Глава восьмая
Змея из трубы
Если вы следуете через Неву по Вантовому мосту со стороны Купчино, то, уже почти переехав на противоположный берег, обязательно посмотрите направо: мост-то достаточно высокий, следовательно, с него можно много чего интересного рассмотреть.
Как вам – увиденная картинка? Из серии: – «Сюрреализм подкрался незаметно?». Вот, то-то же…
Вроде бы – городская черта, но никаких современных высоток нет и в помине. Наоборот, сплошная частная малоэтажная застройка. Причём, разная.
Встречаются и совсем старенькие избушки: бревенчатые, почерневшие, ветхие, покосившиеся, много лет некрашеные, но с резными наличниками-ставнями. А также с журавлями-колодцами и чёрными треугольниками погребов во дворах. Это – остатки деревень, выстроенных ещё в незапамятные Времена, когда многие крупные заводы и фабрики располагались вдоль невских берегов. Логистика тогда была такая: и сырьё, в основном, баржами завозилось, и приличная часть готовой продукции отгружалась по воде. А где появлялся крупный завод (или фабрика), то там почти сразу же возникали и так называемые «рабочие слободки». Как же иначе? Ведь, метро, трамваев, троллейбусов и маршруток тогда не было. Да и лошадей, как известно, на всех не напасёшься. А пешком много ли находишь? Вот, рабочие с семьями и селились – как можно ближе к конкретному предприятию…
Но есть в современной малоэтажной застройке, расположенной на правом берегу Невы, совсем другие дома: и огромные безвкусные коттеджи из красно-бурого кирпича, и «замкоподобные» виллы с многочисленными башенками-шпилями, и элегантные сооружения в стиле а-ля «швейцарское шале»…. Кто же в них живёт? А всякий разный богатый и уважаемый российский люд: депутаты и чиновники всех мастей, бизнесмены и банкиры, знаменитые спортсмены и популярные артисты-музыканты-композиторы. А также «воры в законе», идейные рэкетиры, отвязанные жулики и цыганские бароны-наркоторговцы. Ибо, если ты официально не признан российским судом криминальным деятелем, то являешься – в безусловном порядке – честным и уважаемым человеком. Даже если никаких налогов не платишь, но являешься – при этом – владельцем дорогущей собственности-недвижимости. Законы у нас нынче такие – либеральные и лицемерные до полного и окончательного маразма…
В девятнадцать ноль-ноль на территорию солидного поместья, расположенного на правом берегу Невы и огороженного по периметру высоченным забором, въехал мощный японский внедорожник. Машина, коротко просигналив мрачным охранникам и обогнув помпезный трёхэтажный коттедж красно-бурого кирпича, остановилась возле аккуратной рубленой баньки.
Из приземистого угольно-чёрного джипа с «красивыми номерами» выбрался подтянутый седовласый мужчина в модном длиннополом пальто кофейно-кремового цвета – а-ля «я недавно был в Милане». В таких пальтишках нынче обожают – до острых желудочных колик – разгуливать сытые и самодовольные представители российской бизнес-политической элиты. Типа – визитная карточка такая, мол: – «Я не из простых чалдонов буду. Ох, не из простых, мать вашу простецкую…». И тёмно-бордовый кейс-дипломат, ручка которого была крепко зажата в правой ладони мужчины, был очень даже солидным и представительным: в таком и пару-тройку миллионов американских долларов перевозить незазорно.
А таких приметных мужичков нынешние дамы бальзаковского возраста почему-то взяли моду величать «седыми бобрами». Впрочем, им (дамам), безусловно, видней…
Навстречу представительному господину поднялся – с широкой резной скамьи, расположенной рядом с баней, – непрезентабельный бородатый и лохматый пожилой тип, облачённый в бесформенный зипун со стареньким овчинным воротником.
– Здравствуй, уважаемый шеро-бароно, – вежливо кивнул головой седовласый мужчина.
– И тебе, господин полковник, не хворать, – криво ухмыльнулся золотозубым ртом смуглолицый бородач. – Такой гость – как желанный и дорогой подарок.
– А как оно, твоё здоровье драгоценное, почтенный Бахтало? Почки больше не шалят?
– Гораздо лучше стало. Гораздо. Благодаря твоим таблеткам тибетским, хитрым. Выручил, однако. Спасибо, друг.
– Не за что. Свои люди: обязательно сочтёмся, как и полагается…. Поговорим?
– Конечно. Дело-то святое…. Ванька!
Тихонько скрипнули дверные петли, и от баньки торопливо засеменил низенький старичок, одетый под среднестатистического русского крестьянина конца восемнадцатого века.
