6
Солнце никак не садилось. Ожидание темноты изматывало. Один за другим прискакали гонцы от Александра. В первом донесении он сообщал, что крупных сил неприятеля пока не встретил, мелкие патрули рассеял, на дорогах устроил завалы. Во втором донесении сотник Панас сообщил, что тысяцкий тяжело ранен, засадные сотни сдерживают натиск большого отряда. Моторные повозки подбили и сожгли, подмоги не требуется, только пусть вышлют несколько телег для раненых.
Выслушав гонцов, Виктор покосился на удлиняющиеся тени, перекусил травинку, зажатую в зубах, и обратился к Сармату:
— Пора строить дружину в штурмовые колонны.
Сармат кивнул.
— Как там Александр? — спросил он.
— Ранен.
— Вот как! — Сармат пристально глянул Виктору в глаза, но больше ничего не сказал.
Шатер Правителя раскинули среди яблоневых садов, на небольшой возвышенности за старой кирпичной пятиэтажкой. До боевых насыпей казанцев было километра два. Время от времени высоко над шатром посвистывали пули, а однажды небольшой снаряд упал за стеной дома и не взорвался. Старый полковник не поленился и, сходив за дом, принес металлический огурец. С любопытством повертел его и вздохнул.
— Раньше у моих ребят таких штучек много было, — сказал он. Полезная в хозяйстве вещь — ранцевый метатель «сквозняк». Девять таких снарядов за плечами — и хрен кто тебя остановит! Если рванет, полстены в щебень перемелет.
Мартын осторожно взял снаряд, взвесил в руке и хотел зашвырнуть подальше. Но Семен Афанасьевич перехватил его руку.
— Не надо, — сипло прошептал он. — Могилка!
Взглянув на побелевшее лицо и вытаращенные глаза старого полковника, Мартын тоже побледнел и нежно положил цилиндр на стол.
Виктор поднял палец. В шатер вошел Иван, оглядел сидящих и уставился на снаряд. Вздохнул, повел над ним ладонью, осторожно взял и вышел. Через несколько минут неподалеку глухо бухнуло.
— Узнай, что там, — велел Виктор Богдану.
Богдан не успел выйти, как снова появился Иван и сказал, что бросил снаряд в заброшенный колодец. Если еще залетят такие, лучше не трогать, а позвать любого мага, что окажется поблизости.
— В бога, в душу, в семьдесят два святителя, — прорычал тысяцкий Чуев и положил свою лапищу на плечо полковника:
— Ты что же это, старый, нас угробить хочешь?
Полковник сбросил руку с плеча, виновато улыбнулся и повел долгий рассказ о том, как с помощью ранцевых метателей он и десятка три молодцев разбили в пух и перья большой отряд туранцев под Актюбинском. Сармат слушал его, посмеиваясь и подзадоривая, а старый вояка вошел в раж и выдавал одну историю за другой. А когда он со смаком рассказал, как доходил чуть ли не до Термеза, Чуев не выдержал и ехидно спросил, уж не встречал ли в тех краях Семен Афанасьевич легендарного атамана Курбатова? Старик хмыкнул и покачал головой, пряча улыбку в усы.
Вошел вестовой, посмотрел на Сармата, но поскольку жезл покоился на коленях Виктора, то ему и доложил, что взяли лазутчика. Хотя, может, и не лазутчик вовсе. Шел, не таясь.
Тысяцкий Егор поднялся было со скамьи, но Сармат махнул рукой.
— Давай его сюда, — сказал он. — Может, это человек Сафара?
Неодобрительно покачав головой, Егор снова сел. По его разумению, пленного следовало допросить неприлюдно, хоть все здесь свои, а из сотников почитай никого, но порядок должен быть. Тем более, если это свой человек — велика ли нужда вести через позиции, мало ли чей недобрый глаз увидит, запомнит? А ну, как ему снова возвращаться в город.
Хоть и непроницаемо было лицо Егора, но Виктор отлично понимал, что означает чуть вздетая правая бровь и еле заметно опущенные уголки губ. Язык сейчас позарез нужен, а если свой человек — то и подавно: может, какие хитрые ходы в город знает. Тогда малой кровью возьмем.
В шатер ввели пленного. По бокам встали дружинники с мечами на изготовку, а за спину Сармату зашел его личный маг, седовласый гигант, имени которого никто не знал.
На пленном был белый шелковый халат, опоясанный цветастым платком. Голову покрывал другой платок, с завязанными по краям узелками. Виктор вгляделся в него. Нет, не из его лазутчиков. Но он готов был поклясться, что когда-то видел этого человека.
— Вот мы и встретились, Сармат, — спокойно сказал пленный. — Ты пришел на восток, и с тобой пришла тьма.
