Глава одиннадцатая
* * *
«Приют для убогих» вмещал в себя самую разнообразную публику, и каждый из его узников-обитателей был убог по-своему. Кроме сумасшедших, к которым теперь относилась и Ирена, здесь было несколько беспомощных стариков, пара калек, горбатый карлик с печальными глазами и человек десять ребятишек – сирот, в разное время подобранных под разными плетнями.
Все они жили вместе, и свобода их ограничивалась только забором. Ну и, разумеется, природным «убожеством» каждого – так, например, колченогий мужичонка Лобз не мог самостоятельно спуститься с высокого крыльца, а бедная умалишенная Флея верила, что сидит в железной клетке три на три шага, и никогда не распрямлялась в полный рост – чтобы не удариться о воображаемые прутья… Некто Горох, широкоплечий крестьянин с повадками императора, время от времени принимался насаждать в приюте жесточайшую и бессмысленную диктатуру – но после нескольких розданных Горохом оплеух и какой-нибудь показательной порки тирана настигало вездесущее Провидение. Сраженный новой внезапной хворью, он надолго исчезал со двора, отлеживался где-то в дальнем углу, и всякий раз ему было все труднее оклематься, и всякий раз его товарищи надеялись, что он не оклемается вовсе…
Постоянного персонала в приюте не было. Ежеутренне ворота открывались, пропуская двух-трех хмурых добровольцев, иногда знакомых, но чаще новых. Добровольцы разбредались по дому в поисках работы, носатый старичок, исполняющий обязанности директора и главврача, направлял их. Брезгливо морщась, работнички прибирали за немощными, не встающими с соломенных тюфяков, утирали сопли слабо сопротивляющимся детям, стирали и мыли, помогали колченогому Лобзу спуститься с крыльца – словом, исполняли всю рутинную, порой исключительно грязную работу. Никому за это не полагалось ни гроша – расплачиваться предстояло Провидению…
Те из добровольных помощников, кто «искупал» по самому большому счету, месяцами жили тут же, во флигеле. Почти все «убогие» панически боялись их – отнюдь не потому, что рисковали получить подзатыльник. «Искупанты» никогда, за редчайшими исключениями, не трогали «убогих» даже пальцем – тем не менее никто, кроме Гороха в периоды обострений, не рисковал приблизиться к ним по доброй воле. Ирена скоро поняла, почему…
С того самого момента, как верховный Толкователь исчез в боковом коридоре, напоследок показавшись ей в случайном рассеянном свете – с этого самого момента все происходящее с ней как бы потеряло смысл. Цель – добраться до Анджея Кромара – снова отодвинулась в неопределенную мутную даль, зато загадка – что написано в осужденном властями «Раскаявшемся» – казалась куда важнее реально происходящих событий. И когда Ирене указали ее место – на тюфяке, на жесткой соломе – она безропотно кивнула головой. Все, что происходило – случилось не с ней.
Впрочем, условия жизни в бывшем богатом доме были, пожалуй, даже получше, чем в той ночлежке, где Ирене и Реку довелось провести последнюю ночь перед визитом к Толкователям. «Убогие» ели досыта – в приют регулярно доставлялись богатые пожертвования. Чистота, несмотря на специфические особенности заведения, заслуживала всяческих похвал, и Ирене вовсе не пришлось, как она боялась вначале, изнурять себя грязным трудом. Добровольцы-уборщики старались изо всех сил, ведь иначе их заслуга перед Провидением могла быть обесценена!..
«Приют для убогих» был той отдушиной, той разменной монетой, с помощью которой даже убийца, заранее и до мелочей спланировавший свое злодеяние, мог рассчитывать на компромисс со всевидящим Провидением. Объектом для доброго поступка служили самые благодарные потребители бескорыстия – калеки, сумасшедшие и дети. Не чистые на руку торговцы, уличные воришки и даже обыкновенные разбойники «отмывали» свои прегрешения, подтирая блевотину, вынося горшки и купая парализованных старух. И время от времени важные слуги приносили в корзинах пожертвования от Высокой Крыши. И широкоплечие молодцы, по виду стражники, послушно кололи дрова, подметали двор и чистили выгребную яму…
В их же обязанности входило охранять ворота и содержать в необходимой свирепости сторожевых собак. «Убогие» ни в коем случае не должны были разбежаться – вероятно, их охраняли для их же пользы…
Ирена усмехнулась.
У нее не было времени, чтобы всему стать свидетельницей и до конца постигнуть законы жизни приюта. Зато ей повезло – в первый же день для нее нашелся приятный собеседник; спустя совсем недолгое время ей показалось, что, познав мир «убогих», она поймет эту МОДЕЛЬ в целом…
Скорее всего, она ошибалась.
* * *
Старик с лютней проводил время в углу двора, в относительно спокойном и теплом месте – солнечные лучи являлись сюда рано утром и не уходили до полудня. Старик перебирал струны и негромко ныл песни, без мелодии и без размера, однообразные, но обладающие странным магнетизмом – во всяком случае, для Ирены.
– Да… Я читал «Раскаявшегося». Рассказать тебе?.. Нет. Нет, не боюсь… Но смогла бы ты пересказать, как льется, к примеру, вон та вода…
Из шланга, ведущего от насоса, толчками вырывалась тугая блестящая струя. Чугунный казан мало-помалу наполнялся – кто-то из вольнонаемных уже возился, разводя под ним огонь. Будет теплая вода для купания…
Странное дело. В большом, внешнем, «оригинальном» мире рассказы Ирены не удостоились даже номинации на Серебряный Вулкан. В МОДЕЛИ номер один это были уже весьма достойные вещи – вон, Семироль под впечатлением от них принимал решение об Ирениной жизни и смерти… А здесь, выходит, опальная сочинительница Хмель попала едва ли не во властительницы дум. Случайность или злая шутка Анджея Кромара?
– Расскажи, Музыкант.
– Не смогу…
Ирена вздохнула. Старик умел быть феноменально упрямым.
– Хорошо… А что ты сделал Провидению такого, что оно наказало тебя?
Старческие веки приподнялись, открывая большие, выцветшие, удивленные глаза:
– А разве я наказан?
