Пиво было просто супер, а новая бейсбольная рукавица — вообще блеск, ребята не стали мелочиться, скинулись на самую крутую, он сам давно ее присмотрел на витрине в «Спорт-маркете». Присмотрел и шепнул ненавязчиво Питу, что старая рукавица уже ни к черту. Пит соображает и может всю компанию построить. А то бы надарили выскакивающих чертиков и пачки презервативов, как в прошлом году, на семнадцать. До сих пор, кстати, эти кондомы валяются на каждом углу, ему-то что, а отец злится. Строит из себя прогрессивного — «давай поговорим, Эд, как мужчина с мужчиной», — а сам все равно злится. Потому что та девчонка его явно морочит, только это уж батино личное дело.

А вот хата на другом конце города — это вещь, и пускай на самом деле отец ее снял, чтоб никто, в том числе сын, не мешал ему устраивать личную жизнь. Версия «ты уже взрослый, сынок, тебе нужен свой угол» тоже подойдет. Давно бы пора, и он уж позаботится, чтобы никто, кроме ребят, об этой точке не знал. Особенно она…

А пиво — супер. Когда ребята приволокли два здоровенных ящика, Пит кричал, что на такую компанию все равно не хватит. А надо же: два дня зависали, а еще почти пол-ящика осталось. Хотя не сказать, чтоб мало выпили — пустые банки по всей комнате, можно кататься, как на роликах. Ну и фиг — хата же его! Пусть наемная, все равно его едино-особная. Можно творить, что хочешь. Вот сейчас по седьмому транслируют суперлигу — юниоры, правда, но посмотреть стоит. Залезть на диван, ноги — на книжную полку, в левой руке пульт от телека, в правой — банка пива. Пиво — супер. И до ящика можно дотянуться, не вставая.

Входная дверь скрипнула так тихо и ненавязчиво, что он даже не пошевелился, хотя услышал этот звук отчетливо. По экрану бежал надежда юношеской сборной Джо Манчич, который два месяца назад сказал Эду, расписываясь на афишке: «Черт, если б не жара…» Так что Джо был почти что приятелем, и за него надо было как следует поболеть. Ближайшие двадцать секунд и открывшаяся дверь, и вошедший человек могли катиться подальше.

Джо не достал мяча, и Эд отхлебнул длинный громкий глоток. Кто ж там может быть? Ребята решили, что его день рождения еще не кончился? Нет, ему-то что, гудеть так гудеть, хотя и жалко немножко этого тихого кайфа с пивом и Джо Манчичем. Нет, там вроде бы один человек. Пит? С чего бы это? Или отец? А вот это было бы уже свинство: снять человеку холостяцкую хату и явиться туда со своими прогрессивными моралями. Кстати, еще неизвестно, кто кому может прочитать мораль подлиннее. Он хотя бы, в отличие от бати, не связывается с девицами на пятнадцать лет младше себя (сколько ж это получилось бы? Нет, что-то не то), да он вообще решил раз и навсегда покончить с этими бабами, которые только мешают серьезно заниматься спортом. И даже с ней… с ней в первую очередь, о ней отец даже и не узнает, о ней никто никогда не узнает…

Из прихожей послышался приглушенный грохот, покатились, сшибая друг друга, пустые пивные жестянки. Наверное, одна из них подвернулась тому типу под ноги. Нет, это не отец и никто из парней, иначе сейчас бы послышалось и кой-чего покруче. Но вошедший молчал, совсем молчал, и вот это уж не лезло ни в какие ворота. Эд поставил на пол банку с пивом, медленно спустил с полки сначала одну, а затем вторую ногу и убавил почти до нуля громкость телевизора. И услышал шаги. Звонкие шаги острых женских каблучков.

Оборачиваясь, он уже догадался. Хотелось бы ошибиться, подумать на кого другого, но вариантов попросту не было. Все опять начиналось сначала, опять морочило голову и выбивало почву из-под ног. Делало его ничтожным и растерянным. Снова.

— Здравствуй, Эдвард, — сказала Ольга.

Она стояла в дверях, неловко отставив ногу, касаясь носком туфли сплющенной пивной жестянки. Такая вся чистенькая, причесанная и отглаженная, похожая сразу на кинозвезду и на училку, красивая, важная и непонятная. Как всегда. И все остальное, — Эд с тоской оглянулся к экрану немого телевизора, — остальное, он точно знал, тоже будет, как всегда.

