Книга: Спектр
Назад: Часть шестая Синий
Дальше: Часть седьмая Фиолетовый

2

Никогда не напивайтесь до положения риз, если назавтра вам предстоят великие дела.
Некоторое время Мартин тихо лежал, вспоминая благородного дона Румату Эсторского, враз протрезвевшего после безобразной пьянки с бароном Пампой. Пытался сквозь головную боль представить, каким образом действует спорамин. Решил, что чудодейственные таблетки резко ускоряют метаболизм в организме, что должно помочь и в исцелении от ран, и в борьбе с продуктами распада алкоголя. Со стоном поднялся, выбрался на кухню, заглотал некоторое количество минералки с анальгином, заглянул в кабинет – героический гэбэшник мирно спал на неразложенном диване, рядом, на полу, лежало тепловое ружье аранков.
Мартин покачал головой и двинулся под душ.
Когда Мартин вышел из ванной, Юрий Сергеевич бодро гремел посудой на кухне, напевая под нос:
Он в мире первом смотрел телевизор,
Читал Кастанеду, сушил носки,
Из одиночества рвал аккорды
Тупыми клыками слепой тоски.
А в мире втором мотыльки и звёзды
Хрустели, как сахар под сапогом,
И смысла не было, не было,
Ни в том и ни в другом.
А в мире третьем он стиснул зубы,
Подался в сталкеры мертвых зон.
Сдирал дымящийся полушубок,
Пройдя сквозь огненный горизонт…

Мартин остановился на пороге, глядя на чекиста. Тот весело улыбнулся, аккуратно надрезая ножом очередное перепелиное яичко – и выплескивая его на сковородку.
– Откуда яйца? – мрачно спросил Мартин.
– Ты же вчера отказывался уезжать из ресторана, пока тебе не продали упаковку, – сообщил Юрий Сергеевич, прервав музицирование.
– А что за песня?
Юрий Сергеевич искренне удивился:
– Ты же вчера ее заказывал на бис два раза. Забыл?
– Вспомнил, – буркнул Мартин. – Чтобы я еще раз пил с чекистом…
На «чекиста» Юрий Сергеевич ничуть не обиделся, госбезопасность всегда умела хранить традиции.
– Да брось, ты очень хорошо держался. Давай… яишенки с кетчупом наверни, чайку с лимончиком…
Мартин уселся за стол, тоскливо посмотрел в тарелку. Вздохнул, хотел было сообщить Юрию Сергеевичу, что все целебные свойства перепелиных яиц проявляются лишь в сыром виде… но вспомнил про «сноба» и принялся есть.
Чай пошел уже легче. В голову рикошетом ударили излишки принятого вчера.
– Захмелел? – проницательно спросил Юрий Сергеевич.
– Старые дрожжи не ржавеют… – сообщил Мартин. – Зачем ты тепловое ружье достал? Отстреливаться собирался?
– Ты же его сам достал, – сообщил чекист. – Показывал, как небрежно дети аранков обращаются с оружием.
– О Господи… – прошептал Мартин.
– Ничего, я контролировал ситуацию, – успокоил его Юрий Сергеевич. Посмотрел сочувственно и достал упаковку каких-то таблеток: – Сжуй штук пять, полегчает.
– А говорил, нет никаких секретных таблеток! – возмутился Мартин, демонстрируя, что кое-что из вчерашнего удержалось в памяти.
– Они не секретные. Обычная янтарная кислота, пять рублей упаковка в любой аптеке.
Мартин доел яичницу и выпил янтарной кислоты. Безропотно взял у Юрия Сергеевича сигарету, задымил – на трубку сейчас сил просто не было.
– Куда собираешься отправиться? – спросил Юрий Сергеевич. – Шеали или Талисман?
Мартин вздрогнул:
– Это обязательно?
– А ты что, собираешься остановиться на полдороге? – удивился Юрий Сергеевич. – Забыть… обо всем?
Мартин подумал и признал его правоту. Спросил:
– С кем я буду работать?
– Ты отправишься в путь один, – торжественно сказал Юрий Сергеевич. – Но, ради исключения, вооруженным. Так куда отправляешься?
– Пока не знаю, – признался Мартин. – У терминала постою – выберу… Юра, что мне делать?
– То же самое, что и раньше. Пытайся спасти Ирину.
– Мы ведь уже знаем, чем это кончается… – сказал Мартин. – Почему я должен быть один? Эрнесто Полушкин не хочет поискать свою дочку?
– Тебе и впрямь этого хочется? – насмешливо спросил Юрий. – Никуда он не отправится. Он для себя решил – спасется лишь одна Ирина. И любые действия ситуацию не изменят. Беспомощно смотреть на гибель дочери он не желает…
– А ты? – в лоб спросил Мартин.
– Что, пошел бы со мной в разведку? – восхитился гэбэшник. – Нет, Мартин. Не могу. Хотел бы, но не могу. Кто-то должен прикрывать твою задницу. Ты же понимаешь, что наши действия высшим руководством не одобрены.
– Юра, хватит играть со мной втемную, – попросил Мартин. – Что я должен сделать?
– Убедить ключников, что их транспортная программа – опасна.
– Убедить ключников? – Мартин засмеялся. – Это запросто… Пробовал убеждать существ, не отвечающих на вопросы и способных размолоть планету в пыль?
– Мартин, ничего иного не остается. Возможно, у нас в запасе еще десяток… или сотня лет. А быть может, истекают последние минуты. Если ключники продолжат тупо связывать планеты в единую сеть – мир погибнет.
– Они так не считают… – задумчиво сказал Мартин. – Вот ведь в чем беда… у них есть основания верить в это. Но они свои доводы не приводят! Как переубедить ключников, не зная все, что знают они?
– Ты должен узнать то, что знают они, – улыбнулся Юрий.
– Даже если узнаю… – Мартин глотнул чая, умоляюще посмотрел на своего мучителя. Юрий Сергеевич достал из-под стола бутылку с остатками коньяка и поставил перед Мартином.
– Спасибо… – с чувством сказал Мартин, щедро плеснул коньяк в остатки чая. – Юрий, ты же понимаешь, знания никогда не гарантировали победу в споре. В конечном итоге все решает власть.
– Значит, ты должен стать сильнее ключников, – невозмутимо сказал гэбэшник. Мартин поперхнулся «адмиральским чаем», а Юрий посмотрел на часы и сказал: – Машина тебя уже ждет. Одевайся.
– Комментариев не будет? – поинтересовался Мартин.
– Нет.
Мартин вздохнул:
– Ладно. Про Талисман я наслышан. Что там такого странного с Шеали?
– Наши аналитики… – начал Юрий. – Да в общем-то не аналитики, а Эрнесто Полушкин в единственном экземпляре. Он считает, что шеали – неразумны.
– Что-что? – засмеялся Мартин.
– Он умный мужик, – сказал Юрий. – Если сделал такой вывод, то основания у него были. Но после происшествия с Ириной он отказывается с нами сотрудничать. И аргументировать свои предварительные выводы не желает.
– А приказать ему вы не можете?
Юрий Сергеевич покачал головой:
– Мартин, если человек работает в такой структуре, как наша, им очень легко управлять. Но лишь до определенной грани…
– Он знает слишком много, чтобы можно было на него давить? – понял Мартин. – И еще какая-нибудь шпионская пошлятина… вроде сейфа с документами в швейцарском банке?
Чекист молчал. Красноречиво молчал.
– Из вашей конторы не уходят насовсем, – негромко сказал Мартин.
– Бывают исключения, – признался Юрий. – Все, что я знаю, – по мнению Полушкина, раса шеали не обладает разумом. Исходи из этого, когда посетишь Шеали.
– Бред, – только и сказал Мартин. Потянулся за бутылкой.
Но Юрий мягко выволок его из-за стола и сообщил:
– Пора, граф, вас ждут великие дела. Рюкзак я собрал. На четвертом пропускном пункте стоят наши люди, к оружию не придерутся. Пошли.
– Да я сейчас даже истории толковой не придумаю! – взмолился Мартин. – Дай хоть пару готовых, у вас же есть запас!
– Нельзя, – выпихивая Мартина из кухни, отрезал Юрий. – Извини, но нельзя.

 

Лишь войдя в коридор московской Станции, Мартин позволил себе расслабиться. Остановился, помассировал мятое лицо. Встряхнулся, будто выбравшийся из воды пес. И осклабился – будто перед ним по-прежнему был обходительный подполковник госбезопасности Юрий Сергеевич.
– Вашу мать, – пробормотал Мартин. – Туды и растуды…
Нет, ну почему российские спецслужбы с такой готовностью используют метод кнута и пряника, когда достаточно поговорить по-человечески?
Юрий Сергеевич был Мартину симпатичен. И даже с большинством его воззрений Мартин вполне мог согласиться. И аллергией на внутренние органы он не страдал, в детстве зачитывался книгами о разведчиках и сыщиках, равно восхищаясь Шерлоком Холмсом, Ниро Вульфом, Эрастом Фандориным и Исаевым-Штирлицем. Джеймса Бонда Мартин не любил из патриотизма. Потом на долгое время кумирами его стали Богдан Рухович Оуянцев-Сю и Багатур Лобо, он лишь не мог решить, кому следует подражать – простоватому, но отважному и сильному Багатуру либо нервическому и проницательному Богдану.
Казалось бы, Юрию Сергеевичу достаточно было поговорить с Мартином, воззвать к его патриотизму и более или менее откровенно изложить ситуацию. Но Мартин понимал: в конторе не дураки сидят. И короткое пребывание в камере, и чудовищная пьянка, и завуалированные угрозы, и дурацкое производство в майоры – имело некий потаенный смысл.
Скорее всего – имело.
Прежде чем отправиться к ключникам, Мартин тщательно прокрутил в памяти весь вчерашний вечер, потом ночь. Все, что говорил и делал. Все перепады настроения и невнятные реплики, внимательно выслушанные гэбэшником.
Хорошо иметь в крови от природы и от предков полученный высокий уровень алкогольдегидрогеназы. А говоря по-простому – не упиваться до потери памяти.
Впрочем, и Юрий Сергеевич мог похвастаться хорошей переносимостью алкоголя. Он тоже ничего не сказал – сверх того, что хотел сказать. Не выдал, почему спецслужбы выбрали именно Мартина. Не признался, путем какой хитрой операции Мартин может переубедить ключников.
Или переубеждать их вовсе не нужно? И дело совсем в другом?
Мартин вздохнул. Пока гадать бесполезно. Надо найти Иринку и посоветоваться с ней.
А для этого требуется пройти Врата. Несмотря на головную боль и общее препаршивое состояние.

 