Ирена помолчала. Предположила осторожно:
– По-моему, да… Если бы ты не был наказан, то жил бы в своем доме, среди детей, внуков и внуков детей…
Старик неопределенно хмыкнул.
Тощая девочка лет десяти – сколько ни корми, а все тощая и тощая! – подобралась к казану, чтобы украдкой потрогать воду. Закатала рукав, сунула руку по локоть, довольно улыбнулась; тот вольнонаемный, что заведовал баком, обернулся от поленницы. Ни слова не сказал, просто обернулся; девчонку будто отбросили, спотыкаясь, она отбежала от казана в противоположный конец двора и остановилась там, плаксиво морщась, вытирая мокрую руку о подол платья…
В глазах добровольного помощника сирот было столько гадливой ненависти, что даже Ирена, поймавшая этот взгляд уже на излете, невольно вздрогнула.
Вспомнились изогнутые брови Река. «Торговцы»…
Вспомнился и лавочник, из чьих цепких доброжелательных лап ее вызволил бескорыстный рыцарь. «Провидение учит: отчаявшихся – утешать, бездомных – привечать, беременных – оберегать… Байстрюка вашего в хороший приют отдадим. Ну, пошли…»
Тощая девочка все еще стояла у забора напротив.
«Провидение учит: ежели кто добра своего не понимает, так наставлять деликатно либо в тайне добро делать… А в тайне не получается. Не дергайся, кому говорят? Спасибо потом скажешь… А то гляди, спросит с тебя Провидение – за неблагодарность…»
– Погоди, Музыкант…
Она поднялась. Прошла через двор, остановилась в шаге перед девчонкой. Чем-то девчонка напоминала Река – такая же светловолосая, и даже брови, страдальчески сведенные над переносицей, изгибались «тильдой»…
Ирена заколебалась. Девочка смотрела напряженно и неприязненно.
– Чего же ты испугалась? – Ирена опустилась на одно колено, так, что ее лицо оказалось чуть ниже девочкиного.
И положила руку на белобрысую стриженую макушку. Жест дался ей не так просто – она в жизни не гладила ни чьих детей, считая это дурным тоном. Слащаво и фальшиво; если ты не мама – зачем тянешь руку?!
Но эту девчонку, вероятно, никто и никогда не гладил по голове. А если и гладил – то с обязательной надеждой получить мзду за проявленную доброту. Торговцы… Торговцы…
Девочка на секунду замерла. На мгновение; Ирена и глазом не успела моргнуть – а подопечная уже бежала к дому, высоко подбирая подол, чтобы не путался под ногами…
Каким девчонка видела мир – Ирена не могла себе представить. А однажды попытавшись, ужаснулась и тут же отказалась от попыток…
– Что смотришь, Музыкант?
– Чудная ты.
Ирена невольно усмехнулась:
– Не чуднее тебя…
– Чуднее, – старик неохотно отложил лютню. – Ты скажи мне, госпожа… Что тебе так дался этот «Раскаявшийся»?
Солнце стояло в зените. Еще немного – и забор потемнеет, солнце уйдет на противоположную его сторону, туда, где почти уже воля, туда, где бегает, не привязанный, теленок-волкодав…
– Я сумасшедшая, – сказала Ирена как можно равнодушнее. – Что, и спросить нельзя?
Лютнист улыбнулся краешком рта:
– Спросить-то можно…
Коренастый крепыш с неопределенного цвета бородой – он жил во флигеле, если верить Музыканту, вот уже четвертый месяц – на руках вынес из дома умалишенного, наполовину парализованного старика. Никто не знал, как звали этого человека прежде – для всех его имя было раз и навсегда Гнойник. Если вольнонаемный не находил за собой особо тяжкой вины перед Провидением – он всячески избегал возни с Гнойником, но если, подобно крепышу-разбойнику, имел на совести человеческую жизнь, а то и не одну – что ж, купание Гнойника было той самой миссией, за которую Провидение простит что угодно…
Бедняга боялся. Закрывал глаза ладонью. Втягивал голову в плечи; его усохшие ноги казались мертвыми ветвями колдовского дерева. Коренастый, презрев чужую помощь, одну за другой стягивал со старика его серые тряпки, и лицо у него было такое, будто приходится голыми руками разделывать тухлую коровью тушу.
Из дома стайкой вышли дети. Сели в углу двора, кружком, но не касаясь локтями. Не обращая ни малейшего внимания на происходящее, затеяли игру в камушки…
– Музыкант… А ты веришь в Создателя?
Лютнист молчал.
– Если бы, вообрази на секундочку… Если бы ты был Создателем и решил смодели… создать… мир… Ты мог бы обойтись без Провидения?
Болезненно вскрикнул Гнойник. Коренастый мыл его, как кусок дерева. Видимо, Провидение спросит с добровольного санитара исключительно за результат…
Музыкант поднял голову. Поймав его взгляд, Ирена нахмурилась:
– Что?
– Примерно о том же писала сочинительница Хмель, – неохотно проговорил старик. – Сельский мальчик подслушал, как ящерица и хамелеон ведут спор, ящерицу звали Милосердие, а хамелеона – Раскаяние… А потом в спор их вмешался Создатель.
Коренастый закутал дрожащего Гнойника в кусок чистого полотна и понес в дом – в чувством выполненного долга. Гнойник по-стариковски щурился, глаза его слезились, то ли от холода, то ли…
– Создатель? – механически переспросила Ирена.
Музыкант хихикнул:
– Госпожа Хмель дала Создателю имя…
Вдоль забора шел, неумело помахивая метлой, чистенький юноша явно благородного происхождения. Чем-то провинился отпрыск славного рода, обстоятельства потребовали срочного реверанса перед Провидением, и вот юнец зарабатывает поощрение, убирая за убогими, хотя даже легкая метла мозолит ему пальцы…
Юнец двигался равномерно и слепо, как мусороуборочная машина. Ирену рассмешило это сравнение; приблизившись к старику с лютней, сидящему прямо на траве, и расположившейся рядом сумасшедшей беременной бабе, подметальщик приостановился. Сделал красноречивое движение метлой – убирайтесь, мол, не мешайте процессу искупления…
Музыкант, кряхтя, поднялся.
