Книга вторая
Гвардия Земли
Ибо много званных, а мало избранных.
От Матфея, 22:14
Часть первая
Война всех против всех*
Откуда ни посмотри, страшен и безнадёжен лик руин Смоленска. Вид сверху и со стороны шокирует. Но в особенное смятение чувств наблюдателя ввергает, когда задействован режим «взгляда изнутри», на уровне земли…
Древний город встречает императора, явив его взору жалкие останки былого великолепия. Но ещё более жалкое зрелище представляют собою солдаты его отступающей гвардии, прибывшие с ним из Москвы. Они закутаны в мужские и женские шубы, иные в шерстяные и шёлковые материи, головы и ноги обёрнуты платками и тряпками.
Сам император бледен и нездоров. Те, кто знавал его раньше, не верят своим глазам. Он подавлен и вял, движения неуверенны. Его словно подменили. Наполеон уже почти ничем, кроме поношенного обмундирования, не напоминает гордого завоевателя всей Европы. От городских ворот и до верхней части города он идёт пешком, опустив голову.
У его гвардейцев лица чёрные, закоптелые; глаза красные, впалые; словом, нет во французах и подобия солдат, а более похожи они на людей, убежавших из сумасшедшего дома. Изнурённые от голода и стужи, некоторые из них падают на дороге и умирают, и никто из товарищей не протянет им руку помощи. Всход на гору покрыт льдом. Лошади так измучены, что если которая упадет, то уже не способна встать.
Похоже, что император уже не доверяет выдержке своей армии. Из предосторожности, чтобы голодные солдаты не бросились грабить магазины, поначалу решено армию оставить за валом вне города, поблизости от конюшен…
Семь невыносимых дней проводит император в ненавистном городе. И вот ждать уже более нечего — чудес быть не может, неприятель того и гляди захватит их вместе с разрушенным Смоленском. Наконец звучит долгожданный сигнал — выступить через западные ворота.
Что здесь творится! Некогда победоносная армия всё больше похожа на толпы сброда, спасающего свои шкуры. В ужасной тесноте перед узким выходом скопились сотни и сотни солдат. В этой давке чуть не задавили самого императора! Его знаменитая треуголка падает в месиво из льда и грязи. Телохранители вынуждены взяться за оружие…
Многие раненые убежали из госпиталей и тащатся, как могут, до самых городских ворот, умоляя всякого, кто только едет на лошади, или в санях, или в повозке, взять их с собою. Но никто не внимает их воплям; всяк думает только о своём спасении.
Ужасную картину представляет город: улицы, площади, дворы усеяны трупами людей и животных; в разных местах валяются зарядные ящики, пушки, различного рода оружие, снаряды. Храмы разграблены и осквернены, колодцы загрязнены нечистотами.
Спешно производятся работы, чтобы взорвать городские укрепления. За недостатком лошадей, решено сжечь большую часть артиллерийских снарядов и бесчисленное множество других военных запасов; отступающие берут с собой только провиант. Пять тысяч больных и раненых остаются здесь на произвол судьбы; им не положено провианта; с большим трудом упросили оставить несчастным больным несколько кулей муки. Доктора и прочие госпитальные служители, оставленные смотреть за больными, скрылись, боясь попасть в плен или быть убитыми.
Голод толкает людей на страшные поступки, уже никто не боится наказания. Солдаты обкрадывают друг друга без всякого стыда; некоторые пожирают в один день всё, что им дано на целую неделю, и умирают от объедения; другие упиваются вином. Словом, армия забыла всю дисциплину, порядок и хвалёную французскую расчётливость, каждый живет так, как будто сегодняшний день последний в его жизни. Эти, до настоящего времени храбрые и послушные, воины поражены таким ужасом и сумасшествием, что сами добровольно ускоряют свою смерть.
Император уходит со своею пехотной гвардией; о кавалерии и думать нечего: её нет. Конницы не набирается даже в количестве, необходимом для передовых разъездов…
Я с окаменевшим сердцем наблюдаю эти ужасающие картины чужой жизни и смерти. Но ничто так не разрывает мою душу, как вид многих солдатских жён, которые, несмотря на запрещение, следовали за армией. Несчастные, сами полуокостенелые от холода, лежат на соломе и стараются согреть дыханием своим и слезами своими маленьких детей своих и тут же в объятиях их умирают от голода и стужи.
Кучи мёртвых тел лежат непогребёнными. Жестокий мороз не даёт никакой возможности предать их земле. Да и кто этим будет заниматься?..
Там, на Земле, в аду реальной войны — уже не до того живым, чтобы заботиться о мёртвых.
Быть бы живу.
От одной только мысли, что в точности такая же преисподняя, возможно, подстерегает и нас, здесь, НЕ НА Земле, мне нестерпимо хочется выть. И я, чтобы не голосить изо всех сил, судорожно зажимаю рот и тихонько подвываю, как смертельно раненый, агонизирующий зверёк.
Неужели нет никакой возможности избежать этого? Неужели в одной и той же «творческой мастерской» сотворили ИХ и нас… хотя и по разным «проектам»…
Глава первая
Ветер войны
Седое море тяжело ворочалось в своём неуютном, бугристом ложе.
Впереди, прямо по курсу, проступала цепь белых пятен, пока что плохо различимая.
Казалось, это были не пенные буруны, а нетающие клочья тумана. Того самого тумана, на который неожиданно напоролись их драккары* перед тем, как попали в бурю. Было это третьего дня.
Клочья тумана не таяли и не тонули. Их носило волнами. Кружило водоворотами. Туман отдавал своё по частицам, хотя страшная буря давно улеглась.
Кто-то тронул плечо Эйрика Рауда.
— Конунг!
Вождь неспешно развернулся всем корпусом.
Эгиль-ярл. Хевдинг* отряда берсеркеров.
— Конунг! Нас несёт на камни!
Эйрик смотрел на него и, казалось, не слышал.
…Он был далеко отсюда. В тех местах и временах, где сейчас витали его мысли, он снова был изгнанником. Конунг вспоминал, как суровые законы Исландии обязали его на три года покинуть страну за совершённое убийство. Эйрик направил тогда свои суда через Западное море и, в один из дней сурового путешествия, наткнулся на суровый неприветливый берег, нареченный Гренландией. Там основал он поселение Братталид. Два года обживали они этот скалистый берег. А затем всё и началось.
Однажды, когда даже бывалые викинги без настоятельной нужды не выходят в море, буря вышвырнула на камни неподалёку от селения небольшую ладью со сломанной мачтой. Измождённые лица погибшей команды судна говорили о начавшемся голоде и неимоверной усталости. Должно быть, переход был очень дальним, а может, среди команды было мало искусных мореходов. Уцелело лишь два человека, назвавшихся незнакомыми заморскими именами. Даже среди северных жителей, не избалованных ласками солнца, они выделялись неимоверной, бросающейся в глаза бледностью кожи. Отсутствовала и краснота, присущая обветренным, загрубевшим лицам викингов. Насилу выходив чужаков, поселенцы по мере выздоровления выпытали у них всё, что смогли. Когда же об услышанном доложили Эйрику — он высоко поднял бровь, задумался, но ничего не ответил. Хотя и утверждали пришлые люди, что, невзирая на опасности пути и неизвестность, разыскивали они именно поселение Эйрика Рауда.
Только на пятый день, предчувствуя что-то недоброе, снизошёл конунг до встречи с чужаками. И сам, без свиты, вошёл в жилище, где располагались те…
Ильх Сунф и Хельт Бэфу.
Так они представились. И сразу же обратились к конунгу так, словно давно уже были с ним знакомы и знавали его в лицо. Их речи прерывались частыми паузами, но обильно текли и текли, и видавший виды Эйрик всё не мог для себя решить, с кем же его столкнула судьба. С сумасшедшими, свихнувшимися от тягостей затянувшегося морского похода? Со странной разновидностью берсеркеров, воюющих не оружием, а словами, и опьяняющих ими не только противника, но и себя, всё больше и больше входя в раж? А может, и вправду, с «посланниками Одина»,* как они себя называли?.. Теми, что подыскивают настоящих Воинов, достойных Валгаллы* ещё при жизни…
Ох, и наговорили они тогда ему, с три ладьи!
Самое главное врезалось в память, как стрела с шипами на наконечнике — ни забыть, ни вытащить! И уже не давало покоя.
Доказывали они с пеной у рта, что стоит нынче конунг, сам того не ведая, — на распутье. И убедится в том сам — не позднее, чем спустя месяц. Как раз перед осенними штормами их побережья достигнет большая ладья с хирдом* Бьярни Бардссона, который уже давно отплыл из Исландии на поиски своего отца Барда Херьюльфссона.