— Привет, — буркнул он чуть слышно.

Ольга шагнула вперед, осторожно ступая между банками. Остановившись напротив него, близко, так близко, что Эд чуть-чуть откинулся назад, она впилась взглядом в его глаза. Она всегда так делала сначала. Не то щупала, не то фотографировала его своими чернющими глазищами, так что начинала кружиться голова и хотелось зажмуриться, обычно в конце концов он так и делал, а она смеялась, и называла его смешным мальчишкой, и ерошила его волосы цепкими железными руками, и…

Он не зажмурился, она не засмеялась. Отступила на шаг.

— Вот ты уже и совсем большой, Эдвард, — медленно выговорила Ольга. — Восемнадцать лет… Так долго тебя не видела, кажется, что ты очень изменился. На самом деле, наверное, не так уж сильно.

— Вообще не менялся, — отрезал Эд. В конце концов, почему он должен с ней любезничать? — Просто опух от пива, вот и все. Как ты тут оказалась?

Ольга присела на диван — к счастью, не вплотную, а у противоположного края, наверное, боялась помять юбку. Пока. Нащупала пульт телевизора, выключила его совсем и расстегнула верхнюю пуговицу пиджака. Эд залпом допил пиво и швырнул за спину банку, которая с грохотом и лязгом сшибла что-то со стены. А Ольга даже не вздрогнула, она уже вынимала из внутреннего кармана маленькую бархатную коробочку.

— Хотела увидеть тебя. Очень хотела. Увидеть и поздравить с днем рождения. Это тебе, Эдвард.

Узнать о квартире у отца она никак не могла — наверное, перехватила кого-то из ребят, как-то раз она видела с ним на улице Джека, Майкла и Пита, а потом расспрашивала о них, думая, что ему интересно. А может быть, вообще наняла частного детектива — а что, с нее станется, и денег у нее завались. Эд открыл коробочку — там лежали, переливаясь на черном бархате, две запонки, золотые с большущими жемчужинами. Ему — запонки! Ему, который рубашку и пиджак надевает раз в несколько лет под страхом смертной казни. Эд чуть было не расхохотался громко, так громко, неприлично, чтобы до нее дошло, наконец… Но вовремя прикусил язык и тихо сказал:

— Спасибо.

Эти штуки можно загнать у любого ювелира и получить такие бабки, какие никому из ребят не снились. А когда она спросит… А ни черта она не спросит, потому что с ней он решил покончить раз и навсегда, решил уже пару месяцев назад, а сегодня сделает это — он щелкнул пультом, снова включая телевизор, — Джо Манчич свидетель, сделает, потому что он мужчина, а не тряпка, в конце концов!

— Выключи, — хрипло шепнула Ольга.

И как всегда, губы у нее были хищные, скользкие и на вкус остро-мятные, а руки цепкие, горячие, железные…

…Тогда на ней было узкое черное платье с лиловыми блестками, незаметно делавшее ее выше и призванное, по замыслу дизайнера, резким контрастом оттенить золотую статуэтку «Бизнесмен года». Был продуман и чуть небрежный жест руки с этой статуэткой, и короткая речь, и персональная улыбка в камеру телекомпании мужа. И веснушчатый Сэнди, затянутый в смокинг, в качестве телохранителя, и деловой взгляд на часы еще до окончания церемонии, и черный лимузин у ворот… Но лимузин опоздал, Сэнди отпросился покурить, и на несколько минут она осталась одна. Совсем одна. Зрители, журналисты — все еще были там, внутри, охота за ее интервью и автографами по плану должна была начаться завтра… Помахивая легкой, всего лишь позолоченной статуэткой, Ольга прислонилась затылком к чугунной решетке. И увидела этого мальчика.

Он переступал с ноги на ногу и поглядывал на стрелки огромных курантов под крышей, как будто пришел на свидание к вечно опаздывающей девчонке. На самом деле, через пару минут с наивной откровенностью признавался Эд Ольге, он надеялся перехватить после церемонии самого Томаса Бакстера, «Спортсмена года». «Вот смотрите, он выйдет из ворот, а я подбегу, ручка уже готова, он ведь даст мне автограф, правда?» Было довольно прохладно, Эд успел продрогнуть, то и дело шмыгал носом, а глаза у него светились в предвкушении совершенно немыслимого счастья.