— Будь справедлив и признай, что не запад породил эту тьму, ответил, и даже не ответил, а провозгласил Сармат.
На миг Виктор забыл о пленном и воззрился на Сармата. Давно, почитай с самой болезни, Правитель так еще не говорил. Осанка его неуловимо преобразилась, словно он не сидел на деревянной грубой скамье, а восседал на троне. Таким густым и сильным голосом Сармат давал клятву, посылал в бой, отдавал приказания, это был голос Правителя, а не сварливого старика, в которого, о чем даже боялся думать Виктор, Сармат превращался в последние месяцы.
Пленный без страха оглядел присутствующих, задержал взгляд на Викторе.
— Ты постарел, — констатировал Сармат. — И ты с моими врагами. Но я не хочу иметь врагов. Справедливость…
— Не тебе говорить о справедливости, — резко перебил пленный, — это ты стоишь под стенами Казани, а не наоборот! Ты истребил посольство, что непростительно даже варвару. А ты себя, по всей видимости, считаешь просвещенным государем. Кстати, ты уже короновался или решил помазаться на царство после героического похода?
— Или ты глуп, или у тебя плохие шпионы, — спокойно ответил Сармат, но Виктор заметил, как гневно раздулись его ноздри и покраснел лоб. — Я всего лишь руководитель дружины. Мое дело — защищать мой народ. И если понадобится для этого стать под стены Казани и любого другого города — так и будет!
— Хорошие слова! — склонил голову набок пленный.
Тысяцкие с недоумением прислушивались к странному разговору. Ни Чуев, ни Егор не были в Саратовском деле, а Григорий сейчас отсутствовал. Мартын подошел к пленному, вгляделся в его лицо, покачал головой и сел на место.
— Если бы не голос, я бы тебя не узнал.
Не обращая на него внимания, пленный подошел было к Сармату, но из-за плеча Правителя поднялись ладони мага и пленный словно натолкнулся на невидимую преграду.
— Ах, да, — сказал он, — я забыл про твоих шайтанов. Но зря ты продал им свою душу. Скверная будет расплата за столь нечестивую сделку. Но прежде, чем наступит окончательная расплата, ты увидишь, как причиненное тобой зло тысячекратно умножится и вернется к тебе. Ты пришел сюда как завоеватель, ты нарушил мирный труд землепашцев и горожан, а твои головорезы…
— Полно тебе! — зарычал Сармат. — Покажи хоть одного мирного жителя, которого обидели мои дружинники, и тогда поговорим. Сражения ведут воины, остальные сидят по домам. Те, из-за кого началась свара, будут наказаны, прочие — невиновны. И все!
— Нет, не все! — Глаза пленного полыхнули огнем. — Не твои ли головорезы дотла спалили Сотнур? А кто разрушил дамбы под Кокшайском?
— Война… — только и сказал Сармат.
— Ты привел сюда войну, и будь готов к тому, что война придет в твой дом. Ты даже не подозреваешь, какие силы вскоре поднимутся на тебя.
— Подозреваю, — прогудел Сармат. — Но напрасно ты считаешь меня глупцом. Я пришел сюда не плодить врагов, а искать друзей.
Пленный медленно покачал головой, вздохнул.
— Да, — нехотя согласился он, — у Сафара много сторонников, и казият расколот. Но так просто город тебе не взять, а каждая капля пролитой крови воззовет к отмщению. А когда поднимется знамя войны за веру…
— Ха-ха-ха! — зарокотал Сармат, и Виктор даже вздрогнул от громкого хохота. — Да я завтра же приму ислам, окрещусь или изберу буддизм, если это пойдет на благо людям и миру!
Глаза пленного расширились, словно он увидел нечто страшное.
— Ты очень опасный человек, — тихо сказал он. — Ты не остановишься ни перед чем. Если бы я был вправе… — Он замолчал.
— Говори, говори, — кивнул ему Сармат. — Тебя никто не обидит. Уйдешь как пришел. Я знаю, что ты никогда не будешь со мной. Но тот, кто идет против меня, идет против времени. Ты не голоден, — внезапно сменил тон Сармат, — не испытываешь ли какую нужду?
— Благодарю, — ответил пленный с коротким поклоном. — Я недавно ел.
— Тогда присядь и отдохни. Полагаю, ты не останешься здесь?
— Разумеется. Но вряд ли ты разрешишь мне вернуться в город.
— Отчего же! — искренне изумился Сармат. — Завтра утром мы с тобой продолжим разговор в Казанском Кремле.
— Так, — прищурился пленный, — значит — ночной штурм?
Виктор чуть не выругался. Он не мог вспомнить, кто этот человек и что его связывает с Сарматом. Но про себя твердо решил, что даже если Правитель отпустит пленного, далеко тот не уйдет. Сквозь откинутый полог шатра видно, как тысяцкий Егор сидит неподалеку на камне и смотрит в их сторону. Один знак, и незнакомца аккуратно скрутят и уложат в обозе.
Пленный между тем присел к столу. Мартын налил ему вина, но незнакомец покачал головой.
— Вот как? — удивился Мартын. — Раньше, помню, ты после трех кувшинов только начинал гулять…
— Аллах простит мои прегрешения, — вздел очи незнакомец, — а поминать о прошлых грехах тоже есть грех.
— Вот даже как! — Мартын задумчиво потрогал бороду. — Ты случайно не шейх какой, или имам?
— Я бы выпил воды, — негромко сказал незнакомец.
Мартын растерянно посмотрел на Виктора.
— Есть у нас вода? — спросил он.
Виктор позвал вестового и велел принести воды. Через пару минут доставили флягу с теплой мутной водой. Вестовой усмехнулся, открыл рот, но, встретив взгляд Виктора, поперхнулся и вышел. Семен Афанасьевич до сих пор сидел молча и не отрывал глаз от пленного. Когда тот сделал несколько глотков, старый полковник поднялся со своего места и подсел ближе.
— Где-то я тебя видел, — недобро прищурился он.
— Мир велик, — кивнул пленный, — возможно, и встречались.
Старик засопел, но ничего не сказал.
Пленный отложил флягу и обернулся к Сармату.
— Ты тоже постарел. Зачем тебе все эти хлопоты, для кого?
— Тебе не понять.
— А, высшие интересы… — слабо улыбнулся незнакомец.
— Да, представь себе, — вмешался Мартын. — Высшие интересы, и только они.
«Он, — вспомнил Виктор. — Разговор на мосту в Саратове. Опять пустые слова».
— История повторяется, — вздохнул пленный. — Снова Москва пошла войной на Казань.
— Что ты несешь! — нахмурился Сармат. — Почему это снова?
— Его спроси, — кивнул пленный на Мартына. — Он историю хорошо знает. Даю голову на отсечение, а голова эта немало стоит, что именно Мартын тебя подвигнул на поход! Он еще в Саратове бредил державой.
— Что тебя смущает? — спросил Мартын. — Одним нравится идея Великого Турана, а мне по душе российская державность.
Пленный засмеялся, хлопая себя по коленям.
— Ох, — сказал он, успокоившись, — вот уж кто самый патриот, так это Мартин фон Таубе!
Воцарилось неловкое молчание. Виктор впервые услышал фамилию Мартына, и бестактность пленного неприятно поразила его. Без спроса, без разрешения назвать человека — надо быть очень близким или, наоборот, ненавидеть его.
— Что же, — между тем спокойно отвечал Мартын, — были времена, когда среди лучших патриотов встречались и немцы. Суть не в этом.
— В чем же? — полюбопытствовал пленный.
— А в том, — немедленно сказал Мартын, и в голосе его громыхнул металл, — что без высшей идеи человек есть скот, достойный ножа мясника.
— Все равны перед Аллахом, — миролюбиво ответил пленный, — что носитель высшей идеи, а что и простой смертный.
— Идея Великого Турана тоже есть великая идея, — назидательно поднял указательный палец Мартын, — и я скорее соглашусь на владычество Турана, нежели обретаться среди безвластия и дикости.
— Тебе нужна не власть, тебе нужен Правитель, — вздохнув, пробормотал пленный.
— Так, только так! — И с этими словами Мартын строго посмотрел на Сармата.
— А Правителю нужны подданные, — еле слышно добавил пленный.
Мартын только склонил голову на эти слова.
— Может, ты и прав, — голос пленного окреп, — но я не приемлю твоей правоты. Не во имя ли державы сейчас льется кровь? Не во имя ли державы атаман Курбатов вырезал мирные селения под Термезом?
— Вспомнил! — вдруг вскричал Семен Афанасьевич. — Вспомнил я тебя! Ты же советником был у Алибека, сучий ты потрох, сколько из-за тебя ребят моих полегло!
— Каких ребят? — спросил Сармат, но пленный, не обращая внимания на него, медленно поднялся из-за стола, вперив взгляд в старого полковника.
— Что уставился, родственника узнал? — презрительно спросил полковник. — Смотри, смотри, пока глаза не вырвал и в задницу тебе не сунул!
— Это ты. — Пленный вытянул палец в сторону полковника. — Это ты, негодяй, убийца, имя твое проклято вовек! Кровь твоих жертв падет на тебя, а живые…
— А живые… — грозно захрипел старый полковник, горделиво подбоченясь, — а живые всегда будут вздрагивать, вспоминая атамана Курбатова!