Бард был соратником Эйрика. Он действительно проживал на западной окраине поселения Братталид. И сын Бьярни у него имелся, о том Эйрик ведал со слов самого Барда. Но откуда об этом узнали чужаки?! И кроме того — они знали много такого, о чём не ведал никто, кроме самого Эйрика Рауда. Ну кто, кроме богов, может владеть такими тайнами?!
А ещё — приоткрыли Ильх Сунф и Хельт Бэфу завесу над ближайшим будущим конунга.
Со слов «людей с вялыми лицами», как окрестили их поселенцы, следовало, что Бьярни давно уже бросил бы якорь в бухте Братталида, да видно не обладала достаточной волшебной силой деревянная голова на штевне его судна. Должно быть, морские духи вмешались и направили его по ложному курсу — долго блуждал он по седым от пены водам. Трижды довелось ему промахнуться мимо южного мыса Гренландии…
И трижды же упирался он в Неведомую Землю.
И дело даже не в самом Бьярни… Через месяц он найдёт злополучный Братталид, но после посещения отца — вернётся упрямый Бардссон в Норвегию и там при дворе Эйрика Рауда (при его дворе!) расскажет самому конунгу (который через двадцать дней выступит в обратный поход домой, так и не повстречавшись с Бьярни здесь, в Братталиде) о неизвестных обширных землях к западу от Гренландии. А после, воодушевлённый этим рассказом, родной сын Эйрика — Лейф Эйрикссон, купит у Бьярни его же судно и с тридцатью пятью хирдманами* отправится в рискованное предприятие — на поиски вожделенных земель. Лишь через семнадцать лет с момента сегодняшнего разговора улыбнётся удача Лейфу. Откроет он огромную землю, которая через тысячу лет станет центром всех земель! И назовёт сын Лейф открытый им берег — Винланд, что значит Страна винограда. Да только не сумеет распорядится своим открытием должным образом…
Забудется со временем его имя. И другие народы, спустя долгое время, заново откроют эти земли.
Убедили «посланцы Одина», что коль Небо благоволит к конунгу — не стоит упускать такую возможность! Лишь ему по силам быстро отыскать желанный, дожидающийся только его берег, и основать там сильную морскую крепость. Неужели отдаст он чужим потомкам эту возможность — основать новую страну и новый народ? Тот народ, чей голос со временем будет слышен на весь мир?! Именно ЭТО, а не ратные подвиги, даст ему возможность попасть после смерти в Валгаллу. Причём, не простым воином, а как есть — КОНУНГОМ.
Одно дело — просто открыть неизвестный берег, однажды наткнуться на него и основать поселение. Совершенно иное — захватить новые земли, удержать их и сделать новой родиной для потомков. Построить крепости, флот…
На четвёртый день решился Эйрик. Спешно поднял паруса и оставил Братталид. Не для возвращения домой — пусть сын Лейф почувствует там себя правителем в полной мере. Бросил конунг клич по родственным ему кланам, и отозвались многие викинги, отважные до безрассудства. В этих хлопотах и ожиданиях минула суровая зима. А весной, когда ветра, секущие зимой до плоти, и шевелящаяся пучина, стали благосклоннее к мореплавателям — собралась южнее Братталида у мыса Чёрный Клык целая армада из ста шестидесяти двух драккаров где-то по шестьдесят воинов на каждом. Были здесь и Трюгвассоны, и Торвальдссоны, и Губьёрны, и сыновья Хамунда, и потомки Сверрира…
Хирд самого Эйрика разместился на двадцати двух судах. И, само собой, на первом драккаре под чёрно-белым полосатым парусом, грозно известным на все окрестные моря — судорожно вцепившись в борт, стояли рядом с конунгом Ильх Сунф и Хельт Бэфу. Как же без посланцев Одина?! Хотя и странное чувство — смесь недоверия, брезгливости и опаски — испытывал при общении с ними Эйрик.
Избегал без нужды их общества, глядя на лица, в которых жизнь лишь присутствовала. Элитный же отряд берсеркеров, плывущий на этом же дракаре, и вовсе глядел на «людей с вялыми лицами» с плохо скрываемой неприязнью. И не задирали их лишь по причине присутствия конунга. Правда, самих посланцев подобные настроения команды не удручали. Они, как ни в чём не бывало, общались с Эйриком, практически не замечая остальных.
Отплыла флотилия три недели назад. Сначала всё шло как обычно. Огромная деревянная голова оскаленного дракона на штевне флагманского судна отпугивала встречных злых духов и ладила со стихиями. Её магическая сила долго хранила драккар конунга от напастей. Но два дня назад…
Возникнув из ниоткуда, на викингов сначала надвинулась непроглядная стена тумана, возвышающаяся на несколько парусов, поставленных друг на друга, и сразу же сливающаяся с низким серым небом. А потом — благо успели загодя спустить паруса! — грянула буря…
Хотя — Эйрик недоговаривал даже самому себе, — о буре его ещё полдня назад предупредили те же Ильх Сунф и Хельт Бэфу. Необьяснимо, но они предсказали, что после обеда флотилия войдёт во владения чужих злобных богов, а значит — сразу же надо готовится к нападению стихий! Причём обязательно, как и при вытаскивании судов на чужой берег — нужно было спустить паруса и снять деревянные головы чудовищных зверей, дабы не гневить местных богов.
Паруса, по команде Эйрика, ещё задолго до полудня спустили почти все драккары. Хотя многие хевдинги откровенно недоумевали — разумен ли приказ: ни с того, ни с сего перейти на вёсла? И это при попутном-то ветре?! А вот деревянные головы драконов-хранителей со штевней сняли очень немногие! Может, это и послужило поводом для такой яростной нападки штормового ветра? Ох, стоит, пожалуй, припомнить тех, кто ослушался указания конунга, и на первой же стоянке…
— …Конунг! — тряс его за плечо Эгиль-ярл. — Нас несёт на каменную гряду!
Эйрик смахнул с себя липкий пепел воспоминаний. Всмотрелся в белёсые пятна прямо по курсу и похолодел — там плавали не ошмётки тумана, порванные в клочья жёстким ветром. Это пенилась вода у прибрежной гряды затопленных приливом валунов! А за ними — наверняка! — лежала земля, к которой он стремился.
— Правые борта! Налечь на вёсла! Уходить влево — вдоль берега! — зычно скомандовал Эйрик. — Эгиль, зажечь мачтовый фонарь!
Низко и будоражаще завыл рог. Его тревожный звук поплыл, казалось, над самой водой, подскакивая на волнах. Отозвались другие суда. Фонарь, всё ярче разгоравшийся на мачте флагманского дракара, означал ни много, ни мало: «Нападение!». И, кроме прочего, указывал курс направления атаки.
Наконец-то!
На передовых судах, что следовали во фронт с флагманом, воины, багровея от натуги, налегли на вёсла. Особенно упирались гребцы правых бортов — от них сейчас в полной мере зависела сохранность судов и судьба экипажей. Успеют ли уйти от смертоносной пенящейся гряды? Успеют ли отвернуть? Хирдманы, свободные от гребли на вёслах, торопливо разбирали свои щиты, закреплённые вдоль внешней стороны бортов, подгоняли защитное снаряжение и строились в головной части драккаров, формируя отряды вторжения.
На флагманском корабле Эгиль-ярл уже успел выстроить своих берсеркеров перед мачтой. Этот отряд людей-зверей зловеще смотрелся на фоне угрожающего чёрно-белого паруса. Были здесь и ульфхеднеры,* «волкоголовые», воины-волки в серых шкурах с оскаленными волчьими головами, надетых вместо шлемов, и бьорсьорки,* «медведеподобные», воины-медведи в бурых медвежьих мехах с увесистыми дубинами. Из этого отряда уже начинало доноситься низкое утробное рычание. Набирало силу. И без того внушавшие страх воины-звери в ожидании атаки постепенно вводили себя в боевой транс. На них уже нельзя было смотреть без боязни…
Суда одно за другим отворачивали от смертоносных бурунов. И всё-таки, не все успели совершить сложный манёвр. Два драккара, следовавших правее флагманского, не уложились в отведённое время. В том не было вины экипажа. И в недостаточном умении их также нельзя было упрекнуть. Им просто не повезло! На этом участке прибрежная каменная гряда глубоко внедрилась в воды залива тремя зубцами-уступами. На них-то и напоролись обречённые суда…
Сокрушительный удар!
