Пять лет назад трагичное возвращение из Будапешта завершилось скандальным финалом. Виктор вспомнил, как душил Борова, а его оттаскивали в сторону, висли на руках, Боров постно закатывал глаза и бочком-бочком продвигался к двери, а Мартын пытался что-то втолковать, но после того, как Виктор случайно задел его по носу, обиделся и велел окатить буяна холодной водой. Принесли ведро, Виктор, рассвирепев не на шутку, пнул водоношу ногами в живот и тот полетел прямо на Мартына, окатив его штаны ледяной водой. Тут уже Мартын озверел и велел связать Виктору руки. Боров исчез.

Вскоре Виктор немного успокоился и сам поразился своей вспышке. Вместо того, чтобы устраивать истерики, надо было просто подойти к Борову и, дружески пожимая руку, свободной взять за кадык или, еще лучше, аккуратно вставить ему лезвие в ливер.

Эти мысли неотвязно вертелись в голове. Он рассказывал о приключениях в Будапеште, и никак не мог избавиться от навязчивого образа — Боров с найфом в кадыке. К вечеру у него вдруг начался жар, и он слег.

Двое суток тогда провалялся без памяти. Потихоньку стал приходить в себя, и поначалу даже не удивился, обнаружив у своего изголовья Борова, заботливо поправляющего подушку.

Отложив расправу с врагом до выздоровления, он вынужден был примириться с такой сиделкой. Боров же, хлопоча у больного, между делом как-то заметил, что сам вызвался выходить его в залог собственной шкуры, и если, не приведи господь, Виктор загнется, то с него личную шкуру снимут. Сармат и снимет.

А когда Виктор немного окреп и еле ворочавшимся языком стал поносить Борова, то Боров уселся прямо на дерюгу перед кроватью и повел долгий разговор.

Виктор и сам не понял, когда стал прислушиваться к доводам, как задумался над делами прошлых дней, ну, и слово за слово втянулся в беседу.

И сейчас перед глазами встало корявое лицо, неопрятные седые космы и тусклые глаза, смотревшие вбок. Послушать его, так во всем был Виктор неправ. И детей воры похищали с самыми благими намерениями. «Ведь у кого брали-то, — жарко шептал Боров, — у голытьбы и рвани всякой, они себя прокормить не могли, на подачках держались, а плодили такую же рвань и нищету». Ну, а он, Боров, естественно, выходил истинным благодетелем, потому что дитя пристраивалось в надежные хорошие руки, вот тебе крест, только здоровым состоятельным родителям, посредники надежные, да и ребеночка приобрести могла не всякая семья. Он лично знал двух пацанов, которые выбились в большие люди благодаря приемным, так сказать, родителям. А то подохли бы или ковырялись в навозе…

Откровенное бесстыдство Борова и его нахрапистый монолог привели Виктора в легкое оцепенение. Он лежал в полудреме, а тот все гудел и гудел под ухом. Вспомнил и о том, как защищал Виктора от обидчиков в банде, а когда Виктор спросил, почему тогда велел привязать его на крыше, Боров аж взвился и, выслушав небрежное пояснение, вскричал, что только сейчас понял, куда исчезли Тит и Бурчага. А насчет того, что велел привязать, так это чушь собачья! Ничего он про это не знал, ну пусть вот Виктор посмотрит ему в глаза и плюнет в них, если он слышал от него приказ! Да и потом, вскочил тогда с места Боров и забегал по каморке, когда Виктор и те двое исчезли, его вообще в Москве не было, денька на три отлучился, кхе-кхе, товар сбыть, дело деликатное… А с Виктором, наверно, счеты Бурчага сводил, сволочь большая, не забыл, наверно, как Виктор ему большой палец прокусил!

Целую неделю Виктору приходилось слушать пространные речения о том, что да, приходилось ему обретаться среди негодяев, но попадались порядочные люди, которых обстоятельства толкнули на дела неправедные, и что он, Боров, общаясь с негодяями, сам замарался и на старости лет стал сущим разбойником, хотя, случайно, помог ему избавиться от дубасовцев… И вообще, грех Виктору жаловаться, не пройди он тогда в банде хорошую школу выживания, вряд ли уцелел после стольких передряг. В том, что из мелкого пацана вырос такой державный хлопец, есть заслуга и его, Борова.

Сработала ли грубая лесть, а может, просто убедительные интонации, но, когда Виктор встал на ноги, мысли об истреблении Борова куда-то отошли. Узнав, что его недруг учинил большой шорох, помог Сармату разорить все притоны в Саратове и окрестностях, а главное, навел в дружине железный порядок, Виктор стал звать его Николаем, а прошлое стерлось, смазалось.

— Не придет сюда Николай, — сказал, наконец, Виктор, — и хорошо, что не придет.

