Старик медленно приближался. Он смахивал на заведенную куклу. Он был почти голый, если не считать одеждой дурацкую юбочку, висевшую на бедрах, которая, впрочем, ничего не прикрывала – из-под нее свисал сморщенный мешочек.

Аборигена можно было понять – на его горизонтали было чертовски жарко. Я обливался потом и слизывал с губ соленые капли. Через открытые двери вагон успел «наглотаться» на станции горячего воздуха. Теперь снаружи было жарче, чем у меня внутри. Лихорадка дожигала то, чего еще не сожрал голодный Оборотень. Воображаемые потоки воды колыхались передо мной, будто прозрачные завесы, липнущие к ресницам. Сквозь них я пытался разглядеть ходячее пугало.

На шее у старика болтались какие-то бусы, амулеты, связки зубов и прочая дребедень; перегородка между ноздрями была проколота изогнутой спицей; кожа напоминала своим цветом проржавевшее железо и на вид была почти такой же твердой, изъеденной порами; вдобавок ее густо покрывали узоры татуировок.

На дьявольской жаре плавилось само время, размягчалось и текло, запуская аморфные ложноножки в смазанное прошлое, полубредовое настоящее и непредсказуемое будущее. Я барахтался в нем – до следующей остановки. Иногда казалось, что одно-единственное мгновение будет длиться вечно и мне уже не вырваться из его прозрачных, но абсолютно непреодолимых стен. Поезд несся по туннелю, проложенному сквозь… Сквозь что?! Я полулежал, снова отброшенный силой инерции на диван для неприкасаемых, и упирал в бедро рукоятку пистолета. Она была влажной и теплой, тем не менее это был реальный предмет, вокруг которого медленно вращалась карусель моих видений…

Ствол был направлен старику в живот. Аборигена это обстоятельство, похоже, нимало не смущало. Он шлепал босыми ступнями по проходу, а его глаза оставались бессмысленными и тусклыми, как запыленные стальные шарики. Оружия у него не было, если не принимать во внимание эти узловатые, сухие, похожие на сучья пальцы. Но я же не настолько глуп, чтобы дать ему возможность дотянуться до меня? Тогда почему же я медлил с выстрелом?

Сам не знаю. Вероятно, лишь потому, что понимал: правила изменились в ту самую секунду, когда я сел в этот поезд. Абориген не укладывался ни в одну из знакомых мне категорий двуногих. Несмотря на обилие украшений и побрякушек, я не сумел разглядеть ничего похожего на жетон. Если это и был одиночка, то он внушал уважение уже тем, что дотянул до такого почтенного возраста. На наших горизонталях старики попадались крайне редко. И один только ЕБ знает, чтонадо было пережить на своем долгом веку, чтобы все еще видящие глаза казались мертвыми и пустыми…

(«Он одичал? Он смахивает на варвара? Ну так что же? Кто рискнет предположить, во что превращусь я сам в конце этого пути?»)

Тут случилась совсем уж нелепая штука. Старик опустился на колени, промычал что-то нечленораздельное, несколько раз коснулся лбом пола вагона и прополз в таком положении остаток разделявшего нас расстояния. Мой указательный палец все еще отдыхал на спуске. Если бы к подобной уловке прибег, например, кто-нибудь из хулителей, я не стал бы колебаться. Однако в старике я заподозрил то, с чем сталкивался едва ли не впервые, – предельно естественное поведение, присущее разве что… крысоидам.

Я выделил ему еще несколько секунд из бездонной бочки моего сжиженного времени. Тем более что, оказавшись рядом, он не пытался подняться с колен, а лишь уставился на мои раны. Потом медленно (очень медленно!) протянул левую руку. Я слегка нажал на спусковую скобу и сдвинул ее на пару миллиметров. Все висело на волоске.

Старик провел ладонью вдоль моей правой ноги от ступни до колена.

В его плавном оглаживающем движении было что-то от извращенного, почти непристойного поклонения. Затем он сложил ладонь лодочкой и резко взмахнул ею, будто стряхивал прилипшую к пальцам грязь.

В воздухе промелькнул маленький черный сгусток. Мои зрачки метнулись вслед за ним, тщетно пытаясь уловить, что это было. Черная субстанция пропала за краем поля зрения, зато ноздрей коснулась мимолетная вонь – будто рядом пронеслась гниющая заживо птица.

Спустя мгновение все стало на свои места. За исключением…

Вначале я не осознал, что изменилось. Затем вдруг понял: нога больше не болит. Под кожей разливалось приятное тепло, а едва ощутимое покалывание было сродни тому, что испытываешь, когда от затянувшейся раны отпадает корка засохшей крови и под нею обнаруживается здоровая розовая плоть. Но обычно для этого требуется неделя, иногда две. Сейчас же все заняло каких-нибудь двадцать секунд.

Правда, в чудесное исцеление я поверил не сразу, хоть в «Деяниях хилеров» и упоминались подобные случаи. Некоторые воры владели гипнозом – до такой степени, что намеченной ими жертве мог привидеться кто угодно. Я сам был свидетелем того, как они обирали одиночек, а последних при этом поражал необъяснимый столбняк. В неистощимых запасниках ЕБа хранились также средства для анестезии. Я не удивился бы, если б абориген оказался всего лишь живым «призом», эдакой ходячей аптечкой. В общем, у меня было достаточно причин сомневаться. Да и какая мне разница, если «лекарство» действительно помогает?! Разрушить выстрелом галлюцинацию – что может быть проще? И когда галлюцинация возвращает к жизни, зачем спешить?

Старик тем временем принялся за другую ногу. Спустя минуту я чувствовал себя так, словно укусы крысоидов лишь приснились мне в кошмаре. Но, главное, признаки заражения исчезали буквально на глазах. У меня упала температура, и засевший в памяти нездешний пейзаж с дюнами и горбатыми вьючными животными уже не казался бредовым видением.

Ладони аборигена плавно скользили на расстоянии нескольких сантиметров от моей кожи, постепенно подбираясь к развороченному боку…

«Ну что ж, старик, давай рискни! Одно неверное движение – и ты труп», – твердил я про себя, будто заклинание против неизвестных чар. Зачем обманывать себя – мне действительно становилось лучше с каждой секундой, и я начал думать о том, как бы получше воспользоваться неожиданной передышкой. Я ощутил прилив сил, достаточных для того, чтобы рискнуть…

Руки святого. Они не имели ничего общего с ладонями Сирены. Ничего общего с лаской. Они направляли невидимые потоки. Они изгоняли инфекцию и боль, прекращали кровотечение, сращивали кости, восстанавливали поврежденные ткани… В какой-то момент я поймал себя на том, что уже позволил святому слишком многое; что он убил бы меня, если б хотел. Он был чересчур близко, проводил руками над огнестрельной раной. Ствол пистолета заглядывал в его правый глаз – ничуть не более живой, чем дуло…

Я вижу паука, опутывающего безмозглую муху клейкой паутиной, впрыскивающего сок, который растворяет твердые покровы; только вместо сока – избавление от боли, надежда на спасение. Последняя ловушка ЕБа, похоже, сработала безотказно. Однако никто не торопится высосать спеленутую жертву…

Сеанс продолжается. Моя голова становится легкой и прозрачной, я испытываю настоящую…