– Нам лишь кажется, что мы живем непрерывно, – сказал Мартин, опускаясь в кресло перед ключником. – Фотону, быть может, тоже мнится, что он – частица, но мы-то знаем – он еще и волна.
– Любопытно, – решил ключник и заерзал. Это был мелкий ключник, то ли детеныш, то ли низенький от природы. Живой блеск глаз почему-то заставлял Мартина думать, что ключник молод.
– Тот ли я копался в песочнице, озабоченный строительством куличиков? – произнес Мартин. – Тот ли я путался в застежках, снимая первый бюстгальтер с первой женщины, и преждевременно кончил? Тот ли я зубрил ночами, впихивая в голову знания, никогда не потребовавшиеся в жизни? Тот ли я, что сейчас сидит перед тобой? Атомы моего тела сменились несколько раз, всё, во что я верил, оказалось недостойным веры, всё, что я высмеивал, оказалось единственно важным, я всё забыл и всё вспомнил… так кто же я? Частица или волна? Что во мне от мальчика с кудрявыми волосами, глядящего исподлобья со старого снимка? Узнает ли меня школьный друг, вспомнит ли мои губы девчонка из параллельного класса, найду ли я, о чем говорить со своими учителями? Взять меня пятилетнего – да в нем больше сходства с любым пятилетним ребенком, чем со мной! Возьми меня восемнадцатилетнего – он тоже думает гениталиями, как любой восемнадцатилетний пацан! Возьми меня двадцатипятилетнего – он еще мнит, что жизнь вечна, он еще не вдыхал воздух чужих миров. Так почему же мы думаем, будто нам дана одна-единственная непрерывная жизнь? Самая хитрая ловушка жизни – наша уверенность, что умирать еще не доводилось! Все мы умирали много раз. Мальчик с невинными глазами, юнец, веселящийся ночами напролет, даже тот, взрослый, Мартин, нашедший всему в жизни ярлычок и место, – все они мертвы. Все они похоронены во мне, сожраны и переварены, вышли шлаком забытых иллюзий. Маленький мальчик хотел быть сыщиком – но разве его мечты имеют хоть каплю сходства с моей нынешней жизнью? Юноша хотел любви – но разве он понимал, что хочет лишь секса? Взрослый распланировал свою жизнь до самой смерти – но разве сбылись его планы? Я уже другой… я каждый миг становлюсь другим, вереница надгробий тянется за мной в прошлое – и никаких Библиотек не хватит, чтобы каждый умерший Мартин получил по своему обелиску. И это правильно, ключник. Это неизбежно. Уныл и бесплоден был бы мир мудрых старцев, прагматичен и сух мир взрослых, бестолков и нелеп мир вечных детей. Грусть и виноватость вызывает ребенок, отвергающий детство, торопящийся жить, вприпрыжку несущийся навстречу взрослости. Грусть и виноватость… будто наш мир оказался слишком жесток для детства. Смущение и жалость вызывает взрослый, скачущий наперегонки с детишками или балдеющий в сорок лет под «металл». Смущение и жалость… будто наш мир оказался недостойным того, чтобы вырасти. Молодящиеся старички, мудрствующие юнцы – все это упрек миру. Слишком сложному миру, слишком жестокому миру. Миру, который не знает смерти. Миру, который хоронит нас каждый миг. Если бы мне дали самую вожделенную мечту человечества, если бы мне вручили бессмертие, но сказали: «Расплатой будет неизменность» – что бы я ответил? Если в открывшейся вечности я был бы обречен оставаться неизменным? Слушать одну и ту же музыку, любить одни и те же книги, знать одних и тех же женщин, говорить об одном и том же с одними и теми же друзьями? Думать одни и те же мысли, не менять вкусы и привычки? Я не знаю своего ответа, ключник. Но мне кажется, это была бы чрезмерная плата. Страшная плата, с лихвой перекрывающая вечность. Наша беда в том, ключник, что мы как фотон – дуальны. Мы и частица, и волна… язычок пламени-сознания, что пляшет на тяжелых нефтяных волнах времени. И ни от одной составляющей мы отказаться не в силах – как фотон не может остановиться или потерять одну из своих составляющих. И в этом наша трагедия, наш замкнутый круг. Мы не хотим умирать, но мы не можем остановиться – остановка будет лишь иной формой смерти. Вера говорит нам о жизни вечной… но чья жизнь имеется в виду? Меня – малыша, быть может, самого невинного и чистого, каким я был? Меня – юноши, романтичного и наивного? Меня – прагматичного и сухого? Меня, разбитого старческим маразмом и болезнью Альцгеймера? Ведь это тоже буду я… но каким же я воскресну в вечности, неужели беспомощным слабоумным? А если я буду пребывать в здравом уме и твердой памяти – то чем провинился обеспамятевший старик? А если воскреснет каждый «я» – то хватит ли места в раю хотя бы для меня одного?
Мартин замолчал на миг, втайне надеясь, что ключник что-нибудь скажет.
Но ключники никогда не давали ответов. Маленький ключник возился в кресле, внимательно смотрел на Мартина и молчал.
– Лишь иллюзия непрерывности дает силы жить, не замечая тех нас, что, будто тени, падают к ногам, – сказал Мартин. – При каждом шаге, при каждом вдохе. Мы умираем и оживаем, мы оставляем мертвым хоронить своих мертвецов. Мы идем, зная, что мы – частица, но надеясь, что мы – волна. У нас нет выбора, как нет выбора у фотона, несущегося от звезды к звезде. И может быть, мы должны быть благодарны за то, что у нас нет выбора.
Мартин замолчал.
– Ты развеял мою грусть и одиночество, путник. Входи во Врата и продолжай свой путь.
Мартин кивнул, продолжая сидеть.
– Фотону, что выплеснула сверхновая, быть может, и мнится, что он частица. Никогда не интересовался, умеют ли фотоны думать, – сказал ключник и улыбнулся, обнажая гладкие белые пластинки зубов. – Но и фотон однажды закончит свой путь. На сетчатке твоего глаза или в фотосфере другой звезды – не важно. Он все равно не исчезнет бесследно.
Мартин кивнул и встал.
– Мне понравилась твоя аналогия, – сказал ключник. – Никогда не забывай – ты не только частица, ты волна.
– Ключник! – пораженно воскликнул Мартин. Но ключник не замолчал, встав с кресла. Он оказался совсем низеньким, по плечо Мартину. Смешное мохнатое коротконогое существо с глубокими темными глазами…
– Самая хитрая ловушка жизни – уверенность, что предстоит умирать, – сказал ключник, не отрывая взгляда от Мартина. – О, как легко и просто было бы жить, зная, что ты смертен! Как волнительно быть всего лишь элементарной частицей, несущейся сквозь вечную тьму! И как элементарно быть вечной волной, неизменной не только в пространстве – во времени! Но любая крайность губительна, Мартин. Отвергая вечность, мы теряем смысл существования. Но, отвергая изменчивость, мы теряем смысл самой вечности…
Ключник шагнул к Мартину, и тот с дрожью в теле ощутил прикосновение к запястью маленькой волосатой ручки.
– Страх – скорлупа разума, устрашившегося непознанного, – прошептал ключник. – Страх – свойство каждой личности. Но случается и так, что страх становится свойством целого общества… Ты не должен бояться, Мартин. Ибо страх убивает разум. Страх есть маленькая смерть, влекущая за собой полное уничтожение…
Мартин нахмурился и продолжил:
– Я встречу свой страх и приму его. Я позволю ему пройти надо мной и сквозь меня…
Ключник расплылся в улыбке:
– Отправляйся на Шеали, Мартин. И сделай то, чему суждено быть исполненным.
Он исчез так мгновенно и бесследно, что сознание не сразу согласилось принять это исчезновение. Мартину пришлось опустить взгляд, чтобы избавиться от фантомного ощущения – руки ключника на своем запястье.
– Застрелиться и не жить, – пробормотал Мартин, осмысливая случившееся. – Быть того не может!
Только что он получил приказ от ключника!
Его, свежеиспеченного сотрудника госбезопасности России, призвали на службу всемогущие ключники!
– Мамочка, ну зачем я тогда поднял трубку… – прошептал Мартин. – Почему я вообще не остался на Хляби, почему не пошел в город за отваром из редких водорослей?
Но в этих словах было слишком много страха, чтобы Мартину захотелось продолжать тему.

