Глава 21
— Куда тебя несет!
Мстислав резко дернул вожжами.
— У-у-у, холера! Я тебе!
Он недовольно покосился на кобылу. Нет, не нравилась ему новая лошадь. Тут, понимаешь, привык, что животина сама и дорогу знает, и все привычки хозяйские, так нет — приучай ко всему заново. А нет уже ни времени, ни желания. Не хотел, ох как не хотел Мстислав расставаться с предыдущей своей лошадкой, гнедой семилеткой Зорькой, да пришлось. Угораздило какого-то обалдуя косу в траве бросить, ну, а лошадь об нее и обрезалась, когда на лугу паслась.
Уж как Мстислав ни уговаривал коновала, как ни сулил ему могорыч, ничего не вышло. «Что ж я могу сделать? — ответил коновал, вытирая запачканные руки о фартук. — У ней, вишь, ахиллова жила перерезана… Не, ничего не попишешь, надо дорезать».
Пришлось брать эту дуру-трехлетку. И нрава она была злого — все норовит укусить да лягнуть. Оно, конечно, по молодости, да только от того не легче. Было б еще полбеды, если бы Мстиславу не приходилось так много и часто ездить. Но ездить надо было часто — то зерно на мельницу возить, то за дровами, то в город. Окромя прочего, регулярно возил он оброк в замок и в монастырь. Как и теперь.
Новая лошадь, понятное дело, дороги в монастырь не знала. И не то что в монастырь… Она, похоже, вообще к повозке не была приучена. Стоило только Мстиславу задремать, как она тут же съехала с дороги на обочину и потянула куда-то в степь.
— Чертям бы на тебе ездить! — выругался Мстислав, расставаясь с мечтой хоть немного подремать в дороге.
Чтобы скоротать дорогу, он стал глядеть по сторонам.
Вокруг раскинулась степь. Вся она была усеяна разнообразными буграми и кочками, поросшими тонкой, с узкими острыми листьями травой. Кой-где попадались колючки, встречались небольшие болотца, больше напоминающие крупные лужи. В таких болотцах, поросших камышом, было истинное раздолье уткам — здесь было вдоволь ряски, и, в то же время, была и вода. Многие односельчане Мстислава, имеющие уток, пригоняли их сюда пастись. Мстислав уток не держал. Он не любил их за противное кряканье и большую прожорливость. Да и мясо утиное он особо не жаловал — слишком уж оно было жирное.
Вдалеке синели горы. Там находился замок хозяйки, графини Ла Карди. Мстислав вспомнил, что как раз на днях надо везти в замок оброк, и, представив себе долгую поездку на новой норовистой кобыле, поморщился.
Кобыла зло тряхнула ушами и потянула к обочине.
— Куда тебя дьявол тянет!.. — начал было Мстислав, но затем увидел, в чем дело. — Тпру!
Лошадь остановилась.
Мстислав слез с телеги и принялся собирать в охапку неосторожно оброненный кем-то свежескошенный овес. Собрав, уложил сзади, возле бочонка с медом.
Кобыла недовольно фыркнула и помотала головой.
— Ничего-ничего! — успокоительно сказал Мстислав и тряхнул вожжами. Потом сожрешь, никуда он не денется.
Мстислав подумал, что надо будет скормить овес лошади по приезду в монастырь, но затем другая мысль пришла ему в голову. Он вытянул из-под себя пустой мешок и накрыл им овес, заботливо подвернув края. Они и так лошадь накормить должны, а этот овес я лучше домой свезу, решил он.
Мстислав не был скупердяем, но если была возможность на чем-то сэкономить, то никогда ее не упускал. В селе он слыл хозяином небогатым, но рачительным. А так как за особым достатком он никогда не гнался, то жизнью был в общем-то доволен. Просторная, недавно отстроенная изба, большой двор, четыре сарая, огород, сад. Была и лошадь, и корова, и свиньи, а уж про птицу и говорить нечего. Была даже небольшая пасека. Чего еще, спрашивается, надо?