– Имя Создателя? – переспросила Ирена с привычным опозданием.
– Посторонись, – хрипловато сказал юнец.
Ирена не шевелилась. Напряженно сведя брови, она снизу вверх смотрела на лютниста:
– Имя Создателя?
Подметальщик шагнул вперед, его нежное безбородое лицо перекосилось брезгливой ненавистью:
– Подними задницу, потаскуха рехнутая!
И замахнулся метлой. Не собираясь, конечно же, бить – просто отгоняя помеху, как сгоняют с огорода обсевших его ворон…
Музыкант уже брел к дому, лютня в его руках едва не касалась земли.
* * *
На другой день Провидение преподнесло всем жестокий урок.
Колченогий Лобз поскользнулся в коридоре, упал и угодил виском на железный штырек, когда-то поддерживавший здесь ковер. Смерть наступила мгновенно; все, исключая разве что парализованных и сумасшедшую Флею, сбежались к месту происшествия, молча и вслух гадая, за что наказало бедного Лобза справедливое Провидение.
Сразу же выяснилось, что Лобз упал потому, что пол в коридоре был надраен и чрезмерно натерт воском. А навощил его – из наилучших побуждений – тот самый юный «искупант», что замахивался на Ирену метлой. Таким образом, юнец оказался повинен, хоть и косвенно, в человеческой смерти…
Из приюта послан был гонец – надо полагать, к юнцову папочке. Мальчишка, смертельно боящийся расплаты Провидения, дважды подряд вымыл несчастного Гнойника и в конце концов полез на крышу – починять черепицу. А так как черепицу он до тех пор видел только издали и лазал куда-то исключительно под присмотром учителя гимнастики, то стоит ли удивляться, что уже через полчаса он сорвался, оборвал своим весом плохо закрепленную страховку и рухнул на крыльцо, сломав руку и ногу?..
Ирена держалась в стороне от общей суеты. Ей запомнилось лицо мертвого Лобза, которого зашивали в мешковину – равнодушное, очень усталое лицо. И покрытая испариной физиономия юного аристократа – он ошалел от боли и от свалившихся на него несчастий, и даже не стонал, а только удивленно таращился на обступивших его людей, в то время как вольнонаемные санитары рассуждали о руке Провидения, которое, по-видимому, рассчиталось с юношей сразу за все его грехи…
К вечеру под воротами объявилась карета, запряженная четверкой вороных. Юношу увезли в родное имение – Ирена искренне надеялась, что он не останется инвалидом на всю жизнь; колченогого Лобза вынесли за ворота в мешке и похоронили где-то неподалеку. И хотя оба были овеществленными фантомами, подопытными существами без прошлого и без будущего – Ирена чувствовала себя скверно.
Старый Музыкант тем временем впал в депрессию. Сидел на обычном месте, под забором, нудел свои песни и не реагировал на внешние раздражители. А значит, Ирена еще не скоро узнает, как звали Создателя в ее же собственном рассказе про «Раскаявшегося», и что сказала ящерица по имени Милосердие хамелеону по имени Раскаяние…
Ирена поймала на себе чужой взгляд и обернулась.
В нескольких шагах стояла белобрысая стриженная девочка. Смотрела странно – не то с опаской, не то вопросительно.
* * *
Ночь прошла плохо, следующий день начался и того хуже – вылез откуда-то тиран Горох, оклемавшийся после очередного удара судьбы, и принялся бродить среди «убогих», зыркая, бормоча, понемногу разогревая себя – вероятно, ему казалось, что он – император, бродящий среди вконец распустившихся слуг, и, несмотря на аристократизм и кротость нрава, ему придется собраться с духом и положить распущенности конец…
– …Поди сюда!
Слабоумный парнишка по имени Зуб – тот самый, что попал в приют одновременно с Иреной – подошел, виновато улыбаясь.
– Сучонок… – протянул Горох, и голос его был почти что ласковым. – Порядка не знаешь, сучонок? Закона не знаешь?
Зуб моргнул редкими ресницами.
Гениальная интуиция сумасшедшего Гороха безошибочно указала ему на жертву – самую слабую, самую подготовленную для предстоящей роли. Для того, чтобы подчинить Зуба, даже не придется особенно гневить Провидение…
Ирена не стала на это смотреть. Повернулась и ушла в дом.
В коридоре – после гибели колченогого весь воск с пола соскребли начисто – ждала ее белобрысая девчонка.
Сама не думая, зачем, просто повинуясь внезапному побуждению, Ирена положила руку ей на макушку.
Девчонка не увернулась.
Глаза ее стали бессмысленными. Соловыми, как от сильного наркотика. Она привстала на цыпочки – как бы желая удержать Иренину руку…
Наверное, впервые в жизни девчонка поймала ласку ради ласки. Не ради возможного вознаграждения…
Другое дело, как она это учуяла. Каким нюхом?..
Впрочем, Ирена и без того знала, что выделяется среди прочих, как альбинос в вороньей стае. Это сразу увидел Рек, это моментально понял Музыкант, странно, как не успел понять этого верховный Толкователь…
Впрочем, самым безопасным местом для нее оказался приют «убогих». Возможно, следует затаиться, подождать, пока моделятор вконец разочаруется в своей гениальной МОДЕЛИ и вспомнит о бывшей жене, неудавшейся лазутчице…
Если он вспомнит. Если он еще жив, если он еще здесь, если бесконечный колодец МОДЕЛЕЙ не затянул его, подобно воронке…
Возможно, каждая следующая МОДЕЛЬ безумнее предыдущей и более ограничена в пространстве. В конце концов он смоделирует клетку, как у сумасшедшей Флеи, и окажется запертым в ней в компании совершенно фантастических, бредовых существ, подчиняющихся непознаваемым законам…
Хотя нет. Анджей всегда знал, что и зачем делает. Не прав Петер, полагающий, что ошеломляющий успех моделятора, успех, обернувшийся поражением, стал неожиданностью для самого господина Кромара…
В печальных размышлениях прошла и эта ночь.
Утром ворота распахнулись, пропуская очередную партию добровольных помощников, и первым вошел стройный крестьянин с сосредоточенным тонким лицом и изогнутыми «тильдой» бровями…
Бескорыстный рыцарь Рек по кличке Шиповник.