3

Центром города был храм.
Здесь хватало всего – и сверкающих высотных зданий из стекла и металла, напоминающих архитектурные изыски аранков, и уютных коттеджей, окруженных палисадниками, и общественных сооружений вроде стадионов, супермаркетов, банков и школ (во всяком случае, их вполне сходных аналогов).
Но храм был сердцем города, его осью и стержнем, его краеугольным камнем. Все дороги здесь вели к храму – серому каменному конусу, вознесшемуся в небо на сотню-другую метров. Чем-то он напоминал Вавилонскую башню со средневековых рисунков: и крепкой основательностью всего строения, и ведущей на самый верх дорогой, спиралью опоясывающей конус, и какой-то едва уловимой неправильностью, незаконченностью. Ровное, почти невидимое в дневном свете пламя газовых факелов дрожало на самой вершине храма и в нишах, разбросанных по стенам. Ночью зрелище должно быть потрясающее…
Мартин достал фотоаппарат, сделал несколько снимков на память. Подумал и решил, что храм Шеали напоминает еще Станцию ключников на Аранке – только воплощенную не в современных, а в природных материалах.
С пригорка, на котором стояла местная Станция, кстати – самая заурядная по архитектуре, вид открывался великолепный. На фоне синего неба – исполинский серый конус в искрах факелов… И солнце стояло удачно, за спиной Мартина, высвечивая Джорк, столицу Шеали, во всей красе. А вокруг храма – паутина улиц, зелень садов, бегущие по дорогам машины, крошечные точки пешеходов… даже отсюда в их походке угадывалась характерная прыгучесть, доставшаяся шеали от птичьих предков.
На Мартина неспешно, солидно наползла тень. Над головой проплывала сигара грузового дирижабля – шеали не любили слишком быстрых средств передвижения. В блестящей металлической сети под дирижаблем болталась охапка бревен. Это тоже что-то напоминало… какую-то древнюю фантастическую картину на тему грядущего покорения Сибири. В двадцатом веке «покорение» означало не что иное, как «разграбление природных ресурсов». Человек сказал Днепру… и пошло-поехало.
Мысленно Мартин притащил на Шеали эксперта Эрнесто Полушкина, задрал тому голову – чтобы полюбовался дирижаблем, потом потыкал в сторону города, машин, храма и небоскребов. И заорал – так же мысленно: «Говоришь, неразумны, теоретик хренов?»
Припекало. Редкие порывы ветра сразу приносили прохладу, все-таки в этой точке планеты сейчас была ранняя весна, но ветер налетал редко, зато солнце жарило нещадно. Дожидаясь автобуса, Мартин взмок, разделся до рубашки и упаковал куртку в рюкзак. Стал уже подумывать, не раздеться ли до пояса, но в этот момент на асфальтовой дороге, уходящей в сторону города, появился автобус – не лишенная изящества машина на шести колесах. Кроме совершенно лишней, с точки зрения Мартина, пары колес, автобус мало чем отличался от какого-нибудь старомодного, но симпатичного «мерседеса» или «фольксвагена».
Автобус притормозил возле Мартина, открылась дверь. Тощий шеали, сидящий с ногами в напоминающем насест кресле, вскинул руки, говоря:
«Привет тебе. Ты едешь?»
«Привет тебе. Я еду», – ответил Мартин жестовым туристическим.
Разумеется, у шеали существовала звуковая речь – наравне с языком жестов, использующимся в сакральных и ритуальных целях.
Но на расе шеали могучий туристический язык дал сбой – нелетающие птицы не сумели освоить звуковую речь. Они понимали туристический, но сами на нем не говорили – быть может, виной тому было уникальное строение голосового аппарата, быть может, причина лежала глубже. В любом случае общаться с ними приходилось на жестовом туристическом, как с теми расами, что вообще не способны говорить.
Мартин поднялся в автобус, огляделся. Салон был пуст, зато радовал разнообразием посадочных мест. Почти половина – кресла-насесты, удобные для шеали. Остальное могло послужить любой расе: здесь имелись обычные кресла, причем рассчитанные как на человекообразных, так и на мелких и крупных гуманоидов; несколько лежанок разного размера и разной твердости; три ванны, одну из которых, заполненную водой, прикрывала прозрачная крышка; хитрая система колец и канатов – что за существо могло ее выбрать, Мартин не знал, разве что гигантский паук.
Мартин сел в обычное человеческое кресло.
Автобус развернулся и неторопливо двинулся в обратный путь к городу.
Эх, если бы шеали умели говорить! Мартин непременно встал бы рядом с водителем и поболтал на разные темы, к примеру, не доводилось ли ему недавно доставлять в город человека-женщину… Пустой салон и низкая скорость движения просто располагали к задушевной беседе!
Но отвлекать от дороги водителя, разговаривающего «руками», неразумно.
Мартин удовлетворился тем, что стал смотреть в окно.
И вспоминать, что ему известно о шеали.
Честно говоря, за исключением птичьего происхождения в них не было абсолютно ничего выдающегося. Техническая цивилизация, в чем-то превосходящая земную, а в чем-то и отстающая. Умеренно воинственны – в том смысле, что на чужое не зарятся, но свои права всегда готовы отстоять. Ксенофобией не страдают, помаленьку со всеми торгуют. Имеют одну хиленькую колонию на заштатной планете, но путешествовать любят. Двуполые яйцекладущие. Последнюю сотню лет широко пользуются инкубаторами, хотя некоторые особи принципиально насиживают яйца по старинке. В принципе – моногамные, хотя случаются разводы, а в дни брачных игр более сильный самец имеет право оспорить в поединке любую самку… на дальнейших отношениях это никак не сказывается. Впрочем, и этому можно найти аналоги в человеческом обществе, достаточно вспомнить хотя бы языческие праздники вроде дня Ивана Купалы. В космос изначально не лезли, вообще не любят слишком быстрых средств транспорта, но появление Врат приняли благосклонно и с ключниками не конфликтуют. Существует несколько конфессий общей монотеистической религии, враждующих между собой куда более рьяно, чем с инопланетными верованиями, но немало здесь и атеистов. Политическое устройство – шесть государств, каждое с мелкими странами-сателлитами. Четко выделены три расы внутри всего вида шеали, впрочем, антагонизма между ними нет, а на человеческий взгляд они одинаковы. Социальное устройство можно с рядом натяжек назвать государственным капитализмом.
В общем, «все как у людей».
И почему Полушкин счел шеали неразумными?
И что Мартину требуется выполнить на Шеали? Чему «суждено быть исполненным»?
Когда автобус наконец-то докатился до города, Мартин уже был сыт размышлениями по горло. Он выбрался из салона – платить за проезд не пришлось, маршрут Станция – Джорк шеали сделали бесплатным, потому что по каким-то своим причинам не желали устраивать обменных пунктов за пределами города. Зато за маршрут Джорк – Станция они вполне прагматично взимали двойную плату…
Первым делом Мартин отыскал какой-то местный банк. Бегать по всему городу в поисках выгодного курса он не собирался, поэтому, поздоровавшись с кассиром, сразу же спросил:
«Что из этого годится для обмена на ваши деньги?»
Шеали с затейливо выстриженными на голове перьями окинул взглядом стол, где Мартин разложил товары из рюкзака, и ответил:
«Все».
Зачем шеали нужен табак или таблетки аспирина, Мартин не знал, но это его и не волновало. Серией вопросов он добился-таки от кассира точной цены за каждый товар, после чего поменял на деньги половину специй и табака (похоже все-таки, что табак они употребляли как приправу), остальное сгреб в рюкзак. Были у Мартина серьезные сомнения в том, что после Шеали он отправится прямиком на Землю.
Получив от кассира связку тонких серебряных прутиков, Мартин сказал:
«Благодарю».
«Это моя работа», – скромно ответил шеали.
После банка Мартин отправился на поиски гостиницы «для Чужих», каковую и отыскал поблизости. Видимо, большая часть пришельцев высаживалась на окраине, не выдерживая предложенных скоростей. После короткого разговора с портье Мартин получил ключ от номера на втором этаже, куда и отправился по широкой пологой лестнице. Нельзя сказать, что обстановка была предназначена именно для людей, но для гуманоидов – наверняка. Одну комнату Мартин определил как спальню – там помещалась широкая двуспальная кровать и тумбочка с постельным бельем. Другую – как гостиную: там стоял жесткий диванчик и четыре трехногих стула вокруг овального стола – деревянного, с инкрустированной кусочками меди или латуни столешницей. Еще имелся телевизор – громоздкий агрегат с круглым экраном, наводящим на мысли об осциллографах, успешном строительстве коммунизма и фотонных звездолетах на маршруте Земля – Венера. В шкафу – тоже дерево с абстрактной инкрустацией из медной проволоки – нашлась кое-какая посуда. Мартин хмыкнул. Захотелось представить себя командированным – приехавшим на провинциальную планету, дабы наладить строительство новых ионных инкубаторов и атомных сноповязалок. Захотелось читать Стругацких, по вечерам с прочими командированными умеренно пить коньяк из граненых стаканов и до хрипоты в голосе спорить, оправданны ли полеты звездолетов к Магелланову Облаку, или и в нашей галактике пока хватает нерешенных проблем…
Стало тоскливо. Борясь с хандрой, Мартин распаковал вещи. Револьвер прицепил на пояс, а тепловое ружье забросил на спину. Посмотрелся в смутное отражение в оконном стекле – зеркал в номере не водилось. Спросил себя:
– На охоту собрался, барин?
И сам же ответил:
– На охоту, родной. На вальдшнепов.
Но прежде чем выйти из гостиницы, Мартин снял амуницию и с некоторым трудом отыскал дверь в крошечный санузел, спроектированный не иначе тайным поклонником Никиты Сергеевича Хрущева. Привел себя в порядок, умылся, почистил зубы. Зеркал тоже не было, пришлось достать крошечное зеркальце из несессера. Щетина вроде пока не пробивалась.
Хотя для кого ему бриться? Для птичек? Они и не заметят разницы. Для Ирины? Так ее вначале хорошо бы отыскать…
Снова обвесившись оружием, Мартин спустился вниз. Продемонстрировал портье фотокарточку Ирины, получил ожидаемый ответ: «Эта особь мне неизвестна».
И отправился на прогулку по Джорку.
Говоря откровенно, Ирина вовсе не обязательно должна была высадиться здесь. На Шеали имелось тринадцать Станций, а Джорк хоть и считался главным городом планеты, но пальму первенства пытались оспорить столицы пяти иных государств. Мартин, однако, доверился то ли своему чутью, то ли логике – если Ирина не гналась за конкретными артефактами и раритетами, а хотела всего лишь удостовериться в разумности шеали, то лучшего места ей было не найти.
Потихоньку шествуя по улице – умиляла та деликатность, с которой шеали не обращали на него ни малейшего внимания, Мартин добрался до центра, к самому храму. Постоял, любуясь зданием. Пробормотал:
– Спиралоконус… творение чуждого разума.
Увы, рядом не было никого, способного оценить пришедший ему на ум ассоциативный ряд. Так что Мартин прошелся по бульвару, кольцом опоясывающему храм, присел на скамеечку в приглянувшемся месте – напротив огромного фонтана, выбрасывающего струи воды на десятиметровую высоту, набил трубочку и закурил.
Стало хорошо. По-настоящему хорошо. Даже не хотелось больше фотонных звездолетов, протонных культиваторов и жарких споров о хорошем урожае бананов в Заполярье. Что выросло, то выросло. Если уж мы променяли светлое будущее Полдня на темное настоящее Стальной Крысы – то грех жаловаться.
Впрочем, становиться крысой – грех не меньший.
Под сводами старых деревьев, раскинувших над скамейкой круглые тарелки листьев, жарко не было. Было по-хорошему тепло, приятно давило на спину оружие аранков, вился сизый табачный дымок, мгновенно растворяясь над головой. В такт струям воды звучала откуда-то от фонтана тихая, непривычная мелодия… надо признать – довольно приятная. Шеали, смешной подпрыгивающей походкой шедшие по бульвару, никак на Мартина не реагировали. Впрочем, вскоре к облюбованному Мартином фонтану пришла целая экскурсия – несколько взрослых шеали вывели на прогулку целый отряд зеленых птенцов. На самом деле зеленых – у птенцов перья были желтовато-зелеными, яркими, будто у канарейки, да еще и смешно топорщились в разные стороны, открывая изумрудный подпушек. Спокойные темные тона отличали только взрослых особей. На этом отличия, впрочем, не кончались. Если взрослые шеали напоминали отощавших пингвинов, обзаведшихся по-страусиному длинными мускулистыми ногами, то птенцы выглядели пушистыми и хрупкими, будто цыплята. Крылья у них казались крупнее, чем у взрослых, – причем не только в относительной, но и в абсолютной величине. Быть может, птенцы умели летать? Клювы, напротив, почти не выдавались на лице – видимо, их рост был связан с началом полового созревания.
А еще юные шеали проявляли к Мартину живейший интерес. Сгрудились кучкой и загалдели, заклекотали, умеренно помогая разговору жестами крыльев. Пользуясь случаем, Мартин с ответным любопытством разглядывал шеали.
Самым интересным в их облике, пожалуй, были крылья. Называть их рукокрыльями не хотелось, слишком уж это слово отдавало летучими мышами. Шеали имели две кисти на каждом крыле – срединная развита слабее, но некоторые птички ловко ею орудовали, концевая походила на обычную человеческую ладонь и была начисто лишена перьев. Упругие крылья птенцов покрывали длинные маховые перья – у взрослых перья отсутствовали, а перепонка обвисала, так что крыло напоминало руку в слишком просторном рукаве.
Видимо, маховые перья выпадают с возрастом? Или их выщипывают? Например, во время первого брачного ритуала? И это – водораздел между детством и юностью. С ним приходят трудоспособность, ответственность, деликатность…
Мартин понимал, что занимается теоретическими изысканиями по изобретению велосипеда. Достаточно открыть справочник и прочитать – все более или менее важные ритуалы шеали уже должны быть описаны. Но «пальм», в память которого было загнано немало интересного и по Шеали, и по Талисману, и по прочим планетам галактики, остался в гостинице. Да и к чему ему излишняя информация?
Впрочем, информация лишней не бывает. Особенно в свете полученного от ключника задания. «Сделай то, что должно…» Придется посидеть над файлами.
От щебечущей стайки шеали отделился один птенец. Подбадриваемый писком товарищей, приблизился к Мартину. Что-то тоненько произнес.
– Увы, не знаю ваш язык, – не теряя достоинства, произнес Мартин и улыбнулся – очень аккуратно, не показывая зубов, для многих рас открытая улыбка служила угрозой.
И на всякий случай повторил свои слова на жестовом туристическом.
Птенец оглянулся на товарищей, явно подзуживающих его продолжить общение. И, слегка присев, неумело и косноязычно, но вполне понятно показал на туристическом:
«Вы говорить туристический?»
«Я говорю, – машинально ответил Мартин. Надо же! – Ты учил язык сам?»
«Я учила язык в яйце. Мама шла Вратами», – когда разговор завязался, птенец почувствовал себя увереннее и приблизился. Или приблизилась?
«Ты – маленькая женщина?» – спросил Мартин.
«Я – девочка, – гордо ответил птенец. – Мало практики, плохо говорю. Можно с вами говорить недолго? Я улучшу речь».
«Можно, – согласился Мартин. – Сядешь?»
«Да».
Птенец неуверенно взгромоздился на скамейку. Сел прямо – не совсем как человек, но и не как взрослый шеали. Его товарищи явно заскучали – разговор на жестовом был для них непонятен. Призывно загалдели – но птенец застрекотал в ответ, и явно разочарованные детеныши разбежались.
Мартин с улыбкой смотрел на «девочку», топорщащую желто-зеленый хохолок… так и хотелось сказать – «застенчиво топорщащую». Спросил:
«Как тебя зовут?»
«У меня пока нет имени. Я же девочка».
«Наши девочки имеют имя с самого рождения», – ответил Мартин.
«А мальчики?»
«Тоже».
Птенец задумался. Потом произнес:
«Ты можешь звать меня просто девочкой. Мало девочек знают туристический язык».
«Хорошо. А ты можешь звать меня Мартин», – ответил Мартин, старательно передавая транскрипцию имени.
– Жар-ртин, – пискнул птенец.
– Мартин, – произнес Мартин вслух.
– Мартин, – согласилась девочка.
«Ты замечательно произносишь звуки, – похвалил Мартин. – Ты могла бы говорить вслух».
«Трудно и не принято, – ответила девочка и сделала жест, обозначающий легкую печаль. – Все взрослые – лентяи».
Мартин засмеялся. Он вдруг понял, что и в обстановке, и в разговоре, и в облике птенца было что-то мультяшное, несерьезное. Это Скруджу Мак-Даку с племянниками следовало сидеть на месте Мартина и общаться с инопланетной «уткой».
«Что тебя развеселило?» – заинтересовалась девочка.
«На нашей планете птицы неразумны, – честно ответил Мартин. – Но в придуманных для детей историях они бывают разумными, говорят и строят города… Я вдруг почувствовал себя персонажем придуманной истории».
«Это смешно, – согласилась девочка. – У нас тоже есть занимательные истории. А ты приехал к нам с родителями?»
«Нет», – с легким удивлением ответил Мартин.
«Тебя отпустили одного? Или ты убежал? – Девочка явно заволновалась. – Те, кто убегает с дома, попадают в разные опасности… но про них очень интересно читать».
«Меня не надо отпускать, – сказал Мартин. – Я ведь взрослый. Будь я маленьким, я был бы с тебя ростом».
Некоторое время птенец молчал, недоверчиво глядя на Мартина. Потом крылья взметнулись, рисуя слова:
«Извините. Я не знала».
Девочка шеали вскочила и бросилась к остальным птенцам.
Мартин вздохнул. Ну вот… а так замечательно все начиналось. Неужели она испугалась взрослого инопланетянина? Вряд ли…
Тогда, вероятно, было нарушено какое-то правило птичьего этикета? К примеру, птенцу нельзя первым заговаривать со взрослым? Вот это уже похоже на истину…
Мартин вновь набил потухшую трубку, которую из деликатности отложил, едва к нему приблизился птенец. Закурил, попытался найти среди прыгающей у фонтана детворы фигурку его недавней собеседницы.
Тщетно. Как их различишь – птенцов желтопузых…
А детвора резвилась вовсю. Одежды шеали не носили, разве что пояса с карманами для всяких мелочей – но пояса были привилегией взрослых особей. Птенцы резвились голышом, если можно так сказать о существе, целиком покрытом перьями. Прыгали в неглубокий фонтан, скакали под струями воды, топорщили перышки, бежали по мелкоте, смешно хлопая крыльями о воду – будто собирались взлететь…
– А ведь они были водоплавающими… – пробормотал Мартин, сам пораженный неожиданной догадкой. И не важно, что для земных ученых происхождение шеали давно не являлось новостью. Мартину собственная догадливость понравилась. Он выпустил клуб дыма, полез в карман за фляжкой с коньяком. Сделал маленький глоток.
День был хорош – как только может быть хорош краткий миг передышки. Впереди – поиски Ирины, которых Мартин смутно боялся, заранее догадываясь об исходе. Впереди – неведомая миссия, возложенная на него ключниками.
Но пока можно было любоваться «спиралоконусом» чужого храма, наблюдать за веселящейся инопланетной детворой, дымить старым добрым «Мак Барреном» и тянуть армянский коньячок.
– Сноб, – повторил Мартин свой безжалостный диагноз. Вновь потянулся за фляжкой…
И тут день решил, что свою порцию безмятежности Мартин получил сполна.
Мирно шедший по аллее шеали скользнул по Мартину безразличным взглядом – и остановился как вкопанный. Присел, будто потерял равновесие, захлопал короткими крылышками. Мартин, не соображая, что происходит, смотрел на Чужого.
Шеали выпрямился. Сделал несколько неловких шагов. Снова посмотрел на Мартина – глаза становились все безумнее и безумнее.
А потом шеали издал клокочущий шип – сделавший бы честь исполинской змее или простуженному тигру. Крылья схлопнулись, две пары кистей ощупали перевязь, расстегнули кармашки…
Мартин еще ничего не понимал. Вот остальные шеали – понимали. Некоторые бросились наутек, некоторые стали выгонять птенцов из бассейна. Но слишком медленно – грохот воды заглушал шипящий клекот свихнувшегося шеали.
В том, что шеали спятил, сомнений уже не было. Он распахнул крылья – и в каждой кисти сверкало что-то металлическое, блестящее, острое…
Единственным оправданием Мартину служило то, что шеали бросился вовсе не в его сторону. Наверное, Мартин успел бы выхватить револьвер и расстрелять Чужого… но шеали одним прыжком оказался в бассейне. Крылья взлетели и упали – раздался тонкий писк, и что-то окровавленное рухнуло в воду.
Кровь у птенцов шеали была красная – совсем как у людей.
Мартин бежал к бассейну, а безумный шеали скакал среди разбегающихся птенцов, размахивая своим оружием – тонкими, как стилеты, ножами. Почти каждый удар находил цель. В воздухе метался зеленый и желтый пух, вода стала розовой – а над побоищем все так же сверкали водяные струи и звучала тихая чужая музыка…
– Стой! – завопил Мартин, прыгая в бассейн и нарушая сразу десяток замшелых правил, категорически запрещающих туристам вмешиваться в конфликты между Чужими. – Стой, дятел!
Разумеется, шеали его не понял. Но на звук повернулся – уже занеся лезвия над каким-то птенцом.
Мартин присел, разворачиваясь к шеали спиной, а руки сами собой выдали:
«Порождение тухлого яйца! Я ощиплю твою голову!»
Были ли эти слова эквивалентом русского мата, незатейливо вложенного ключниками вместе с туристическим жестовым, или явились неожиданным экспромтом, Мартин не знал.
Но для экспромта вышло удачно.
Шеали задрал голову, издал трубный рев, отшвырнул птенца – так и не удосужившись его прирезать. Бросился на Мартина, размахивая крыльями так, что сверкание клинков слилось в два туманных круга.
Мартин поднял револьвер и в упор всадил в шеали весь барабан, нарушая оставшиеся правила поведения для туристов.
Шеали упал только на четвертой пуле. Подергался – и остался покачиваться на воде лицом вниз. Клинки один за другим выскальзывали из его пальцев и опускались на покрытое песком дно бассейна.
Недобитый птенец, мелко дрожа, замер под осыпающимися струями воды. Остальных птенцов вытаскивали из бассейна взрослые шеали.
«Ты жив?» – совершенно автоматически спросил Мартин птенца. Во взгляде маленького существа появился проблеск разума – и птенец медленно повел крыльями:
«Я жива. Я же говорила – я девочка».
Мартин только покачал головой. И решил, что спасение любознательной собеседницы стоило безрассудства.
Сзади призывно затрещали шеали. Мартин обернулся – и обнаружил парочку полицейских… во всяком случае – шеали, вооруженных огнестрельным оружием.
«Убери оружие. Иди с нами», – сообщил один из шеали. Немного косноязычно – видимо, фраза была заученной, туристическим он не владел.
Мартин медленно выбрался из бассейна. Хорошо хоть, что не потребовали бросить оружие… это обнадеживает…
Уже отойдя вслед за полицейскими на порядочное расстояние от фонтана, Мартин обернулся.
Из бассейна вытягивали безжизненные тельца птенцов. Труп спятившего шеали тоже достали – и сейчас не меньше десятка взрослых шеали ожесточенно рвали его клювами и руками в клочки.
А под падающими струями фонтана по-прежнему стояла девочка шеали и смотрела ему вслед.