Высокая волна швырнула их — уже развернувшихся! — на полузатопленные валуны. Корпуса драккаров вздрогнули и начали наклоняться как ковши, норовя высыпать своё содержимое через правые борта. Затрещала ясеневая обшивка, впуская в себя потоки воды. Хирдманы, сгрудившиеся на ближних к берегу бортах, кубарем посыпались в пенные волны. Вослед за ними, уже осознанно, прыгали воины, группировавшиеся у мачт. Погружались с головой в холодную обжигающую воду. Выныривали и отфыркивались, как тюлени. Гребли, навалившись на свои щиты с двойной кожаной обшивкой, содержавшей внутри немного воздуха. Этот вынужденный десант, насчитывавший не более пятидесяти хирдманов, неотступно сокращал расстояние до неприветливого берега.
Незнакомая земля, вопреки ожиданиям, утопала в зелени, хотя местность была и гористая. Покрывавшие её пологие выступы и цепи холмов наслаивались друг на друга, уходили всё выше и выше.
Первые викинги уже нащупали ногами дно и, толкая щиты перед собой по воде, с удвоенной силой ринулись вперёд. Они раздвигали грудью толщу ледяной воды, храня при этом полное молчание. Суша приближалась. Наползала лентой песчано-каменистого берега. Наступала зелёной стеной недалёкого перелеска, растянувшегося полосой вдоль всей береговой линии.
Одиннадцать хирдманов, заметно опередившие остальных, рвались на сушу по пояс в воде. Из их глоток уже вырвались первые боевые вопли, заглушившие даже шум прибоя. Потому-то и показался бесшумным мгновенный проблеск десятков тонких мелькнувших линий. Светлых и стремительных. Вырвавшихся из зелени перелеска.
Залп?!
Тела семерых из одиннадцати хирдманов оказались на пути этих линий! На этих телах семь линий материализовались длинными желтоватыми стрелами с белым оперением. Возникли — впились в лица и шеи…
С хриплыми вскриками и рычанием рухнули семеро викингов в холодные волны, чтобы уже никогда не вынырнуть.
Следующий залп унёс жизни ещё четверых воинов. Викинги, заметив угрозу, тут же закрылись щитами. И ещё яростнее заспешили на берег, с усилием выбираясь из плотных водяных объятий…
Эйрик зарычал от бессильной ярости. Стоя на корме, он наблюдал, как оставшиеся воины с двух драккаров, выброшенных на камни, пытаются выбраться на берег под обстрелом неизвестных лучников. Увы, помочь им они пока не могли ничем! А из перелеска навстречу хирдманам хлынули цепи многочисленных воинов в незнакомых синих одеяниях.
— Искать бреши в камнях для высадки! Вперёд! На берег! — мощный крик конунга разнёсся над волнами.
Драккары, ближе всех подошедшие к каменной преграде, начали тыкаться, словно слепые котята, во все мнящиеся проходы, но неизменно оказывалось, что камней там имеется в избытке, разве что они полностью укрыты волнами.
Но удача не оставила Эйрика! Недаром ведь с ним были два посланника Одина — Ильх Сунф и Хельт Бэфу. Да и сам грозный Один несомненно внимательно следил за ними из небесной Валгаллы.
Брешь в каменном ожерелье, украшавшем берег Новой земли, всё же отыскалась — за четыре драккара впереди от флагманского судна. Эта прореха в естественной защите залива оказалась такой широкой, что суда вползали в неё по три сразу — борт к борту! Должно быть, это и был вход в неприветливую бухту.
Когда флагман вошёл в обнаруженную брешь — в бухте уже было девять дракаров. Первые три воткнули свои носы в прибрежный песок. Воины из этих кораблей, не утруждая себя боевым построением, уже бежали вдоль побережья.
НАЗАД!
На помощь соратникам, ведущим неравный бой с…
Известие о приближающейся армаде судов застало их врасплох.
Отряд самурая Цукахары, двигавшийся в авангарде армии своего сюзерена — сёгуна Такэды Сингэн, только вчера достиг этого побережья и выставил посты, на случай высадки мелких отрядов их неугомонного врага, Уэсуги Кэнсина — даймё* провинции Этиго. Выставил, хотя всерьёз не верилось в эту высадку — ближайшие отряды Уэсуги, судя по данным лазутчиков, были не ближе десяти дневных переходов. А про наличие у врага сколько-нибудь заметных флотилий говорить не приходилось вовсе: прошлой осенью в памятном морском сражении практически весь флот Уэсуги был уничтожен.
Поэтому явление из густой туманной завесы многочисленных судов было полнейшей неожиданностью. Неужели их врага всё же поддержал кто-то из могущественных родов — Ходзё, Ода… или же Имагава?
Казалось, армада длинных судов с низкими бортами рвалась к берегу. Хотя это рвение им, собственно, придавал сильный шквальный ветер, стремившийся на самом деле поочерёдно разбить суда о камни. Эти скорлупки, сбившиеся в потрёпанное стадо, были обречены. Ещё бы! Воинственные духи сурового побережья сделали всё, чтобы жертва-добыча оказалась неслыханно щедрой. И низкое тяжёлое небо, пропитанное излишками солёной влаги, и рваная в клочья пелена тумана, и тяжёлые несговорчивые волны, и ветер, многоликий, изменяющий сам себе ветер… всё, казалось, задалось одной целью — сбить с курса, разогнать и протащить неуправляемые скорлупки по тёрке-дробильне прибрежной подводной гряды. И вот уже страшные, безжалостные камни явили себя испуганным взорам незадачливых мореплавателей. Словно изъеденные временем и морем клыки, выступили они из пенных бурунов, предвкушая пиршество.
Но неведомые воины не желали быть жертвами! Они готовились к бою, разбирая длинные ряды круглых щитов, висевшие на бортах их судёнышек. Паруса на мачтах были давно убраны. Носовые части встопорщились — врагами спешно устанавливались съёмные головы оскаленных чудовищ, должно быть духов-покровителей. Борта ощетинились густыми рядами ритмично дёргающихся вёсел. Экипажи изо всех сил стремились увести суда от каменных челюстей. Вправо. Вдоль берега…
На самом большом судне вспыхнул мачтовый фонарь и низко, пугающе завыл рог. Его сильный звук поплыл во все стороны над свирепыми волнами. Ему почти мгновенно отозвались другие суда. Звуковая волна накрыла берег, противно затрепетав отголосками в сердцах защитников побережья.
Цепкий взор Цукахары выхватил из общей массы судно, которое явно возглавляло нашествие чужаков. На его палубе у высокой мачты спешно строился необычный, устрашающего вида отряд, все воины которого были укутаны в лохматые шкуры. На плечах многих из них красовались звериные головы. И поди пойми — то ли свои собственные, то ли водружённые вместо шлемов! Мимолётный холодок пробежал внутри самурая при виде этого зловещего подразделения. На ум сразу пришло сравнение со стражами врат храма Тодайцзи, такими же устрашающе свирепыми…
«Нет, это не самураи! Кто же тогда?! А вдруг… на островах вновь объявились племена айнов?! Нет… Не может быть… Откуда у полудикарей такие корабли, к тому же в таком количестве?!»
Но в следующий миг Цукахара опять перевёл взгляд на пенящуюся каменную гряду. Здесь высокая волна швырнула на заждавшиеся клыки «хранителей побережья» первые жертвы — два ближайших судна не успели вывернуть вправо и со всего размаха напоролись бортами на подводную гряду. И тут же вторая волна накренила их, как ковши, высыпая половину экипажа в пенную воду. Многие воины выпрыгивали сами, пытались плыть, опираясь на щиты.
Цукахара оглянулся на своих людей, затаившихся вместе с ним в прибрежной роще. Все как один наблюдали за манёврами вражеской флотилии с мрачной решимостью. И были готовы в любой момент яростно ринуться из засады, устлать своими телами всё побережье, но не пустить незваных гостей. Воины ждали лишь сигнала к атаке…
Цукахаре вспомнились слова их кровного врага Уэсуги Кэнсина: «Те, кто держится за жизнь, умирают, а те, кто не боится смерти, живут. Всё решает дух!..»
С духом у воинов Цукахары было всё в порядке…
Не растерявшихся и уцелевших чужаков с двух погибших судов — числом оказалось около полусотни. Однако большинство из них замешкались. Впереди же, намного обогнав прочих, рвались к берегу одиннадцать воинов мощного телосложения. Они уже коснулись ногами дна и раздвигали волны грудью. Из доспехов каждый имел кольчугу и шлем сферической формы. Свои круглые щиты чужаки по-прежнему толкали перед собой по воде. Их бородатые лица искажались непрерывным боевым воплем, уже различимым среди грохота волн.