* * *
За поленницей дети играли в некое подобие чехарды – без улыбок, деловито, будто выполняя ответственную работу. Музыкант перебирал струны своей лютни; Ирена сидела рядом и смотрела, как Рек, подражая крестьянской манере двигаться, разгружает телегу посреди двора.
Телега пришла из-под Высокой Крыши. Несколько мешков муки, окорока, колбасы, масло, даже вино – щедрая жертва должна была покрыть творимые под Крышей грехи. Калеки и сироты будут жевать лепешки, а власть получит некоторую свободу действий – не бывает власти без принуждения, но не расплачиваться же собственными костями за каждый подписанный указ…
Подражатель из Река был некудышний. Наверняка в нем уже раскусили переодетого аристократа – но что же, здесь, в приюте, ряженые появляются чаще, чем где бы то ни было…
А вот бескорыстных рыцарей здесь не бывает.
Бескорыстные не нуждаются в выслуге. Бескорыстные имеют право на бескорыстное добро – а вовсе не на безнаказанное зло…
Ирене захотелось сесть за компьютер. Или добраться, в конце концов, до ручки и листа бумаги, она уже знает, как писать рассказ «О раскаявшемся», знает, какое имя дать Создателю – не Анджей, конечно, и не Кромар, это было бы прямолинейно, но когда-то, во времена их щенячьей влюбленности, у нее было обыкновение называть его «Андрусь»…
…Беседуют ящерица и хамелеон. Хамелеона зовут Милосердие, а ящерицу Раскаяние… Или наоборот? Стоп, стоп. Рассказ называется «О раскаявшемся», а кто раскаялся-то, неужели Создатель?!
Рек мимоходом на нее взглянул. Близился вечер; еще полчаса – и работы будут свернуты, «убогих» позовут на ужин, приходящих работников выдворят за ворота… А это значит, что…
Она в изнеможении закрыла глаза.
Сегодня будет побег. Сегодня она покинет приют. Сегодня… Кажется, что вырваться за двойной забор означает вернуться домой. Добраться до компьютера, написать рассказ за одну ночь, подать в номинационную комиссию Серебряного Вулкана… Ну на кой он ей сдался, этот Вулкан?!
– Что с тобой? – негромко спросил Музыкант.
Она вздрогнула. Старик вот уже несколько дней молчал – у него началось обострение…
– Ничего…
– Я вижу…
Ирена отвернулась:
– Мечтаю о Серебряном Вулкане… Сумасшедшая я. Тебе-то что?
Музыкант вздохнул:
– Тебе бы… темного Толкователя. Надо бы…
– Кого? – Ирена нахмурилась.
– Темного… Толкователя. Того, что учит людей, как от Провидения уклониться… Говорят. А может, врут все… Кто он тебе, тот парень?
– Какой? – снова спросила Ирена, и вопрос прозвучал нарочито глупо.
– Который телегу разгружает…
Ирена обмерла. Вот оно что; тщательная конспирация приводит к тому, что помыслы ее видны как на ладони…
Ирена открыла рот, на ходу пытаясь придумать ответ – но в этот момент в ворота застучали снаружи. Настойчиво, едва ли не грубо; дружно залаяли собаки.
Носатый старичок выбрел на крыльцо. Скользнул взглядом по двору, по повозке, по работнику Реку с мешком на плече; кивнул двум охранникам, выглянувшим из флигеля, и с недовольным видом направился к воротам.
Музыкант взял причудливый, длинно звучащий аккорд.
Время было внеурочное. В такой час пожертвований не принимали, рабочую силу не пускали и новых постояльцев, соответственно, тоже…
Ирена видела, как Рек побледнел под слоем загара и пыли.
– Кто там? – спросил старичок, приоткрывая смотровую щель.
Ответа Ирена не слышала, но старичок вздрогнул, нахмурился, жестом велел охранникам убрать собак. Ворота заскрипели и отворились.
Ирена обнаружила, что стоит за спиной у Река. И что Рек странно держит руку – будто придерживая нечто, висящее под курткой на боку…
Вошедших было двое, они были не «искупанты» и не потенциальные «убогие». Оба в черном, в шляпах с перьями, у старшего в опущенной руке имелся казенного вида свиток с печатью.
– Приказано выдать тебе, лекарь, женщину умом тронутую, чревом в тягости, что была доставлена тебе десять дней назад из дворца Толкователей на содержание и лечение… Вот.
И протянул носатому бумагу. Тот принял ее дрогнувшей рукой, помедлил, обернулся…
Носатый лекарь все еще оборачивался. Ирена все еще пыталась вздохнуть.
Ясно же, что ни с кем не спутают. И вспоминать не придется, кто такая да когда привезли – ее особая примета выдает сразу и с головой. Вернее, с животом…
Рек перемахнул через повозку. В руках у него непонятным образом оказался кинжал; люди в черном шарахнулись. Они явно не ожидали такой встречи, но и реакция у них была побыстрее Ирениной…
Кто-то из «убогих» испуганно закричал. Глухо звякнула лютня. Заливались лаем псы.
– Закройте ворота! – властно рявкнул тот из гостей, что принес свиток с печатью. – Закройте, живо!
И он, и его напарник были вооружены тяжелыми шпагами. Странный белобрысый крестьянин с повадками фехтовальщика оказался между двумя остриями – вместе со своим кинжалом.
Убийство «при исполнении» – не убийство?
Грехи подчиненных искупает Высокая Крыша? Может быть, искупает наперед, и на той телеге, к борту которой прижмут сейчас Река, сложена плата за его вынужденно пролитую кровь? Мука, мясо, масло для убогих?!
– Не гневи Провидение, – сказал тот, что принес свиток. – Брось оружие… бескорыстный.
Рек молчал. Ирена не видела его лица; о чем он сейчас думает? О женщине, с которой его ничто, в общем-то, не связывает, кроме разве что нескольких рассказов? О самих этих текстах, «О рыцаре, который совершал зло, чтобы оставаться бескорыстным»?!
А вот любопытно, отстраненно подумала Ирена, кто из обнаживший оружие совершает сейчас зло – а кто благо? Совершенно невозможно понять. Рек отстаивает интересы Ирены – а двое со шпагами, возможно, интересы государства…
Пока она думала, Рек прыгнул.