4

Допрос был недолгим и походил скорее на исполнение каких-то ритуальных формальностей. Безукоризненно вежливый шеали попросил Мартина подробно изложить все его действия – с момента, когда Мартин увидел «шокированного разумом». Таким несколько выспренним термином полицейский называл затеявшего бойню безумца.
Мартин попытался было изложить и мотивы своего поведения – как вначале он не понял происходящего, как испугался за беззащитных птенцов, как попробовал отвлечь убийцу… Но полицейский дал понять, что эти детали его совершенно не интересуют. Только факты. Последовательность действий. Встал, побежал, прыгнул, крикнул, выстрелил…
– Видеть, слышать, ненавидеть… – пробормотал Мартин и принялся размахивать руками, излагая «факты и только факты». Полицейский благосклонно кивал. Честно говоря, страха Мартин не испытывал. Может быть, оттого, что уютный кабинет в полицейском участке, уставленный цветами, с широченными окнами, выходящими, конечно же, на храм, никак не напоминал мрачное узилище.
«Все правильно и подтверждено свидетелями, – сказал полицейский, дослушав Мартина. – Народ Шеали не имеет к вам претензий».
Мартин понимающе кивнул. И даже подумал, что народу Шеали стоило бы выразить ему благодарность – за обезвреженного маньяка.
«Шокированный разумом был болен?» – спросил он.
«Да, – подтвердил полицейский. – Он был болен разумом».
«Хорошо, что я оказался рядом», – глубокомысленно сказал Мартин.
«Плохо, – отрезал полицейский. – Шокированный разумом происходил из глухой горной деревни. Он никогда не видел Чужих. Когда взгляд его упал на вас, сидевшего на скамейке словно настоящий шеали, внутренний мир шокированного разумом взорвался. Он не знал, как вести себя в данной ситуации. При нем были ритуальные клинки, но он счел вас слишком опасным и не решился вступить в бой. Вместо этого древние инстинкты подсказали ему неправильную в данном случае модель поведения – убить несколько птенцов и убежать, пока хищник пожирает тела».
Мартин сидел как оплеванный. Хватал ртом воздух.
«Вы не виноваты, – сообщил полицейский. – Виноват староста деревни, выпустивший шокированного в город без предварительной подготовки. Он понесет наказание».
«Я не знал…» – сказал Мартин.
«Разумеется. Вы не виноваты».
И все-таки Мартин чувствовал себя виноватым. Вспоминал желто-зеленый пух, прибиваемый струями фонтана, розовую воду, застывшую девочку шеали… Он помотал головой, отгоняя воспоминания. Все, проехали. Было и не было. Надо жить дальше. Мартин сказал:
«Вы могли бы мне помочь? Я ищу женщину своей расы, прибывшую на Шеали неделю назад. Вот ее фотографическое изображение…»
«Это потребует времени, – ничуть не удивившись просьбе, ответил полицейский. – Приходите к вечеру».
Мартин кивнул. Сказал:
«Я ухожу. Я приду вечером. Спасибо вам».
«Не забудьте документ на птенца». – Полицейский протянул ему картонный кругляш, исписанный мелкими строчками.
«Что это за документ?» – удивился Мартин.
«Ваше вмешательство спасло птенца, который неизбежно должен был погибнуть. Теперь этот птенец не принадлежит нашему городу. Он – член вашей стаи».
Мартин протестующе вскинул руки, слишком поздно сообразив, что на жестовом туристическом это обозначает предельную степень восторга.
«Постойте! Мне не нужен птенец шеали!»
«Он уже не принадлежит городу. Он – ваш».
В течение десяти минут Мартин спорил с полицейским. Хотя можно ли называть спором два монолога? Мартин растолковывал, что в человеческой культуре не принято забирать в рабство или усыновлять спасенных от смерти существ. Полицейский объяснял, что культура шеали основана на традициях, и спасенное от смерти существо «переходит в новую стаю». Мартин уверял полицейского, что вовсе не ставил своей задачей спасти какого-то конкретного птенца. Полицейский сообщил, что многочисленными свидетелями подтверждено – только вмешательство Мартина сохранило птенцу жизнь. Мартин наотрез отказался забирать птенца на Землю, равно как заботиться о нем на Шеали. Полицейский признал, что такое право у Мартина есть – но тогда оставшийся в одиночестве птенец погибнет. Мартин язвительно спросил, имеет ли он право делать с птенцом все, что ему угодно? Полицейский подтвердил, что несовершеннолетняя особь, «выпавшая из гнездовья», не пользуется защитой законов.
Из полицейского участка Мартин выскочил красный и в голос ругающийся матом.
Птенец шеали! Член «его стаи»!
Он представил себе гигантскую канарейку, расхаживающую по его московской квартире. Представил, как, возбужденно размахивая крыльями, птенец сообщает: «Папа, папа, а мальчишки во дворе сказали, что я тебе не родной!»
– Сволочи! – завопил Мартин. – Идиоты! Дебилы!
«Документ на птенца» жег руку. Мартин мстительно ухмыльнулся, приноровился порвать карточку. И вспомнил: «Я жива. Я же говорила – я девочка».
Если бы он не заговорил с маленькой шеали…
Впрочем, кинулся бы он спасать птенцов, не поговорив вначале с «девочкой»?
– Дурак… – обреченно прошептал Мартин.
Все-таки правила для туристов были написаны не зря…
Спрятав картонку в карман, Мартин побежал к фонтану. Почему-то ему представилось, что девочка так и стоит под струями воды – мокрая, продрогшая, в один миг ставшая абсолютно одинокой и беззащитной…
Девочка сидела на скамейке. Мокрая, взъерошенная и беззащитная. Мартин понял, что это именно она – остальных птенцов от фонтана увели, да и все следы побоища исчезли.
Мартин перешел на шаг. Присел рядом. Посмотрел на птенца.
«Как глупо все получилось, – сказала девочка. – Теперь я в твоей стае?»
«Да», – ответил Мартин.
Девочка спросила:
«А у вас вообще есть стаи?»
«Нет. Есть семьи… нации… государства… Но это другое».
«Я так и думала. Плохо».
– Ну что мне делать, а? – произнес Мартин в пространство.
«Ты говоришь на своем языке?»
«Да».
«Извини, я не понимаю, когда ты говоришь на другом языке. Если ты возьмешь меня с собой и примешь в стаю – я постараюсь его выучить. Я способная. У меня еще есть время учиться».
«А ты допускаешь, что я не возьму тебя?» – с любопытством спросил Мартин.
«Да. Если у вас нет стай… я принадлежу к иному биологическому виду… я послужу обузой».
«Полицейский даже не поинтересовался, есть ли у нас стаи…»
«Полицейский – взрослый. Он уже не умеет думать».
Мартин кивнул. Вздрогнул, осмыслив сказанное:
«Что значит – не умеет думать?»
«Не уметь думать – это означает не уметь думать».
«Ты – думаешь?»
«Конечно».
«Другие дети?»
«Да».
«А взрослые?»
Девочка что-то прощебетала. Кажется, это было местным аналогом смеха:
«Извини, я думала, ты знаешь. Конечно же – нет».
«Ты поэтому убежала? Когда узнала, что я взрослый?»
«Да. Я растерялась. Я не сразу осмыслила, что ты – Чужой и умеешь думать, даже когда стал взрослым».
«Но ваши взрослые – говорят, – напомнил Мартин. – Они работают, ходят через Врата, управляют машинами…»
«Они это умеют. Это…» – Девочка замолчала.
«Рассудок?» – подсказал Мартин.
«Рассудок. Правильно. Они научились. Они были детьми, умели думать. Они узнали всё, что им нужно для жизни. И перестали думать. Думать – трудно. Думать больно и опасно. Если в мире нет неизвестных опасностей – тебе вовсе не нужно думать».
«Именно поэтому убийца… сошел с ума?»
«Он не сошел с ума, а пришел к уму, – терпеливо сказала девочка. – Он встретил новую сущность – тебя. В детстве его не подготовили к встрече с Чужими. Ты вел себя как шеали, но не был шеали. Рассудка не хватило, и ему снова пришлось думать. Он был шокирован разумом. Он заболел. Он не успел осмыслить новое и стал действовать как первобытный шеали – убивать слабых, чтобы спасти себя. Мне очень его жаль».
«Как шеали перестают быть разумными? – спросил Мартин. – Я хотел бы знать».
Девочка пристально смотрела на него.
«Извини, я только теперь поверила, что ты разумный. Ты принял новое сразу. Прости, я сомневалась».
«Ничего. Ты расскажешь мне, как шеали перестают быть разумными?»
«Да. А ты берешь меня в свою стаю?»
«Ну не могу же я тебя тут бросить? Ты ведь умрешь тогда».
«Я попробую выжить. Я умная, я что-нибудь придумаю. Можно уйти в леса и жить как дикари. Там есть хищники, но я сделаю…»
«Ты хочешь есть?» – спросил Мартин.
«Очень», – мгновенно ответила девочка.
«Какой же я дурак… Идем».

