Глава пятнадцатая

…Просто прессованный ветром снег. Произвольные узоры, да еще низкое солнце, подчеркивающее каждую выемку…

Ирена постояла, беспомощно мигая полуослепшими, слезящимися глазами. Что-то странное случилось с восприятием цвета – белое, покрытое снегом пространство вдруг предстало перед ней во всех оттенках красного.

Голая роща. Холмы. Ветер стих… А был ли здесь ветер? Живописная груда валунов… на месте ее дома. Ее вечного дома.

Красный цвет перетек в фиолетовый. В синий; мгла отступила, теперь мир виделся по-прежнему – белым…

Сесть на снег?

Она поколебалась. И медленно пошла вперед.

Скрип, вкрадчиво говорил снег. Скрип, скрип…

Тот, что жил внутри нее, притих.

И в мире стояла тишина. Купол из выцветшего неба, тарелка из блестящих снегов, скрип, скрип…

У подножия холма она поняла, что может думать. Думать без усилий. Отстраненно.

Семироль.

Рек.

Ян остался прикрывать ее и, вероятно, отдал жизнь…

Бескорыстный рыцарь был отсечен от нее будто ножом. Отрезан. Брошен в предыдущей МОДЕЛИ, один, на краю пропасти…

Она вздохнула. Все чувства притупились – осталась горькая констатация.

Ты сделал все возможное, Рек, сказала она, как будто бы рыцарь мог ее услышать. Я так хочу, чтобы ты остался жив. Не сорвался в пропасть, пытаясь спасти меня… И не замерз посреди снежной пустыни. Выживи, бескорыстный, окажи мне эту последнюю услугу…

Снова поднялся ветер, на этот раз несильный, постоянно меняющий направление. Уж кому-кому думать о выживании, так это ей самой. Спустя полчаса эта проблема станет главной…

Неужели Анджей допустит?!

Анджей допустил тюрьму и суд. Зачатие и побег. Яна, Троша, Провидение, Река, обвал ледяного моста…

Анджей мертв. В лучшем случае. Создатель – мертв… Провидения нет. Все эти новые МОДЕЛИ – просто круги одной воронки, Ирена скользит сквозь них, повинуясь тем же законам, что и катящийся с горы камень…

– Не будет нового человечества, – пробормотала она сварливо.

И села в снег.

…Она в девятом классе. Читает на школьном вечере свои стихи.

«Что за странное мировоззрение,» – говорит ее однокашник Санька, он очкарик и любит красивые слова, а она любит его – то больше, то меньше, но ей кажется, что по-настоящему. – «Что за странное мироощущение, я, например, хочу быть ураганом и ломать леса, будто спички…» – «Зачем ломать леса?!» – «К примеру… Это не значит, что я стану их ломать. Но ЧУВСТВОВАТЬ, что я сильный и многое могу… а главное, хочу… А ты что же, собираешься всю жизнь проспать?! Это на тебя похоже, Хмель…»

И он уходит в компанию других однокашников, там шумно и весело, и кто-то приволок четверть литра шампанского в бутылке из-под лимонада, и все пьяны не столько от микроскопической дозы спиртного, сколько от собственной изобретательности…

«А ты, Хмель? С тобой не захмелеешь…»

– Ирена! Ирена! Ирена!..

Детские голоса.

Это ее дети?!

– Ирена!..

Она стоит на снегу.

Хорошо бы еще хоть что-то, кроме снега, увидеть.

Она протерла глаза, и они показались такими маленькими на ощупь, а отекшая рука – такой большой…

А, вот оно что.

Десяток ребятишек от восьми до двенадцати гоняет шайбу по поверхности круглого озера. Справа и слева – импровизированные ворота, по два пластмассовых ящика из-под бутылок. От пацанов валит пар. На заснеженном берегу валом сброшены куртки и шубы. Мелькание ярких свитеров и шапочек провоцирует рябь в глазах, кое у кого из хоккеистов на спине пристрочен номер, у самого младшего, щекастого и круглого, на ветровке нарисованы клыкастые челюсти и написано «агрессор»…

Все это Ирена разглядела в мельчайших подробностях. С эффектом, можно сказать, присутствия. Мальчишки азартно вопили, коньки аппетитно резали лед, тяжелая шайба стукалась об увитые изолентой клюшки…

Ирена огляделась в поисках Река. Нет рыцаря, пусто…

Бред.