Послышался колокольный звон.
К вечерне звонят, подумал Мстислав, прислушиваясь. Была у него одна слабость — любил он послушать такой вот звон, с переливами, когда одновременно несколько колоколов звучат. Музыку, как не странно, не жаловал, а вот монашеское пение и колокольный бой любил. Всегда на праздники просыпался пораньше и шел к церкви — послушать. Святая музыка так и щипала душу.
Вспоминалось, наверное, детство. Ночь, бушует буря. Ливень, молнии сверкают. Страшно. Заберется он с сестрами и братьями на печку, забьются они подальше, укроются отцовским кожухом. Только глаза поблескивают. А на дворе гроза. Дед говорит, что это все ведьмы шалят, их, мол, рук дело. Тогда в церкви начинают бить в колокола, призывая ангелов разогнать бесовские козни. И так чудно становится: сквозь гулкие громовые раскаты пробивается хрустальный неземной звон, словно бы споря с небом, с тучами.
А еще больше Мстиславу нравился орган. В сельской церкви его не было, конечно, но вот в городе Мстислав однажды послушал-таки, как звучит этот священный инструмент. Ни с чем не сравнить. Словно бы и не инструмент это, а живое существо. И даже не одно, а несколько: одно пищит так тоненько, словно собака скулит, другое наоборот — мычит как бугай, третье медведем рычит, четвертое еще как-нибудь… В целом получается удивительный хор. И строго, и торжественно, и радостно, и жалостно одновременно хор такой звучит.
В монастыре орган был, только играть на нем никто не умел. Кроме брата ключника. Да вот беда: ключник почти всегда был не в настроении. До того, как попасть в монастырь, толстый ключник любил «приложиться к чарке», а тут с выпивкой были проблемы — монастырь-то женский, значит, ни винных, ни пивных погребов в наличии не имелось. Нет, погреба, конечно, были, только хранились в них не пузатые винные бочки, а кадки с квашеной капустой, да с рыбой соленой, да с яблоками мочеными. Сплошная закуска, одним словом. Мстислав это знал, поэтому частенько захватывал с собой то сидра бутыль, то водки пузырь, к большой радости ключника.
Как обычно, ключник встретил его у ворот монастыря.
— Добро пожаловать! Мы уж вас заждались… Думали, что и не будет вас сегодня.
— Здравствуйте, здравствуйте, отец Эдилий, — усмехнулся Мстислав. — Как же я могу не приехать! Кобылка у меня новая, норовистая, вот и задержался в дороге.
Мстислав спрыгнул с телеги, взял лошадь под уздцы, повел во двор. Отец Эдилий, сияя, катился рядом.
— Что, матушка настоятельница здорова ли?
— Слава Богу, в добром здравии. Недавно вас вспоминала. «Когда уж, говорит — к нам Мстислав пожалует?»
— Что в монастыре нового? Есть ли перемены какие?
— Все у нас по-старому, все как обыкновенно. Тишь да скука.
Они остановились у хозяйственной пристройки и принялись разгружать воз. Помочь было некому — не заставлять же монахинь тягать поклажу. Мстислав с отцом Эдилием стали переносить оброк в сарай. Скоропортящиеся продукты приходилось сносить в подвал.
— Осторожно, осторожно… — говорил отец Эдилий, нащупывая ногой ступени. — Здесь можно и шею свернуть.
Когда они вышли из подвала, то увидели четырех молодых монахинь, с любопытством разглядывающих воз.
— Ну, чего встали?! — прикрикнул на них отец Эдилий. — Ну-ка живо бегите, да скажите матушке, что Мстислав приехал, оброк привез.
Монашки ушли.
— Что вы с ними так сурово, отче? — заулыбался Мстислав.