А она должна была ехать в офис — на каких-нибудь полчаса, зато какая деталь для имиджа, — потом на студию к мужу, на его канале сегодня будет эксклюзив. Полчаса записи интервью плавно перейдут в как бы импровизированный банкет — на фирме никаких празднеств не будет, она позволит сотрудникам поздравить себя, и не более того, — зато телевизионщики напьются в стельку. В три часа ночи они с Максом доберутся домой, она пойдет в ванну, за это время муж успеет захрапеть, не сняв носков, и Ольга, конечно же, ляжет спать в другой комнате. Закончится ее звездный день, день триумфа и победы. Дальше пойдут обычные дни.

Она уронила руку со статуэткой, и левое крыло позолоченной фигурки с размаху черкнуло об изогнутый чугунный прут. Края стилизованных перьев тут же стали грязно-серыми, и Ольга, усмехнувшись, попыталась затереть след кончиком пальца. Это занятие увлекло, и только через полминуты Ольга почувствовала, что надо резко вскинуть голову.

Он стоял совсем-совсем близко, он чуть ли не нависал над ней, смешной, долговязый, в потертых джинсах, растянутом джемпере и сдвинутой козырьком назад оранжево-зеленой бейсболке (цвета колледжской сборной, это Эд ей объяснил гораздо позже, уже когда…). И яркие-яркие синие глаза, их блеск не мог погасить ни чугун, ни пасмурная погода. Он протягивал руку с еще юношески тонким костистым запястьем, он замирающим шепотом просил:

— Покажите!..

И при этом продолжал поглядывать на часы, он никак не мог упустить Томаса Бакстера, но и потрогать своими руками статуэтку — это тоже редкостная удача, которая должна была возвысить его над друзьями не меньше, чем на неделю, а сам бы он помнил об этом всю оставшуюся жизнь…

Такой красивый, широкоплечий, синеглазый мальчик.

И Ольга спросила:

— Как тебя зовут?

Сначала это была попросту игра — веселая, легкая, ни к чему не обязывающая. Кто мог запретить ей, генеральному директору процветающей фирмы, заказать по телефону два билета на матч финала Лиги чемпионов? Один звонок — а у Эда язык отнялся от счастья. И почему бы Полу не посидеть вечером в директорском кабинете одному, получает же он за что-то деньги! И вообще, был апрель, становилось тепло, а Эду очень даже нравилось и гулять по набережной, и кататься к островам на прогулочной яхте. В дорогих ресторанах он поглощал деликатесы со здоровым юношеским аппетитом и неизменно краснел и отворачивался, когда она платила по счету. Хороший, неиспорченный, честный мальчик.

Он так открыто и наивно рассказывал Ольге о своих домашних и колледжских проблемах. Какая масса вещей, несмотря на очаровательное «по фиг», казались ему жизненно важными! Она играючи разрешала его трудности и нервничала, если это удавалось не мгновенно. Она пыталась перенимать жаргонные словечки Эда и приучила его обращаться к ней на «ты». Все это было забавно и невинно. Все это настолько не подходило к образу жизни бизнес-леди, что становилось по-настоящему интересным и даже стильным.

В публичных местах их никогда не принимали за мать с сыном, и это почему-то было приятно. Хотя бог его знает, за кого их принимали…