Двое его соперников были классными фехтовальщиками. Движения бойцов оказались неподвластны медленному Ирениному восприятию.
Рек, кажется, подловил одного из противников на слишком широком выпаде. Поднырнул под клинок, поймал нападавшего за руку; сдавленный крик. Шпага летит вниз, но не долетает, Рек подхватывает ее в сантиметре от земли…
Обезоруженный враг отступает. Глаза белые – не иначе, Рек ему руку сломал…
Ирена прозевала атаку второго Рекового противника. Размазанные в воздухе движения, доля секунды…
Человек в черном вильнул, уходя от выпада, выругался коротко и грязно, превосходящей массой отбросил рыцаря так, что тот спиной ударился о телегу. Не в интересах черного было устраивать здесь турнир. Он представитель власти; сейчас запрут ворота и…
Несколько событий случилось сразу.
Охранники спустили собак, и свирепые псы, не разобравшись, кинулись на всех подряд. Завизжали, разбегаясь, дети; Музыкант в своем углу неумело заслонился лютней, он не умел быстро бегать, Ирена молила неизвестно кого, чтобы собаки не сочли его достойной добычей…
Носатый лекарь нечленораздельно завопил. Ему не подчинились ни псы, ни охранники; кто-то из вольнонаемных оборонялся, размахивая палкой, кто-то схватил топор.
Высоко на заборе – как только сумела взобраться?! – сидела беловолосая девочка и не сводила с Ирены испуганных, умоляющих глаз.
Всеобщая паника подействовала на императора Гороха, как инъекция адреналина. Ревя о законности и порядке, он ворвался на поле битвы, со странной яростью набросился на мешок муки, не сгруженный с телеги, и разорвал его голыми руками.
В воздухе взметнулась белая пыль.
– Госпожа Хмель!!
Рек стоял в воротах. В одной руке у него была шпага, другую он протягивал Ирене.
Путь ей преграждал человек в черном. Ирена с удивлением глянула на свои руки – они были в муке по локоть, со стиснутыми белыми кулаками…
Лицо того, что преградил ей путь, залито было кровью из неглубокой раны на лбу.
Не раздумывая – по наитию – Ирена сыпанула ему в глаза содержимым стиснутых кулаков. Кровь и мука… Хорошенькое тесто.
И, уже почти дотянувшись до протянутой руки рыцаря Река, она обернулась на Музыканта.
Да, он слышал. Кто-то, может быть, и пропустил мимо ушей, но старый сумасшедший все слышал – «госпожа Хмель»…
С трудом выпустив его потрясенный взгляд, она бросилась в ворота. За ее спиной оставались паника и сутолока, охранники, ловящие псов, носатый лекарь, держащийся за сердце, император Горох, сражающийся с окороком, вольнонаемные, превратившиеся в карательный отряд санитаров, двое людей в черном – оба ранены, но вполне еще могут организовать погоню…
И белобрысая девочка на заборе. Десятилетняя девочка, которую больше никто и никогда не погладит «за так».
* * *
Ночь провели в лесу, в специально оборудованном тайнике. Ночевали без огня и практически без сна. И почти без слов.
Что же дальше, хотела спросить Ирена, но у нее не поворачивался язык. Бескорыстный рыцарь и без нее понимал, что дела их, в общем-то, не особо хороши.
…Но и не трагически плохи. Здесь нет полицейских постов, паспортной системы, компьютерной сети… В принципе, нанявшись работницей на какой-нибудь зажиточный крестьянский двор, можно легко выпасть из поля зрения Высокой Крыши…
– Ведь это Высокая Крыша меня… ловит?
– Высокая Крыша преследует сочинительницу Хмель уже очень давно, – устало сообщил рыцарь. В его голосе была едва ощутимая укоризна: что, мол, дурочкой прикидываться?..
– У меня есть дом, – сказала она после паузы. – У вас есть лошадь… Мы могли бы… День пути – и мы доберемся…
Рыцарь вздохнул.
Вероятно, местонахождение ее дома было известно преследователям. Вероятно, они наведывались туда в Иренино отсутствие… И Ирене с Семиролем просто повезло, что, вывалившись из МОДЕЛИ номер один в МОДЕЛЬ номер два, они не застали в прихожей людей в черном, не ознакомились тут же со свитком, заменяющим ордер на арест…
Семироль. Семироль…
– Я нашел его для вас, – глухо сказал Рек.
Ирена помолчала. Потом дернулась:
– Что?!
– Нашел экземпляр рассказа «О раскаявшемся»… Наверное, один из последних. Вот, возьмите…
Движение в темноте. В руку Ирене лег тугой рулон бумаги. Будто кусок обоев…
Она подавила дрожь.
– Спасибо, Рек…
Она не знала, за что благодарит. Наверное, все-таки за рассказ. Потому что даже благодарность за спасение здорово уступила этой внезапной радости, этой внезапной вере, что уж теперь-то все будет хорошо, она поймет, она найдет ключ к этому миру, разыщет Анджея… Вернется домой…
«Наверное, один из последних». Они способны уничтожить ее рассказ, полностью, все экземпляры… Следует запомнить текст – слово в слово, чтобы потом воспроизвести…
Потом. Для номинационной комиссии Вулкана.
Ирена усмехнулась, и хорошо, что Рек этой усмешки не видел.
Развернула свиток. Света звезд хватило, чтобы понять, что текста совсем немного.
– Рек… Огниво, свечка… фонарик… что-то есть?
Он вздохнул:
– Госпожа…
Она стиснула зубы. Понятно. Надо дожидаться рассвета.
* * *
На рассвете в лесу сделалось чуть ли не по-зимнему холодно. Во всяком случае, Ирене так казалось. Возможно, причиной ее дрожи были нервы, сырость, бессонница – как бы то ни было, но «сочинительницу Хмель» трясло, как в лихорадке, и Рек забеспокоился, плотнее укутал ее одеялом, лег рядом, пытаясь согреть…
– Верховный Толкователь… – пробормотала она сквозь лязгающие зубы, – вот черт, как бы язык себе не откусить… Верховный Толкователь оказался вовсе не тем, кого я… ищу… Он просто верховный Толкователь. Он… кукла…
– Верховный Толкователь – кукла? – после паузы спросил рыцарь.