– Бред, – сказала Ирена жалобно.

Гол. Забившая команда возликовала; Ирена содрогнулась от мощного вопля полудесятка мальчишечьих глоток.

Бред ли?

Она сделала шаг. Другой…

Мальчишки не обращали на нее никакого внимания.

Их тренер – тоже.

Тренер сидел на низкой некрашеной скамеечке, Ирена видела его спину и затылок.

Широкие плечи, обтянутые потертой курткой. Непокрытая голова, чуть вьющиеся волосы с изрядной долей седины. Мальчишки носились и орали – единственный зритель наблюдал спокойно, чуть снисходительно, иногда делал отметки в записной книжке.

Ирена шагнула еще. Оступилась, еле удержалась на ногах.

Мальчишки вопили – ей казалось, что беззвучно.

– Анджей…

Он обернулся.

В какую-то секунду ей показалось, что сейчас он вернется к своему делу. Преспокойно обернется к играющим мальчишкам, еще и прокричит им в поощрение что-нибудь вроде «давай-давай»…

Сколько раз она ошибалась? Видела ЕГО в других людях?

Первый раз – давным-давно, в машине Семироля. Потом – в том склепе-небоскребе, дворце Толкователей, когда свет слепил глаза, а голова торчала в пасти каменной зверушки. А теперь слепят солнце и снег…

– Привет, Хмель. Ты неважно выглядишь.

– Привет, Кромар, – отозвалась она в тон. Просто по инерции. – Зато ты выглядишь превосходно.

Он поднял брови:

– Не узнаю тебя… Где же отсроченная реакция?

– Просто время здесь идет слишком медленно, – отозвалась она шепотом.

Хотелось спросить что-то совсем уж глупое. Например: «Это действительно ты?!»

Что ему сказать-то? Господи, Создатель, о чем с ним говорить? После всего, что случилось?!

Она действительно плохо выглядит. Просто ужасно. Но… «Неважно выглядишь» – все, что может сказать человек, впервые увидев свою бывшую жену с огромным животом?!

Она так и топталась бы, переминаясь с ноги на ногу, если бы тот, кто сидел на скамейке, не подвинулся. Будто приглашая усесться рядом.

Мальчишки верещали. С момента, когда сидящий на скамеечке обернулся, было забито уже два гола – по одному в каждые ворота; наверное, со временем действительно творилось что-то неладное. Или оно попросту приспособилось к ритму Ирениного восприятия?..

– Кто это? – она указала на мальчишек.

Он пожал плечами:

– Да так…

– Одна моделька?

– Да… Одна моделька. Ты угадала.

Иренина длинная тень на снегу казалась автономным, совершенно самостоятельным существом.

– Садись, Хмель…

Она присела на самый краешек скамейки.

– Го-ол! Го-ол!! Двести восемнадцать-двести шестнадцать!..

Мальчишки не выглядели усталыми. Шайба, мир клином сошелся на шайбе, никто даже не взглянул на Ирену… Хоккеисты были нелюбопытны – или попросту не видели ее?..

– Что же ты молчишь, Хмель?

– Разве нам не о чем помолчать?

Тот, что сидел рядом, удовлетворенно хмыкнул. Кивнул на мальчишек с некоторым самодовольством:

– Тебе нравится?

Она молчала.

– Ты плохо обо мне думаешь, Хмель.

– Разве? – удивилась Ирена.

Ее длинная тень достигала макушкой льда.

Хорошо бы вспомнить что-то хорошее. Что-нибудь теплое, связанное с Анджеем… Это было бы очень кстати. Потому что в момент, когда от нее требуется проявить все свои силы и способности – в этот самый момент она уже ни на что не годна. Обидно.

Коньки оставляли на льду белые бороздки, в них преломлялось солнце, казалось, что лед подернут светящейся паутиной. Алмазной пылью носились подхваченные ветром снежинки.

– Красиво, правда? – спросил Анджей.

Ирена прищурилась.

Наваждение было мгновенным. Перед глазами у нее потемнело, снежинки обернулись рассеянными в пустоте светлячками – безумно величественное, редкое в своей красоте зрелище… Кажется, нечто подобное она испытала, когда в шесть лет впервые попала в планетарий. Но там была тень, слабое подобие мира, открывшегося Ирене в эту минуту…

Снег снова стал белым. Черная шайба улетела в сугробы, мальчишка в бордовом свитере полез извлекать ее, прочие азартно поторапливали…

– Красиво, – сказала она еле слышно.

И впервые решилась посмотреть ему в глаза.

Нет, он не изменился. С таким же лицом он мастерил свои спичечные «модельки», колдовал за компьютером, кормил голубей…

Наверное, он похож был на вдохновенного дирижера за пультом. Во всяком случае, глаза его казались скорее упоенными, чем безумными.

– Анджей…

– Да?

– Ты удовлетворен?

Над озером стояло, повторяя его форму, круглое облако.

– Гм… Видишь ли, Ирена. Удовлетворен бывает бык-производитель, только что покрывший половину стада…

Облако медленно поворачивалось, приобретая странно знакомые очертания; призрак спирали, два залихватски завернутых рукава…

– Слишком трудно, Ирена… и ведь совершенства не бывает. Оно и не нужно никому, совершенство…

Ирена молчала.

Кстати пришлась бы сковородка. Или даже стопка фарфоровых тарелок; она последовательно разгрохала бы их о скамейку – со звоном, с визгом, со слезами. Она закатила бы классический семейный скандал, она потребовала бы немедленно вернуть ее на привычный диван, отмотать обратно время, прекратить, наконец, издевательство…

Почему-то ей казалось, что именно гротескная, на грани фарса «бытовуха» уместна под этим облаком и под этим солнцем. Может быть, мальчишки на время оставили бы свою игру, оглянулись бы на грохот посуды…

– Ты шутишь? – спросила она на всякий случай.

– Нет… – он улыбнулся.

Она ощутила себя лишней.

Назойливой посетительницей, явившейся не вовремя, с просьбой столь мелкой, что ее неловко произнести вслух…

О чем она может говорить с ним?

Как он это делает? Зачем? С чего все началось и чем закончится, и закончится ли вообще…

Эй, господин Петер! Я выполнила ваше задание… вернее, первую его часть. К сожалению, исполнение ваших дальнейших инструкций не представляется возможным…

Тем более что вы, скорее всего, уже и не существуете. Пали жертвой «вероятностных катаклизмов».

Что поделаешь, господин Петер. В конце пути я встретила не совсем того, кого ожидала встретить. Да и вы, наверное, не ждали такого поворота событий…

Ирена тяжело поднялась. Грузно колыхнулся живот.

– Будь здоров, Кромар. Привет.

Тот, кто сидел на скамейке, поднял на нее слегка удивленные глаза:

– Уже уходишь?

– Да… Мне пора, – Ирене вдруг стало весело. Вот так, развернуться и уйти; возможно, прежде, чем солнце сядет, она найдет какое-нибудь волчье логово и завалится спать…

Она обернулась к Анджею спиной. Тяжело, что нет рядом Рекового локтя, не на что опереться…

Впрочем, она вполне еще держится на ногах. А ветер теперь дует в спину, а значит, идти будет легче…

Она вдруг улыбнулась. Из давних-давних воспоминаний вынырнула странная дамочка, визитерша в синем: «Гению не нужна жена – ему нужен друг, соратник… нянька…»

А Создателю, вероятно, вообще никто не нужен.

– Хмель!!

Слово впилось ей под лопатку, как небрежно пущенная стрела. Как пластмассовая стрела с наконечником-липучкой, игрушечная стрела из тех, которыми Анджей Кромар на спор попадал в яблочко десять раз из десяти…

– Что, Анджей?

Покрытое льдом круглое озеро завертелось, как виниловая пластинка.

…Костер под защитой базальтовой скалы. Сухое дерево, погибшее, но не упавшее, давало обильную пищу огню. Изогнувшись в немыслимой позе, дерево прикрывало путников от черного неба. Вернее, пыталось прикрыть – потому что голых веток не хватало на все это необъятное пространство, на эту колоссальную полусферу, усеянную мерцающими точками…

Ирена глядела вверх – и видела снежинки, вертящиеся над узорчатым льдом. Раскрасневшиеся мальчишечьи лица, стук клюшки, пар изо рта…

– Что ты так смотришь… Кромар?

Костер вспыхнул ярче. В огне проступили очертания замка, причем половина башен обрушилась, и над донжоном вздымалось пламя. Осадная башня, таран у ворот, полчища варваров, взбирающихся на стены…

Давний рисунок в записной книжке. Незаконченная повесть.

Ирена закусила губу. Если бы тогда, в той давней жизни, она умела писать вот ТАК. Так мощно. Так захватывающе, так красиво, в конце концов…

– Не надо, – сказала она тихо. – Не надо моделировать смерть.

Пламя опало. Костер горел, как прежде, более того – пора подкинуть сушняка…

– Я надеялся, что ты поймешь меня, Хмель.

– Тебе так нужно мое понимание, Кромар?

– Нет, – отозвался он нехотя. – Я проживу и так… Но я еще помню, как ты ерзала над своими… рассказами. Как протирала юбку, бледнела и хихикала, носилась по дому, как сумасшедшая… Ради чего?

Она молчала.

– Любой школяр, написавший звучную строчку… Любой гончар, удачно вылепивший свой горшок… способны понять меня, Ирена. Вообрази – бесчисленное количество гончаров… как звезд на небе. И каждый вынимает из печи лучший в своей жизни кувшин… и все они – во мне.

Она молчала.

– Ты хныкала от радости над исписанным листком, Хмель… А я…

Он поднял глаза, и Ирена невольно проследила за его взглядом.

Среди неба висела, распустив хвост, явившаяся из ниоткуда белая комета.

Ирена молчала.

Только что он создал и уничтожил МОДЕЛЬ – в костре, в течение минуты. Маленькую локальную МОДЕЛЬ, но кто знает, были ли варвары на стенах всего лишь движущимися фигурками… И не было ли у них прошлого и будущего. И чем они отличались от рыцаря Река, вампира Яна, врача Ника…

– Ты… немножечко страшный, Кромар.

– Разве? – кажется, он искренне удивился.

Она перевела дыхание.

– Меня послали, чтобы ты свернул МОДЕЛЬ.

Тот, что сидел напротив, улыбнулся:

– СВЕРНУЛ? Так-таки и просили передать?

Костер догорал, но Ирена ясно понимала, что, потянувшись за сухой веткой, сразу же свалится на бок. Лучше уж не позориться.

– Да. Именно так и просили передать… более того, грозили прикрыть МОДЕЛЬ снаружи. Дабы избежать вероятностных катаклизмов…

– Клизма, клизма, клизма, – рассеянно пробормотал тот, что сидел напротив. – Катаклизма…

– Петер говорил, – она проглотила слюну. – Говорил, что не хватает ресурсов. Петер боялся… что РЕАЛЬНОСТЬ изменится, Кромар. Раковая опухоль на вероятностной структуре…

– Оглянись, Хмель. Разве ЭТО не реальность?

Ирена оглянулась.

Базальтовая скала, закрывающая треть неба. Искры, по спирали летящие вверх, комета, распластавшаяся среди звезд, будто вычурная пряжка среди россыпи пуговиц…

– Любой ребенок, впервые построивший башню из песка… способен понять меня, Хмель. Да что там – любой птенец, пробивший скорлупу изнутри… поймет меня.

Она улыбнулась.

– Чему ты смеешься?

– Ты патетичен… Мне показалось, что ты выдержишь полновесную паузу… и скажешь: все это для тебя, Хмель. И полезешь целоваться.

Дерево заскрипело. Комета оставалась неподвижной.

– Нет, – шепотом сказал тот, что сидел напротив. – Не надейся.

Он встал. Ирена напряглась – но он всего лишь подбросил хвороста в огонь. Все так же, по спирали, взметнулись искры.

– Зачем ты ждал меня, моделятор?

Он молчал.

– Зачем ты звал меня? Зачем ты построил для меня… коридор? Комнату страха, совмещенную с сумасшедшим домом? Зачем?

Ниточки огня прорастали сквозь завал из сухих веток. Тянулись к небу, и хворост потрескивал все громче и громче.

– Ты ненавидишь меня, моделятор? До сих пор?

– Нет, – сказал он после паузы.

– Это очень кстати, – Ирена удовлетворенно кивнула. Погладила свой живот; подняла голову и посмотрела ему в глаза, и не отводила взгляда, пока огонь, прорвавшись наконец сквозь завал из веток, не встал между ними пульсирующей стенкой, и дрожащий воздух не исказил черты сидящего напротив до неузнаваемости.

– Я… ошибся, Хмель. Когда-то давно я верил, что смогу смоделировать мир из нас двоих… Не для нас, а ИЗ нас, понимаешь?

– Семья – ячейка общества, – сообщила она равнодушно.

– Неработающая модель, – ее собеседник пожал плечами. – Несовершенная… ты так в нее и не вписалась.

– Я виновата, – Ирена желчно усмехнулась.

– Возможно, – сказал собеседник с неожиданной злобой.

– И ты решил меня наказать…

– Нет… Я не такой уж плохой моделятор. Все что я сделал – несовершенно… и потому живет. Само по себе… развивается. А наша с тобой маленькая модель… развалилась. Сдохла.

– Чего ты хочешь от меня? – спросила она сухо.

Потрескивал огонь.

– Я вел тебя, – сквозь зубы признался тот, что сидел напротив. – Сквозь МОДЕЛИ. Я… не хотел терять тебя из виду… но все равно почти сразу потерял.

– Скотина, – сказала она равнодушно. И удивилась собственной душевной пустоте.

– Возможно… Вмешаться-то я все равно не мог… Для этого надо было свернуть все к чертовой матери, а мне было жалко… затраченного труда.

– Понимаю, – она кивнула. Погладила живот. Улыбнулась. – Не ревнуешь? Ни капельки?

– Пузо – не болезнь… – с нехорошей улыбкой отозвался моделятор. Улыбка перелилась в гримасу: – Я не ждал, что ты сможешь… подстилка…

Он тяжело дышал. Лицо его сделалось темным от прилива крови; возможно, Ирена походя ткнула пальцем в незажившую язву. Моделятор, попавшийся в собственный капкан, ревнивец, когда-то поколотивший в подворотне случайного ухажера разведенной жены – бесстрастный Создатель, наконец-то потерявший маску бесстрастия…

Она прислушалась к себе. Возмущение? Шок? Ничего подобного. Усталость, немножко – сочувствие… Да-да. Почти жалость к этому чудо-мастеру, ненароком отхватившему топором собственную руку – и теперь исходящему гневом над кровавым обрубком…

– Ты и за ЭТИМ наблюдал? – спросила она с усмешкой.

Ее собеседник замолчал. Ходили желваки под потемневшей кожей.

– Ответь мне, Кромар… Это важно. Ты НАБЛЮДАЛ?

Тот, кто сидел напротив, мотнул головой. Жест, который мог означать что угодно.

– А теперь не понимаю, – она пожала плечами. – Для тебя все это… игра? Испытание?

– Для меня это ад, – глухо сказал моделятор.

Комета ползла по небу, вероятно, так двигалось время, и пока они молчат у вечного костра, где-то проходят дни и недели, месяцы…

– Как ты любишь… свои чувства, Кромар. Любые. Свою любовь… даже свои страдания. Творчество свое хваленое, талант свой замечательный, гений в себе и себя-гениального… Тебе кажется, что, сидя с веточкой над сотворенным тобой муравейником, ты крупнее, интереснее, ценнее любого из проползающих муравьев… Это хорошо, что тебе так кажется. Иначе ты не смог бы оставаться моделятором.

Свет костра лежал на лице ее собеседника, будто маска.

– Боюсь огорчить тебя, Кромар… Все это уже было. Все эти новые вселенные – я читала, и не раз… Почти слово в слово. Ты не вполне оригинален… Но дело даже не в этом. Любой человек… следящий за птицей в небе… или стоящий на кладбище в толпе прочих и слышащий, как осыпается свежая земля… знает цену НАСТОЯЩЕМУ. Люди отдают жизнь за кого-то… как Ян…

Ее собеседника передернуло. Ирена усмехнулась:

– …Или наоборот, эту жизнь кому-то посвящают… как Рек. Не вздрагивай, моделятор. Твой успех действительно обернулся поражением – в твоем игрушечном мире живут, сотворенные тобой же, личности куда более интересные и крупные… А ты, сидящий с веточкой у муравейника… превратился в функцию. Ты фокусник, Кромар, ты затейник и оригинал… ну ладно, еще и Создатель… ты самодостаточен. Как фейерверк. Ты творец, ты одинок по определению, ты – сам себе модель… Зря ты вбил себе в голову, что тебе нужна какая-то там строптивая женщина. Это каприз, Анджей… Это твоя ошибка… – она помолчала, прислушиваясь к собственным ощущениям. – …Андрусь.

Он вздрогнул. Резко взглянул Ирене в глаза – сквозь дрожащий воздух, сквозь языки пламени.

– Ну что, теперь я поняла тебя? – она улыбнулась.

Разом погасли звезды.

Это было жутковато – как будто с неба опустилась внезапая слепота. Но костер горел по-прежнему ярко, Ирена ощущала идущее от него тепло…

– Модели сворачиваются, – глухо сказал тот, что сидел перед Иреной.

Она инстинктивно прикрыла глаза. Короткий спазм охватил низ живота, толкнул в поясницу, отступил.

Сворачивается площадь с дворцом Толкователей, город с воротами и подъемным мостом, с базарами, с гостиницей «Три козы», с гарпиями у входа в институт…

Сворачивается ферма вместе с пристройками, с живописными горами, с коровами в сарае, с антенной на крыше…

Новый спазм.

Ничего, ничего, ничего. Это еще не схватки. Это так, предвестники, ничего, мы еще поборемся…

Сжав зубы, она посмотрела поверх костра.

Моделятор сидел прямо, как памятник самому себе, только у памятников не бывает таких искаженных лиц.

– Ирена… Неправда, что ты не нужна мне.

Новый спазм. Боль, достигнув пика, плавно пошла на спад.

– …В любой из моделей… я оставлял место для тебя. Чтобы ты могла попасть туда… как деталь мозаики. Единственно необходимая деталь…

Налетел ветер. Ирена почти не ощутила его – но сухое дерево с треском сбросило ветку.

– …Но я ничего не могу с тобой поделать, Ирена. Прости… меня.

…Зеленая трава, лошади в плюмажах, рукоплещущие дамы, трубы, шатры, флажки, оруженосцы, рыцари, турнир… Длинное копье, влетающее в яркое поле кичливого щита, клетчатое небо, струйка коричневой крови из-под забрала…

Королева на башне, прозрачное покрывало, солнце, коршуны, золотой венец, играющий шелк, женщина, стремительно летящая со стены – в ров…

Как больно. И как жалко вампира Яна, как жалко доктора Ника, чьи сыновья верят в отцовскую смерть…

Верили.

Может быть, так и надо? Что потеряет Ник, если вселенная прекратит свое существование?

Бедный Рек. Он не заслужил бесславной смерти…

Не смерти даже. Исчезновения.

Ян… Ян, что же делает со мной твой сын, он разрывает меня изнутри… Ян!!

– Анджей… не надо. Пусть… будет. Все, что уже создано… имеет право на жизнь. Пусть будут МОДЕЛИ… Черт с ними. Ничего не надо сворачивать, пожалуйста, оставим все, как есть…

Боль опоясала ее, как железный пояс верности.

Семироль… Ник, Трош, Эльза. Громила Сит… И, кстати, те три мальчика, которых смоделировали затем, чтобы они послужили жертвами. Те трое, за убийство которых Ирену осудили…

Беловолосая девочка из приюта для убогих, которую никто никогда не погладит просто так…

Казнь. Всеобщая, ступенчатая, неотвратимая казнь.

Железный пояс затянулся туже.

– Что с тобой? – ее собеседник только сейчас заметил неладное.

Ирена оскалилась. Создатель, моделятор, творец, слепой как крот…

А что, если ребенок в ее чреве свернется вместе с МОДЕЛЯМИ?!

Пустое беззвездное небо.

Дайте мне только добраться до бумаги, дайте! Я придумаю для этой истории счастливый финал…

– Ирена?!

Она ощутила его руки на своих плечах. Впервые за столько времени – его руки…

…И стук чужого сердца – обычно медлительного, а теперь позволившего себе сбиться с ритма. Сейчас он упадет на колени, ткнется лицом в ее огромный живот, и ей останется только материнским жестом потрепать его по седеющей макушке…

Она усмехнулась:

– «Ты не умеешь раскаиваться, сказала ящерица».

– Что?

– Ничего, – она снова усмехнулась сквозь боль. – Просто так. Цитата.

Теперь костер был всюду – но не жег. Легонько покусывал. Как застарелая совесть.