В тот день она оставила в офисе мобильник, перед уходом позвонила Максу и сказала, что, возможно, поедет на два дня за границу… Возможно. Честное слово, она ничего не планировала заранее! Что с того, ну приснился этот нелепый сон, ну покраснела и посмеялась с утра… Она даже не знала точно, встретит ли Эда возле колледжа, они же не договаривались, а он довольно часто пропускал занятия без всякой причины. Эд стоял у забора с тремя друзьями, они явно собирались куда-то идти. Он вполне мог сделать вид, что не заметил ее машины… Такой юный простодушный Эд — и она, да что у нее могло быть общего с этим недалеким молоденьким мальчиком! Он сам, подождав, пока друзья окончательно скроются за поворотом, вразвалку подошел к машине и постучал в дымчатое стекло. Он сам предложил прокатиться на острова, хотя погода портилась, они оба это видели… И когда стало ясно, что из-за бури им никак не выбраться с этого острова, разве не Эд предложил… Хотя нет, не он, у него же не было денег на гостиницу. Снять номер предложила Ольга, но Эд согласился сразу, с готовностью, как если бы она просто озвучила его идею. И за окном бушевала майская гроза, непрерывными автоматными очередями поливая стекла, и среди ночи форточка распахнулась, и потоки воды хлынули на пол, и Эду пришлось вскочить, зачем-то смешно обмотав вокруг бедер простыню… Это все еще была игра, иначе быть не могло. Просто она, деловая и серьезная, но еще молодая женщина, позволяла себе маленькую забавную слабость, В шутку делала счастливым хорошего парня. Кстати, совершенно бескорыстно. Она же ничего не требовала взамен — ни жертв, ни верности, ни даже каких-то ухаживаний. Только немного весны, свежести и удивления. Одни глаза Эда располагали этими сокровищами в неограниченном количестве, ей не в чем было себя упрекнуть…

Летом Эд уехал к морю на спортивные сборы. Ольга простилась с ним накануне, чтобы не смущать мальчика перед друзьями из команды. В день его отъезда было сухо, одуряюще жарко и пусто. Ольга включила на полную мощность офисный кондиционер, вызвала по очереди всех сотрудников и потребовала от них месячные отчеты. Нет, конечно же, она не позволяла себе запускать дела фирмы, но, тем не менее, в этих отчетах оказалась масса неясных моментов, и недели две Ольга практически не выходила из своего кабинета. Затем она подрядила офис-менеджера Грегори составлять сумасшедшие графики, до предела забивая рабочие дни встречами, приемами и переговорами. Такую бурную деятельность компания не развивала с момента ее основания. Ольга просиживала на работе и выходные, но ведь оставались еще и ночи… От ночей было некуда деться.

И вот тогда ей стало страшно. Игра, которая с отъездом Эда должна была кончиться легко и безболезненно, вместо этого выродилась в нелепое наркотическое наваждение. Сны… эти сны уже не казались невинными и смешными. Как-то Макс сообщил утром, что она разговаривала во сне — он, конечно, ничего не разобрал, но с тех пор Ольга спала только в своей комнате.

А потом Эд незаметно вырвался за пределы воспоминаний и снов. Ни одной служебной поездки яе проходило без того, чтобы на другом конце улицы не мелькнула оранжево-зеленая бейсболка. Несколько раз Ольга даже заставляла водителя тормозить… словом, все это было уже более чем слишком. Она пыталась встряхнуться, отрезветь, — в конце концов, реально существовал всего лишь долговязый семнадцатилетний мальчишка, не умеющий связать двух слов, интересы которого свободно умещались между боксом и бейсболом. Этот мальчишка сейчас махал битой где-то на юге, загорал, пил пиво с друзьями, знакомился с местными девочками и имел на все это полное право. Она сама прикусила язык, когда чуть было не попросила писать ей хотя бы раз в неделю. Для мальчика это было бы каторгой, а для нее… Тогда она понимала, что именно на таком эпизоде временного прощания в самый раз закончить эту историю вообще.

В августе Ольга считала дни до возвращения Эда.

В начале сентября он приехал.

Весь темно-коричневый, с розовыми шелушащимися пятнами на носу и скулах и совершенно белыми ресницами. Еще больше вытянувшийся и раздавшийся в плечах. И — Ольга заметила это мгновенно, с первого же слова, с первого жеста, с первого прямого взгляда в его синие глаза, — совсем, совсем не такой.

Собственно, в этом возрасте мальчики и должны меняться, думала она, сжимая руль и стараясь замечать дорожные знаки. Грубеть, взрослеть. Она и сама приложила к этому руку. В конце концов, она может в любой момент порвать с этим новым Эдом. И, скорее всего, так и сделает.

