные дни.