— Ничего-ничего! Пускай привыкают. Ох уж мне эта молодежь! Одно беспокойство от них… — пожаловался ключник. — От работы отлынивают, старших слушать не желают. Молитве должного внимания не уделяют. Нету нынче той благочинности, что раньше.
— И не говорите, отец Эдилий! Другие, другие времена настали. Но вот и матушка Рахиль идет. Доброго здоровья вам, матушка!
К ним подошла настоятельница монастыря. Это была пожилая женщина, высокая, с суровыми чертами лица, но теплым взглядом.
— Здравствуй, Михаил! Рада тебя видеть. Все ли в селе благополучно?
— Все хорошо. Вашими молитвами живем.
— Ну и слава богу. Как жена, ребятишки?
— Живы-здоровы. Велели поклон передавать. Спасибо вам за ту мазь — жене очень помогла.
— Если понадобится еще, скажи только… Эдилий, вы уже разгружать закончили?
Отец Эдилий заискивающе улыбнулся.
— Да, матушка, не извольте беспокоиться. — Ну хорошо. Задай лошади корму, да позаботься о госте, а я пойду к себе.
— Все будет сделано в лучшем виде! — заверил ключник.
Настоятельница ушла.
Отец Эдилий поставил перед лошадью Мстислава ведро овса. Поглядел на Мстислава, лукаво подмигнул.
— Ну что, перекусить бы не мешало?..
— Это мы с нашим удовольствием…
И Мстислав, хитро улыбнувшись в ответ, взял с воза зарытую в соломе бутыль.
Ян кинул нищему медную монету.
— Благодарствую! — нищий ловко подставил кружку и монета, звякнув, упала на дно.
Ян прислонился к церковной ограде, скрестил руки и принял равнодушный вид.
Но провести нищего было непросто — слишком наблюдательными были такие люди, слишком многое они замечали и многое знали. Люди, профессия которых читать характеры.
— Ждете кого-нибудь? — негромко спросил нищий.
— С чего ты взял?
Нищий улыбнулся.
— Ладно, допустим ищу, — прищурился Ян. — Ты можешь мне помочь?
— Может быть и могу.
— Хорошо. Живет в этом квартале женщина. Зовут Тийаной. Знаешь такую?
Нищий на секунду задумался, затем вскинул глазами.
— Тийана Мортимер?
— Возможно.
— Как не знать — знаем. Молодая женщина, вдова. Темные волосы, росту невысокого. Женщина непростая — характеру, видать, жесткого. Но щедрая.
Ян внимательно слушал, кивал.
— В церковь ходит?
— В аккурат все праздники и по воскресеньям. Но не более.
— Угу. Что еще про нее сказать можешь?
Нищий понизил голос.
— Поговаривают, что ведьма она.
— «Поговаривают»! А сам-то ты что думаешь?
— Не знаю. Сам я ничего за ней не видел такого, врать не стану.
— Ну а кто видел? Кто говорит?
— Да все. Знаете, как оно бывает: сегодня кто-то один ляпнет, а назавтра уж весь город болтает.
Нищий поскреб рукой лохматую шевелюру.
— Так ты говоришь, по воскресеньям в церкви она бывает?
— Непременно.
— Значит должна скоро придти. Что ж, подождем.
— А отчего бы и не подождать? — согласился нищий.
Он достал из-за пазухи большой ломоть хлеба, положил рядом, на расстеленную заранее тряпку. Затем извлек откуда-то небольшую бутыль, заполненную светло-желтой жидкостью. Вытащил бумажную пробку, отхлебнул, довольно крякнул.
Ян глядел на него с насмешкой.
Нищий это заметил.
— Желаете угоститься? — протянул бутыль.
— Нет, спасибо.
— Дело ваше.
Нищий запрокинул голову, присосался к бутылке. В это время к его хлебу осторожно подкралась бродячая собака и попыталась этот хлеб стянуть.
— Но-но! — нищий забрал хлеб. — Ты куда это?