– Здесь я, хозяин! – раболепно срывая с головы островерхий войлочный колпак и почтительно кланяясь, залебезил старик. – Здесь. Явился, так сказать, по зову…. О, какие важные и серьёзные люди к нам пожаловали. Сам господин полковник. Уж, как я рад услужить…
– Как дела? – сурово сдвинув к переносице густые пегие брови, прервал старичка цыган.
– Всё в полном порядке, хозяин. Банька истоплена, камни малиновые, веники замочены, водицы вдоволь, стол накрыт…. Может, ещё чего изволите? Девок блудливых, к примеру?
– Спасибо, Иван Феофанович, за проявленную заботу, – вальяжно усмехнулся приезжий полковник. – Ничего больше не надо. Иди, старина, трудись.
– Во-во, трудись, – назидательно вскинув вверх толстый указательный палец, украшенный массивным золотым перстнем, поддержал Бахтало. – В подвал ступай, к Зарине. Поможешь ей «травку» фасовать.
– Хорошо, хозяин. Уже иду. Я мигом…
Старичок, слегка припадая на правую ногу, бодро зашагал в сторону коттеджа, а цыган с гостем отправились в баню.
Прошли, разулись, разделись, развесили одежду на специальных крючках, прибитых к стене, и прошли в парильное отделение.
Полковник, предварительно напялив на ладони брезентовые рукавицы и плеснув кипятка – с помощью медного ковшика на длинной деревянной ручке – в специальное отделение печи, в котором таинственно мерцали раскалённые камни, сразу же взял из жестяного тазика заранее замоченный берёзовый веник и, кряхтя от удовольствия, залез на верхнюю скамью банного полка. Цыганский же барон, недовольно морщась, расположился на самой нижней ступеньке.
Минуты три-четыре активно и со знанием дела поработав веником, гость поинтересовался:
– А ты, шеро-бароно, почему не паришься?
– Не цыганское это дело, – лениво зевнул бородач. – Я и баню-то эту завёл сугубо для серьёзных гостей, чтобы, так сказать, уважение выразить. В основном, для русских гостей, конечно…. Хотя, знаешь, и некоторым иностранцам русская баня нравится. Финнам и немцам, например…. Я с тобой, Пётр Сергеевич, чисто за компанию посижу. Чтобы гость не заскучал. Заскучавший гость – не к добру. Старинная цыганская примета такая, однако…. Работай веничком-то, господин полковник. Шибче машись. Хлещись на здоровье, коль так тебе хочется. Не обращай на меня внимания. Работай. Потом поговорим…
Через некоторое время, завернувшись в белоснежные простыни, собеседники прошли в отдельную просторную комнату, посередине которой располагался богато-накрытый стол.
– По пивку, уважаемый Бахтало? – заговорщицки подмигнув, предложил Пётр Сергеевич.
– Спасибо, но я водочки импортной, пожалуй, накачу. Шведской. Приохотился я к ней – ещё с прошлого беспокойного века. Истинный цыганский напиток, радующий вольное сердце, заросшее дикой щетиной…. Ну, за удачу?
– За неё, родимую. А ещё и за стабильность отношений. Финансовых, в первую очередь, отношений. Как и полагается.
– Согласен. За – стабильность…
Они выпили и закусили – всякими вкусными разностями.
Минут через пять родился и второй тост.
– М-м-м, – замялся цыган. – Надо бы покойного Беса помянуть. Вроде, так полагается. Типа – заведено…. Как считаешь?
– Полагается. И заведено, – нейтрально усмехнулся гость. – Дрянной был человечишка, между нами говоря. Чего, собственно, скрывать? Жадный и жёсткий – без всякой меры разумной. А ещё и «подставщик» махровый. Тварь тюремная и мутная…. Но, как говорится, коллега «по цеху». Место, опять же, козырное да денежное освободилось. Удобный случай, что ни говори…. Помянем, так и быть. И мне, шеро-бароно, шведской водочки плесни. Ага, наполовиночку…. Ну, за Беса. Пусть Ваське Харитонову земля будет пухом.
– Пусть – будет, – брезгливо морщась, согласился Бахтало. – Все там будем. Когда-нибудь. Рано или поздно…
Выпили. Зажевали.
– Пойду-ка – ещё попарюсь, – решил Пётр Сергеевич. – Пока окончательно и бесповоротно не захмелел. Мне же ещё машину вести…. Да и банный пар сегодня исключительно хорош. Исключительно. Камни – просто изумительные: малиново-рыжие такие, с характерными жёлто-оранжевыми искорками. Поддашь ковшичек, а из печного зева в ответ: – «Ш-ш-ш-ш. Шуа-а-а-а…». Никогда такого не слышал. Словно бы какая-то женщина – очень и очень красивая – со мной разговаривает…. Лепота полная, одним словом. И пар очень лёгкий. Словно бы кто-то невидимый чистое бельё на тебя надевает. Чистое-чистое-чистое…. Не пойдёшь со мной, шеро-бароно? Здесь посидишь? Ну, и ладно…
Минут через двенадцать-пятнадцать полковник – распаренный и умиротворённый – вернулся в комнату отдыха, тщательно обтёрся одной простынкой (от пота и прилипших тёмно-зелёных берёзовых листиков), завернулся в другую, уселся в удобное кожаное кресло, хлебнул чешского пивка, зажевал пригоршней «укропных» чипсов, а после этого, присмотревшись, забеспокоился:
– Что с тобой, шеро-бароно? Бледный какой-то. И потерянный. И потрёпанный. И расстроенный. Словно в воду опущенный…. А? Случилось что?