 

…Слава Богу, она не клевала принесенную официантом кашу, а ела чем-то вроде ложки. Начни девочка деловито стучать клювом по тарелке – опасность «шокироваться разумом» угрожала бы Мартину.
Но девочка шеали вела себя будто самая обычная человеческая девочка, проголодавшаяся и набросившаяся на вкусную еду. Энергично работала ложкой, с удовольствием запивала кашу фруктовым морсом. Мартин решил было попробовать кашу, но из осторожности спросил у официанта состав. Не могли такие крупные создания, как шеали, питаться только злаками!
Подозрения оправдались – помимо крупы, в кашу входил фарш из «живущего в земле». Возможно, речь шла всего-то о местных кроликах, обитающих в норах. Но Мартин, здраво рассудив, что в земле обитают еще и черви, уточнять первоначальный облик фарша не стал, от каши отказался и попросил стакан морса.
Девочка аккуратно вытерла клюв салфеткой. Посмотрела на Мартина:
«Спасибо. Очень вкусно».
«Просто ума не приложу, что с тобой делать», – признался Мартин.
«На твоей планете меня сочтут человеком?»
«Человек – это двуногое животное, лишенное перьев, – печально процитировал Мартин Аристотеля. – Я не стану врать, на тебя всегда станут смотреть с опаской. Но тебя не обидят, Землю посещают много Чужих».
«Это ничего, – сказала девочка. – Я привыкну. Я успею выработать новые инстинкты».
«А тебе обязательно терять разум?»
«Я еще не думала над этим, – призналась девочка. – Если у вас все разумны… Нет, не обязательно. Но ведь это трудно?»
«Быть настоящим человеком – это всегда трудно, – сказал Мартин, вновь прибегая к безотказной мудрости цитат. – Но неужели тебе хочется потерять разум?»
«Это не больно, – философски сообщила девочка. – Это рано или поздно случается со всеми. Вот сейчас я думаю, можно ли прожить всю жизнь, сохраняя разум, – и мне страшно. Как это – жить и думать? Всегда, до самой смерти? Разве ты не хочешь, чтобы все стало легко и просто? Чтобы не приходилось бояться, сомневаться, страдать, отчаиваться, колебаться, раскаиваться?»
«Я как-то слышал одного старичка, – сказал Мартин. – Он выступал по телевидению, в таком шоу… где собирают всяких чудаков на потеху публике…»
«А у нас нет таких шоу, – сообщила девочка. – У нас нет взрослых чудаков. Извини, я перебила».
«Так вот, этот старик утверждал, что все беды на Земле – от любви, – продолжил Мартин. – Ты ведь знаешь, что такое любовь?»
«Знаю. Это волнующее эмоциональное состояние, одно из свойств разума. Я тоже люблю одного мальчика».
Мартин улыбнулся:
«Замечательно. Старик перечислял всякие беды, происходящие от любви. Говорил, что любовь заставляет людей совершать странные нелогичные поступки, жертвовать жизненным покоем, а то и самой жизнью. Он советовал никогда не любить, а если получится – то и не размножаться или размножаться искусственным путем. Говорил, что попробовал как-то заняться сексом…»
«Я знаю, что такое секс», – спокойно сказала девочка.
Мартин хмыкнул:
«Ага. В общем, ему и секс не понравился… Смешной такой старичок. И когда он говорил, то кое-что даже звучало логично. Ведь от любви люди и впрямь часто страдают… если посмотреть со стороны. Я на него смотрел и думал, в чем же он неправ. Так бывает, человек неправ, но в чем – сразу и не понять. Сказать, что любовь – это еще и радость? Но нельзя же приводить радость в противовес горю! Это уже весы какие-то получаются, на которых взвешиваешь плюсы и минусы любви. А потом до меня дошло – этот несчастный старичок не понимает самого главного. Когда страдаешь от любви – это страдание светло. Это тоже радость, даже когда любовь безответна, когда тебе от нее – только печали и горести. Главное, что она есть – любовь. А у того старичка… может быть, что-то в ДНК неправильно, не знаю. Или он вообще лишен всех чувств, кроме вкусовых пупырышков на языке и удовольствия от мягкого дивана под седалищем. В общем, ему ничего не объяснить, как слепому цвета радуги… Так и с разумом, девочка. Он, конечно, штука коварная, и бед от него много. Но разум – счастье само по себе. А понять это может только тот, у кого он есть».
«Тот старичок – он говорил как наши взрослые, – заметила девочка. – Может быть, и у вас есть люди, которые перестали думать, которым хватает рассудка?»
«Может быть», – согласился Мартин.
«А ты кого-нибудь любишь?»
Странный это был разговор. Маленький ресторанчик на чужой планете, с посетителями, будто бы не замечающими Мартина. Собеседница – птенец Чужого. А тема разговора – разум и любовь. То, к чему всё и всегда сводится…
«Любил, – откровенно сказал Мартин. – Кажется, любил. А сейчас… – Он заколебался. И честно закончил: – Не знаю».
«Значит, любишь», – рассудила девочка.
Мартин улыбнулся.
«А ты днем спишь?»
«Последние тридцать лет – нет. – Мартин внимательно посмотрел на девочку, хлопнул себя по лбу. – Я и впрямь дурак. Ты хочешь спать?»
«Мы спим днем. Пока маленькие», – призналась девочка.
«Идем. Тут недалеко».

 

Недалеко – это было смело сказано, но через полчаса они подошли к гостинице. Мартин посмотрел вверх – солнце стояло еще довольно высоко над горизонтом. Что ж, можно уложить девочку спать и потихоньку отправиться к доброму полицейскому за информацией об Ирине.
Чувствуя себя не то Гумбертом Гумбертом, не то киллером Леоном из старого фильма, Мартин прошел мимо портье, ведя девочку за руку. Ладошка в его руке казалась совсем человеческой, и даже легкое шуршание перьев перестало замечаться. Портье встретил их появление равнодушным взглядом, но все-таки привлек внимание тихим клекотом и сказал:
«В вашем номере будет женщина».
«Девочка. Она из моей стаи», – мрачно ответил Мартин.
«Хорошо».
Только обнаружив дверь своего номера приоткрытой, Мартин понял, что они с портье говорили о разных женщинах.
– Я тебя с утра… – начала Ирочка Полушкина, вскакивая с диванчика. – Ой, это кто?
– Девочка, – обреченно ответил Мартин.
– Хорошо хоть, что не мальчик… – заключила Ирина, разглядывая их с явным удивлением. С чувством продекламировала: – К нам сегодня приходил межпланетный педофил, малолетних организмов он с собою приводил…
– Вторая строчка хромает, – сказал Мартин. – Ирина, не надо издеваться. Я попал в дурацкую ситуацию.
– С тобой бывает… – все еще глядя на Мартина с сомнением, сказала Ира.
– Я спас этого птенца от смерти, – объяснил Мартин. – И по законам Шеали ее отдали мне!
– Вот как… – Ирина очень странно посмотрела на Мартина. Растерянно…
– Что-то не так?
– Все так… – Девушка кивнула. – Все правильно. Бедный ребенок… – с той интонацией, которая совершенно однозначно отделяет девушек от женщин, пробормотала Ирина. – Маленькая… ты хоть накормил ее?
«Это та женщина, которую ты любишь?» – простодушно спросила девочка.
Простодушно ли? Мартину показалось, что в глазах птенца мелькнула лукавая искорка.
«Ой, прости, я не поздоровалась, не думала, что ты знаешь туристический…» – быстро сказала Ирина. Мартин невольно улыбнулся. Все-таки нелепо выглядит разговор на жестовом.
«Знаю, я прошла через Врата в яйце. А ты тоже из нашей стаи?»
«Иногда», – покосившись на Мартина, сказала Ирина.
– Слушай, ты чего ей наговорил? Она же еще ребенок, ей лет десять – двенадцать по нашим меркам…
– Если я правильно понял, через пару лет с ней уже и не поговоришь, – запустил Мартин пробный шар.
– Да, они утрачивают разум примерно в этом возрасте, – кивнула Ира. – Я все это уже выяснила…
Она вновь повернулась к девочке, спросила:
«Ты сыта? С тобой все в порядке?»
«Да, Мартин накормил меня».
Имя девочка произнесла вслух. Очень похоже.
– Какая молодец… – умилилась Ирина. – Мартин, ну ты и влип… Представляешь, что за проблемы ждут тебя на Земле?
– Ну не оставлять же ее среди этих безмозглых шеали?
Ира кивнула. Спросила девочку:
«Ты чего-нибудь хочешь сейчас?»
«Спать. Слишком много впечатлений. И еще…» – Девочка покосилась на Мартина и произнесла что-то, пряча от него руки.
«Идем», – беря девочку за плечо, сказала Ирина, и они удалились в уборную.
Мартин вздохнул, сел на диванчик, достал фляжку. Сказал вслух:
– Я знаю, чем жизнь отличается от сказки. Дюймовочка или Белоснежка ни разу не писали…
– Пошляк! – откликнулась через тонкую дверь Ирина. – Птенцам после еды надо срыгнуть!
– Да, и Золушку не тошнило наутро после бала… – согласился Мартин.
– Тебе нельзя доверять ребенка! – гневно сказала Ирина, выводя девочку из санузла. – Пошляк… и алкоголик.
– Тебе коньяка оставить? – невинно спросил Мартин.
– Оставь! – скрываясь в спальне, отозвалась Ирина. – И нарежь лимон.
Мартин посмотрел на рюкзак – не похоже, что в нем копались. Откуда Ирина знала, что у него есть лимон?
Когда через десять минут Ирина вышла, тихонько притворив за собой дверь, все уже было готово – коньяк налит в наиболее подходящие рюмочки, лимон нарезан, посыпан сахаром и кофе. На всякий случай Мартин достал и шоколадку – пошлость, конечно, закусывать коньяк шоколадом, но к женщинам надо быть снисходительным.
– Уснула, – тихо сказала Ира. – Ты ее совсем замотал, думать же надо!
– Я не орнитолог, – буркнул Мартин. – И детей у меня нет.
– И слава Богу, из тебя папаша, как…
– Как из тебя мамаша. – Мартин посмотрел на Ирину. – Ну, не сердись. Я сам едва разум не потерял, когда мне вручили говорящего цыпленка… Мы не о том говорим, Ира.
Девушка кивнула, села рядом. Заглянула Мартину в глаза. И спросила:
– Как я умерла?
– Тебя раздавил противоперегрузочный кокон. По команде амебы Петеньки, которого ты сама попросила, – жестко сказал Мартин.
Ирочка на миг закрыла глаза:
– Это я помню… Как я выглядела после, Мартин?
Мартин пожал плечами:
– Откуда мне знать? Я потерял сознание и очнулся уже на планете ключников. А они, знаешь, неразговорчивы.
– Слава Богу… – выдохнула Ира. На ее лице и впрямь появилось облегчение.
– Ты о чем?
– Я боялась, что ты видел меня мертвой. Пятьдесят пять кило кровавого фарша в пластиковом пакете. Как бы ты после этого меня целовал…
– Женская логика… – только и прошептал Мартин, прежде чем их губы встретились, и ключники, шеали, беззарийцы на время провалились в тартарары. Руки Ирины стали его раздевать, Мартин, косясь на прикрытую дверь спальни, нащупал молнию на юбке. Кожа Ирины была горячей, по телу в ответ на касание его руки пробежала дрожь.
– Я же тебя помню… я все помню… – прошептала она. – Я… и не я… это она с тобой… я чуть с ума не сошла…
Нельзя сказать, что у Мартина было сейчас время и желание думать. В такой ситуации он вполне бы обошелся рассудком или инстинктами. Но мысль о том, что Ирина права, все-таки мелькнула.
Она была другой. Чуть-чуть другой. Не та наивная девочка, что умерла на Библиотеке. Не та романтичная девушка, что погибла на Прерии-2. Не та расчетливая Ирина с Аранка. Не та экзальтированная особа с Мардж. Не та упрямая вояка с Беззара.
Все вместе – и что-то еще.
Все вместе – и совсем другое.
– Это – ты… – прошептал Мартин.
Через полчаса Мартин лежал на диванчике и ждал, пока Ирина выйдет из ванной. Хотелось закурить, но это слишком бы напоминало сцену из голливудского фильма.
Поэтому он ограничился глотком коньяка.
Ирина вышла в одном лишь полотенце, обмотанном вокруг бедер. Хищно посмотрела на Мартина – и с тихим рычанием стала подкрадываться к диванчику.
– Ирка, разбудишь птенца… – попытался утихомирить ее Мартин.
– Ох как хочется сказать пошлость… – сладко потянувшись, ответила Ирина, но остановилась. – Тогда убирайся в душ!
Мартин убрался.
Впрочем, через пару минут Ирина проскользнула в кабинку вслед за ним.