Ян подумал, что сейчас нищий схватит лежащий рядом с ним костыль и огреет животное, но ошибся. Нищий просто взял хлеб в руку. А собака поджала хвост и села, выжидательно смотря на него. В глазах ее была немая просьба.
— Ладно уж…
Нищий отломил хлеба и бросил собаке. Та жадно схватила и проглотила, почти не жуя. Нищий кинул ей еще.
— Однако, щедро ты разбрасываешься, — заметил Ян. — Самому-то хоть хватит?
— Э-э-э, как сказано в Послании: «Будет день, будет и пища». Человек себе всегда пожрать найдет, а вот животина — нет. Вы, сударь, небось, думаете, что я по доброте душевной собак раскармливаю?
Ян кивнул.
— Ну так ошибаетесь вы, — спокойно заявил нищий. — Вот если подойдет ко мне сейчас вон тот жирный, — нищий указал на проходящего мимо церкви толстого господина явно благородного происхождения, — и попросит кусок хлеба, так я ему и горелой корки не подам. Знаете почему? Он этого не оценит. А вот тот, кто на своей шкуре испытал, что значит: просить, что значит: нуждаться, что значит: быть никому не нужным… Тот меня поймет. Тот оценит. И я его пойму. Как эту дворнягу.
— Ты думаешь, эта собака что-то поймет?
— Может и не поймет. А может и поймет. Что мы о них знаем? Да, их не пускают в церковь, считая нечистыми животными. Считают, что у них нет души. А я знаю людей, у которых душа была, да они ее продали. Так лучше бы не пускали их.
— Опасные ты тут речи разводишь перед храмом Божиим, — сказал Ян строго.
Впрочем, он говорил несерьезно, и нищий это заметил.
— Что вы, как можно! Мы против церкви никогда не выступим. И даже не из-за боязни властей или опасаясь гнева божьего. Просто церковь нас кормит. А как сказано в Послании: «Грех кусать руку, тебя кормящую».
— Верно. Послушай, не это ли та самая Тийана идет? — Ян кивком указал на подходящую к церкви женщину в темном платке.
— Она.
Женщина подошла, бросила нищему какую-то мелочь и, не глядя на Яна, прошла в церковь. Лица ее Ян рассмотреть не смог — то ли умышленно, то ли ненароком она прикрыла его платком.
— Ты уверен, что это она? — спросил Ян нищего.
— А как же! Если я кого запомнил, так и с закрытыми глазами различу. Тем более если Святой Орден спрашивает…
— С чего ты взял, что я имею какое-то отношение к Святому Ордену? — удивился Ян.
Нищий только улыбнулся.
Ян неторопливо следовал за Тийаной. После церкви она отправилась на Старый рынок, где долго ходила между рядами, приглядываясь и прицениваясь непонятно к какому товару. Ян купил возле входа небольшую корзинку слив и влился в толпу.
Народу вообще-то было немного. Хоть был и выходной день, но, одна часть людей сейчас слушала воскресную мессу, вторая предпочитала выходные проводить дома, а кроме того, Старый рынок ведь был не единственным в городе. Старым он именовался потому, что все здесь было старое: старыми были прилавки и палатки, немолодыми, как правило, были торговцы, но самое главное — старыми были цены. Правда, товары тоже были… не самого лучшего качества. На Старый рынок ходили в основном бережливые экономки, беднота из рабочих кварталов и просто жлобы, обожающие поторговаться и поморочить другим голову.
Тийана вряд ли относилась к какой-либо из упомянутых категорий. Скорее всего, она зашла на Старый рынок просто по той причине, что ей было по пути. Она, не торгуясь, купила большого живого гуся и направилась к выходу. Торговка, у которой она купила птицу, посмотрела ей вслед с опаской (как показалось Яну) и еще раз пересчитала деньги, пробуя наиболее подозрительные монеты на зуб.
Ян выплюнул косточку, закинул в рот очередную сливу, и последовал за госпожой Мортимер.
Оказалось, что живет она действительно неподалеку.
Ян посмотрел, как женщина зашла в дом, захлопнула дверь. Неторопливо доел сливы. Повертев в руках корзинку, закинул ее в протянувшуюся рядом помойную яму.
Он еще некоторое наблюдал за окнами дома, но хозяйка так и не показалась. Тогда Ян внимательно посмотрел по сторонам, кивнул и пошел по улице прямо.
Если бы кто-нибудь вздумал проследить, куда он идет, то не обязательно понадобилось бы даже тратить время на слежку. Потому что по его маршруту было ясно видно, что идет он в направлении аббатства Святой Марии, именуемому в некоторых кругах не иначе как Резиденцией.
— Ну как?
— Проследил, отец Люцер.
— Так-так. Молодец.
Отец Люцер посмотрел в окно.
— Можно спросить, отец Люцер?
Отец Люцер посмотрел на Яна недовольно.
— Поменее надо спрашивать, поболее слушать…
Ян развел руками.
— Так вы ведь ничего не говорите. Молчите только, да в окно смотрите.
Теперь руками развел отец Люцер.
— Нет, ты и Иоанна переплюнешь… Спрашивай уже, все равно ведь не отстанешь!
Ян улыбнулся.
— Скажите, отец Люцер, а кто на эту Тийану свидетельствует?
— Есть добрые люди, есть. Какая тебе разница, кто они? Главное — что нет оснований им не верить.
— А оснований действительно нет?
— Если я говорю, тебе этого должно быть достаточно.
— Понял, отец Люцер.
— Вот и хорошо, что понял. Еще есть вопросы?
— Не слыхать, что там с братьями?
— Ты имеешь в виду Петра, Иоанна и Луку? Нет, пока известий никаких. И это меня тревожит. Но будем надеяться на лучшее.
Ян решился.
— Отец Люцер, а может мне съездить в Междулесье, разузнать что к чему?
Неодобрение отца Люцера достигло своего апогея.
— Я тебе съезжу! — воскликнул он, грозя Яну кулаком. — Мало тебе здесь приключений?
Ян предпочел промолчать.
— Что за молодежь пошла! — продолжал разоряться отец Люцер. — Воистину наказание Господне! Все им геройства подавай. Говорится же: Капитул — не место для геройств. Это работа, тяжелая и грязная. Работа жестокая. Неужели ты еще этого не понял?
— Ну почему же не понял? Все понял.
Отец Люцер недоверчиво покачал головой.
— Посмотрим, что ты понял. Сегодня тебе предстоит важное дело. Надеюсь, ты понимаешь, что от исхода этого дела зависит твоя дальнейшая судьба?
— Понимаю, отец Люцер, — серьезно сказал Ян. — Я не подведу вас.
— Ты, главное, себя не подведи! Это не мой, это твой экзамен. Тебе его сдавать. Готов ты к этому?
— Готов, отец Люцер, — решительно ответил Ян.
Он был в этом уверен. Вернее, ему тогда так казалось.
Марк с опасением посмотрел на круглую луну, висящую в небе.
— Что, обязательно надо было ночью идти? — спросил он обреченно. — Сейчас у ведьм самая колдовская пора…
— Вот-вот! Тут мы их на горячем и захватим, — твердо сказал Ян. — Если, конечно, будет кого захватывать. Мне почему-то кажется, что кроме этой самой Тийаны в доме никого нет.
— Брат Издерий говорит, что видел как в дом через дымоход проникли по меньшей мере две ведьмы…
— Брат Издерий, это правда? — спросил Ян.
— Д-да, — послышался из темноты дрожащий голос. — Было. Сижу я, смотрю за домом. Как вдруг, откуда ни возьмись, две черные кошки! Прыг на крышу и — в трубу. Вот они, думаю, ведьмы-то! Ян вздохнул. Отобранные отцом Люцером четыре клерика были такими же новичками, как и он сам.
— Ничего, управимся как-нибудь со всеми! — ободряюще сказал он. — С нами сила Божья!
— Так-то оно так, — пробормотал Издерий, — только ведьмам сам сатана помогает. Говорят, что как только кто пытается схватить ведьму, так сразу руки у него начинают трястись с такой силой, что совладать с ними нет никакой возможности.
— У тебя, кажется, руки уже сейчас трясутся, — насмешливо сказал Ян. — А насчет силы сатаны могу сказать тебе только одно: против святого креста ни один демон не устоит, ни одна ведьма. Или, по-твоему, дьявол сильнее Господа?
— Что ты, что ты! — вскричал Издерий. — Я такого не говорил. Как можно! Господь несравненно сильнее диявола. Только раз уж сатана зло творит, то, выходит, делает он это с божьего попущения.
— Зачем же это богу нужно?
— Нужно. Это наказание нам за грехи наши.
Яну надоели все эти рассуждения.
— Ладно, — сказал он, вынимая меч из ножен, — хватит болтать. Пора.
— Как, уже?!
— Да. Нечего тут рассиживаться, еще упустим кого-нибудь, — Ян взял в другую руку факел и пошел к двери.
Клерики нерешительно последовали за ним.
Свет в доме не горел. Внутри было тихо. Поковырявшись некоторое время с замком, Марк открыл его. Засовы на двери либо отсутствовали, либо не были задвинуты, потому что дверь распахнулась, стоило лишь клерикам управиться с замком.
Ян вошел первым. Широкая прихожая разделялась на два коридора. Один, по-видимому, вел на кухню, а второй в жилые комнаты. Ян знаком указал Издерию сторожить коридор, а сам с двумя другими клериками прошел на кухню. Здесь что-то готовилось. На огне стоял большой котел, накрытый крышкой, а в печи прятался пузатый горшок. И ни одной живой души. Можно было подумать, что блюда готовятся сами.
Ян зажег от пламени печи факел и осмотрел кухню повнимательнее. Ничего особенного он не заметил — обычная кухонная утварь, большая печь и продуктовый шкаф. Ян заглянул в котел. Оттуда пахнуло гусиным бульоном.
Вместе с Марком они вытащили горшок из печи стоявшим рядом ухватом. В горшке оказалась какая-то коричневая каша вперемешку с луком.
— Что это такое? — шепотом спросил Марк.
Ян взял ложку, помешал в горшке, зачерпнул и понюхал.
— Похоже на жареную кровь.
Марк побледнел и со страхом посмотрел на горшок.
— Чего ты? — спросил Ян спокойно. — Может кровь гусиная.
— В таком-то количестве? И котел этот с супом… Вдова одна живет, зачем ей столько-то готовить? Не-е-ет, что-то здесь нечисто!
Ян не возражал. Он собирался было обследовать содержимое продуктового шкафа, когда из коридора донесся шум, а затем и отчаянный крик.
Чуть не сбивая друг друга с ног, клерики кинулись на крик.
В коридоре они увидели распростертое на полу тело Издерия и две открытых двери — наружную и ведущую в комнаты. Ян перепрыгнул через клерика и влетел в гостиную. Он увидел полуодетую женщину, открывающую окно.
— Стой, ведьма! — крикнул он, подбегая и хватая женщину за руку.
Развернул ее рывком, придвинул факел к лицу. И онемел. Всего он ожидал. Только не этого.
— Ян?! — женщина уставилась на него изумленным взглядом.
— Да, Любава, это я… — смог наконец выдавить из себя Ян. — Или ты теперь не Любава? Я забыл, тебя же следует называть Тийаной.
Подбежавшие клерики наблюдали за ними, не зная, что и сказать. Ведьма не сопротивлялась, не пыталась колдовать и призывать на помощь демонов. И, похоже, она знала Яна. А он знал ее.
— Не ожидала я тебя при таких обстоятельствах увидеть… — протянула ведьма, непонятно чему усмехаясь.
— Я тоже. Ну что ж, у нас еще будет возможность поговорить, а пока что…
Ян достал веревку.
— Что это значит? Ты собираешься меня связать? И вообще, что это за люди?
— Вопросы будут потом, — сухо ответил Ян. — Давай руки…
— У-у-у, ведьма! — Издерий замахнулся плетью, но ударить не посмел.
Ян потер уставшие глаза.
— Ладно, Издерий, хватит ругаться. Ты лучше толком объясни, что же там в доме произошло.
— Что тут рассказывать? Стоял я у двери, стоял. Слышу — стонет кто-то. Ну, приоткрыл я дверь, заглянул. А эта стерва там с инкубом развлекается! Только я себя крестным знамением осенил, как демон соскочил с нее и — бежать. Попробовал я его задержать, да куда там! Словно тень сквозь пальцы проскользнул. — А шишка у тебя на лбу откудова? — поинтересовался Ян.
— Так это… Упал ведь я! Вот и набил шишку-то.
— Ясно. А что ты в свое оправдание скажешь, Любава? Или Тийана?
Женщина подняла голову, скрипнув цепями.
— Тийана, Ян, Тийана. Любавы больше нет. Что скажу, говоришь? А что мне сказать? Вам ведь все равно. У вас уже все расписано и подписано, небось, а? Так?
— Нам не все равно. Каждый имеет право опровергнуть несправедливое обвинение. Или то, в чем тебя обвиняют, правда?
Ян с надеждой посмотрел на Тийану.
— Скажи, ведь это неправда?
— Это неправда.
Марк полистал протоколы.
— А как ты объяснишь вот это? — спросил он. — Здесь показания свидетелей, подтверждающие твои преступления: сглаз, околдование чужого мужа и смерть своего собственного… Как ты это объяснишь?
Тийана посмотрела на Яна.
— Я буду говорить только с ним.
Ян кивнул клерикам и они вышли из камеры.
— Говори.
— Тебе я скажу все. Да, было. Своего мужа я отравила, правда. И не жалею. Потому что это был не человек, а животное. А чужого сманила. Не сама, одна бабка его заговорила. Но ни его семье, ни ему зла не делала. Потому что люблю его. И он меня тоже. Помоги мне, Ян! Помоги во имя нашей прошлой любви! Я знаю, ты можешь.
Ян поднялся, схватил протоколы, подошел к женщине вплотную.
— Я могу, — неровным голосом сказал он. — Я могу и понять, и простить. Но вот они… — он потряс протоколами, — они не могут! Кто насытит их месть, их жажду справедливости? Кто развеет их страх и злобу? Только смерть. И ты это знаешь.
Ян тяжело дышал.
— Я не знаю, правда ли то, что ты занималась колдовством. Я не знаю вообще, что такое колдовство. Быть может, это зло. Или добро. Я не знаю. Одно мне известно, одна истина: если кто-то нарушает закон, он должен быть наказан. Независимо от того, плохой этот закон, или хороший. В этом мире правда на стороне тех, кто сумел сделать ее законом. Даже если это не правда, а ложь.
Ян бросил протоколы на пол.
— Мне нелегко судить. Я не хочу и не могу судить. Пусть судят те, у кого хватает смелости взять на себя ответственность.
— А если суд несправедлив?
— То вся тяжесть вины падет на несправедливо обвинивших!
— Но ведь ты помогаешь им…
— Нет! В Послании сказано: «Не судите, и не судимы будете». Поэтому я не сужу. Но это, к сожалению, все, что я могу для тебя сделать. Просто не судить. Прости, больше я ничем тебе помочь не смогу.
Ян вышел из камеры, прислонился к стене.
«Я думал, что готов, — прошептал он. — Но, боже мой, как я ошибался!»