– Пока не знаю, служивый – вяло пожал жирными смуглыми плечами, украшенными старческими пигментными пятнами, Бахтало. – Не знаю…. Наверное, ещё не случилось. Но скоро, возможно, случится. И тогда – кровью умоемся. Не по своей воле. А по предначертанному в Чертогах высоких…
– Э-э, уважаемый. Прекращай – такие смешные разговоры. Фаталист, тоже мне, выискался.
– Не знаю я этого твоего слова – на букву «фэ». Только это, к сожалению, ничего не меняет. Ничего. Ровным счётом…. Нас, цыган, частенько называют «детьми природы». Не на ровном месте, ей-ей, называют. Мы многое умеем предчувствовать. И предугадывать. Очень даже многое…. Ты ушёл париться. На часах было – восемь ноль-ноль. Вдруг, по сердцу полоснуло – словно ледяным острым лезвием. И в висках застучало. И колючие шустрые мурашки побежали вдоль позвоночника…. А потом мобильник тревожно затренькал. Это один мой человечек из Купчино звонил, которому я велел с Яковлевым перетолковать. Ну, с тем самым, я тебе, полковник, говорил про него…
– Говорил, – задумчиво покачав головой, подтвердил Пётр Сергеевич. – Как же, твоя престарелая мудрая тётушка напророчила – чёрт те чего. Мол, вернётся с Севера купчинский мальчишка, и все мы…э-э-э, того, в ящик сыграем.
– И кровью умоемся, – болезненно сглотнув слюну, дополнил цыганский барон. – Обязательно и всерьёз…. Ну, так вот. Начал мой человек разговаривать с Яковлевым, объяснять – что, как и когда. И вдруг, за кустами завыл-зарычал монстр. Ну, один из тех, о которых уже всё Купчино друг другу, прожужжав уши, страшилки рассказывает. А потом и из-за кустов показался – желтоглазый и зубастый. Вот, такая история.
– На этом разговор и завершился?
– Это точно, завершился. Все, испугавшись, разбежались в разные стороны.
– И Яковлев убежал?
– Не знаю. Врать не буду.
– И я о том же, – хищно усмехнулся полковник. – Не по зубам тебе, шеро-бароно, этот молодой человек: заслуженный и опытный «грушник», как-никак, – водрузил на стол тёмно-бордовый дипломат и, звонко щёлкнув защёлками, раскрыл его. Раскрыл и пояснил: – Моё предложение остаётся в силе. Загружай, уважаемый, денежку. Сразу за двоих. Ибо если, как учил нас незабвенный Иосиф Виссарионович, «убрать» опасных людей, то и многие проблемы – почти сразу же – рассосутся.
– Твои бы слова – да Богу в уши, – вылезая из-за стола, проворчал пожилой цыган. – Эх, грехи наши тяжкие…. Отвернись-ка, верный слуга закона. Например, к окошку…
Он – вразвалочку – подошёл к антикварному резному буфету, стоявшему в дальнем правом углу комнаты отдыха, и сильно надавил указательным пальцем на одну из деревянных «завитушек». Центральная секция буфета плавно и совершенно бесшумно приподнялась на пятнадцать-двадцать сантиметров, открывая доступ к тайнику. Бахтало, скорбно вздохнув, достал из узкой ниши несколько толстых денежных пачек, закрыл, прикоснувшись пальцем всё к той же «завитушке», схрон, вернулся к столу и, отправив деньги в тёмно-бордовый кейс, пояснил:
– Две пачки – за Яковлева. Три – за Пашу Сомова. Двадцать пять тысяч «баксов» – мой паевой взнос за документальное сопровождение посылки из Колумбии. Двенадцать пятьсот – плата за условно-досрочное освобождение Изумрудика. Всё, как и договаривались.
– Приятно иметь с тобой, шеро-бароно, общие дела. А ещё и выгодно…. Ладно, будем завершаться с посиделками. Ещё, конечно, посидел бы с тобой: попарился бы, выпил, поболтал. Но, извини, дела. Вот, только минут на пять-шесть в «мыльню» заскочу: ополоснусь слегка…
Вернувшись, Пётр Сергеевич тщательно обтёрся толстым махровым полотенцем, вновь уселся за хлебосольный цыганский «дастархан» и, хлебнув пивка, поинтересовался:
– А вода у тебя в «помывочной», шеро-бароно, куда стекает? Какая-то чугунная решётка…. А под ней что? Неужели, подключился к городской канализации?