Неподалеку, на поляне, паслась невидимая в темноте лошадь.
Ирена вздохнула:
– Рек… Кто такой… Темный Толкователь?
Рыцарь молчал. Плотнее прижал ее к себе; она ощущала телом пряжку на его поясе, шнуровку на его куртке, мышцы, твердые, будто каменные…
– Рек… Понимаете. Я ищу человека, который… мог бы держать в руках ниточки этого мира. Который… Это не Верховный Толкователь, нет. Не герцог… наверное. Кто?!
– Создатель, – с коротким смешком предположил Рек.
– Создатель, – эхом отозвалась Ирена. – И что обидно, он может оказаться кем угодно… тренером местной… футбольной команды… Извините, Рек. Я говорю глупости…
Небо серело. Еще немного – и можно будет развернуть свиток. Прочесть, наконец, текст, из-за которого и в этом патриархальном, как бы средневековом мире скромной женщине нет покоя…
Она осторожно высвободилась. Села. В лесу запевали первые птицы, Ирена лишний раз убедилась, что рассвет – лучшее время суток, как жаль, что в своей жизни она так редко видела рассветы, так поздно ложилась спать и вставала, когда солнце давно поднялось…
Потянулась к вещам Река. Выудила из дорожного мешка свиток, внутренне трепеща, развернула…
Если поднести текст к носу – можно разобрать буквы. Во всяком случае, первая – любовно выписанная, огромная, красная витая буква «к»… «Как-то… раз…»
Она опустила глаза к концу текста. Да, вот она, подпись… «Сочинительница Ирена Хмель», и ее собственный росчерк, кем-то старательно скопированный с оригинала…
Рек сел рядом. Толчком, будто внутри него резко сократилась пружина.
– Слышите?
Она захлопала глазами. Далеко в лесу… Да. Звуки рога, а потом и собачий лай…
– Охота? – неуверенно спросила Ирена.
Рек – его лицо понемногу проявлялось в расступающихся сумерках – поджал тонкие губы:
– Да, охота… на нас с вами, сочинительница Хмель.
* * *
…Да. Еще пару месяцев – и ей станет трудно двигаться. Пока еще ничего… Но при мысли о том, что придется остаться здесь, родить упыреныша на соломке, а потом воспитывать его… как крестьянского мальчика… или даже как незаконнорожденного аристократа, бастарда… при одной этой мысли у нее либо безвольно опускались руки, либо, вот как сейчас, просыпалась исступленная жажда действия…
Лес все не кончался. Рек шел впереди, ведя лошадь под уздцы. Вероятно, место их ночлега уже обнаружено… А интересно, за преследование неповинной беременной женщины Провидение никак не наказывает? Или эти, что идут сейчас по их с Реком следам, загодя откупились пожертвованиями, подарками сиротам, безвозмездной службой в больнице или приюте?..
А может быть, по меркам здешнего Провидения, виновна как раз она, злонамеренная сочинительница, и те, кто идет следом, исполняют роль санитаров общества? И Провидение их еще и наградит?!
Лес поредел. Рыцарь обернулся:
– Сейчас выйдем… Надо будет через реку… Там дорога… склон крутой…
Ирена кивнула.
Стоило остановиться на минутку… всего на минутку. И прочитать рассказ «О раскаявшемся». Ей хотелось сделать это с того самого момента, когда над горизонтом поднялось солнце, так светло и удобно читать, но вот беда – времени нет ни минуты…
Надо идти вперед, иначе содержание рассказа придется излагать палачу… с объяснениями и дополнениями «от автора»…
Лес расступился.
Да, склон крутой. Это уже предгорья; Ирене даже показалось, что она узнает местность. Как будто нечто похожее ей доводилось видеть из окна машины, мельком, проезжая мимо на благоразумной скорости шестьдесят километров в час…
Из-под лошадиных копыт падали камни. Летели, задевая о склон, плюхались в воду… Потому что по дну оврага тек ручей, даже, скорее, маленькая речка.
Ирене пришлось спешиться.
Когда-то они с Анджеем целый день строили на таком вот ручье запруду. И запрудили, и в результате получили лягушатник три на три метра, с уровнем воды Ирене до подбородка… И минут двадцать играли надувным мячом в водное поло, пока не пришел лесник и не устроил разнос, пригрозил штрафом, потому что, оказывается, от подобной запруды нежной природе страшный вред…
– Осторожнее, госпожа Хмель… Ирена…
Она и без того старалась ступать как можно легче.
…И пришлось запруду, с таким трудом построенную, самим же и разбирать… Поздней ночью, вернувшись к себе в палатку, продрогшие и голодные… они выпили с горя две бутылки густого крепленого вина… вдвоем… причем Ирена пила наравне с Анджеем… а наутро…
Она пошатнулась. Ухватилась за ветку счастливо подвернувшегося куста.
Тропинка вела вдоль берега, и берег становился все круче и выше, а ручей внизу окончательно оказался речкой, и глубина там, судя по вот этим нехорошим водоворотам на поверхности…
И вода холодная.
– Долго еще, Рек?
– Сейчас выйдем к мосту…
Он не договорил.
Лошадь оступилась. Забила копытами, обрушивая целые пласты песка и глины, на глазах у Ирены и Река сползла ниже, еще ниже, проехалась брюхом по камням…
Да, вода была холодная. Во всяком случае, лошадь выкатила глаза так, будто свалилась в кипяток… Брызги поднялись чуть не вровень с берегом. Лошадь била копытами уже в воде, имитировала движения пловца, в то время как вода, изо всех сил толкая тяжелое тело, увлекала лошадь все дальше, дальше, вперед…
Ирена смотрела, разинув рот. Лошадь плыла; вместе с ней плыли седельная сумка и дорожный мешок, в котором…
Ирена застонала. Взялась руками за щеки и села на тропинку.
– Вперед!..
Совсем рядом оказалось белое, яростное лицо Река.