 

Девочка проснулась лишь под вечер, когда Ирина и Мартин уже выглядели вдумчивыми исследователями чужих миров, а не пылкими любовниками.
Разве что временами хихикали и заговорщицки улыбались, глядя друг на друга. Мартину никогда не нравилось такое поведение, порой демонстрируемое влюбленными парочками, – чудилась в переглядываниях и подмигиваниях фальшь, демонстрация отношений вместо настоящих чувств. Но сейчас он с удовольствием обменивался с Ирой хитрыми взглядами и гримасами, ничуть того не смущаясь.
«Я проснулась, – сообщила девочка, входя в комнату. – У вас все хорошо?»
Мартин и Ирина обменялись улыбками.
«Хорошо, когда в стае все славно», – сказала девочка.
– Кажется мне, что она не все время спала, – сказал Мартин. Показал девочке: «Все прекрасно. Мы говорим о вашем народе. Расскажешь, как вы теряете разум?»
«Расскажу».
– В общих чертах я знаю, – сказала Ирина. – И даже догадываюсь, чего от тебя хотят ключники.
– Да? – удивился Мартин. Он уже рассказал Ирине все свои приключения, а вот ответный рассказ выслушать не успел. – И чего же?
– Локального Армагеддона.
– Чего-то подобного я и боялся, – ответил Мартин. – На меньшее они не размениваются.
– Я полагаю, жертв не будет…
– Тогда точно будут. Хотя бы одна, – ляпнул Мартин и осекся.
Ирина кивнула. И с тоской добавила:
– Если бы ты вначале отправился на Талисман…
– А это что-то меняет? – насторожился Мартин.
– Мне кажется, что из нас семи останется в живых только одна, – просто сказала Ирина. – Последняя, к кому ты придешь. Я тебя ждала… и все-таки хотела, чтобы ты пришел позже. После Талисмана.
– Иринка…
Девушка улыбнулась:
– Перестань. Ты же все сам прекрасно понимаешь, Мартин. Мой поступок что-то нарушил. Какие-то законы… и вовсе не ключниками придуманные. Какие-то природные константы, относящиеся к разуму. Ведь верно? И отец это понимает. И твой куратор из гэбэ.
– Я могу пойти на Станцию и отправиться на Талисман, – пробормотал Мартин.
– И тем самым убьешь другую меня? – уточнила Ирина. – Не надо, Мартин. Давай лучше поиграем в апокалипсис на отдельно взятой планете.

5

Подъем на вершину храма был долог. Никаких лифтов или самодвижущихся дорог, никаких повозок, пусть даже самых медленных.
Мартин, Ирина и девочка шеали брели по спиральной дороге. Изредка их обгоняли – взрослые и птенцы, порой спускались навстречу – исключительно взрослые.
Мартину это не понравилось.
– Религия шеали, по сути, религией не является, – говорила Ирина. – Это скорее философское учение о тщете бытия. Исследователей ввели в заблуждение внешние атрибуты – культ Первичного Яйца, догмат об Утрате Полета, обряд Когтя и Пера… Понимаешь, все очень хорошо отвечает нашим бытовым представлениям о шеали. Нелетающие птицы – какую еще форму может принять их религиозное чувство? Яйца, крылья, перья… Нет, на самом донышке там что-то есть. Остатки настоящей религии шеали, она была похожа на шаманизм, если я ничего не путаю. Но на самом деле культ шеали – не более чем искусственно разработанная система воздействия на психику!
– Убивающая разум? – уточнил Мартин. Спиральная дорога на вершину храма была довольно широкой, метров пять. По левую руку – стена храма, тесаные каменные блоки из темно-серого камня. На уровне плеч и пояса камень был отполирован касаниями рук – две гладкие полосы тянулись от самого основания конуса. По правую руку – пропасть, ничем не огражденный обрыв дороги.
А внизу – город, окутанный сумерками. Пламя редких газовых факелов на стене не разгоняло темноту, а лишь оттеняло ее, заглушало свет в окнах, вызывало неуместные ассоциации с подземельем. Не самая рациональная система освещения – судя по реву форсунок и волне тепла от каждого факела, газа здесь тратилось немало…
– Усыпляющая разум, – сказала Ирина. – Твой случай со спятившим шеали очень показателен. В критической ситуации, когда инстинкты не срабатывают, разум может проснуться… на время.
– У него не проснулся. Он действовал на древних инстинктах.
– Но остальные-то приспособились? Когда пришли ключники, когда поставили Станции, когда стали захаживать инопланетные гости – шеали сумели перестроиться. Наверняка была паника, избиение птенцов, самоубийства, попытки уничтожить ключников… потом разум взрослых шеали проснулся, они осмыслили происходящее…
– Стоп-стоп-стоп! – быстро сказал Мартин. – Ирочка, остановись. Ты предлагаешь устроить шеали новый шок? Который разбудит их разум? Но ты же сама назвала последствия…
Ирина остановилась. Устало посмотрела на Мартина:
– Они – неразумны. Понимаешь? Взрослые шеали – не более чем животные.
– А птенцы, которые погибнут, прежде чем шеали обретут разум? – заорал Мартин. – Их тоже не берешь в расчет? А что скажут взрослые, когда вновь начнут думать? Спасибо? Не думаю. Они уже сделали свой выбор, отказались от разума!
– Боишься?
– Боюсь. И не считаю, что мы вправе решать за чужую расу!
Ира засмеялась:
– Мартин… перестань. Все, что я говорила, – это лишь мои догадки. Ключники велели тебе что-то сделать. Вопрос: что отличает Шеали от иных миров? Ответ: главная странность Шеали – неразумность взрослых особей. Вопрос: что тебе следует сделать? Ответ: вернуть им разум. Вопрос: почему? Ответ: потому что.
– Ответ как раз понятен. Шеали не просто отказались от прогресса разума, они сознательно регрессировали. Это ключникам и не нравится… быть может, именно такие действия могут вызвать вмешательство над-разума?
– Возможно, – кивнула Ирина. – Теперь пойдем дальше. Как ты… ну или я, не важно, можем повлиять на расу шеали?
– Сделать какую-нибудь гадость в храме… – предположил Мартин. – Святотатство… осквернение алтарей и мощей, убийство священников… ты это задумала?
– Да ничего я не задумала! – Ира топнула ногой. – Ничего! Я пыталась разобраться в особенностях шеали, кое-что поняла, тут явился ты – с заданием от ключников. Ты сам и сделаешь все!
– Я ничего не стану делать, – твердо ответил Мартин. – Нравится им быть неразумными – пожалуйста! Могут вообще до уровня инфузорий регрессировать.
– Сделаешь, – твердо сказала Ирина. – Неужели ты не понимаешь? Мы – инструменты ключников. Разумные, но не свободные инструменты. Может быть, молоток и не хочет забивать гвозди, но кто его спросит? И свече неинтересно гореть, но тебя интересует мнение свечи?
– «Никогда не интересовался, умеют ли фотоны думать…» – прошептал Мартин. – Это сказал ключник, когда я шел сюда! Ирина, так ведь ключники намекают о том, что случится с тобой в новом мире!
Улыбка на лице Ирины появилась не сразу.
– Мартин, милый, ты только сейчас это понял? Может быть, ты даже не понимаешь, зачем ключники заставляют людей рассказывать истории?
– Я не пойду в храм, – сказал Мартин. – Не дождутся… Подожди, а что ты сказала насчет историй?
– Мартин, если ты не пойдешь в храм, то именно это станет причиной апокалипсиса шеали. У нас нет свободы воли, понимаешь?
Маленькая ладошка коснулась руки Мартина. Он посмотрел на девочку шеали, вздохнул. Сказал:
– Пойдем к свету, я не вижу, что она говорит…
У ближайшего факела они снова остановились. Девочка спросила:
«Вы спорите? Что-то случилось? Вы не хотите идти?»
Мартин посмотрел на Ирину – и ответил:
«Мы спорим. Женщина считает, что мы станем причиной больших потрясений в жизни шеали».
«Каких потрясений?»
«Из-за нас взрослые шеали могут вновь обрести разум. Скажи, известно ли тебе, что произошло на Шеали после прилета ключников?»
«Было большое потрясение. Взрослые обрели разум. Потом все стало как прежде».
– Если даже шок от прилета ключников помог ненадолго – так что можем сделать мы? – спросил Ирину Мартин. Пожал плечами. – Не понимаю, на что они рассчитывают…
– Мы поймем, но слишком поздно.
Мартин вздохнул. Ну что за упрямая девчонка! Он снова повернулся к девочке:
«Скажи, хорошо или плохо будет, если взрослые шеали снова станут разумными?»
Девочка задрожала.
«Ответь!» – велел Мартин, непроизвольно вкладывая в жесты требование повиноваться.
«Я не знаю! Я не думала о таком! Это слишком трудно!»
«Ты сама хотела бы остаться разумной? Навсегда?»
– Мартин, перестань орать на ребенка! – крикнула Ирина.
«Ты – моя стая. Как ты скажешь, так и будет правильно», – ответила девочка.
«Шеали – твоя стая! Это твой мир! Я лишь чужак, пришедший издалека и ненадолго. Скажи, девочка!»
«Я не знаю…»
Ирина обняла Мартина, оттаскивая от девочки:
– Перестань! Она же ребенок! Как она может решить за весь мир? И какую ценность имеет ее решение?
– А какую ценность имеет наше решение? – спросил Мартин. – Кому еще решать… кроме детей этого мира…
Но все-таки он повернулся к девочке и сказал:
«Прости. Я волнуюсь, я не знаю, как поступить. Я не хочу принести беду в твой мир».
«Я простила, ты моя стая, – ответила девочка. – А ты можешь выбирать?»
«Нет. Я даже не знаю, что случится и почему. Я лишь предполагаю».
«Тогда почему ты волнуешься о пустом?»
«Потому что я разумен…» – ответил Мартин.
Девочка постояла, потом ее крылья взмыли вверх – и Мартин прочел:
«Тогда я не хотела бы всегда оставаться разумной. Это страшно. Взрослые правы, разум – зло. Он нужен лишь в самом начале жизни, чтобы приспособиться к миру».
– Поздравляю, Мартин, – прошептала Ира. – Ты только что убедил ребенка, что думать – это плохо.
Мимо них прошла маленькая группа шеали. Четверо взрослых. Все – со спокойными, лишенными любопытства взглядами.
Мартин закрыл глаза и прислонился к каменной стене. Где-то в глубине храма пульсировал звук – низкий, на самом пороге слышимости, но почему-то приятный… Будто мурлыканье огромной довольной кошки…
«Идемте, девочки», – сказал Мартин.