– Куда там, – осторожно массируя ладонью левую часть груди, поморщился Бахтало. – Замучишься согласования получать и за всякие проектные работы платить. Эти ребята из «Водоканала» – ужас до чего жадные. Даже, наверное, жаднее цыган.
– Ха-ха-ха! Отменная шутка.
– Стараюсь. Развеселить дорогого гостя – радость для хозяина…. Так вот. Мои работники закопали – под наклоном – широкую трубу, которая выходит прямо в Неву. Практически незаметно для посторонних глаз выходит, понятное дело. Уже под речной водой. А в широкую трубу «врезаны» ещё три – более узкие: одна отходит от дома, вторая – от хозяйственных пристроек и мастерской, третья – «банная». Здесь многие так поступают. Впрочем, отдельные чудаки (честные, наверное, очень), и локальные канализации устанавливают – с ежегодной откачкой.
– Что это? – насторожился полковник. – Хлопок какой-то. Словно бы где-то рядом кто-то вскрыл «Шампанское»…. А? Почему, дружище, молчишь? Побледнел весь…
Тихонько скрипнуло, плавно приоткрылась одна из дверей, по деревянному полу монотонно зашелестело.
– В «мыльне» же никого не было, – поднимаясь на ноги, пробормотал Пётр Сергеевич. – Ничего не понимаю…, – а через секунду, отчаянно чертыхаясь, полез на обеденный стол.
Зазвенело: это со стола начали беспорядочно падать тарелки, бокалы, бутылки, вилки и ножи.
– Змея, – заторможенно прокомментировал цыганский барон. – Большая, однако…
– Да уж, немаленькая, – ворчливо подтвердил полковник. – Иссиня-чёрная, толщиной с руку матёрого штангиста. А на хвосте, вдобавок, имеется уродливый тёмно-коричневый нарост – словно огромная сосновая шишка…. Это, шеро-бароно, твоя ручная анаконда?
– Я с ней не знаком.
– Неудачная, на этот раз, шутка. Не смешная…. Она, что же, приплыла из Невы по канализационной трубе? А недавний хлопок – это чугунная решётка вылетела из стока? После удара змеиным хвостом?
– Получается, что так, – равнодушно подтвердил Бахтало.
– Чего же ты сиднем сидишь? Бери мобильник и звони своей охране. Пусть срочно бегут сюда. И пистолеты не забудут прихватить.
– Бесполезно…
Иссиня-чёрная змея, тем временем, начала планомерно расти. Вернее, уменьшаться в длину и – одновременно с этим – увеличиваться в ширину и высоту. То бишь, трансформироваться…
Через минуту змея исчезла. Совсем. А на её месте появился высоченный и широкоплечий тёмно-багряный зубастый монстр – с круглыми глазами, горевшими нестерпимым ярко-жёлтым огнём, и длинными мускулистыми лапами-руками, оснащёнными кривыми острыми когтями.
– Так его и растак! – грязно выругался Пётр Сергеевич и, соскочив со стола на пол, кинулся к выходу.
Но не тут-то было: небрежное движение когтистой лапой, и полковник, получив увесистый тычок в грудь, отлетел в сторону. Отлетел, сильно ударился затылком о бревенчатую стену, опустился на пол и обессилено застыл, воспринимая всё дальнейшее словно сквозь лёгкую туманную дымку. А ещё и вязкое безразличие навалилось – совместно с предательской вялостью…
Бахтало? Он даже и не пытался убежать: всё также сидел на стуле, крепко зажмурив глаза.
«А ещё и губами медленно-медленно шевелит», – машинально отметил Пётр Сергеевич. – «Наверное, какую-то древнюю цыганскую молитву читает. Возможно, что и предсмертную. То бишь, просит Всевышнего – простить все прегрешения земные…. Мне бы тоже – помолиться. Да не знаю я ни одной молитвы. Жаль…. Монстр склонился над Бахтало. И…. Откусил, сволочь зубастая, лохматую цыганскую голову. Из обезглавленного туловища ударила струя ярко-алой крови…. Итак, откусил, проглотил и небрежно стряхнул когтистой лапой кровь с груди и морды. А теперь громко и сыто икнул…. Ко мне, плотоядно посвёркивая жёлтыми глазищами, идёт. Нагибается. Вот и всё, конец «седому бобру». Здравствуй, мой пушистый, белый и ласковый песец…. И поделом. По мерзким грехам и грязным делишкам моим. Жил – как гад жадный, меры не знающий. И умираю – как сволочь последняя…