Месроп вопросительно посмотрел на него, но Виктор молчал. Не говорить же здесь о том, что Николай ведает внутренней безопасностью, и если узнает, что мимо Сармата идет какая-то возня, то начнет ворошить все осиные гнезда, до которых дотянется. И ему, Виктору, совершенно не улыбается, если на очередном Сборе Николай вдруг встанет и ласковым голосочком начнет выкладывать всем присутствующим о том, кто с кем встречался и о чем говорил. Сармату все можно объяснить, но лучше это делать самому и первым. Правитель — мужик горячий. Иногда подолгу тянет да взвешивает, а порой сначала рубанет, а потом только смотрит — кого и куда. Стареет, что ли?

— Ну, не придет так не придет, — развел руками доктор Мальстрем. Тогда мы через полчасика и продолжим. Я поговорю предварительно кое с кем, у нас тут свои сложности. А вы можете отдохнуть, поесть. Или прогуляйтесь по зданию.

— Мы лучше походим, посмотрим, — сказал Месроп. — Может, на смотровую площадку поднимемся. Благо, лифт работает.

— Лифт? — Доктор Мальстрем посмотрел куда-то в сторону, потом слабо улыбнулся. — Лифт — это наша маленькая показуха. Когда мне сообщили, что на плоту еще двое, я велел проводить ко мне на лифте и его специально включили. Топлива для генераторов хватает, но тросы проржавели, лучше не рисковать.

Виктор сделал в памяти еще одну зарубку. Значит, отсюда ведется наблюдение. Хорошая подзорная труба или даже уцелевший бинокль — давняя мечта. Пусть ученые потрясут свое добро, в конце концов, должны они его ублажать или нет?

— Оптика у вас хорошая? — небрежно спросил он.

— Не жалуемся, — ответил доктор.

— Да, если машины работают…

— У нас все работает, — перебил его доктор, извинился и сказал, что должен бежать, а на просьбу Месропа дать провожатого, кивнул и вышел из кабинета.

Минут пять они ждали, придет ли кто за ними, но, так и не дождавшись, покинули комнату.

— Я здесь не очень ориентируюсь, — сказал Месроп, — но кое-что помню. Пошли на лестницу!

В конце коридора, за большой, темного дерева, дверью, обнаружилась лестница. Широкая люминофорная полоса освещала ступени. Через несколько пролетов Месроп запыхался, махнул рукой и сунулся было в дверь, но не тут-то было.

— Заперто, — огорчился он.

Виктор пожал плечами. Удивительно, если бы она была нараспашку. Месроп почесал затылок, потом хитро улыбнулся и, встав на цыпочки, пошарил по косяку.

— Ха! — И торжествующе показал ключ. — Старые студенческие хитрости.

На этаже пусто, безлюдно. Откуда-то из-за стен доносился слабый гул, пощелкивание. Виктор насторожился, а потом сообразил, что эти давно забытые звуки издают работающие машины.

На дверях были таблички, но под стеклами в мелких трещинах невозможно было разобрать, что на них написано. На некоторых дверях белой краской намалеваны номера. Пару раз они заметили белый кружок, перечеркнутый крестом. В одну из таких дверей, повинуясь внезапному наитию, и толкнулся Виктор. Дверь была не заперта.

В темное помещение пробивались тонкие лучики света. Месроп пошел вперед, натолкнулся на лязгнувший предмет и негромко выругался. Заскрипел ставень, и они на миг зажмурились от яркого света.

Отсюда хорошо были видны быки моста с разношерстными пролетами, крыши, выглядывавшие из зарослей на том берегу, и часть монастырской стены.

Виктор долго смотрел на спокойное течение воды, на густые облака, сгрудившиеся далеко на горизонте. Хороший отсюда вид, подумал он, а потом, задев локтем холодный металл, осмотрелся и обнаружил, что рядом с ним у оконного проема на массивной треноге стоит спаренная пулеметная установка.

Он цокнул языком и уважительно оглядел вороненый короб, провел рукой по ребристым стволам и не смог удержаться от соблазна: влез на высокое сиденье и повел стволами вправо-влево. Клавиша под скобой, очевидно, включала прицельный экран, но Виктор не стал трогать систему управления. Глядя вдоль стволов, он засек сектор обстрела. Он был уверен, что машинка работает. Неважно, почему здесь техника держится — помогают ли вымазанные дегтем стены или ученые чего придумали — одна такая машинка уложит сотню, если, конечно, без ума на нее переть. А ведь и поперли бы, на лодках и плотах, а отсюда, не вставая с вертящегося сиденья, всех спокойно и утопили бы, как котят в кадке.

Месроп, искоса глянув на Виктора, припавшего к пулемету, усмехнулся, и снова обратил взор на плававшую в зелени Москву.

— Сколько здесь таких штучек? — спросил Виктор, с неохотой слезая с сиденья.

— Да я тут был всего ничего… — начал Месроп, но встретив пристальный взгляд Виктора, хмыкнул. — Порядочно. Тут много чего есть. Этажом выше, если не ошибаюсь — орудия, а на смотровой, кажется, лазер стоит.

— Пошли на смотровую! — загорелся Виктор.

Боевые лазеры в деле он видел только в фильмах, да и то давно, когда еще техника работала. Старый вояка Семен Афанасьевич рассказывал, что у них было два славных лазера, но когда их пустили в ход во время очередной осады, сработал только один, а второй даже не фыркнул. Впрочем, хватило и одного: пожгли все осадные башни итильцев. С тех пор, правда, и второй не работает, но об этом враг не знает.

Месроп немного поартачился, на смотровую ему лезть было неохота, но потом смирился и, ворча, побрел к лестнице.

Минут через десять они вышли на темный этаж. Смотровая оказалась большой комнатой с длинными, во всю стену окнами, прикрытыми ставнями, от которых крепко несло смолой.

К толстой, с двумя вздутиями на концах, трубе тянулись шланги и провода, турель, к которой была привинчена труба, грубо сварена из толстых железных полос. С некоторым разочарованием Виктор оглядел устройство — оно ничем не напоминало ему грозные конструкции, поблескивающие стеклом и хромированным металлом, виденные в полузабытых фильмах. Но именно грубость конструкции убедила его, что это тоже — действует!

Не прикасаясь ни к чему, он обошел турель. Сбоку к трубе двумя стальными хомутами притянута труба поменьше. Виктор насупил брови.

— Ты гляди, — потыкал пальцем в устройство Месроп, — они телескоп приспособили.

Для Виктора этих слов было достаточно. Оптика! Он нагнулся к телескопу и уперся в мягкую пластиковую насадку, выпиравшую из торца.

В первый миг он не понял, что перед ним. Потом сообразил: окно, вернее часть окна, с задернутой темной занавеской. Он поднял голову и обнаружил сбоку ручку с круглым набалдашником. Снова припал к окуляру, крутанул ручку. Окно поехало назад, отдалилось, и вдруг он сообразил, что смотрит на Хоромы. Ему даже показалось на миг, что это его окно. Двигая ручку вверх и вниз и вращая ее, он прошелся по верхним этажам дома на Котельнической. Вскоре он понял, что телескоп был направлен на окна Мартына — темно-вишневые занавески только у него, да и отсюда можно было разглядеть наглухо заделанную форточку в одном из окон — след бурного празднования чьих-то именин. Кажется, Виктор и запустил бутылкой в кого-то, и не попал…

Он еще немного посмотрел на Хоромы, прикинул, достанет ли отсюда луч жилые этажи. Решив, что пробьет, вздохнул и пошел к двери. Месроп закрыл ставень и двинулся за ним.

Спускались молча. Слишком все гладко получается, думал Виктор, ну, слишком все на Мартына указывает. Ему не надо гонцов слать или даже зеркальный телеграф устраивать — пиши прямо все как есть и на окошко прилепи — прочтут. Чересчур складно. И телескоп вроде случайно направлен, и я тут подвернулся вроде случайно. Но если не Мартын, то кто?

Впрочем, это пустое! Ротозеи здесь изрядные — оружие без присмотра оставили! Вон он сейчас как пройдется по всем комнатам, с перечеркнутыми кружками на дверях, да как выведет из строя всю технику! Но вслед за этой мыслью пришла другая: может, и впрямь ученые бросают свой Бастион, отдают со всеми потрохами? И доктор Мальстрем не крутит, а действительно озабочен только спасением ученых. Странно все-таки, никто им не угрожает, с таким оружием не то что Москву, а все земли до Урала под себя подмять можно. Если смола защищает технику, то обмотать просмоленными тряпками стволы, патронов побольше в ящики набить и тоже обмазать…

Они спустились на этаж, где обретался доктор Мальстрем. Пустой коридор. Тишина.

— Слушай, — вполголоса сказал Виктор, — может, пока мы тут ходили, они все давно сбежали? Плывут вниз по речке…

Месроп не ответил, только озабоченно покачал головой. Его что-то беспокоило. Наверно, решил Виктор, он не ожидал быстрой капитуляции ученых. С другой стороны, податься Месропу некуда: здесь оставаться ямка, с учеными идти — да вроде он у них тоже сбоку.

Из-за поворота вышел доктор Мальстрем с двумя молодыми людьми в синих халатах.

— Очень хорошо, — сказал доктор. — Минут через пятнадцать все соберутся. Ах, да! — Он приложил ладонь ко лбу. — Все позабыл, я же вам обещал…

Он обратился к невысокому парню с зачесанными назад волосами и большими залысинами на лбу.

— Я вас лично прошу, Мамасахлисов, проведите наших гостей по… ну, покажите им что-нибудь, расскажите…

— Что — показать и что — рассказать? — потрогав родинку под глазом, спросил парень с фамилией, которую Виктор попытался воспроизвести в уме, но не смог.

— Придумайте сами что-нибудь! — с досадой простонал доктор. — Это наши высокие гости, — со значением добавил он.

— У меня в лаборатории не прибрано… — начал было ученый, но доктор перебил его.

— К чертям лабораторию! Вы не выспались, что ли?

Доктор скрылся в кабинете. Месроп выжидательно смотрел на парня, тот страдальчески закатил глаза и, сказав: «ну, пойдемте, высокие гости!», двинул по коридору к лестницам.