 

Это было похоже на кратер вулкана.
Спиральная дорога влилась в каменное кольцо, в центре которого зиял широкий колодец. Столб света и тепла поднимался из колодца к небу – и, подойдя к неогороженному краю, Мартин с содроганием увидел внизу клубящуюся огненную завесу. Камень под ногами был горячим, растрескавшимся.
– Черный ход в ад… – прошептала Ирина у его плеча.
Ободок колодца не пустовал. Спиной к провалу стояли шеали – со странно расцвеченными черным и красным перьями. Присмотревшись, Мартин понял, что стоящие шеали слепы – их глаза были то ли выколоты, то ли выжжены давным-давно.
– Это священники храма, – пояснила Ира. – Понимаешь? Я сюда еще не поднималась, но кое-что узнала…
– А эти… – Мартин не закончил, лишь кивнул на несколько пар, бредущих вкруг колодца. В каждой паре был взрослый шеали и птенец.
– Это те птенцы, которые достаточно созрели для потери разума. Их провожают во взрослую жизнь родители или старшие друзья…
Девочка повернулась к Мартину, развела крылья:
«Это последний обряд. Пойдемте, я стану переводить, пока смогу. Ты все поймешь».
Вслед за девочкой Мартин и Ирина двинулись по кольцу. Первый священник на миг запнулся, прежде чем его крылья начали чертить слова на шеали-жестовом. Наверное, в шагах Мартина и Ирины слепец уловил поступь Чужих. Но девочка что-то громко требовательно пропела – и крылья священника взметнулись в воздух.
«Рожденные невинными… отринувшие предопределение… поднявшиеся к небу… познавшие ход времен… разделившие слова и дела… заглянувшие в завтра… увидевшие законы…»
Крылья девочки двигались так стремительно, что Мартин едва успевал читать ее слова. Казалось, на самом деле девочка не успевает переводить всё, будто жесты священника несли в себе не просто буквы или иероглифы, а целые смысловые блоки…
Второй священник вскинул крылья уже без колебаний:
«Познавшие добро и зло… утратившие покой… стремящиеся познать непознаваемое… изменившие землю и воду… разделившие жизнь и смерть… не ставшие счастливыми…»
– Что-то подобное я читал и у нас… – пробормотал Мартин – просто, чтобы прогнать наваждение.
Ирина тихо ответила:
– К чему-то подобному приходит любой разум.
«Тысячелетия боли и крови… поиски и поражения… в погоне за бытием… смысл смысла… в страхе и печали… слабые крылья бури… узнавая жизнь – познаешь смерть…»
Внезапно, с каким-то неожиданным холодным равнодушием, Мартин подумал, что Адам и Ева, вкусив от Древа Познания, вовсе не стали смертными. Они лишь поняли, что смертны. Поняли – поскольку именно в тот миг обрели разум. Променяли вечное райское бездумье на быстротечные муки разума.
Кто сказал, что плоды Древа Познания сладки? Дьявол? Что ж, он известный обманщик. Сок райского яблочка был горьким, как хина, и режущим, будто толченое стекло. Но когда он касается губ, ты уже не в силах отбросить запретный плод. Ты плачешь, будто зверь, лизнувший окровавленное лезвие. Плачешь, захлебываясь собственной кровью, – и продолжаешь лизать смертоносный клинок…
Точно так же осознает свою смертность любое существо, вкусившее горький плод познания. Осознает – и остается жить с этим знанием, не в силах дотянуться до сладкого плода Древа Жизни. У тебя всегда есть выбор – отказаться от жизни, но у тебя нет выбора – отказаться ли от разума. Ты можешь глушить его алкоголем или наркотиками, сходить с ума или добиваться нирваны. Но только шеали нашли окончательный выход. Только шеали сумели вытошнить непрошеный дар, выплюнуть его под ноги жестоким богам.
Шеали отрицали разум, поскольку тот нес в себе знание о смерти.
Шеали выбрали покой.
Шеали не хотели страдать.
Шеали стали счастливы.
Только дети не боятся смерти – они верят, что будут жить вечно. Только дети и безумцы.
Шеали отказались от разума – и это был их выбор.
«Отрицаю мысли о высшем… отрекаюсь от сомнений… буду счастлив… Всегда… всегда… всегда…»
– Она уходит! – выкрикнула Ирина, схватила Мартина за руку. – Мартин, на нее это действует!
Девочка-шеали и впрямь менялась. Движения стали плавными, она вошла в транс и вряд ли уже помнила, кто с ней и почему она пошла вокруг огнедышащего жерла. Девочка танцевала, двигаясь мимо бормочущих жрецов, глаза ее стекленели, их наполняла бездонная пустота – языки багрового пламени в черных глубинах зрачков.
– Она вправе уйти, – сказал Мартин. – Не бойся, на нас это не подействует. С этим надо родиться и жить… готовиться, мечтать, верить… в счастье без разума…
Девочка танцевала. Взлетали и падали крылья, она шла вприпрыжку мимо священников – чей речитатив перешел в напевное бормотание. Теперь каждый новый жрец начинал говорить вместе с предыдущим, они подхватывали слова друг друга, голоса взмывали в черное небо, откуда пламя кратера выдуло все звезды, и тонкий голосок девочки вливался в ликующий хор.
«Навсегда, навсегда, навсегда! Буду жить, буду жить, буду жить! Думать – зло, думать – боль, думать – страх! Навсегда, навсегда, навсегда…»
Мартин посмотрел на Ирину – девушка плакала, не отрывая взгляда от танцующего птенца.
– Она выбрала сама! – рявкнул Мартин. – Не вмешивайся! Она будет счастлива!
– Сделай что-нибудь! – выкрикнула Ирина. – Ну сделай же! Это неправильно, это ловушка, это ложь! Это та же самая смерть! Останови ее!
Они уже сделали полный круг. Последний оставшийся священник что-то выкрикнул – ликующе, радостно, и девочка закричала в ответ. Распахнула крылья – это чуть-чуть напоминало призыв к вниманию, но уже не было речью. С восторженным пением девочка шеали обогнула жреца и шагнула в кратер.
Мартин не успел ничего подумать. Тело среагировало само – метнулось вперед, отбрасывая жреца, попытавшегося заступить дорогу. Его пальцы скользнули по перьям девочки – но уже не успели сжаться.
Маленькая фигурка, раскинув крылья, падала в ревущее пламя.
И Мартин шагнул следом.
Камень легко ушел из-под ног, теплый ветер ударил в лицо, стал горячим и превратился в языки пламени. Огонь лизнул тело – и унесся ввысь.
Мартин и девочка падали в расширяющейся каменной шахте. Над головой ревело удаляющееся пламя, внизу тускло пульсировала багровая тьма. Мартин сгруппировался – сознанию не было сейчас места, будто и из него выбил разум речитатив жрецов. Остались лишь инстинкты, юношеский опыт пары парашютных прыжков – и тело послушно устремилось за падающей девочкой.
Горячий ветер бил в лицо. Мартина пронесло мимо девочки, он раскинул руки, спиной ложась на поток, из карманов высыпалась какая-то мелочевка. Девочка падала на него – безвольная, застывшая, с отведенными за спину, будто перебитыми, крыльями. Потом стеклянный взгляд мазнул по Мартину, и птенец забил крыльями, закричал – будто лишь теперь осознав огненную бездну, в которую они неслись.
– Лети! – закричал Мартин на туристическом, надеясь, что девочка поймет если не слова, то интонацию. – Ты можешь летать, лети! Ты можешь летать!
Девочку, бьющую крыльями, отнесло вверх. Мартин перевернулся, глянул в приближающийся огненный зрачок.
Что это – такая же завеса, как и наверху?
А что за ней?
Камень?
Шеали не умеют летать. Даже птенцы.
Мартин раскинул руки. Рванул рубашку, пытаясь растянуть между телом и руками хоть какое-то подобие крыла.
Рубашку вырвало, тело закрутило, огненный шторм лизнул лицо – и остался над головой.
А Мартин все падал и падал – в ревущий воздушный поток, в выхлоп исполинской турбины, во включенную аэродинамическую трубу. Все медленнее и медленнее – пока тьма не хлестнула его упругой гибкой сеткой, прогнулась, подбросила, отвесив полноценную оплеуху по всему телу. Мартина швырнуло куда-то вбок, в тусклый красный свет, в спиральный крутящийся лаз…

 

Девочка шеали гладила его лицо мягким крылом. Мартин долго смотрел на нее, прежде чем попытался сесть. Все тело болело, голова кружилась, но он был жив, и кости, похоже, целы.
«Ты жив, – сказала девочка. – Я боялась, что ты разобьешься. Ветер Встречи должен удержать взрослого, но ты тяжелее наших взрослых».
Они были в маленькой камере с мягким полом. В стене виднелся круглый глазок туннеля, по которому Мартин и девочка сюда соскользнули, напротив – закрытая круглая дверь.
«Ты боялась? – спросил Мартин. Говорить на жестовом сидя было очень неудобно, но встать он пока не решался. – Ты не должна больше бояться».
«Почему ты прыгнул за мной? – спросила девочка. – Ты тоже хотел утратить разум?»
«Нет».
«Почему?»
«Я испугался за тебя».
«Это глупо, – сказала девочка. – Огонь слаб, он не может повредить. Ветер Встречи дует с самого дна, он тормозит падение. Я должна была упасть мягко – и уже без разума».
«Не получилось?» – спросил Мартин.
«Нет».
«Извини».
Девочка прижалась к нему. От пернатого тельца пахло хорошо высушенной подушкой и чем-то медовым, как от чисто вымытого щенка.
– Я совсем не жалею, – сказала девочка. Голосок был напряженным и ударения стояли неправильно, на первых слогах, но она говорила на туристическом.
– Что теперь будет? – спросил Мартин.
– Не знаю, – ответила девочка. – Быть разумным так глупо! Ничего не знаешь наперед.
– Это точно, – сказал Мартин. – Помоги мне, малышка.
Голова кружилась, и к горлу подступала тошнота. Но, опираясь на хрупкое плечико, он все-таки сумел дойти до двери.
И выйти вместе с девочкой в огромный сводчатый зал, полный священников шеали. Они все прибывали и прибывали, выползали из узких нор в стенах, спрыгивали с балкончиков, выходили из коридоров – молчаливые, шуршащие перьями фигуры, двигающиеся так легко, будто слепота им совсем не мешала. Тусклый свет газовых факелов под потолком не помогал оценить их число. Сотни? Скорее – тысячи…
Мартин пожалел о том, что оставил тепловое ружье в гостинице.
– Не бойся, – сказала девочка. – Они всего лишь напуганы…
Пернатое тельце выскользнуло из-под руки и вышло вперед. Мартин шатнулся, но устоял.
Девочка заговорила – и с первых же ее слов в зале повисла тишина. Те, кто не успел зайти в зал, замер на пороге.
Девочка говорила – и Мартин с удивлением понял, что в ее голосе больше не осталось детскости. Она не объясняла и не просила. Она повелевала.
Священники распростерлись ниц. Осталась стоять лишь девочка – медленно обводя взглядом зал.
Мартин опустился на одно колено. Девочка посмотрела на него – и улыбнулась.
– Ты можешь встать.
Мысленно отметив, что он «может встать», а вовсе не «может стоять», Мартин поднялся. Черно-красные фигуры ползали по полу – и в судорожных движениях не было железной уверенности инстинкта, а лишь смятение потрясенного разума.
– Ты – моя стая, – сказала девочка. – Но теперь я должна остаться. Отпусти меня, Мартин, или останься с нами.
– Я отпускаю тебя, – ответил Мартин. – Это твоя стая и твой мир. Учи его летать.
Он достал из кармана «документ на птенца» – надо же, не выпал. И порвал в клочки.
Девочка подошла к нему и обхватила руками-крыльями. Прошептала:
– Я тебя очень люблю. Спасибо тебе, Мартин. Ты точно-точно не хочешь остаться?
– Точно-точно, – прошептал Мартин.
– Мне будет трудно? – спросила девочка.
– Обязательно.
Девочка кивнула. И, взяв Мартина за руку, повела мимо смятенных священников.