В гостиничном номере-люкс горел камин, остывало во льду шампанское и негромко звучала запись Поля Мориа. Музыку Эд вырубил первым делом. Затем поискал глазами телевизор и, развалившись с пультом на широкой кровати, включил какую-то спортивную передачу. Ольга присела рядом, на самый краешек. По экрану под крики и свистки хаотично метались бейсболисты, бесновались зрители на трибунах. Эд приподнялся на локтях, потом резким рывком сел, подался всем корпусом вперед, и на его кирпичной шее около самого выреза белой футболки вдруг забилась, затрепетала толстая упругая жилка. Ольга вцепилась ногтями в край косматого пледа, все поплыло перед глазами, неудержимым порывом она бросилась к Эду, отчаянно, как утопающий, обхватила его плечи, прижалась щекой к пульсирующей жилке. Наваджение кончилось, все сомнения и попытки самоанализа стали ненужными и смешными, все теперь было предельно ясно: она не могла без него жить. Не могла жить…

Эд слегка высвободился, откинул голову и, глядя в глаза Ольги, хриплым голосом грубоватого подростка попросил:

— Дай досмотреть.

… — Дай хотя бы досмотреть, — раздраженно бросил он, отрываясь от ее губ. Он не позволит! Он решил, он мужчина, а не тряпка вроде отца. Если сегодня, значит сегодня, и без никаких. Пит объяснял ему, как это делается, а у Пита было много девчонок, и шикарных, не то что она. Очень просто: отмочить что-нибудь такое, чтоб она обиделась, чтобы убежала, хлопнув дверью, — а потом не идти мириться, и всего-то. Ни одна баба не придет мириться первая. И она… Эд закусил губу, отгоняя настойчивые сомнения, — она тоже ни в жизнь не придет. Он с размаху ударил ногой по пивной жестянке, приноровившись, чтобы по пути она сбила еще несколько. Грохот получился что надо. Банки еще вовсю дребезжали, когда Эд обернулся к Ольге и как мог грубо спросил:

— А сколько тебе, кстати, забыл, лет?

Ольга слабо улыбнулась, нарочито не опуская глаз.

— Тридцать восемь.

Эд набрал в легкие побольше воздуха. Надо было захохотать как следует, во всю глотку, громче телевизора, громче грохота жестянок…

— А на вид и все тридцать девять!!!

…Она должна была сделать все это раньше, еще до его приезда, — и постричься, и вдвое чаще ходить в тренажерный зал, и завести новый гардероб в молодежном и спортивном стиле… Может, тогда было бы иначе. Кончался теплый сентябрь, начинались дожди, и Ольга уже чувствовала, что все рушится. Эд все чаще не приходил на свидания и все реже оправдывался после этого. Эд грубил и наглухо замыкался в себе, она теперь практически ничего не знала о его жизни между их встречами. Эд… в общественных местах он держался так, словно стеснялся ее. Но ведь — Ольга в бессильном отчаянье вглядывалась в зеркало — у него не было оснований для этого! Не было!

Однажды, гуляя с Эдом по городу, она совершенно случайно бросила взгляд в огромную зеркальную витрину супермаркета и, честное слово, далеко не сразу поняла, кто это: высокий, красивый, спортивный парень и миниатюрная девушка в джинсовом костюме. Они держались за руки, они так подходили друг другу! Эд, глупый, родной мальчишка, как он мог этого не видеть?! Она молодая, совсем молодая… И вдруг ее мысли озвучились сзади мужским голосом:

— Молодые люди, пройдитесь еще, а?

Эд обернулся, и в тот же момент Ольга рванула его за руку, увлекая к двери супермаркета. В глубине витринного зеркала она увидела бородатого человека с телекамерой на штативе, он хотел снять их с Эдом, а может быть, уже снял… Она лихорадочно пыталась вспомнить лицо оператора, черт, эта борода, половина телевизионщиков бородатые… Если он работает у Макса!..

Ольга никак не могла успокоиться, тяжело переводя дыхание, а Эд смотрел на нее недоумевающе, лишний раз он убеждался, что связался с истеричной старой женщиной.

До сих пор ей даже не приходило в голову серьезно скрывать свою связь с Эдом. Это получалось само собой, без особой конспирации, — Ольга давно избавила свою жизнь от всякого контроля с чьей-либо стороны. После случая с телеоператором все разом стало гораздо сложнее. Обнажилось то, что она скрывала от себя долго и старательно: эта игра, эта шутка, этот непонятный роман, эта великая любовь, которая сейчас неудержимо рушилась на глазах, могла увлечь за собой, разрушить вдребезги и всю ее жизнь.