А вражеские суда всё прибывали и прибывали. Возникали один за одним или же целыми группами из тумана и, казалось, им не будет конца. Цукахара досчитал до шестидесяти пяти и бросил — увидел, как ушедшие вправо суда, включая корабль предводителя флотилии, отыскали брешь в каменном заслоне. Именно там, где и был вход в узкую бухту. Ещё немного, и первые из них коснутся берега…
Цукахара, пославший гонцов к своему сёгуну Такэде тотчас же, как было замечено приближение чужой эскадры, уже понял — силами своего немногочисленного отряда он сможет лишь немного выиграть время, до прихода основных сил. Это означало только одно — им предстояло умереть, потому что сегодня правомерно умереть. Столько лет в делах повседневных он помнил о смерти и хранил это слово в сердце. И вот, совсем скоро, спокойно глядя ей в глаза, он гордо назовёт своё имя и умрёт с улыбкой без унизительной поспешности.
Короткая гортанная команда из его уст да взметнувшаяся рука… и десятки длинных юми* в руках воинов растянулись, выискивая каждый свою цель. И хотя до первых врагов, выбирающихся на берег, было далеко — рука Цукахары резко опустилась вниз.
Рой длинных стрел рванулся к звероподобным чужакам. Семеро из одиннадцати рухнули в холодные волны.
Следующий залп добил прочих… Теперь только одиннадцать разноцветных щитов круглыми пятнами колыхались у берега.
Отставшие четыре десятка воинов, поняв, что их попросту расстреливают из прибрежной рощи — вдвое прибавили прыти, к тому же укрывшись щитами. И тогда Цукахара послал на врага две сотни вспомогательных воинов, набранных из крестьян. Но-буси* ринулись в атаку, храня полное молчание.
А из причаливших к берегу далеко справа судов — уже высаживались многочисленные бородатые воины с топорами и мечами и, надрывно воя по-звериному, бежали на помощь своим сотоварищам.
Всё. Час настал! Теперь не время для спешки. Цукахара совершил короткую мысленную молитву. Потом сложил ритуальное прощальное пятистишие. Так же неторопливо записал его, в последний раз в этой жизни обмакивая кисточку в кроваво-красную тушь…
Лепестком отцветающей сакуры
Опадаю в пенную белую воду.
Если кровь проступит,
То только на время.
Как много белого нынче…
И, призвав своего верного слугу Ямамото, велел гнать коня во весь опор — умереть, но передать свиток сёгуну Такэде.
И только потом, яростно рванув поводья и колотя пятками бока скакуна, ринулся в атаку во главе большого конного отряда самураев из подвластных ему родов.
А навстречу, стремительно приближаясь, бежали толпы неведомых вооружённых людей, облачённых во всё звериное и завывающих, как звери…
Глава вторая
Гигантские черепахи
Хасанбек был вне себя от гнева!
Опять этот Кусмэ Есуг! Шайтанова отрыжка! Помёт шакала!
Плеть без устали полосовала бока ни в чём не повинного жеребца, доставая кончиком живот, не прикрытый бронированной попоной. Верный конь всхрапывал и всё больше вытягивался, стелясь над землёй. Намного слабее, зато монотоннее и последовательнее, его также стегали струи дождя, ощутимо холодные для этого сезона.
Дождь не унимался. Зарядил с самого вечера, лил всю ночь и продолжил своё нашествие с утра. Небесные струи разбивались о панцирь темника, впивались колючими капельками в лицо, но Хасанбек не обращал на них никакого внимания.
Кусмэ Есуг! Вот что заполонило все мысли нойона. Ещё бы…
Темник мчался сквозь мокрую серость умирающей ночи. Мчался из ставки Великого Хана в военный стан, где его поджидали семеро тысячников со своими воинами. Сразу же после памятной битвы с халанкхой было решено изменить походный порядок передвижения Чёрного тумена.
Теперь, страхуя ставку хана от любой неожиданности, впереди должна была следовать авангардная тысяча, за ней, на значительном удалении — около половины пешего перехода — основной отряд, включавший в себя семь тысяч всадников и далее — на расстоянии вдвое меньшем — ставка Чингисхана с охраной: первая тысяча багатуров и ещё одна «дежурная» тысяча. Вызвано это было тем, что в ходе битвы неистовый Ис Кандер с остатками своей разбитой конницы чуть было не захватил ставку. А уж коль это «чуть» получилось ненароком, то почему бы не допустить намеренно задуманного нападения гораздо большими силами?
«Проклятый самозванец! Этот шакал уже давно должен был гнить в земле, а его кости — растащить трупоеды на все стороны!»
Хасанбек снова и снова примеривал к ненавистному «посланцу» самые немыслимые кары. Но даже их каждый раз считал недостаточно жестокими.
После того подтвердившегося предсказания о приближающейся к ним в боевом порядке халанкхи, после необъяснимого исчезновения недобитого врага — хан, похоже, стал верить Кусмэ Есугу больше, чем верному Хасанбеку. И уже не раз с неудовольствием осаживал темника нахмуренным взглядом, когда тот, в очередной раз не стерпев, вмешивался в их диалоги.
Вот и только что, держа военный совет, в присутствии темника, двух тысячников и ненавистных «посланников», Великий Хан раздражённо остановил Хасанбека:
— Хасан! Я вижу, ты позабыл, для чего я ступил на ЭТУ тропу. На тропу Настоящего Воина. Я не собираюсь отсиживаться по оврагам и перелескам, если МОЮ тропу будут пересекать чужие армии. Само Небо указало мне этот путь! И если его посланники говорят, что мы должны срочно двигаться, невзирая на непогоду, Я БУДУ НАСТЁГИВАТЬ КОНЕЙ на пару с ливнем. Я разгоню вражеских воинов по буеракам. Никто не сможет помешать моему походу в Вечность! Даже ты, со своими сомнениями!..
На совете обсуждался план действий монголов. Сегодняшней ночью Кусмэ Есугу были новые «видения». И, не дожидаясь рассвета, он поднял на ноги всю Ставку Потрясателя Вселенной.
— Удача, о Великий Хан! Вечное Небо помогает только победителям… оставляя побеждённым небогатый выбор — слёзы отчаянья на пепелищах родных селений… или же белозубую улыбку Смерти в полной тьме… Небо решило… что ты победил халанкху… и тебе нужно двигаться вперёд… не жалея коней… Небо не отвернуло от тебя свой благосклонный взор… оно моими устами передаёт тебе, Повелитель… надо спешить… ибо не успеет окоём посветлеть… из самой небесной воды выйдут навстречу нам сильные отряды… которые ведёт грозный нойон Тцес Саар… На его шлеме пышный султан из многих перьев райских птиц… и каждое перо соответствует славной победе…
Кусмэ Есуг, казалось, не видел никого вокруг — он вещал! И шевелилась его странная улыбка, выводившая Хасанбека из себя, извивалась, как только ненадолго смыкались губы.
— …но поторопись… силён неприятель… заручился Тцес Саар помощью почти всех местных богов… почти всех… кроме бога водной стихии… Никто не сомневается в твоей победе, хан… Только зачем добывать её большой кровью… Если ты не промедлишь и нападешь на врага сейчас… раздвигая льющиеся небесные струи… взяв их в союзники… падая на головы неприятеля… как молнии… как часть потопа… сохранишь многие жизни своих гвардейцев, о Великий…
Резко воспротивился Хасанбек этому призыву. Не удержался и высказался о том Великому — негоже бросать воинов в пасти водяным демонам! Это будет намного бульшая кровь, после которой победе порадуются лишь избранные… Нужно выждать, по крайней мере, пока успокоится стихия, и не испытывать судьбу.
И свело темнику скулы каменной судорогой от хлестанувших его слов хана.
— Хасан! Я вижу, ты забыл, для чего я ступил на ЭТУ тропу…
Подавил в себе темник гнев. Искоса зыркнул на змею-улыбку, ползавшую по губам Кусмэ Есуга. Поклонился учтиво и молвил:
— Даже если Небо когда-то решит, что ты в чём-то виновен, Великий, я не буду думать и брошусь спасать тебя. Даже от всадников Облачной Орды! Я не боюсь никого и смету с твоей тропы любой пришлый народ. Но только… не вынуждай меня верить непонятно кому, иначе я не смогу быть начальником Твоей Гвардии и отвечать за твою безопасность. Но пуще всего — не заставляй меня доверять пришлым людям.
Опомнился и хан. Подошёл, положил руку на плечо темника. Пытливо всмотрелся в глаза и, не усмотрев ничего настораживающего, произнёс:
— Однажды Время разложит все свои песчинки по местам… Ступай, Хасан! Я хочу, чтобы ты вместе с дождём смыл врагов с нашей дороги, оставив на их месте лишь кровавые пятна. Не медли… Храни тебя Небо!
Сжал до онемения темник рукоятку меча, запахнул мокрый цув и покинул шатёр. Лишь напоследок уловил слова Кусмэ Есуга.
— Небывало добрый знак, Великий Хан… Орлы летают низко, как вороны над полем брани… Если уж любимцы небес покинули высоты… должно быть, Небо их глазами желает увидеть твою победу…
В сердцах плюнул темник себе под ноги — какие орлы могут летать в такую непогоду? Ещё немного, и в воздухе можно будет лишь плавать! Нойон рванул повод из рук оруженосца и одним махом взлетел в седло.
…Когда темник ворвался на взмыленном коне в расположение лагеря — кэкэритэн уже строились в колонны. Кибитки было приказано не убирать — не до того! Спешным аллюром к указанному «посланниками» склону — марш!
Марш! Марш!
Переход в предрассветном сумраке был недолгим.
Вскоре колонны остановились — до указанного склона оказалось не более пяти полётов стрелы. Тут же построились тремя традиционными отрядами, готовясь к любым неожиданностям. И застыли в ожидании.
Рассвет также выжидал, раздумывая, стоит ли ему вползать в такой неуютный, насквозь мокрый мир. Небо посветлело лишь ненамного, но это позволяло теперь отчётливо различать всадника в двадцати шагах. Дождь не унимался, однако на него уже никто не обращал внимания — всё что можно было вымочить, он уже вымочил. А смыть нукеров с лица земли у него явно не хватало сил. Хватит ли их у врагов?!
От разгорячённых тел лошадей шёл явственно различимый пар. Валил из ноздрей. Воины молчали. В эти последние мгновения перед неизвестностью каждый думал о своём. Лишь ливень бесцеремонно и шумно хлопотал в мокром хозяйстве.
Движение!
Хасанбек уловил краем глаза какую-то тень, мелькнувшую вверху, быстро поднял голову и увидел… Над выстроившимися всадниками, на малой высоте, вполне доступной для прицельного выстрела — плыл ОРЁЛ! И более того — с противоположной стороны, навстречу ему, выплыли ещё две птицы с величаво раскинутыми крылами.
«Орлы летают низко, как вороны над полем брани… Должно быть, Небо их глазами желает увидеть твою победу… — ожил в памяти ненавистный голос. И добавил, с интонациями самого Хасанбека: — А ты говорил — орлы не летают в непогоду!»
Что же за день сегодня такой?! Ничего-о… Ливень остудит голову. А близкая уже битва — на время излечит душу, шевелящуюся внутри раненым зверем. Хасанбек сзади наблюдал за построившимися подразделениями, но видел только задние шеренги воинов.
Больше ничего не было видно. Совершенно. И воины, стоявшие в первых рядах, и местность впереди — тонули в колышущемся мареве.
Ожидание длилось. Время тончало, вытягивалось в нить, начинало противно колотиться в виски. Постепенно небо посветлело ещё. Настолько, что половина склона всё же проступила, но различалась нечётко, то и дело исчезая. Всякий раз, как только ливень утолщал свои струи и натиск.
В кэль Хасанбек направился лично. Подав знак командиру своей охранной полусотни, темник пришпорил коня, правя в расположение тысячника Мурада, отряд которого занимал сегодня центральные позиции. Темник ехал в первые ряды, нисколько не сомневаясь, — в таком потопе, в виде исключения, битвой нужно было командовать лично, находясь во главе всадников. Иначе можно даже не заметить собственного поражения!
Несмотря на ливень, цепкий взор Мурада сразу выхватил фигуру темника, приближающегося с группой всадников. Направил коня навстречу, доложил о готовности своих подчинённых. Хасанбек не терял времени на объяснения, знал — один из самых опытных тысячников гвардии понимает его с полуслова. Только и показал кивком, чтобы тот ехал рядом.
В обычную погоду неприятеля увидали бы задолго до шума, издаваемого им. Сегодня же, напротив, первым дополз шум, состоящий из криков и лязга металла.
Когда же враг явил себя взору — сначала никто ничего не понял. Из стены, сплетённой хлещущими струями, выползало что-то необъяснимое…
Лошади попятились, несмотря на все потуги всадников удержать их в строю. Натянулись поводья. Удила больно врезались во рты. Заплясали по бокам плети. Тем не менее — передняя шеренга изломала свою стройную линию, потеснила задних всадников.
— Держать равнение! Номо к бою! — рвали глотки сотники. — Держать линию!!!
Но строй лихорадило. И было от чего.
По склону на них двигались ЧУДОВИЩА!
Сплошь покрытые влажными чешуйками, напоминавшими металлические. Чешуйки были красного цвета. Поблёскивая в тусклом освещении небес, они шевелились при каждом движении огромных тел. С виду эти чудовища напоминали гигантских окровавленных черепах. И ползли, казалось, так же неторопливо. То ли будучи израненными и истекая кровью, то ли — сытыми, измазавшись в чужую кровь и плоть.
От них доносился какой-то лающий шум, короткий, методичный. Словно эти чудовища двигались, повинуясь чьим-то командам. Каким же должен быть хозяин этих громадин?!
Конь под Хасанбеком заёрзал, начал вертеть головой вправо-влево, кося взглядом назад. Темник криком ободрил верного друга, потрепал по шее.
Шесть красных черепах, практически соблюдая равнение в линию, выползли из непроглядной стены дождя и теперь фронтом двигались на монголов. Между ними были огромные пустые промежутки, вполне годные для окружного манёвра!
И темник решился.
«Эй, кто бы вы там ни были, сейчас разберёмся, чего вы стоите в бою!»
Он отёр мокрое лицо ладонью. Подозвал посыльных, коротко объяснил им суть манёвра, который надлежало выполнить второй и восьмой тысячам, выстроившимся в первом эшелоне атаки, — справа и слева.
Топот копыт удаляющихся посыльных был почти не слышен, утонул в шуме ливня.
«Пора!»
Хасанбек повернулся к тысячнику.
— Мурад, тебе начинать! Окружи четырёх «черепах», ползущих по центру, и проверь — по нраву ли им наши стрелы! Будешь отступать, как только увидишь неладное… И не забудь подать сигнал отхода, чтобы свои не затоптали друг друга… Вперёд!
Мурад резко развернул коня и на скаку выкрикнул в небо:
— Хур-раг-г-кх-х! Вперёд!
Его воины отозвались, но боевой клич на этот раз не взметнулся ввысь — прогремел и тут же стих, должно быть увяз в сплошной стене дождя. В серебристом ореоле брызг помчалась на врага панцирная лава.
Слаженно действовали всадники Мурада — не зря ценил Хасанбек пятую тысячу. Охватив чудовищ полукольцами, они встретили их градом стрел и — о Небо! — черепахи остановились, задёргались, исторгли непонятные звуки. На двух крайних «черепах» одновременно, следуя плану темника, наскочили нукеры второй и восьмой тысяч.
— Экэрэджу! — командовал Хасанбек, веля окружить врага.
— Харбайалдун!! — кричал он, приказывая стрелять совместно…
На флангах полновесные тысячи смогли совершить полный охват — взять двух чудовищ в плотные кольца. Окружив «черепах», гвардейцы второй и восьмой тысяч принялись забрасывать их стрелами с расстояния около двух десятков шагов. Стрельба велась не залпами, а обвально. При этом, каждый нукер, выцеливая бреши между красных пластин, посылал стрелу за стрелой, следя лишь за тем, чтобы конь не вынес его слишком близко к огромному существу.
И не выдержали натиска две крайние черепахи!
Их чешуйчатые тела задёргались. По ним пробежали судорожные движения, растягивающие участки покрова в разные стороны, изламывающие защитный панцирь. В эти изломы тут же прицельно впились сотни стрел!
И случилось то, чего мало кто ожидал! Сначала левая «черепаха», а потом и правая — развалились на большие куски. И…
Из их тел стали высыпать и разбегаться в стороны вооружённые воины! Хасанбек хлопнул себя ладонью по лбу, наконец-то осознав, что никакие это не чудовища, а странный, доселе невиданный монголами иноземный боевой строй.
Стрелы прицельно жалили разбегающихся пехотинцев. Некоторые из них сбивались в группы, защищая спины друг друга, но конный натиск довершил разгром — крайние «черепахи» практически перестали существовать.
Четыре оставшиеся, в центре, огрызались, как могли. Они даже сделали пару удачных массовых бросков дротиков — некоторые лошади ордынцев с пронзёнными шеями забились на земле, переламывая ноги своим седокам. Но конная лава тут же среагировала и увеличила расстояние мёртвой зоны. Практически лишённые возможности наносить реальный вред своим оружием, вражеские воины двинулись на монголов, чтобы сократить дистанцию. «Черепахи» ожили, но цельность их панцирей была серьёзно нарушена.
Непрекращающаяся ни на миг стрельба уносила и уносила всё новые и новые жизни…
Их просто расстреливали, пользуясь тихоходностью!
Как только «черепахи» приближались — всадники отодвигали свою стреляющую линию назад. И вскоре «лопнули» на несколько частей ещё две ощетинившиеся прямоугольными щитами громадины. Их судьба также была предрешена — безжалостные стрелы без промаха валили отчаявшихся воинов в грязь.
Неожиданно из туманно-капельного марева в огромные бреши между расстрелянными «черепахами» стали вползать новые закрытые щитами «короба»! А на самой вершине склона — замаячили другие «черепахи», ползущие как раз в пробелах между предыдущей линией.
Но это уже не пугало гвардейцев. Сигналы дунгчи, по команде темника, отозвали всадников с израсходованным боекомплектом. На их место спешили свежие тысячи. И командиры, ведущие их в бой, уже знали, как нужно побеждать этих ненастоящих чудовищ.
Каждая «черепаха» вновь была окружена плотными кольцами всадников, рассредоточившимися на сотни. И взвились по короткой траектории — в упор, наверняка! — тысячи стрел. Вскинулись, захрипели, застонали воины под ненадёжным составным панцирем. Теперь уже первые ряды расстреливали не спеша — выцеливали по ногам! И валились крайние щитоносцы, открывая кишащее воинами нутро.
Немногочисленная конница противника, с запозданием, вырвалась на поле боя. И тотчас же, незамедлительно, была смята таранным ударом шестой тысячи Шанибека, посланной темником, цепко наблюдавшим за всем, что творилось в этой бойне. На этот раз, верные своей тактике монголы стреляли по лошадям. Широкие плоские наконечники-срезни оставляли страшные секущие раны на незащищённых доспехами лошадиных телах. И кони, истекая кровью, уже не слушались седоков, прихрамывая, валились на мокрую землю. К тому же, как оказалось, у вражеских конников не было стремян! Потому, в начавшейся рубке, многие падали наземь, будучи выбиты из седла, не в силах удержаться на скользких боках лошадей.
Темник тут же направил к Шанибеку гонца с указанием — развивать успех, следуя за отступавшими остатками конницы. Скорее всего они приведут монголов к вражеской ставке.
Уже вся первая линия «черепах» была разгромлена! Всадники второй атакующей волны добивали вражеские подразделения следующей линии и окружали третий «выводок» рукотворных чудовищ.
Хасанбек повернулся к своему дунгчи. Нужно было отводить назад вторую лаву и дать дорогу тысячам, пополнившим боекомплект и сменившим лошадей. Он уже поднял вверх руку, но не успел ею взмахнуть…
«ЧТО ТАКОЕ?!»
Хасанбек не верил своим ушам — над полем боя взвилась песня трубы! Взмыла чистым звуком ввысь. Повисела и упала отвесно, вместе с дождевыми нитями…
Темник даже снял шлем, подумав, что ослышался. Но песнь взлетела снова! И он осадил коня.
Эту трубу он не мог не узнать. Её пронзительный высокий голос принадлежал дунгчи первой тысячи. Должно быть, Отряд багатуров, находившийся при Ставке Великого Хана, прибыл на бранное поле. А примчать сюда без хана они попросту не могли. И значит, звуковую команду (да ещё какую!) подали с согласия Повелителя либо по его прямому приказу.
Появление хана в разгар битвы неприятно поразило темника.
«Не доверяет?! Слушает только „посланников“…»
Но больше всего его поразила сама команда. Непонятная и невозможная именно в этот переломный победный момент.
«ОТСТУПАТЬ!»
Труба не унималась. И в промокшее небо снова и снова взлетала странная команда.
ОТСТУПАТЬ! ОТСТУПАТЬ!
Хасанбек, поколебавшись, потянул поводья и развернул коня назад.
«Небось, эту мысль хану вложил всё тот же Кусмэ Есуг?! Ох, чую, змееликий, недолго тебе осталось нашёптывать… Поулыбаешься с выклеванными глазами…»
Рассредоточенные и частично заблудившиеся в дождливой измороси, отряды всадников отхлынули прочь от истерзанных «черепах». Труба звала их назад… командирам виднее.
Ливень и труба. И ещё одна украденная победа!
Вновь ПО ВОЛЕ НЕБЕС?!!
Глава третья
Мозаичных дел мастер
«Ну, и как ты будешь оправдываться, дружище?»
Антил сегодня был на редкость конструктивен и спрашивал по существу.
«Да никак. Лучшая защита — нападение. Но гораздо неожиданней — пофигизм в комплекте с дурацкой обидой».
«Ну, с пофигизмом понятно — это твоё кредо. А с обидой… Подскажи — кто ж такого детину обидел?»
Вопрос остался без ответа.
Я сидел на самом видном месте, изображая памятник в отпуске — то бишь, неподвижный и расслабленный на живописной опушке леса. Постаментом мне служил поросший мхом валун.
Бросив перепираться сам с собой, я весь ушёл в чувства. Область моего восприятия медленно расползалась вовне, как громадное пятно мазута от терпящего бедствие танкера. И на всей площади этой незримой кляксы я физически ощущал чужое присутствие. Вот пульсируют, дёргаются, перепрыгивают с места на место точки — птицы в хитросплетениях веток над головой. Пятнышко, двигающееся оживлённо с периодическим замиранием — ёж. Промышляет, обходит свой ареал. Холодная полоска, ползущая прочь от меня — змея…
Большими зверями — людьми пока не пульсировало. Но покуда и время в запасе было целых девятнадцать минут. Я прибыл примерно на час раньше — хотелось лишний раз убедиться в своих догадках. Например, в обязательном наличии странного молчания птиц перед появлением резидентов и в кое-каких выводах, с этим связанных. Каждый раз перед приходом моих кураторов на контрольную точку встречи — птицы словно набирали в клювы воды. Подобное, правда, творилось и перед каждым нападением на меня — до или после этих встреч…
«Что тебе от них нужно? И вообще, и сегодня в частности?»
«Антил, куда тебя девать… попробую объяснить, всё равно ведь не уймёшься. Значит, так. „Вообще“ — мне надо от них избавиться. Жизнь покажет, каким именно способом… Надеюсь, даже до тебя дошло, что в этой фантасмагории нам делать нечего. А значит, надо приложить максимум стараний, чтобы с их помощью попасть домой… Теперь „в частности“ — разобраться в том, что же здесь творится на самом деле. В особенности — какая роль отведена именно мне. Уж коль я взялся раскладывать всё по полочкам — то хочу добавить в недоделанную мозаику местной реальности самые нужные камешки. И распознать полученное панно. Вот когда получится — будешь меня величать… э-э, Мозаичных дел мастер. Ферштейн?»
«Воистину ферштейн! — осклабился Антил и тут же встрепенулся: — Тревога! Тебе не кажется, что птицы уже замолчали?»
«Ты прав, в виде исключения. Запомни: двенадцать часов одиннадцать минут…»
Время поползло разведчиком по нейтральной полосе. На пределе концентрации. Его маятник раскачивался на канате, сплетённом из нервов. Минута! Ещё!
«Есть! Пеленг! Шесть минут от начала тишины…»
Пятно, соответствующее энергетике человека, вползло в зону восприятия с направления «норд-норд-вест». Темп движения — быстрый шаг. Агрессивность — чуть выше нормы. До опушки — пятьдесят метров…
Я передёрнул затвор «вампира», расположился лицом к приближающемуся.
Упругие шаги, шелест веток, хлещущих по ногам. И полное молчание в окрестном птичьем царстве.
«Добавь ещё две минуты… Выходит на опушку!»
«Молодец, Антил! Теперь не мешай».
По опушке ко мне шёл человек в тёмно-зелёном комбинезоне. Невысокого роста, макушка достаёт мне до уха. Младше меня года на два. Чёрная гладкая шевелюра на голове. Крупная родинка прямо на левом виске, словно метка-пособие для начинающего самоубийцы. Вес его, мягко говоря, был избыточным, но похоже, он не собирался останавливаться на достигнутом. Однако, при такой округлости форм, перемещался он на удивление подвижно.