 

Странно, но автобус еще ходил. Они дожидались его на остановке – Мартин, Ирина и девочка шеали, окруженная кольцом стражников. Оружие сверкало у каждого во всех четырех кистях – и это были не только ритуальные кинжалы.
– Водитель еще неразумен, – сказала девочка, когда в конце улицы показался неторопливо катящийся автобус. – Пусть. Он довезет вас. Так спокойнее.
Мартин покосился на охранников – ни в одном взгляде не сквозило холодной успокоенности. Скорее – огонь фанатичной преданности. Черно-красные перья выдавали в них священников, но они были зрячими. Наверное, не прошедшие окончательного посвящения послушники…
– На тебя могут напасть? – спросил Мартин.
– Могут, – просто ответила девочка. – Еще будет много шума… будет огонь и кровь.
– Я не хотел, – сказал Мартин. – Прости меня.
– Все хорошо, – сказала девочка. – Так должно было быть – и так стало. «Бескрылый пришелец шагнет в бездну, чтобы девочка его стаи сохранила разум…» Кто знал, что это случится на самом деле? Откуда у бескрылого пришельца своя стая?
– Вот как… – протянул Мартин. – Всегда мечтал стать героем пророчества… Прямо так и сказано?
Девочка заколебалась:
– Ну… эти пророчества, они такие двусмысленные… вообще-то «чужак, не способный летать», – это мог быть любой иноземный взрослый шеали. А «дитя его стаи» – скорее мальчик, чем девочка. Но это раньше так считали. Теперь все будут думать иначе. Я уже приказала.
Мартин невольно улыбнулся:
– Понятно. Что ж, тогда я не буду давать тебе никаких напутствий. Ты сама прекрасно справишься.
– Я очень разумная девочка, – сказал птенец.
Автобус остановился. Водитель посмотрел на Мартина пустыми глазами. Спросил:
«Привет тебе. Ты едешь?»
«Привет тебе. Мы едем», – ответил Мартин.
И коснулся на прощание крыла девочки. Хотел потрепать по смешному желтому хохолку – но под яростными взглядами охраны не решился.
Автобус с гулом пополз по улице. Мартин укоризненно посмотрел на Ирину – и та опустила взгляд.
– Ты же знала, – сказал Мартин.
– Знала. Только думала, что «чужаком, не способным летать», буду я. Беда с этими пророчествами – все уклончиво, невнятно, запутанно…
Мартин покачал головой. Ругаться не хотелось. Все тело болело. Автобус медленно ехал к Станции, за спиной оставался охваченный эпидемией разума город.
– Разумные шеали… – прошептала Ирина с чувством. – Что сейчас начнется…
– Юрий Сергеевич мне голову оторвет, – согласился Мартин. – Вместо меланхоличных спокойных шеали – энергичная молодая раса. Как снег на голову… Тебе тоже достанется, не улыбайся.
– Я не тому улыбаюсь. Я до сих пор живая, понимаешь? И если через полчаса мы войдем в Станцию – останусь живой. Фантастика!
Мартин подумал и положил тепловое ружье на колени. Автобус тихо полз сквозь ночь.
А позади, в городе, простучало что-то, очень похожее на пулеметную очередь.
– Ира, ведь ты в первый раз добилась успеха… – сказал Мартин. – Видишь? Что-то меняется.
Но Ирина покачала головой:
– Это не я добилась, Мартин. Это ты добился.

 

На них никто не напал.
Веранда перед входом на Станцию была пуста, и они поднялись по ступенькам. Мартин открыл перед Ириной дверь, подождал, пока она войдет. Оглянулся.
Погони не наблюдалось.
Зато в городе кое-где начались пожары.
– Удачи, девочка, – прошептал Мартин, глядя на Джорк. Вошел вслед за Ириной, закрыл дверь.
Они были на Станции. И теперь – в абсолютной безопасности. Никто, никогда и никому не причинит вреда на территории ключников.
– Прошли, – сказал Мартин. – Ира, мы прошли!
Они глупо улыбнулись друг другу.
Предопределенность была сломана.
Ирина-шесть осталась в живых!
– У тебя есть история для ключников? – спросил Мартин.
Девушка кивнула. Спросила:
– А про что ты будешь рассказывать?
Мартин кивнул на входную дверь:
– Про тех, кто сумеет пойти дальше. Про тех, кто останется. И про то, что эта история случилась не в первый раз.
– У меня история проще, – призналась Ира. – Но, наверное, она сгодится.
– Тогда идем, – решил Мартин. – Рассказываем сказки и…
– И куда отправляемся?
Мартин осекся. Посмотрел Ирине в глаза. Со вздохом спросил:
– На Талисман?
– Да. Там другая я, Мартин. Я не могу ее оставить. Она бы меня не бросила.
– Значит – на Талисман, – смирился Мартин. – Как хочется домой…
– Мне тоже.
Коридор вывел их в зал ожидания. Для разговора с ключниками предназначались маленькие кабинки по периметру зала. Двери двух кабинок были приоткрыты.
– Ждали, – заметил Мартин.
– Они всегда ждут, – согласилась Ирина. – Ну… удачи!
Прежде чем разойтись по кабинкам, они поцеловались. Быстро и легко. Как друзья, а не как любовники.

 

– Здесь грустно и одиноко, – сказал ключник.
– Скоро станет гораздо веселее, – ответил Мартин, садясь за стол. Тепловое ружье аранков он, повинуясь непонятному порыву, положил на стол. Хотелось какого-то жеста – пусть выспреннего, но внятного.
– Поговори со мной, путник, – продолжил ключник.
Он был тощ и жилист, выше Мартина ростом, но при этом какой-то хрупкий, несерьезный. Не таким должен быть повелитель галактики…
Хотя когда это властелины отличались ростом и сложением? Только в восторгах придворных лизоблюдов.
– Я расскажу про тех, кто остается в середине, – сказал Мартин. – Не про неудачников – их повесть слишком горька и скучна. Не про победителей – их историю не рассказать словами. Люди середины – их всегда больше, чем победителей и проигравших. На любой планете, у любой расы… даже у ключников.
Ключник не мигая смотрел на Мартина.
– Когда-то проблемы решались очень просто, – сказал Мартин. – Если одно племя обрело разум, а другое так и осталось стаей – оно превращалось в пищу. В мишень для стрел, которые не сумело придумать. В костяные наконечники для копий. Это были простые времена – и они еще долго оставались такими. Те, кто опоздал в гонке, кто отстал хотя бы на полшага, – превращались в рабов. Загонялись в резервации и анклавы. Вставали по заводскому гудку и с первым лучом солнца. Простые времена – простые решения. Но простое время кончилось.
Ключник молчал.
– Кто-то сумел дотянуться до неба. Кто-то сумел откусить от Древа Жизни. Кто-то оставил разум про запас – как мы оставили свои инстинкты на чердаке сознания. Что это было – один краткий миг или целая эпоха? Я не знаю. Но когда молодые боги уходили, сжигая за собой мосты, за их спиной оставались люди середины. Те, кто не сумел. Те, кто не захотел. Те, кто выбрал привычный и не страшный путь разума…
– Боги не сжигают мостов, Мартин, – сказал ключник. – Для этого есть люди.
Мартин осекся.
– Спасибо за нашу историю, – продолжил ключник. – Но история людей середины – очень банальная история… Здесь грустно и одиноко, путник.
– Вы сами разрушили транспортную сеть… – прошептал Мартин. – Так? Вы или ваши предки – те, кто не вышел на новую ступень…
Ключник молчал.
– Люди середины, – сказал Мартин. – Мы считали вас богами… или почти богами… а вы всего-то – люди середины. Те, кто не смог. Кто оправился от горечи поражения – и повторяет попытку! Так?
– Здесь грустно и одиноко, путник, – сказал ключник. Показалось – или в голосе его мелькнуло раздражение? – Я слышал много таких историй.
Мартин зажмурился – до искр в глазах. Он был почти прав. Он почти понял. Истина где-то рядом…
– Я не могу… – сказал он. – Я почти понял, но… я такой же человек середины! Я не знаю!
– Боги уходят в небо, а неудачники становятся землей. Но под этим небом и по этой земле ходят люди середины, – сказал ключник. – Что тебя страшит, Мартин? Что ты пытаешься понять? Уйдешь ли ты в небо? Или – станешь ли ты землей?
– Я пытаюсь понять, куда мне идти!
– Талисман даст тебе ключ ко всем ответам, Мартин. Но вначале закончи историю про людей середины.
– Я расскажу другую, – быстро сказал Мартин. – Историю девочки и птицы…
– Я не приму другой истории. – Ключник покачал головой. – Ты начал рассказ, и тебе придется его закончить.
Мартин вздохнул. И сказал:
– Там, за стенами твоей Станции, народ Шеали обретает разум. Неудачники не выдержат шока и погибнут. Победители обретут разум и станут править новым миром. Но для большинства, ключник, не изменится ничего! Совершенно ничего! Будут они мыслить или продолжат жить инстинктами – это ничуть не изменит их жизнь. Не всем нужен разум. Не все могут думать. И в этом вечная ловушка, ключник. Для средних людей, для тех, кто не хочет в землю, но не дорос до неба, есть только место между небом и землей. Всегда и везде крайними остаются люди середины. У моей истории нет конца, ключник… как нет выхода для людей середины.
– Ты развеял мою грусть и одиночество, путник. Входи во Врата и продолжай свой путь.
Мартин подозрительно посмотрел на ключника.
– Я больше не требую от тебя закончить историю, – подтвердил ключник. – Я не задаю тебе вопросов. Я не даю тебе отсрочку. Входи во Врата и продолжай свой путь.
– Что-то не так? – спросил Мартин.
Но ключник уже исчез. Он остался в одиночестве.
Мартин с досадой стукнул кулаком по столу. Не было обычного приятного ощущения маленькой победы. Не было удовольствия от рассказанной истории.
Ему разрешили войти во Врата, как будто бросили подачку. Или даже разочарованно отвернулись в сторону: хочешь – иди…
Мартин вышел из комнатки задумчивый и недовольный, держа за цевье тепловое ружье. Ирина уже ждала его.
– Нормально, Мартин?
– Прошел, – пробормотал Мартин, почему-то вспоминая приемные экзамены в университет.
– Я и не сомневалась, – сказала Ирина. – Ты молодец.
– Что рассказывала? – поинтересовался Мартин.
– Историю, как первый раз влюбилась.
Мартин невольно улыбнулся:
– А я-то думал, что ты на этой истории ушла с Земли…
– Тогда этой истории еще не было, – просто ответила Ирина.
Секунду они смотрели друг на друга. Потом Мартин взял Ирину за руку.
– Пойдем… нам надо спешить.
– Почему? – насторожилась девушка.
– Не знаю, – честно ответил Мартин. – Чувствую. Что-то не так, понимаешь? Я… я недоволен своей историей. Такое ощущение, будто провалился на экзамене.
Ирина смотрела на него, прикусив губу. Потом тихонько сказала:
– А я хотела предложить… остаться здесь на пару часов. Отдохнуть… ну…
Она смущенно улыбнулась.
– Иринка, надо спешить, – твердо сказал Мартин. – Время уходит. Я слышу, слышу, как оно бежит мимо… еще минута – и не догнать.
– Пошли, – кивнула Ирина.
Они быстро, почти переходя на бег, прошли в центр Станции. Зал с Вратами был пуст, и дверь открылась при их приближении.
– Может быть, что-то случилось со мной… на Талисмане? – предположила Ирина. – А?
– Тогда ты бы почувствовала, – заметил Мартин. – Нет, не знаю. Давай поспешим.
Дверь закрылась за ними, экран компьютерного терминала засветился. Мартин быстро выбрал Талисман. Поддавшись секундному искушению, попытался выделить две строчки сразу. Конечно же, ничего не вышло.
– Выйдем через главную Станцию? – спросила Ирина.
– А какую ты выбирала?
– Никакую, я выбрала только планету…
– Тогда, по умолчанию, ты должна была выйти через главную Станцию Талисмана… – Мартин на всякий случай раскрыл поддиректорию, кивнул: – Да их всего тут две… Ну что, в путь?
– Угу, – сказала Ира. Крепко взяла его за руку, улыбнулась, запрокинув голову – будто надеялась ощутить стремительный полет сквозь Вселенную…
Мартин нажал «ввод».
Как и положено, комната не изменилась.
Вот только Ирины больше не было рядом.
Мартин медленно поднял ладонь. Прижал к лицу. Кожа еще хранила тепло и запах Ирины Полушкиной номер шесть…
– Сволочи! – закричал Мартин. – Ненавижу! Сволочи!
Если бы сейчас в зал вошел ключник, Мартин поднял бы на него ружье – чтобы исчезнуть так же легко и бесповоротно, как Ирина.
Но никто не вошел. Мартину было предоставлено полное право крушить терминал, колотить по стене ногами и плакать у послушно открывшихся дверей.
Назад: Часть шестая Синий
Дальше: Часть седьмая Фиолетовый