Была поздняя октябрьская ночь, когда незнакомый, а впрочем, нарочито измененный голос прошептал ей по мобильному телефону:

— Вам стоило бы быть поосторожнее, мадам Ольга.

Впрочем, это было не страшно. Ее не однажды шантажировали — как правило, грубо и бездарно, как правило, она без труда справлялась с этим. Но прошло три дня, и стало действительно страшно, непереносимо, дико, панически страшно, потому что…

Эд исчез.

Он исчез — а она не имела возможности и права разыскивать его, ведь это могла быть ловушка, провокация. Он исчез — а она должна была как ни в чем не бывало играть в жизнь, чтобы сохранить эту жизнь, чтобы спутать чьи-то карты. Он исчез, он мог уехать ненадолго, просто забыв ее предупредить, а мог таким вот образом порвать с ней навсегда. Он исчез, и его могло уже не быть в живых…

И всякий раз, когда звонил мобильник, она вздрагивала и покрывалась холодным потом, и однажды, когда это снова оказался Макс, Ольга швырнула телефон на пол и, переломившись над офисным столом, громко, отчаянно зарыдала.

Через мгновение она опомнилась — Пол вышел всего на несколько минут, да и из-за двери сотрудники могли что-нибудь услышать, — сделала несколько глубоких вдохов, поправила косметику и надела зеркальные очки. В кабинете стало темнее, стены и потолок надвигались со всех сторон, из полуоткрытого ящика стола пронзительно смеялась фотография Эда, Эда, который, может быть… Ольга вскочила, схватила сумочку и почти выбежала из офиса, прочь, прочь по коридору, мимо Пола — «я уехала, если позвонит Феликс, мы согласны», — мимо Грегори — «подготовьте мне список на поставки», — мимо Сэнди — «меня нет, никого не впускай», мимо…

Машина Ольги рванула с места, едва вписавшись в поворот и, развивая бешеную запрещенную скорость, понеслась по шоссе.

Через час сумасшедшей езды Ольга не успокоилась — она просто обессилела, и это было одно и то же. Взять себя в руки, возвращаться на фирму. Сквозь туман она выслушала сообщение Пола об офис-менеджере Грегори, шарившем в ее столе. Уволить? — можно и уволить, какая разница… Она медленно выдвинула этот ящик, — и улыбка Эда снова ударила в глаза снопом колючих искр.

— Вызовите ко мне Грегори.

Каменное-каменное лицо, каменные глаза, каменные руки. Пусть говорит Пол. А она… глупая гимназистка, прячущая под партой фото кинозвезды, к которому рано или поздно кто-нибудь, глумясь над ее тайной, пририсует усики. Как она могла, так нелепо, неосторожно, на работе! Этот Грегори поступил на фирму… да, как раз тогда, когда она познакомилась с Эдом. Значит, с самого начала… Ну что ж. Конечно, он действовал не один, но сейчас она и не попробует выяснить, кто за ним стоит. Она просто покажет им, жестоко и наглядно, что они напрасно затеяли эту игру. А самого мальчика — на сколько лет он старше Эда? — даже где-то жаль.

— И парнем вы были неплохим.

Эд. Боже мой, хоть бы он просто уехал на неделю, хоть бы завел какую-то девочку, хоть бы…

…Ольга прижалась лбом к ходящей ходуном груди Эда, который хохотал безудержно, слишком безудержно, чтобы это казалось естественным. Живой…

Совсем не к месту она вспомнила недавние тирады этого Грегори и тихонько рассмеялась. Какие же мелочи он принимал за настоящие желания…

Эд недоуменно отстранился. Похоже, она и не думала обижаться и хлопать дверью. Она улыбалась так себе блаженно, закрыв глаза, эти чертовы глазищи с длинными накрашенными ресницами. Ведьма, старая ведьма…

— Старая, на все тридцать девять… — повторил он тихо и неуверенно.

И вдруг Ольга вздрогнула.

— Что это?

Кулаками и ногами я колотила в эту дверь, и в соседнюю дверь, и во все двери на лестничной площадке, я металась из пространства в пространство, хотя еще не знала об этом. Я не кричала, я просто забыла, что можно кричать, одними немыми глазами я звала на помощь — может, потому что никакая помощь уже была не нужна.