Я задумчиво наблюдал за его приближением, чуть склонив голову набок, но по-прежнему не шевелясь. Нет, я не был в состоянии рассмотреть такие детали, как родинка, с двадцати шагов. Всё объяснялось проще — этого типа я имел возможность не один раз рассмотреть вблизи. Раньше. И имя его я знал также — Тэфт Оллу. Один из двух моих «резидентов» ненаглядных.
Он был один-одинёшенек!
Впервые за всё время, с того момента, когда они возникли передо мной в Москве, в пивбаре «Тётя Клава», улица Головачёва, 14, вход с торца здания.
И его поведение очень отличалось от прежнего, когда присутствовал напарник. Исчезли вальяжность и скрываемая надменность, он смотрел настороженно и этим выдавал свою неуверенность. Осталась только былая импульсивность, но теперь она производила впечатление не напористости, а поспешности.
Преодолев эти двадцать шагов, он, вместо приветствия, сразу начал с вопросов.
— Попытайся правдоподобно объяснить причину своих проколов… Ты не прибыл в две предыдущие контрольные точки… — Его голос звучал напряжённо и даже растерянно. Похоже, «резидент» был удивлён, он вообще не чаял увидеть меня здесь, просто отрабатывал номер. — Более того… Ты вообще исчез, с…
— С-с-с… сука?! Или с-с-с… с экранов?! — ехидно поинтересовался я.
Его зрачки дёрнулись, как раз на слове «экранов» — я попал в точку!
— С-с-с каких экранов? — нахмурившись, уточнил он.
— Я так думаю, с экранов слежения. А какой будет правильный ответ?
Он вопросительно молчал, вероятно, просчитывая линию моего поведения. Но, как только начинало получаться — она обрывалась штрихом пунктира.
— А если нет правильных ответов, я жду хотя бы правильных вопросов. Не могу же я задавать их сам себе.
— Хорошо… — он, видимо принял решение сыграть в поддавки. — Что тебя не устраивает?
— Знаешь, я до одури не люблю, когда вмешиваются в мою психику. Но ещё больше не терплю, когда протягивают грязные руки к моей анатомии.
С этими словами я отдал ему крохотную безделицу — исковерканный кусочек пластика овальной формы. То, что ещё недавно имитировало ноготь на моём мизинце.
«Не буду я прикидываться шлангом. Играю в открытую!»
— Может, вы не в курсе, но… материал и толщина моих ногтей, в числе прочего, утверждены лично Господом Богом и скрупулёзно исполнены моей мамой. Всё остальное самодеятельность, за которую можно получить по морде… Пуркуа па, мусьё?
Его уши имели странную особенность — шевелились, ёрзали при разговоре. Словно очень нервничали и опасались услышать в ответ что-нибудь не то. Вот и сейчас они сдвинулись с места, задрожали.
— Что это? Перестань говорить загадками… Лучше ответь… где ты был всё это время? — он продолжал играть свою роль, но повреждённый «маячок» из моих рук всё же машинально взял.
— Вопрос неправильный. Или ты начинаешь говорить со мной как с равным, или… Если у тебя плохая память, могу тебе помочь, но только один раз. Это следящее усройство. Или как там у вас он называется…
— Ладно… — сдался он. — «Маяк»… Ну и что тут «из ряда вон»?..
— Знаешь, я не люблю тратить время на дефективных. Одно из двух — либо вы ошиблись с кандидатурой для подопытного кролика, экспериментаторы хреновы, либо…
— Тебе никто не выказывал недоверие, успокойся… Но слишком велики ставки в этой… операции, чтобы мы могли себе позволить не знать, кто где находится…
— Меня не интересуют именно ваши ставки — я не хозяин букмекерской конторы. Меня бесит, когда обнаруживаются нюансы, о которых не говорилось заранее. Каждый такой пунктик играет против нашего соглашения. В нём не указано, что меня должны выпасать. Иначе я бы не сказал вам «да». Я НЕ ЖЕЛАЮ светиться точечкой любого цвета на ваших экранах! Именно поэтому я на время вышел из игры. Ну и, естественно, из-под контроля… Подходит такое объяснение?
Он молчал, переваривая сказанное.
— И ещё. У меня скопилась уйма вопросов. Но я задам лишь пять… самых главных. Первый вопрос. Почему не пришёл Фэсх Оэн?
«Антил, теперь как никогда пригодится твоя въедливость. Следи за ответами и сравнивай. Надеюсь, помнишь подслушанную беседу? А я буду следить за мимикой».
«Будь спок».
Тэфт Оллу усмехнулся.
— А ты думал, что мы всегда ходим парой, как… любовники? А может, тебя боимся?.. Честно говоря, мы уже не думали… что ты объявишься в последней контрольной точке… Решили — сломался Дымов… дезертировал из проекта на первом же реальном уровне… Потому-то Фэсх Оэн и остался на базе… А тебе что, одного меня мало?.. Нужен кворум?..
— Да нет, если честно — мне и тебя много.
«Брешет, как твой любимый Геббельс. В подслушанном звучало так: „Мне до вечерней сверки нужно предстать пред ясны очи самого Инч Шуфс Инч Второго“. И ещё: „…персональный вызов на аудиенцию к одному из Высшей Семёрки — это не то, что должно радовать“.
«Молодец, Антил, сечёшь. Не ответ — „полная лажа“. Ноль — один. Они — профессионалы, значит, думать в направлении уменьшения объёмов задания не могут. Если были изначально заданы последовательно три контрольные точки — все три должны быть отработаны по полной. Посему, явиться они просто обязаны были парой, как всегда! К тому же, нагло врёт, что не боится меня…»
Я загнул один палец.
— Ладно, ответ никакой, но для начала сойдёт. Второй вопрос. Где конкретно, применительно к знакомым мне географическим названиям, я сейчас нахожусь?
Длинная пауза под моим неотступным взглядом. Работа его мысли выплеснулась вовне, отразилась на лице.
— Однозначно могу сказать пока лишь то… что тебе известно — ты в точке «231–720»…
— Меня интересуют не условные координаты, а реальные названия.
— Увы, разочарую… в целях чистоты эксперимента, запрещено… сообщать исполнителям подобную информа…
— Один местный житель божился, — перебил я его, — что мы находимся под Смоленском, хотя…
— Вот именно, хотя… Хотя, по условиям задания, тебе были запрещены… какие-либо контакты с местным… мирным населением…
«Хер, оберст! Тебе не кажется, что вопрос был неудачным? Тип явно освоился, чешет по инструкции… К тому же в подслушанном никаких цитат на сей счёт не было».
«Антил, всё нормально. Пусть расслабится. А я ему сейчас ещё слабительного подкину».
— К тому же, скажу по секрету, среди местного населения специально оставлены дезинформаторы, провокаторы высочайшей квалификации. Ты, должно быть, наткнулся на одного из них. — Тэфт Оллу явно смаковал свой ответ.
— А вот это мимо… — я тут же представил простоватую физиономию Митрича. Это ж каким гением лицедейства надобно быть, чтобы…
А вдруг — гений?!
— Тогда объясни мне… откуда под Смоленском такие степи, если… ты в географии столь силён? — его глаза откровенно потешались надо мной. — То-то же…
«Оп-па! Оберст, по-моему, он тебя сделал! Счёт: один — один. А про Митрича… чем не шутит чёрт?!»
«Лапы прочь от сына полка! Не отвлекайся — следи за смыслом».
Я недоумённо пожал плечами и загнул второй палец.
— Проехали. Вопрос третий. Что по сути представляет из себя это ваш проект?
На этот раз он ответил уверенно и быстро.
— Тебе уже говорилось… Это — максимально реальная боевая программа… по отбору кандидатов в элитный отряд «Эль»… Туда попадут лучшие из лучших… И вот тогда уже — будут иные отношения, достоверная информация и конкретные задачи…
«А может, он правнук Геббельса? Опять брешет. В подслушанном разговоре было следующее: „Это уже не военные игрища… С каждым месяцем это всё больше напоминает настоящую войну“.
«Вот-вот. К тому же, мимика на этот раз подкачала. Лажа номер Два».
— Тогда сразу четвёртый вопрос. Что творится со Временем?
— В смысле?..
— Я имею ввиду необъяснимые экскурсы в прошлое. Как это объясняете вы? Эту галерею персонажей… Гитлеровцы… Первобытные люди… Неужели вы перешерстили все театры и студии в мире, и отобрали… не верю!
— А ты вспомни… Тебе же заранее говорилось, и я… сейчас повторяю — всё будет донельзя правдоподобно… Но никто не говорил, что всё происходящее будет ПРАВДОЙ…
— Ага. Всё-таки, значит, провокаторы-ролевики? И тоже высочайшей квалификации? Тогда откуда взялся Наполеон?! Собственной персоной! Из театра двойников? Или из древнего музея мадам Тюссо?
— А скажи мне честно… ты его видел лично сам?.. Или опять со слов местного жителя?..
У меня неприятно кольнуло под лопаткой — видать, зашевелилась «Кощеева смерть».
«И действительно — со слов Митрича!»
«Эй, оберст! Сдаёшь игру. Два-два…» — заволновался Антил.
«Ладно тебе. Хорош раскачивать лодку… Готовность номер Раз!»
Четыре вопроса у меня были заготовлены загодя. Пятый должен был родиться в зависимости от ситуации. И он прозвучал неожиданно, даже для Антила.
— Вопрос последний… Кто такой Инч Шуфс Инч Второй?
По лицу Тэфт Оллу пробежала заметная судорога. Он непроизвольно сглотнул ком. Невыносимая пауза. И, наконец, тихий изменившийся голос:
— А действительно… кто это такой?..
— По моим данным — один из Высшей Семёрки. — Я блефовал, плюнув на все условности. — Второй в её иерархии.
Его взгляд потяжелел. Насколько я понял — было сказано такое, что начисто отсекает пути к возврату. Потому следующий вопрос был чисто риторическим.
— Ты… подслушивал нас?..
— Не могу припомнить, чтобы на подслушивание был запрет. А вы сами подставились, и потому…
— Ты в первый и последний раз… произносишь это имя, — перебил он меня.
«А ты, урод, в последний раз его слышишь!» — пошёл вразнос Антил.
Я всё ещё колебался.
Нет, не в главном. Для себя я уже сделал выбор. Особенно, после его ответов, со всей очевидностью подтвердивших — никакие ратные подвиги не впустят меня в их круг. И дело было вовсе не в «суконном рыле» и не в «калашном ряду». Тут всё было куда более необъяснимо и на порядок круче. К тому же недомолвки и откровенная ложь в ответах развеяли последние мои иллюзии. Меня по-прежнему будут использовать только «в тёмную». Обещанные большие деньги? Тоже фикция… Бесконечный поход и постоянные стычки с врагами. Да ещё с какими! Расчёт практически точный — какая-нибудь из этих схваток рано или поздно, но сделает меня куском окровавленной плоти. А причитающиеся деньги спишут и поделят. Ну, разве что похороны — за счёт заведения. Хотя, тоже не факт!
«Эх, разобраться, куда уводят следы… в пространство, к космическим гостям, обожающим всячески измываться над нашими людьми… неспроста же столько слухов на эту тему бродило… или во время, к нашим же пра-пра-пра… морлокам чёртовым… или всё-таки полигон организовала нынешняя, родимая, могущественная контора… продвинутая и секретная страшно, аж жуть!»
Главное, что я решил — он не должен уйти живым именно с этой встречи. А колебался, думая о деталях, — в какой момент и как именно он должен затихнуть? На него я не глядел — все мелочи были уже выхвачены первым же взглядом после принятого решения.
Я держал перед глазами его тёмно-зелёный добротный комбинезон со множеством накладных карманов, которые, судя по внешнему виду, были пусты. По-прежнему — никакого видимого вооружения у него не имелось. Что-то здесь было не так, не логично, зазористо, не состыковано… но разбираться в этом не хотелось. Дай бог, чтобы его и не оказалось! Мою совесть совершенно не мурыжил такой нюанс, как нападение на безоружного. Я оставлял этот бред тем, кто однажды почему то «не выживет» из-за своих комплексов — настоящий воин не дарит врагу ни единого шанса. Тем более, если принято решение идти до конца!
Правда, одна вещица не давала мне покоя. Небольшой чёрный предмет, висевший у него на груди, обнимая шею тонким шнуром. Прямоугольная плоская хреновина из непонятного материала, на которой скрутилась в спираль серебристая змейка, напоминавшая чем-то знак вопроса. Любопытный символ… Его назначение и возможности — тем более непонятны. Но, несомненно, штуковина висит не случайно.
Тэфт Оллу периодически машинально касался её. Не то ощупывая — на месте ли? — не то успевая, в момент касания, производить необходимые мгновенные манипуляции.
Вот он опять потянулся к ней… Коснулся. И тут же отпустил.
— …ненужная и вредная информация делает тебя… с этого момента непригодным… для использования в Проекте!
Когда до сознания дошёл смысл произнесённого приговора — я стоял вполоборота к нему. Меня буквально захлестнула волна холодного бешенства. Пришлось склонить голову и смотреть на траву, словно там отыскалось нечто, заслуживающее внимания. Лишь бы не выдать себя блеском глаз, подавить пока ещё управляемую волну, не дать ей вырваться раньше времени.
«Или хватит? Оттягивать дальше некуда… Ант, закрой глаза и уши, мне свидетели ни к чему».
Он что-то ещё говорил, говорил мне, но прерывистые фразы его, как письма от брошенной возлюбленной, оседали на дно сознания непрочитанными. Я задумчиво помял подбородок. Потом отёр его. Зевнул, продолжая движение вниз по груди, а далее — проник под комбинезон. Пальцы мгновенно отстегнули кнопку фиксатора, охватили рукоятку ножа, потянули на себя.
Когда я неожиданно оглянулся вправо, резко доведя подбородок до плеча и подав туда же туловище… реакция на неведомую угрозу?! — он невольно устремил свой взгляд туда, где я «что-то заметил».
Мои пальцы мёртвой хваткой уцепили рукоятку в нужном положении — мизинцем к клинку. Высвободили нож из-под комбинезона.
«Пора!»
Резкий разворот всем корпусом навстречу противнику. Стремительный выброс руки и хлёсткий удар наотмашь.
Отработанный до автоматизма «удар для левши»!
Я опять видел свои движения словно в замедленном темпе. Остриё клинка ударило именно в ту точку, которую я наметил мысленно — в клапан левого нагрудного кармана.
Всё было в соответствии с теорией… «При ударе человека ножом, усилие распределяется следующим образом: около 25–27 килограммов силы расходуется на преодоление сопротивления одежды и кожи, и только около 2 килограммов силы — на проникновение сквозь мышцы и внутренние органы». Я учил это когда-то в молодости.
Вот клинок упёрся в преграду, отделявшую его от сердца, если у таких беспринципных уродов оно имеется. Доли секунды и… проломив сопротивление, проник внутрь и пополз дальше.
Неслышимый, но мнящийся шелест и хруст пронзаемого тела. Всплеск испуга вперемешку с болью в расширенных глазах Тэфта Оллу.
Я добавил в удар силу наклоненного вперёд корпуса. И всю свою злость. В полнейшем соответствии с теорией. Но…
ПРАКТИКА ПОДВЕЛА.
На этот раз всё закончилось не так, как обязательно должно было.
Потом, лёжа на траве, и совсем потом, лихорадочно вскочив на ноги, и совсем-совсем потом, размахивая ножом по сторонам и резко оглядываясь, — я ничего не мог понять!
Вот — нож пробивает ткань комбинезона и кожу… Вот — начинает входить в тело… И сразу же — пустота! Словно я был зелёным салагой без малейших боевых навыков и даже не попал в противника! Вся сила, вложенная в удар, сыграла против меня. После мнящегося проникновения клинка в тело и некоего сопротивления — мгновенный провал. Только воздух! Рука мгновенно ушла по дуге влево, как при обычном промахе, а я — рухнул лицом в траву, едва успев выставить правую руку.
Невероятно! Я боялся в это поверить, но… у меня не было больше ни одного варианта ответа.
Тэфт Оллу ИСЧЕЗ! Причём — чтоб меня разжаловали, если это не так! — именно В МОМЕНТ УДАРА.
Перестав махать ножом и озираться, я сел в траву и вытянул ноги. Потом лёг и уставился взглядом в плывущие облака. Они почему-то напомнили мне стадо белоснежных всадников. Огромное — целую небесную кочевую орду…
Я лежал в прострации… Мозаичных дел мастер, у которого и так-то дела шли ни шатко ни валко, а тут и вовсе — из центральной части почти завершённого рисунка высыпалась добрая половина смальты. И опять нужно находить в себе силы подбирать и прикладывать к нужным местам камешек за камешком.
Всадники-облака бесшумно и неспешно скакали в необозримой вышине. А в голове бились обрывки ненужной уже теории: «При ударе человека ножом усилие распределяется…»
«…при ударе человека ножом…»
Следовательно — он попросту НЕ ЧЕЛОВЕК?!