– Вперед, если не хотите…
Из-под ног сыпались камушки. Плывущая лошадь уже скрылась за поворотом; чего ей – выберется. Кому-то из крестьян повезет, прибудет имущества, если, конечно, лошадь Река не выучена по-собачьи лаять на чужих и преданно разыскивать хозяина…
Хотя для «Раскаявшегося» разницы уже нет. Все едино…
Она заставила себя подняться и продолжать путь.
Жизнь не кончена. Но отыщется ли другой экземпляр?..
* * *
Мост был, как сиротская радость, – узенький и хлипкий. На двух канатах, на одной подгнившей свае, дойди лошадь до этого моста – так и так пришлось бы в воду прыгать…
– Не глядите вниз…
Ирене была приятна забота Река – и немножко смешна. Она совершенно не боялась бегущей воды; этот мир, мир второй МОДЕЛИ, по мере знакомства с ним казался все мельче, все жальче, все игрушечнее…
Этот мир обманул ее. Первое впечатление оказалось ошибочным. Колодец на дороге, живой колодец с живой водой, будто пасть доисторического чудовища… Декорация. Картон. Единственное, что в этом мире подлинно и действительно чудовищно – так это их Провидение, неотвратимые кнут и пряник над головой у каждого…
Интересно, а как герцог завоевывает благосклонность Провидения? Если, к примеру, случилось дать пощечину слуге? Отказывается за обедом от сладкого, жертвует свой компот в пользу детского дома?..
А симпатяга-Рек думает, что она боится хлипкого моста, высоты в три метра и быстрого течения…
Под ногой у нее проломилась дощечка. Ирена зашипела, судорожно вцепившись в перила.
– Рек, кто отвечает за состояние этого моста?
– Что?
Шум воды перекрывал слова.
– Тут вообще кто-то ходит? – спросила она в сердцах.
Рек не расслышал.
Противоположный берег был куда более удобным. Можно было идти даже без тропинки – склон был покрыт короткой травкой, такую высаживают на стадионах, лужайках, у подножия монументов…
И, что приятно, чуть дальше по берегу обнаружились наполненные водой отпечатки копыт. Лошадь отделалась легким испугом; возможно, скоро случится радостная встреча…
– Рек, – Ирена остановилась.
Рыцарь оглянулся:
– Что?
Она помедлила, раздумывая. На лбу у рыцаря прорезалась складочка нетерпения:
– Да идемте же…
– Рек, у вас огниво сохранилось?
Рыцарь похлопал себя по поясу – да, мол, огниво носим при себе….
– Давайте подожжем мост…
– Что?!
– Подожжем мост, – сказала Ирена увереннее. – Чтобы меньше было проблем с погоней… Чтобы им переправляться труднее.
Рек страдальчески искривил брови:
– Поджечь… За это Провидение… нам… отольется.
– Это доброе деяние, – сообщила Ирена, не дрогнув лицом. – Мост опасен. Уничтожая его, мы, возможно, спасаем жизнь неосторожному путнику… или заблудившемуся ребенку. И побуждаем предполагаемых пользователей… ну, тех, кто по нему иногда ходит… привести свое хозяйство в порядок. Починить или построить новый… Что, нет?
Рек молчал.
– Мы теряем время, – сообщила она нервно.
* * *
Поджигать не пришлось.
Достаточно оказалось перепилить кинжалом один из поддерживающих канатов – и мост оказался совершенно непригодным к употреблению, потому что второй канат, подгнивший, порвался сам собой.
– Не так эффектно, зато эффективно, – пробормотала Ирена себе под нос.
Рыцарь поглядывал на нее почти со страхом.
– Что случилось, Рек?
Он помедлил.
– Если бы я и сомневался, что вы Ирена Хмель… то сейчас убедился бы окончательно.
– Да? – она растерялась. – Почему?
Они шли по склону. Речка осталась позади; полузаросшая тропинка вывела на дорогу, дорога, по-видимому, вела к селению. Путники были голодны и хотели пить; Рек молчал так долго, что Ирена уже отчаялась услышать ответ.
– Вы специально спросили меня о Темном Толкователе, Ирена?
– Ну уж не случайно, – пробормотала она, пытаясь понять, куда поворачивает разговор.
– Вы хотите, чтобы я рассказал, что об этом думаю?
Ну да. Ее вопрос он принял за испытание, за тест…
– Да, Рек… Я была бы вам благодарна.
Бескорыстный рыцарь вздохнул:
– То, что вы говорили про мост… есть классический прием темного толкования. Оправдание… перед Провидением. Хитрый ход…
– Погодите, – она сбилась с шага, – но ведь Провидение карает или поощряет… не по замыслу, а по факту! Если я смогу убедить себя, что для всеобщей пользы мне надо кого-нибудь убить… что, Провидение простит мне убийство?!
– Нет, – рыцарь смотрел себе под ноги. – Если вы убьете невинного, будучи уверенной, что убиваете во благо… Провидение все равно вас покарает. Но если вы найдете кого-то, кто опасен… или мешает… многим людям… и убьете его – возможно, вы останетесь безнаказанной…
– Этим занимаются все Толкователи, – механически сказала Ирена. – Как поступить в сложной ситуации и что скажет на это господин Провидение… Или оно госпожа?..
Рек покачал головой:
– Нет… Толкователи просто говорят, что, по их мнению… исходя из опыта… можно от Провидения ожидать. А Темный Толкователь учит… как поступить, чтобы Провидение… обойти.
Впереди показались черепичные крыши. Деревня? Нет, скорее хутор, обособленный, небольшой, по крайней мере, тут можно позавтракать…
Ирена считала шаги. Двадцать… Пятьдесят…
– Рек. А зачем вам тогда… бить горшки базарным торговкам? Делать то самое зло, которое позволяет вам оставаться… бескорыстным?
– Провидение не так просто обмануть, – жестко проговорил рыцарь. – Само намерение… не проходит даром.
* * *
На хуторе их встретили радостно. И радость была какая-то истерическая.
Лошадь Река пришла к жилью чуть раньше хозяина. Крестьяне не тронули ни сумки, ни дорожного мешка, справедливо полагая, что есть еще надежда на появление их законного владельца: «Ну не могет господин рыцарь так запросто в речке утонуть!»
Повинуясь закону гостеприимства – сперва накормить и приветить – хуторяне усадили Река со спутницей за стол, предложили постель и теплой водички для мытья. Со скрежетом зубовным пришлось отказаться – потому как через час-другой на хутор обязательно явится погоня…
До того, как опустели тарелки и кувшины, крестьяне говорили только о погоде, урожае и о качестве еды. Таков закон – сперва накормить, потом о делах; а что у хуторян есть дело к бродячему рыцарю, и Рек, и Ирена поняли почти сразу…
– Выкладывайте, люди добрые, – хмуро сказал Рек, отодвигая тарелку. Ирена с ужасом поняла, что, соблюдая законы и втянувшись в игру, он возьмется сейчас за любое дело; покажут ему дракона за ближайшим холмом – он и пойдет воевать дракона, забыв о погоне, о людях в черном, о рассерженной Высокой Крыше…
И только об Ирене – она надеялась – не забыв.
Крестьяне переглянулись. Старший – кряжистый мужик с круглой лысиной и светлой бородой в форме совка – поморщился, будто говорить ему было горько на вкус:
– Чудище у нас, господин. Недели две уже, как чудище… В пещерах. Тут, стало быть, пещеры под бережком… А выход у поля. Так… кровушки напилось у работничка, у Ваня… еле жив остался… и в пещеру забилось. И сидит… ране девки в ту пещеру со свечами по грибы ходили – теперь боятся…
Бородач мельком взглянул на Ирену, будто извиняясь за предстоящие ужасные подробности.
– Пошла как-оть одна… еще тогда, ране… А вернулась сама не своя, белая… на шее дырка, и еле стоит… Страху-то набралась. Кровосос, говорит, свечку задул… страшный такой кровосос, с виду как человек, только диким волосом зарос и на четвереньках… Заикается с тех пор. То есть не кровосос заикается – девка… Вы бы, господин рыцарь… успокоили чудище-то. Сил нет боле… бабы ночами не спят… хлопцы работать на поле боятся… А ну выйдет, да пойдет по хатам, да кровь сосать?!
Все, бывшие в комнате, почти одновременно проделали правой рукой одинаковый сложный жест – видимо, отгоняя злых духов.
Ирена сидела, как истукан. Автоматически поглаживала живот.
Она предполагала, что в этом мире водятся сородичи адвоката Семироля. Ни Рек, ни Толкователь не удивлялись слову «упырь»… Значит, вот так? На четвереньках, в пещере…
Интересно, когда погоня преодолеет несложную, в общем-то, водную преграду, возьмет явный, в общем-то, след, и наведается на хутор?..
Она поймала взгляд бескорыстного рыцаря.
И сразу все поняла.
«Рек, мы же спешим…»
«Я давал обет».
Возможно, в благодарность за доброе дело Провидение подарит Реку удачу… И погоня собьется со следа…
Нет, скажет Рек. Я обет давал. И сразу же совершит какую-нибудь гадость, и вереница неприятностей полностью поглотит возможное везение…
– Кого он сосал-то? – сухо спросил рыцарь. – На отпечатки зубов надо поглядеть, что за зверь…
Толпа у дверей – а к тому времени в комнате собралась настоящая толпа – зашевелилась. Вперед вытолкнули девчонку лет семнадцати, в кокетливом вышитом платьице, с жалостливо поджатыми губками.
Воротничок на платье стоял до самых ушей. Что-то мне это напоминает, мрачно подумала Ирена.
Рек встал. Положил руку девчонке на плечо – та счастливо замерла – и отогнул край воротничка…
– Так быстро зажило? – спросил недоверчиво.
– Ч… – сказала девчонка. – Ч… ч…
Губы ее задрожали – уже не притворно, чтобы пожалели. По-настоящему.
– Через пять дней зажила, – сказали от двери.
Ирена, не обращая внимания на удивленные взгляды, встала и заглянула Реку через плечо.
Шрамик на шее девчонки можно было разглядеть только опытным глазом. Длинный и тонкий шрамик, будто белый волосок…
Она села на свое место. Машинально отломила себе еще хлеба. Сунула за щеку.
Рек деловито совещался с мужиками. Заказывал какое-то особое железо, жердь, веревку, фонарь; ему обещали тут же выдать все необходимое, и даже больше. По-видимому, хуторян привела в восторг решимость молодого рыцаря – браться за дело немедля, пока солнце на дворе…
Ирена жевала хлеб. Вкусная корка. Душистая.
Вся беда в том, что она медленно соображает. Все неприятности ее от этого…
– Когда он появился? – спросила она хрипло, но ее никто не услышал.
Тогда она встала, подошла к мужику с совкообразной бородой, без церемоний дернула его за рукав:
– Когда появился упырь-то?
– Упырь? – мужик, кажется, не понял.
– Ну, кровосос ваш…
– Да недели две, – неуверенно сказал мужик. Сомневался он отнюдь не в сроке – сомневался, следует ли отвечать этой странной женщине, что таскается зачем-то за молодым рыцарем, а сама – не скроешь – брюхата…
Недели две.
Десять дней, проведенных в приюте. Три дня, проведенных с Реком в городе… Четыре дня, проведенные в ожидании пропавшего Семироля. Или она сбилась со счета?..
И расстояние от города до хутора…
Хотя расстоянием как раз можно пренебречь. Тут не бывает больших расстояний. Это очень компактная МОДЕЛЬ…
Не особенно сходится. Хотя…
– Рек, – она удивилась своему голосу, неожиданно низкому, хриплому. – Надо поговорить. Срочно.
* * *
До околицы их провожал едва ли не весь хутор; ко входу в пещеру – а его оказалось не так просто отыскать среди камней и высокой травы – рыцарь с Иреной подошли уже вдвоем.
Рек мучился. Брови его страдальчески изгибались – уже не «тильдой», а, скорее, ломаной линией.
– А если вы не правы? А вы ведь скорее всего ошибаетесь, я же не могу рисковать…
– Войдем вдвоем, – устало предложила Ирена. – Берите ваши жерди, клинки… фонарь… Я достаточно скоро пойму, ошиблась я или нет. И быстренько сообщу вам…
– Я не могу рисковать, – повторил Рек с нажимом.
Ирена пожала плечами:
– