Глава 13

Темный провал хода отчетливо выделялся на фоне желтоватого известняка. Сдвинутая в сторону плита, украшенная незатейливой резьбой, хранила на себе след давнего пожара, въевшийся копотью в затертый рисунок.

– Давайте поскорее! – торопил Кархан светловолосых спутников. – Не задерживайтесь!

Пилот и штурман, обряженные сейчас в длинные плащи из верблюжьей шерсти, с капюшонами, закрывавшими лицо, теперь не слишком походили на ангелов, появление которых вблизи Даниила повергло в шок и трепет народ Вавилона. Тогда они парили над колонной, расправив крылья, правда, не взмахивая ими, но зато с мерным рокотом. Впрочем, и птицам, и драконам, и даже нетопырям свойственно летать, и каждый из них делает это на свой манер. Было еще кое-что, и оно вызвало у жителей великого города удивление уж никак не меньшее, чем манера ангелов передвигаться, не касаясь земли. У тех были ослепительно светлые глаза, светлые волосы и почти белая кожа. Любой из вавилонян мог бы поклясться, что так не бывает, если бы не видел это нынче собственными глазами.

Сейчас гордые Сапсаны больше походили на пастухов из тех, что ежедневно пригоняют стада на продажу к Вратам Бога.

– Идите спокойно, – напутствовал коллег Руслан. – С той стороны вас ждет надежный человек.

– Из наших? – уточнил штурман.

– Нет, – покачал головой Кархан. – Местный. Но другого такого в этих краях не сыскать! К тому же он умеет хранить тайны и очень помог мне с натурализацией. Пока что вам нужно отсидеться. Дальше будет видно.

– Да что тут смотреть? – удивленно вскинул брови Ральф Карлсон. – Надо вызывать другой катер.

– Вот как? – усмехнулся Кархан. – Будь это в нашем мире, здесь бы уже, наверно, звено вертолетов кружило. Но здесь совсем другой расклад. Пока не станет ясно, кто и почему вас сбил, Институт вряд ли пришлет сюда подмогу. Не забывайте, что, как бы ни именовалось то, что способно, не напрягаясь, закидать катер молниями, в этом мире оно существовать не может.

– Но оно есть, – добавил штурман, начиная спускаться в лаз. – И мы этому невесть кому пришлись не по душе.

– Явно, – кивнул Руслан. – И что самое противное, подозреваю, на катере сегодняшние громовержцы не остановятся. Впрочем, – стаци помедлил, – может, оно и к лучшему. Начнут искать – глядишь, как-нибудь да засветятся! Пока что я и представления не имею, где эти «невесть-кто» угнездились.

Он поглядел вслед удаляющимся в темноту лаза сотрудникам Института. Слабый огонек масляной светильни раскачивался на сквозняке, точно пытаясь ускользнуть от порывов ветра. «Катерина – луч света в темном царстве», – вдруг вспомнилась ему нелепая тема сочинения, геройски прогулянного им в средней школе. «Это еще тут при чем?» – Он отогнал неизвестно откуда всплывшую мысль.

Кархан поставил на место увесистую плиту и утер пот, припоминая события вчерашнего дня. С самого начала все пошло наперекосяк. Тогда, утром, перед визитом к дракону, когда он поделился с Валтасаром своими подозрениями насчет причастности Нидинту-Бела к загадочному происшествию у Северных ворот в ночь атаки Кира, тот отказался верить в коварство единокровного брата. Но все же скрепя сердце разрешил Кархану вести расследование по своему усмотрению. Уж слишком явной была неприязнь, которую демонстрировал незаконнорожденный потомок Набонида к пророку Даниилу и слишком твердым намерение Валтасара держать просветленного царевича эбореев близ себя.

Дальнейшее именовалось «охотой на живца». Вслед первому отряду, отправившемуся к логову дракона, через некоторое время из Вавилона выступил еще один – большая часть скифской гвардии. Кархан знал наиболее опасные места на пути вдоль Евфрата в столицу. На то он и был командиром царских телохранителей. Представляя, где ждать засады, сведущий в военных хитростях скиф приказал своим людям расположиться неподалеку от злополучных скал, ожидая возможного сигнала к атаке. Нидинту-Бел не привык смирять норов и в отчаянии мог решиться на прямое кровопролитие. Вот тут ему и предстояло убедиться, что между зубьями капкана – не лучшее место для засады.

Но когда «ангелы» воспарили с рокотом над начавшей было отступать колонной, план Кархана рухнул безвозвратно. Вавилоняне бежали. Бежали в ужасе, словно тараканы от яркого света. Скифы ловили их, но обуянные ужасом вояки, не раз испытанные в боях с персами и эламитами, буйствуя, вырывались из рук, норовя удрать как можно дальше. Среди тех, кому удалось скрыться, был Нидинту-Бел.

– Какого рожна вы взлетели?! – кричал на канале закрытой связи Кархан.

– Да кто ж знал? – пытался оправдываться Андрей Сермягин, наблюдая, как на горизонте скифские всадники силятся догнать разбегающихся стражников. – Сейчас приземлимся.

– Кто? – Ральф Карлсон вырос в добропорядочной протестантской семье и не готов был смириться с новым статусом.

– Но… – не унимался пилот.

– Минут на сорок полета, – немедленно отозвался командир экипажа.

– Зачем? – изумился пилот.

– Ну и работка! – фыркнул бывший офицер шведских королевских ВВС, вместе со штурманом пристраиваясь махать руками над головой обалдевшего Намму.

Дальше был триумфальный въезд в столицу, восторженные крики и коленопреклонение. Утомившись парить над победителем, доморощенные ангелы взмыли повыше и, рванув в воздухе светошумовую гранату «Эос», с максимальной скоростью устремились к крыше царского дворца. Когда к наблюдавшим эту картину вавилонянам снова вернулись зрение и слух, они готовы были поклясться, что ангелы исчезли среди невообразимого грома и молний. Впрочем, Намму, едва удержавший раненого жеребца от попытки пуститься наутек, тоже мог засвидетельствовать их удивительное исчезновение.

Ночевать экипажу сбитого катера пришлось на крыше. Но лишь первые лучи солнца тронули листву, укрывавшую их импровизированное убежище, на канале связи вновь появился Кархан с сообщением, что все готово к «побегу».

И вот теперь они спускались в каменный лаз, похожий на обложенную камнем нору линдворма.

Валтасар прохаживался по галерее, заросшей большими душистыми цветами, широко развернувшими пять своих длинных заостренных лепестков, точно живые лучи далекой звезды. Он любил укрываться здесь, в одной из многочисленных беседок, увитых зеленью, так что лишь немногие знали, где расположен вход в каждую из них. С малолетства эти уютные, пропитанные ароматом цветов жилища духов-хранителей служили ему самому надежным убежищем. Он прятался здесь от гнева отца, тогда еще молодого и деятельного, даже не помышлявшего о том, что его, могучего царя Вавилона, заставит бежать какой-то дикарь, как сорняк, выросший среди парсских ущелий.

Сейчас, прогуливаясь в одиночестве вдоль заветных беседок, он понимал, что укрыться и отсидеться в них не удастся. Молчаливые скифы-телохранители, шествовавшие за ним в изрядном отдалении, знали это состояние государя и потому, пристально осматривая царский путь, старались ни звуком, ни жестом не потревожить его молчание. Валтасар был мрачен. Сегодня от далеких Северных гор примчались гонцы, посланные им на поиски Набонида. След его загадочно терялся, словно отец, еще совсем недавно великий и могущественный повелитель Вавилона, исчез точь-в-точь как нынче ангелы над толпой.

Валтасар чувствовал себя покинутым и одиноким. Конечно, его радовала победа Даниила над чудовищем, еще недавно посеявшим ужас в его владениях. Но это был дракон Мардука, и царь прекрасно сознавал, что встреча с Верховным жрецом не предвещает ему ни радости, ни поздравлений. Однако здесь он полагался на своего нового советника. Вот уж кого бог точно не оставляет без покровительства! Но во что Валтасар не мог поверить, как ни силился – это измена Нидинту-Бела! Валтасар знал, что этот дерзкий, порывистый, но в то же время отчаянно храбрый вельможа – одной с ним крови. Знал и не видел в этом ничего дурного. Нидинту-Бел был лет на пять моложе и всегда подчинялся своему царственному брату в детских проделках. Когда-то Валтасар сам учил его метать дротик и попадать из пращи в головы привезенных из далекой Эллады каменных истуканов. Валтасар не мог себе представить Нидинту-Бела изменником. И все же…

Валтасар шел, опустив голову, мимо любимых с детства беседок. Невеселые мысли одолевали его.

– Хм, – раздался рядом с ним тихий, сдавленный то ли кашель, то ли рык. Царь поднял глаза. Перед ним стоял Кархан. Казалось, все треволнения сегодняшнего дня лишь слегка всколыхнули черную шевелюру могучего скифа. Он не выглядел усталым и, пожелай того государь, хоть сейчас готов был вступить в бой.

– Все уже собрались, мой повелитель! Все ждут твоего слова.

С детских лет Гаумата знал, что жизнь его посвящена богу. Мальчишкой, прислуживая жрецам Мардука, он с замиранием сердца слушал рассказы о том, как Победитель чудовищ время от времени принимает телесный образ и сходит к народу Вавилона в лучах небывалого, невыразимого людским языком сияния. Конечно, сходит он не ко всему народу, но лишь к возлюбленным чадам своим, в которых, как в Гаумате и «ушедшем на покой» бывшем Верховном жреце, была частица его плоти и крови. Через них Судья богов и Владыка скрижалей предвечной судьбы являл миру свою волю.

Гаумата верил и надеялся, что когда-то ему предстоит занять место у трона куда более великого, чем царский, и с вожделением, с каким пылкий юноша ждет встречи с возлюбленной, грезил о том дне, когда в праздник очищения, по традиции, с размаху отвесит звонкую оплеуху царю. Сын выскочки Набонида, в жилах которого текло отравленное вино и грязная вода, а никак не царская кровь, еще не ведал, какую судьбу исчислил ему Мардук, вложив жезл Первосвященника в крепкие руки Гауматы.

И вот теперь, когда победа казалась такой близкой, что и сам запах ее заставлял ноздри раздуваться, как у разгоряченного скачкой жеребца, все рушилось, исчезало, словно марево в пустыне. Гаумата стоял перед золотым изваянием Мардука, вопрошая его, чем провинился он, слуга Небесного Владыки, чем прогневил Властителя судеб? Но тот лишь молчал, грозно воздев секиру – беспощадную сокрушительницу чудовищ.

Разве не для него, Мардука – повелителя богов, измыслил Гаумата свой хитроумный план? Разве не для его величия? Набонид, лукавством занявший трон, предпочел Мардуку белоглазого Сина. Его бестолковый отпрыск пошел еще далее: того и гляди, огласит своим покровителем убогого божка эбореев. И все же, все же, все же – Гаумата сжал ладонями виски, пытаясь унять птицей колотившуюся в черепе боль, – как мог ничтожный бродяга, которому самое место было в львином рву, сразить дракона? А поговаривали, даже не одного, а сразу двух? Этого не должно было случиться! Этому не было объяснения! Но это случилось!

– В чем воля твоя? – прошептал Гаумата, припадая губами к золотым стопам изваяния. Мардук сурово глядел на своего далекого потомка и безмолвствовал, оставляя тому гадать и надеяться.

– Он тебя не слышит! – раздалось за спиной. – Он, верно, оглох на старости лет! А может, вы кормили его так же плохо, как и дракона?

Верховный жрец резко обернулся. За его спиной, положив пятерню на рукоять меча, стоял Нидинту-Бел. В нем трудно было узнать недавнего вельможу, бывшего едва ли не полновластным господином улиц и площадей Вавилона. Он был покрыт слоем пыли, а лохмотья его вызвали бы отвращение у последнего нищего.

– Что ты такое говоришь, нечестивый?! – возмутился Гаумата.

– Разве и ты не слышишь? Разве ты оглох, как твой никчемный повелитель? Я был неправ, мой дорогой родственник! Твой Мардук – пустой и бессмысленный звук, как пивная отрыжка, как голос моей задницы! Где был он, когда грязный пес, эборейский выродок Даниил запросто сразил его драконов?

– Значит, все же их было два? – не смог удержаться возмутившийся было жрец.

– Два, – чуть успокаиваясь, буркнул Нидинту. – Два, можешь не сомневаться. И заняло у него это не больше времени, чем у тебя вычислить восход луны по своим таблицам. Одного он убил в пещере, другой успел вырваться, но Даниил достал его и в небе. Он вызвал ангелов с огненными копьями, и те не оставили от дракона даже самой маленькой чешуйки. Скажи, Гаумата, где же в этот миг был твой бог?

– Ты отступился, Нидинту-Бел?! – сурово нахмурил брови Верховный жрец, размышляя, успеет ли он в случае чего кликнуть храмовую стражу.

– Я?! Это он бросил меня, дорогой мой сородич! – Бывший начальник городской стражи передернулся от злости. – Я делал то, чего не пожелал сделать твой хваленый бог! Я желал покарать богохульника! Я устроил засаду, чтобы свершить праведную месть этими вот руками. И при этом я все еще верил, что Мардук на моей стороне! Однако весь отряд бежал, едва только увидав ангелов впереди скифской колонны. Так где же бог твой, Гаумата?!

Нидинту-Бел сделал несколько шагов к Верховному жрецу, продолжая сжимать рукоять меча.

– Быть может, мне стоит пойти к Даниилу, пасть ниц перед ним, повиниться во всем? А вдобавок рассказать, как ты с сестрой замыслили прибрать к рукам этот город и всю остальную Вавилонию в придачу? Я приду к нему в таких же лохмотьях, в каких совсем недавно он преступил границу Божьих Врат, и предложу ему свою верность.

Гаумата услышал тихий, едва различимый шелест, с которым клинок покидает ножны, и внезапный страх, не тот леденящий ужас, что замораживает кровь и превращает в камень, а тот, что заставляет человека, убегающего от льва, взбираться по отвесной скале, взорвал его оцепенение.

– Иди, – сохраняя внешнее спокойствие, проговорил он. – Иди падай ниц. Но ответь мне, Нидинту-Бел, отважный воин, сын великого Набонида. Разве Мардук вел тебя, когда пришел ты сюда, чтобы требовать в наложницы какую-то никчемную эборейку? Нет! Тобой двигало плотское желание и мелкая обида, и ты ни мгновения не помышлял тогда о Мардуке. Отчего же ты решил, что богу, точно верному псу, будет угодно выполнять твои прихоти? Мардук велик! Ты говоришь, Даниил убил двух драконов? Мы полагали до сего дня, что он один. Как видишь, мы ошибались. Кто скажет, сколько их у Мардука? Ты, Нидинту-Бел? Кто скажет, не вьются ли они пред Вершителем судеб, точно слепни вокруг твоей лошади, когда Мардук в величии своем выступает на бой с врагами-отступниками?

Я не стану тебя держать, Нидинту-Бел! Ступай и поведай Даниилу обо всем. Быть может, он за это сохранит тебе жизнь, и ты будешь удостоен высокой чести носить дротики за скифами его стражи, когда он со своей… как ты там ее называл, Сусанной, будет отправляться на супружеское доже? Что же ты застыл, Нидинту-Бел?

Рука недавнего военачальника впервые за время разговора отпустила оружие. Он сжал кулаки и закусил губу. Ревность кипящим маслом обожгла его сердце, и обида, пропитанная едким соком унижения, уступила место еще более жгучей и всепоглощающей жажде мести.

– Ты прав, Гаумата, – вздохнул уязвленный сын Набонида. – Я вспылил и нагородил невесть чего. Не суди меня чересчур строго. Скажи лучше, что я должен делать.

Валтасар обвел печальным взглядом тесный круг своих ближних советников. Место, где обычно восседал его сводный брат, пустовало, и от того ровный строй напоминал оскаленную пасть с выпавшим зубом. Царь невольно мотнул головой, чтобы отогнать это неуместное сходство.

– Всем вам, конечно же, известно, – заговорил он, – что Вавилон, согласно договору, должен выставить свое войско на подмогу нашему союзнику – царю персов Киру. Мы получили небольшую отсрочку, которая позволила нам собрать нужные силы. Однако наступает время начать поход…

– Наступает время, – невольно повторил за царем Даниил, искоса бросая взгляд на косматого скифа, как обычно в таких случаях, громоздившегося за спиной государя.

– Я желал поставить во главе нашей армии Нидинту-Бе-ла, – царь, точно повинуясь неслышному зову, повернул голову туда, где еще недавно, по традиции, сидел начальник городской стражи, – но… – слова об измене сводного брата застряли в горле, так что Валтасар невольно закашлялся, – богам это было не угодно. А потому я сам поведу войско в Лидию.

Даниил обескураженно поглядел на царя, затем на Кархана, затем, точно невзначай, обвел взглядом всех прочих собравшихся. Те молчали. Царь не спрашивал совета, он оглашал свою волю. Если бы Валтасар умел читать по глазам, он бы прочел примерно следующее:

«О бог Единый, помогающий мне, уж и не знаю, за какие заслуги, вразуми государя! Нельзя же царю быть столь наивным! Старик Абодар, тот бы просто назвал его длинноухим ослом и простофилей! Конечно, не будь тот царем. Ведь Кир же только и ждет встретиться с ним в чистом поле!»

– Армия выступает завтра поутру, – продолжил Валтасар.

– Но кто останется править страной в те дни, когда, с благословения Мардука, ты, государь, будешь сражать отвагой и воинским искусством вашего общего с царем Киром врага? – голосом почтительным, но не без вкрадчивости, спросил Верховный жрец.

– По обычаю – ты, Гаумата, – с невольным сожалением проговорил царь. – Я бы оставил тебе в помощь Даниила, но, полагаю, он будет нужен мне в походе.

– Да исполнится воля твоя, государь, – покорствуя царскому слову, с плохо скрытым торжеством произнес Гаумата.

Мир, с таким трудом выстроенный Намму, рушился прямо на глазах. Теперь, когда со старым Верховным жрецом было покончено, а Нидинту-Бел позорно бежал, завтрашний день виделся царскому советнику в золотом сиянии. Он полагал, что дворец, еще недавно принадлежавший его главному врагу, теперь вполне может стать его жилищем, где он и заживет всласть, взяв в жены красавицу Сусанну. Конечно же, ее отец не откажет ближнему советнику царя и победителю драконов. «Да и к тому же, – Намму расправлял плечи, – я ведь и сам царевич народа эбореев. А может, – пускался в мечты бывший изгнанник, – Валтасар пожелает возродить эборейское царство? Кого же тогда поставить во главе его, как не верного и мудрого Даниила. Вот бы изумился старик Абодар, увидев шалопая-сына в царских хоромах! Да что там хоромах – держа в ладони горсть золотых монет с его чеканным профилем…» Он, казалось, уже слышал, как призывно звенят эти золотые кругляши. И вдруг – в поход!

«Господи, зачем мне эта война? Зачем эта Лидия, где б она там ни находилась?» Как только Кир отступил от стен Вавилона, Намму без промедления выкинул его из памяти, точно ночной кошмар. Он и подумать не мог, что царь всерьез намерен исполнять обещание. В конце концов, персы уже далеко, а здесь его никто не неволит!

Размышляя таким образом, Намму нос к носу столкнулся с Карханом. Царский телохранитель инспектировал посты, расставленные вокруг личных покоев Валтасара.

– Кархан! – ухватив за руку могучего скифа, заговорил Намму скороговоркой, опуская голос почти до шепота. – Теперь, когда мне ведомо, кто ты есть на самом деле, я бы должен величать тебя по-иному. Но, прости, не ведаю как! Ты явил взору и сердцу моему деяния, превышающие человеческое разумение. Я молю тебя, снизойди к ничтожности моей, вразуми словом откровения и направь стопы мои верным путем! Отвори мое вежды, дабы узрел я истину и познал, что правильно и что ложно. Ибо во мраке блуждаю, и нет покоя в сердце моем!

Руслан Караханов открыл было рот, чтобы ответить в тон Даниилу, но слова, в прежние времена не знавшие препона, как воды Евфрата, вдруг стали, точно сковал эти воды холодный толстый лед.

– Нет, – едва выдавил он.

– Нет? – удивленно повторил Намму, все еще не веря услышанному.

– Нет, – повторил Кархан.

– Но разве я не в воле твоей? Разве не твоей силою дарована моя победа, как и прочее все, что дано мне было свершить в последние дни?

– Нет, – еще раз повторил Руслан, – ты сделал это сам. И будешь делать сам. А я, – он легко отодвинул опешившего пророка в сторону, – проверяю караулы.

Иезекия бен Эзра лучился от счастья, совсем как в тот день, когда появилась на свет его дочь – прелестная и нежная Сусанна. Он был счастлив и желал, чтобы все, кто захочет, мог разделить с ним это счастье. Молодые слуги споро наливали ячменное пиво и финиковое вино в серебряные ритоны, глиняные чаши и выдолбленные воловьи рога, спеша утолить жажду тех, кто в этот день приходил в лавку у ворот Иштар, дабы поздравить Иезекию с чудесным избавлением дочери. Не обходилось, правда, без недоразумений: какие-то оборванцы, привлеченные дармовым угощением, устроили свару у входа в дом. Каждый норовил вломиться первым. Но верным нубийцам быстро удалось разогнать бродяг, используя вместо слов увещевания короткие увесистые дубины. В остальном все было замечательно. К вечеру Иезекия ожидал званых гостей, и потому вовсю суетился, готовясь к пиру. Из кухни доносились запахи жареного мяса и приготавливаемой рыбы, в комнатах, вымывая, вычищая то, что должно было быть вымыто и вычищено, суетилась прислуга, и сам Иезекия с гордым видом обходил свои владения, чувствуя себя здесь равным царю.

– Какими цветами следует убрать комнату? – подскочил к хозяину один из приказчиков.

– Спросите об этом у Сусанны, – отмахнулся господин и повелитель лавки у ворот Иштар.

– Ее нигде не видно, – начал оправдываться слуга. – Быть может, она в своей комнате?

– Хорошо, – кивнул Иезекия. – Я погляжу.

Вход в комнаты дочерей хозяина был строго-настрого воспрещен для всех, кроме него самого и, конечно же, самих юных хозяек. Он решительной походкой направился на женскую половину. В этот час здесь было тихо. Все обитательницы дома были заняты готовкой, уборкой и еще невесть чем – одним словом, придавали его жилищу праздничный вид. Иезекия подошел к комнате старшей дочери и постучал. Ответа не последовало. Он толкнул дверь, та была не заперта. Густой аромат цветов жасмина, ванили и загадочного растения иланг-иланг опьяняюще коснулся его ноздрей. Иезекия переступил порог. Сусанна безмятежно спала, свернувшись калачиком на плетеном ложе, устланном шкурами барсов. «Уморилась, – с любовью глядя на красавицу-дочь вздохнул умиленный отец. – Еще бы, такое пережить». Он подошел чуть ближе, чтобы поправить покрывало, и обмер: у самого ложа подле стены лежало… Иезекия открыл рот, глотая воздух, указывая сам себе на небольшой желтоватый предмет, выглядывавший из-под ложа. Если бы на полу хозяин дома увидел свернувшуюся кобру – и она не уязвила бы его больнее. Вылощенный кусочек овечьих кишок, используемый мужчинами, дабы не дать женщине зачать от семени их… Иезекия еще раз порывисто втянул воздух. И этот аромат – таким пользуются гетеры в далекой Элладе, дабы привлечь к себе любовника и разжечь в нем желание! Иезекия знал это точно, поскольку сам продавал такие притирания путешественникам, отвыкшим в пути от женской ласки.

«Ты… Ты…» – Иезекия хотел что-то прокричать, но скорбь и гнев охватили его за горло, не давая излиться словам.

– Царевич! Царевич Даниил! – донеслось из коридора. – Царевич Даниил приехал!