Глава 19

Обливаясь потом и проклиная судьбу, тысячи рабов, еще недавно бывших воинами лидийской армии, тащили на спине камни к тому самому пригорку, откуда еще совсем недавно победоносный Кир созерцал бой с армией мятежников. Для тех, кто отважно погибал в схватке, у персов всегда находились слова уважения; тем же, кто в страхе за свою жизнь бросил оружие, уготованы были лишь бич и участь двуногого скота.

Теперь, когда битва отгремела на этом сглаженном временем скальном обломке, ставшем отныне для всякого перса священным местом доблести, возводилась погребальная башня славнейшего из царей великого народа. Конечно же, она должна была стать такой, чтобы и спустя столетия любой прохожий или проезжий, глянув на нее, с трепетом и почтением вспомнил о разыгравшемся здесь некогда сражении и о грозном царе, павшем на поле боя, как подобает истинному воину.

Установленная посреди башни глубокая чаша с пеплом Кира была покрыта его боевым щитом. Вокруг же, преграждая дорогу любопытному, громоздились кучи военных трофеев, панцири гоплитов в форме могучих бронзовых торсов, их шлемы с высокими гребнями, круглые щиты, гоплоны, вырезные пельты, длинные копья, дротики и мечи.

Валтасар глядел, как пораженные горем персы стаскивают трофеи к месту последнего упокоения своего государя, и с тоскою представлял, что теперь, по сути, все эти воинственные горцы станут его подданными. Когда-то, еще в пору его юности, Набонид сказал ему: «Править страной может всякий дурак, а вот для того, чтобы и истинно управлять ею, не хватит и всей человеческой мудрости, ибо всякое действие порождает одну долю недовольных и десять – неблагодарных». Теперь Валтасар с грустью вспоминал слова отца, пытаясь хоть отдаленно представить себе, что ему делать с наследством Кира. Наиболее разумным ему представлялся вариант призвания на царский трон старшего сына убитого царя, но тот сейчас находился далеко, неведомо было, жив ли он, да и завещание невесть почему отлучало первенца Кира от престолонаследия.

Царь Вавилона пытался выяснить причины столь непонятного решения у тех советников покойного государя, кто выжил после утренней бойни. Но таких осталось немного. Одни из этих счастливцев просто ничего толком сказать не могли, другие, преимущественно евнухи, что-то невнятно твердили о заговоре; третьи же, вернее третий – царский племянник Дарий – с жесткой прямотой воина заявил, что считает подлогом завещание своего дяди.

Возмущенная его речами, красавица Лайла хотела было казнить смутьяна, но Валтасару удалось внушить ей, что начинать правление с казни родственника, да еще одного из героев недавней битвы – весьма дурное предзнаменование. Первым сложив трофеи у погребальной урны, Дарий отправился правителем в Согдиану, едва ли не самую дальнюю сатрапию Персидского царства.

Но если это и снимало остроту противостояния, то отнюдь не отменяло его целиком. Как ни силился Валтасар принять устраивающее всех решение, ничего не шло ему на ум. Лайла была вавилонянкой, да к тому же сестрой Верховного жреца, и можно было предполагать, что воспитанный ею Бардия, младший сын Кира, станет другом Вавилону. Любой же иной…

Пример отца стоял перед глазами Валтасара. Когда-то он собственными руками помог Киру взойти на престол. И чем все это закончилось? Когда б не Даниил, быть может, сейчас и не было бы ни его самого, ни Вавилонского царства. Валтасар поморщился, осознавая, насколько сейчас ему нужен совет боговдохновенного эборея. Но тот, в очередной раз подарив ему победу, обеспамятовал, и посейчас лежал без чувств. Раз за разом царь посылал слуг глянуть, не пришел ли в себя Даниил, но те, возвратившись, лишь огорченно разводили руками.

Валтасар задумчиво перевел взгляд с погребальной башни царя царей на Амердата, сидящего поблизости на камне. Тот что-то выводил на куске пергамента, скрупулезно фиксируя события нынешнего дня. «Что он может знать, этот старец, забытый, кажется, и самой смертью? Может ли он предположить, что великая держава лежит у моих ног подобно ковру, а я не ведаю, как ступить?»

Когда Намму открыл глаза, солнце уже стояло в зените. Давно он не чувствовал себя таким бодрым и отдохнувшим. Впрочем, это было понятно. Впервые за последние недели дышащий смертельным хладом призрак не тревожил его, впервые он смог бестрепетно сомкнуть очи. Один из слуг царевича Даниила, увидев, что господин наконец проснулся, опрометью бросился из шатра, спеша обрадовать государя. Другие же захлопотали вокруг пророка, лежащего на усыпанной мехами кошме, наперебой предлагая ему воду для омовения, еду – фрукты и вино.

– Долго ли я спал? – принимая из рук слуги чашу с финиковым вином, спросил он.

– Уже дважды солнце поднималось в небо и спускалось за дальние горы, – поспешил с ответом челядинец. – Это были великие дни, – страстно продолжал виночерпий. – По твоему слову Валтасар поспешил выступить на эллинов. Была страшная битва. Царь персов погиб. Но мы победили. Кир завещал правление над своей державой нашему государю вплоть до того дня, когда юный Бардия сможет взойти на престол! И все это благодаря твоему прозрению! Воистину, мой господин, велик бог, предавший в столь праведные руки судьбы нечестивого врага. Никому из людей Архелая не удалось избегнуть кары небес!

Даниил отвел чашу, чтобы невзначай не поперхнуться. Он мчался сюда, рискуя жизнью, дабы спасти от возможной гибели Валтасара, Кархана и этих неразумных, что радуются смерти ближних, пред ними ни в чем не виновных! Но служить мечом божьего гнева?! Ну уж нет! К этому он не был готов.

– Вот он, бог силы, бог могущества, – продолжал разливаться соловьем радостный прислужник.

– Скажи нам еще о боге, – наперебой заговорили окружавшие ложе слуги. – Поведай нам истину, дабы открылись глаза наши, отверзлись души, как лоно пересохшей земли для спасительного дождя.

– Тише вы! – прокладывая себе дорогу к полулежащему царевичу, прикрикнул начальник его телохранителей. – Дайте господину умыться, одеться, поесть, а уж потом приставайте с расспросами!

Окрик грозного воина заставил прислугу умолкнуть и вновь обратиться к повседневной суете.

– Господин, – начальник телохранителей протянул Даниилу широкий кожаный пояс, украшенный золотыми пластинами со вставками из лазурита, – вчера перед закатом сюда прибыл гонец. Его послала та девушка, – воин в доспехе, покрытом волчьей шкурой, замялся, – из лавки у ворот Иштар! Так он, гонец, говорит: «Зови его, зови немедленно!»

От благодушного настроения Намму не осталось и следа. Что бы ни заставило Сусанну снарядить посланца в такую даль – это, увы, не было желанием юной девы отослать весточку своему возлюбленному. Значит, что-то случилось. Причем столь ужасное, что Сусанна не надеется справиться сама и с помощью друзей и сородичей.

Рослый нубиец, вошедший в шатер, был знаком Даниилу. Он видел этого темнокожего силача и в доме Иезекии, а еще прежде – охраняющего хозяйку у ворот царского дворца.

– Что произошло? – скороговоркой выпалил Намму.

– Хозяина схватили, – озираясь по сторонам, негромко проговорил посланец.

– Кто? Почему?

– Верховный жрец. Он говорит, что наш добрый господин зарезал какого-то жреца. По городу ходят слухи, будто он всадил тому кинжал в грудь, застав его с Сусанной в месте для любви.

Даниил нахмурился. Ему вспомнилась мертвенная бледность лавочника в тот день, когда он просил руки его дочери. Быть может, он и впрямь знал о ней такое, чего будущему мужу знать не следовало? Эта предательская мысль ужалила его и обожгла, подобно тарантулу, пробравшемуся за пазуху.

– Он что же, и вправду совершил это? – едва смог выговорить он, хмурясь.

– Хозяин ушел еще засветло и с той поры не возвращался, – поспешил с ответом нубиец. – Но мне было велено стеречь дом после его ухода, и я могу сказать точно, что после Иезекии из лавки никто не выходил. Молодая госпожа умоляет спасти ее отца. Царь слушает тебя. Даже если Иезекия, обознавшись, и впрямь убил кого-то, Валтасар может его помиловать. Она умоляет помочь!

Нубиец замолчал, затем добавил:

– Это ее слова.

– Стало быть, вот так. – Даниил угрюмо сдвинул густые брови на переносице. Дело, о котором говорил преданный слуга, казалось Намму более, чем странным. Как ни силился он, а все же не мог представить отца Сусанны, вонзающего кинжал в грудь жреца. Он мог вообразить его, сгоряча подхватывающего с земли камень, чтобы бросить его в обидчика, или охаживающего палкой какого-нибудь воришку, но удар кинжалом? За долгие годы, проведенные на рынке Ниневии, Намму выучился безошибочно определять, от кого можно ждать тумаков, а кто снесет голову, не меняясь в лице. Это умение не раз помогало ему выйти сухим из воды, и потому сын Абодара верил своему чувству безоговорочно. Иезекия, безусловно, не был человеком, способным нанести смертоносный удар.

Считать такую цепь событий простым совпадением?.. Как говорил старик Абодар: «Смотри, мой мальчик, иная цепь совпадений легко превращается в цепь на шее».

Сначала Нидинту-Бел, обхаживающий Сусанну у ворот царского дворца, затем ее назначение в дар чудовищу Мардука, побег начальника городской стражи, а вслед за этим убийство жреца, приписываемое Иезекии. Что это, как не месть Гауматы? Месть ему, месть Сусанне, но уж никак не несчастному лавочнику.

Полог шатра резко откинулся. Слуга, помчавшийся радовать государя вестью о пробуждении Хранителя Вавилона и Дарователя побед – именно таков был отныне титул Даниила, – склонился перед господином:

– Государь желает говорить с тобой, мой господин! Полагая, что ты еще слаб и не можешь держаться в седле, наш повелитель прислал конные носилки.

Даниил кивнул, поднимаясь.

– Я буду говорить с царем об этом деле, – сухо, пожалуй, чересчур сухо, проговорил он, поворачиваясь к нубийцу. – И буду просить великого повелителя в честь победы помиловать Иезекию.

В душе же Намму звучало совсем другое: «Они хотят убить Сусанну! Быть может, они уже убили ее!»

Валтасар смотрел на своего доверенного советника с легким раздражением. Казалось, тот напрочь пропустил мимо ушей его вопрос о грядущей судьбе персидской державы, и стал вымаливать прощение для какого-то никчемного лавочника. Конечно, царь понимал, что к Даниилу, первейшему среди эбореев, стекаются прошения от соплеменников. Он был не прочь отблагодарить пророка, даровав ему жизнь какого-то Иезекии. Но сейчас, когда речь шла о судьбах мира, как мог он тратить драгоценные мгновения на мелочи, не заслуживающие даже беглого взгляда? Это раздражение искало случая обрести форму, и Валтасар промолвил, отмахиваясь:

– Будь по-твоему. Я велю не рассматривать это дело до моего возвращения. – Он оглянулся. – Амердат, напиши об этом Верховному жрецу. Я оттисну печать и отошлю гонца в Вавилон.

Конечно, Валтасар мог даровать царское помилование убийце, не разбирая дела, но сейчас ему хотелось наказать Даниила. Воистину, тот не был придворным и не ведал, когда и что следует просить у государя.

– Ты доволен?

Вряд ли царская воля могла удовлетворить Намму, однако ожидать большего не приходилось.

– Как по капле вина можно судить о вкусе содержимого кувшина, так и по справедливости малой легко судить о справедливости великой, – уклончиво ответил сын Абодара.

Валтасар кивнул, не желая вдаваться в цветастые двусмысленности, и заговорил вновь:

– Так что же мне делать с троном Персии?

– Государь, – вздохнул Даниил, – не я, но Господь вручает знаки власти в руки правителей, и лишь ему ведомо, станут ли они наградой достойному или же испытанием мятущемуся. Когда ему было угодно даровать тебе Персию, как скажу я: «Отринь ее»? Но как человек, немало прошедший путем человецей, могу судить лишь о том, что вижу: тебе не суждено покорить этот народ, ибо воины его сильны и многочисленны. Ты не станешь царем, который внушает любовь подданным, ибо всегда останешься для них чужаком. Стать правителем столь обширной державы – высокая честь, но еще большая ноша. Если не сыщется тот, кто понесет ее за тебя, она сокрушит твои плечи.

Валтасар нахмурился. Он и сам понимал, какую непростую задачу предложил ему Кир в своем завещании. Однако сейчас от мудрейшего из советников он ожидал услышать совсем иное.

– Ступай! – разочарованно и даже резко бросил он. – И поразмысли над моим вопросом еще.

– Но ты обещал отослать гонца в Вавилон.

– Ступай! – отворачиваясь, бросил Валтасар.

«…Да не посмеют они судить и казнить его, доколе я, Валтасар, сын Набонида, царь Вавилона, не вернусь в стены дворца своего». – Амердат вывел последнюю букву и, дождавшись, когда царь прокатит валиком печати по горячему воску, вынес рескрипт из шатра. Даниил нетерпеливо дожидался его прихода. Впервые он о чем-то просил Валтасара и получил в ответ не то чтобы отказ, но совсем не то, на что надеялся.

– Проклятие! – скривился он, пробегая взглядом по ровным строчкам царского распоряжения. – Здесь ни слова не сказано ни о ком и ни о чем, кроме Иезекии.

– Валтасар не может отсрочить суд над теми, кто даже не взят под стражу, – резонно проговорил Амердат, заинтересованно поглядывая на пророка.

– Об этом никто ничего не знает, – раздраженно проговорил Даниил, подергивая губами. – Быть может, Гаумата уже схватил и Сусанну, и всех тех, до кого смог дотянуться. Даже если сейчас мы пошлем в Вавилон самого ловкого гонца на самом быстром коне, он домчится туда еще не скоро. Кто знает, что произойдет за эти дни.

– А ты, стало быть, – насмешливо проговорил Амердат, – тот, кого люди величают Даниилом, хотел бы оказаться в Вечном городе прямо сейчас?

– Да, именно так, – не замечая издевки в голосе, отчеканил Намму.

– Занятно. Очень занятно, – улыбаясь одними глазами, поинтересовался хронист. – Что бы стал ты там делать, пусть даже и с этим пергаментом, но без царя, без его воинов, без всего того, что придает легковесному слову силу закона?

– Я… – Даниил замялся. Грамотей был прав. Но собственное бессилие и невозможность изменить то, что представлялось ему ужасным и несправедливым, доставляли ему боль, не меньшую, чем удары бичом. – Я верю, что Господь всевеликий не оставит меня.

– Вот как? – Амердат улыбнулся, и эта неожиданно молодая улыбка на его старческом лице выглядела странно, точно проглядывала из-под актерской маски. – Слова, воистину достойные пророка Даниила. Стало быть, ты готов предстать, как есть, пред врагом своим, повинуясь лишь божьей воле и уповая на милосердие его? Не ропща? Не убоявшись?

– Да, это так! – запальчиво отчеканил царский советник. – Я верю, что истина восторжествует, ибо бог мой и есть истина!

– Что ж, – насмешка исчезла с изборожденного морщинами лица старца, – тогда вот тебе моя рука!

Гаумата слушал доклад, не сводя глаз с пылающего огня. Жрец, предсказатель по внутренностям жертв, с видом, полным достоинства, сообщал о результатах гадания на желчном пузыре.

– Когда я в первый раз глянул на него, то увидел, что желчный пузырь тонкий, словно игла.

– Это означает, что сбежит пленник, – неспешно растягивая слова, проговорил Верховный жрец.

– Истинно так, – подтвердил гадатель. – Но я счел это предзнаменование неблагоприятным и захотел проверить вышние знаки, осмотрев желчный пузырь иного животного.

– И что же?

– Левая сторона его набухла снизу.

– Уж лучше бы сверху, – вздохнул Гаумата. – Если память не изменяет мне, сие бы значило, что падет дворец врага.

– Все так, – вновь подтвердил созерцатель внутренностей. – Но и то предзнаменование, которое было явлено моему взору, тоже может почитаться хорошим. Оно недвусмысленно говорит о тяжелой заботе, которая лежит на сердце у врага.

– Да, я помню. – Верховный жрец задумчиво кивнул. – Стало быть, невзгода для врага перекрывает побег. – Он минуту, не отрываясь, глядел на пламя в жертвеннике, глядел молча, точно и не было рядом никого. Затем неожиданно повернулся к застывшим поодаль жрецам его свиты. – Что там Иезекия?

– Молчит или твердит, что Господь поможет ему.

– Прекрасно. Что говорят в городе?

– Кое-кто верит, что Иезекия убил жреца, и это часть заговора эбореев, стремящихся отринуть милость Мардука от Вавилона.

– Кое-кто, Халаб? – переспросил Гаумата.

– Да, – подтвердил жрец, докладывавший ранее, – многие полагают, что Иезекия зарезал жреца, ибо тот обесчестил его дочь, и не видят в этом особой крамолы.

– Понятно.

– Иные же вовсе твердят, что такой добряк, как Иезекия, не способен убить человека.

– Умники, – зло усмехнулся Верховный жрец. – Они судачат о Иезекии-лавочнике, но еще ничего не знают о Иезекии-мятежнике, о вожаке мятежников. Вернее, – он задумался, – одном из вожаков. Что же, все ступайте! – Гаумата сделал жест рукой, удаляя свиту из своих апартаментов.

– Останься лишь ты!

Халаб послушно склонил голову.

– Итак, – вновь заговорил наместник Мардука, когда они наконец остались одни. – Ты сделал то, что я велел?

– Да, о тень величайшего, – гордясь проделанной работой, отрапортовал жрец.

– Кто же это?

– Его зовут Арье. Он в дальнем родстве с Иезекией бен Эзрой. Он молод, силен и, что важнее для нас, горяч. Мой человек посвятил его в заговор. Он сказал, что Даниил – их великий предводитель, все приготовил к тому, чтобы эбореи могли захватить трон Вавилона. Чтобы не одно Иерусалимское царство, но и вся земля, издревле принадлежавшая их предкам, отныне была под властью эбореев и их бога.

– Прекрасно, – хищно оскалился Гаумата. – Он поверил?

– Всецело, – склонил голову его подручный. – Далее я рассказал Арье под большим секретом, что Иезекия – один из вождей будущего восстания, что именно через него Даниил поддерживает связь с общиной, а потому его во что бы то ни стало необходимо освободить. Мои слова нашли живой отклик у этого юнца. Как и многие силачи, он склонен переоценивать значение силы. Этот глупец уже собрал вокруг себя дюжину таких же отчаянных дурней, как он сам, и воспламенил их затеей напасть на тюрьму и освободить вожака. Я тайно встречался с ними и убедил, что влияние Даниила столь велико, что даже среди жрецов Мардука есть те, кто в большом секрете готов поддержать ЙаХаВа. Они готовы открыть проход, ведущий из храма Мардука в подземные застенки. Нынче же ночью эти несчастные попытаются отбить Иезекию.

– Что ж, пожелаем им удачи! – глумливо проговорил Верховный жрец. – Во всяком случае, на первых порах.

– Кроме того, – продолжал Халаб, – я распорядился спрятать оружие в укромных местах. Его достаточно, чтобы вооружить несколько сотен повстанцев. Во главе же их, как мы и думали, станет некто Раппа.

– Я помню, это старый вояка, – наморщил лоб Гаумата. – Кажется, он водил эбореев в бой еще против Навуходоносора.

– Да, тот за храбрость помиловал военачальника и предложил сражаться на его стороне.

– И Раппа принял это предложение. Но ведь сейчас ему не меньше восьмидесяти лет.

– Восемьдесят три, – уточнил собеседник Гауматы. – Он слеп и почти не ходит.

– Что ж, тогда будем просить Мардука, чтобы этот трухлявый обломок эборейского царства не умер ранее, чем отпадет в нем надобность.

Крик ночной стражи вдалеке заставил Арье прижаться к стене. Он сделал знак спутникам приготовить оружие к бою и затаиться. Ждать оставалось недолго. Если все сложится так, как было задумано, то дверь сейчас откроется. Он ждал, стараясь ничем не потревожить тишину. Пальцы сами собой впивались в рукоять длинного кинжала, упрятанного под темным плащом. Он знал, как легко выходит из ножен это смертоносное оружие. Знал и любил то непередаваемое ощущение, когда упрятанный в деревянных ножнах клинок вдруг разом являл миру свою восхитительную, совершенную форму, точь-в-точь прелестница, сбрасывающая у ручья никчемные одеяния. Арье любил свое прозвище Сиккарий, что означало кинжал, гордился тем, что был из лучших в Далие – отряде, который эборейская община должна была выставлять по приказу вавилонского царя. Всего месяц назад он проклинал свою участь, ибо весь его отряд был оставлен в гарнизоне крепости. Теперь же он понимал умысел Даниила и радовался, что может быть полезным его великому делу.

Едва заметная дверь в стене тихо скрипнула, выпуская из мрачного здания храмовой темницы группу людей. Впереди, окруженный четверкой телохранителей, шествовал Верховный жрец, за ним – он, тот, кого помощник Иезекии вчера представил как тайного сторонника бога Единого.

Арье тогда предлагал одним махом напасть и на Верховного жреца, и на темницу, и до сих пор не мог смириться с запретом. Подумаешь, стражники успеют закрыть двери тюремной башни. Имея в руках Гаумату, не сложно будет открыть любые двери!

– Ты взял запись допроса? – послышался в темноте голос воплощения Мардука.

– Я оставил их у переписчика, – извиняясь, проговорил его спутник.

– Так принеси их!

– Сей же час.

Процессия Верховного жреца продолжала свой путь, а «тайный союзник повстанцев» вернулся к заветной двери, постучал условным стуком и назвался в ответ на окрик часовых.

– Вперед! – скомандовал Арье, выпрыгивая из зарослей. Дальнейшее произошло в одно мгновение. Арье вонзил кинжал в горло зазевавшегося стражника, едва тот открыл калитку. Остальные повстанцы в полном молчании вломились в караульное помещение, поражая кинжалами всех, кто там находился, не давая схватиться за оружие.

– Прекрасное начало, – тихо проговорил Арье Сиккарий, вытирая плащом окровавленный кинжал.

– Где он?

Тайный поклонник ЙаХаВа поманил за собой.

– Вы втроем удерживайте выход, – скомандовал Арье. – Остальные за мной.

Коридор, лестница, коридор и снова лестница вниз. У каждых дверей – дремлющий караульный, и снова кровь на кинжалах.

– Здесь, – наконец выдохнул жрец-перебежчик. Арье наклонился, снял ключ с пояса очередной жертвы и, повернув его в отверстии, отодвинул засов. – Вперед! – Едва успел он сделать первые шаги, как жесткая петля-удавка обвила его шею. Последнее, что видел он в свете факелов – десятки копий и натянутые луки, готовые пустить смертоносные стрелы в жалкую горстку повстанцев.

Двери лавки у ворот Иштар распахнулись все разом, точно ураган ударил по жилищу Иезекии бен Эзры. Сад, лавка и жилые помещения наполнились воинами, снаряженными так, будто они готовились штурмовать нешуточную крепость. Слуги и приказчики были согнаны в подвал, Сусанну же и ее младшую сестру выволокли во двор прямо из постелей. Слушать их причитания и вопли было некому, вокруг дома стоял отряд стражи, не подпускавший любопытствующих, да и немного таковых нашлось бы в этот полуночный час.

– Ты и дальше будешь твердить, что ни к чему не причастна? Что твой отец ни в чем не виновен? Что все это подстроено? – Молодой жрец насмешливо глядел на кутающуюся в плащ босоногую девушку.

– Я ни в чем не виновата, и мой отец ни в чем не виноват, – упрямо наклонив голову, проговорила Сусанна. – Бог видит правду моих слов.

– Он видит, – оскалился жрец. – Не далее, чем за полуночной стражей твой родич Арье, прозванный Сиккарий, напал на тюрьму, пытаясь освободить Иезекию бен Эзру. Он и некоторые его сторонники убиты, однако те, кто был схвачен, сознались во всем. Ваш заговор провалился. Старый Раппа пытался вывести Делию, но и его настигли стрелы верных закону. Если ты сознаешься, то, быть может, еще сохранишь жизнь себе.

– Мне о том ничего не известно, – твердо проговорила девушка.

– Как скажешь, как скажешь.

– Мой господин, – к жрецу подбежал один из воинов, – вот это было спрятано под ее ложем. – Он сунул руку за пазуху и, вытащив ее, открыл ладонь. На ладони лежал синий камень величиной с голубиное яйцо. Он был цвета ясного неба незадолго перед закатом, в глубине его, точно заточенная, сияла шестилучевая звезда, быть может, одна из тех, что срываются с небосвода летними ночами.

– «Дыхание Мардука»! – хватая камень, выпалил жрец, расширяя глаза до границ возможного. – Увести ее!

Гаумата улыбался. Все задуманное удалось на славу. Восстание эбореев было подавлено в зародыше, драгоценный камень «Дыхание Мардука» – одна из главнейших святынь Вавилона возвращен в сокровищницу. Теперь оставалось нанести последний, завершающий удар. И то, что не удалось ни великому Киру, ни храброму Нидинту-Белу, удастся ему. Он поглядел на золотое изваяние, молчаливо внимавшее крикам, доносившимся с самой вершины храма.

– Теперь ты можешь быть доволен.

Золотой истукан безмолвствовал.

– О, мой господин, – склоняя голову, проговорил Халаб, вошедший в святая святых. – Горожане собрались и ждут, когда ты молвишь им слово.

– Да. – Гаумата согнал с лица мечтательную улыбку и взял золотой посох. – Я иду.

– Жители Вавилона! – со слезой в голосе вещал Гаумата, стоя на ступенях огромного храма. – Страшная угроза нависла над всеми нами. Так змея, вползая ночью в жилище, готова ядом своим извести хозяина дома. Так и эбореи ядом лживого учения тщились умертвить верных истинным богам. Нынче за полночь они подняли оружие, дабы захватить весь город. Лишь бдительность стражи и попечение Мардука спасли Вавилон от заговорщиков. Вспомните, как пришли они, нищие и голодные, семь седмин тому назад, как просили кусок лепешки и глоток воды. Нынче же богатеи, наподобие всем известному Иезекии бен Эзре, желали и сам Вавилон числить имением своим. Вы спросите, неужели мыслили они своей малой силой сокрушить великую силу вавилонян? На что надеялись они?

Слушайте же, что отвечу я вам. Надеялись они на то, что их злокозненный пророк и царевич Даниил целиком подчинил себе доброго царя нашего, Валтасара, силою чар и сладких речей. И… – Гаумата задержал дыхание, растягивая паузу, – вот на это!

Он поднял над головой синий камень, ярко блеснувший в лучах солнца. Знаете ли вы, что это? Это Великий сампир, имя которому «Дыхание Мардука», ибо в нем запечатлен первый выдох Царя богов после битвы его с Тиамат. Из прочего его дыхания сотворено небо, этот же, в знак вечной заботы Хранителя предвечных таблиц судеб, дарован Вавилону. Он хранит Врата Бога от злых чар и козней недругов. Именно его выкрала распутная дочь мятежного Иезекии бен Эзры, соблазнив одного из жрецов. Кара падет на головы виновных, и восторжествует имя Мардука…

– Стойте! – раздалось над замершей толпой. – Расступитесь!

Гаумате с возвышения было видно, как вдруг посреди толпы ни с того ни с сего образовался широкий круг, посреди которого стоял человек в златотканых одеяниях царского советника. Продолжая говорить, он двинулся сквозь толпу, и та расступилась, образуя коридор.

– Повелением Валтасара, царя Вавилона, это дело не может рассматриваться вплоть до его возвращения в столицу!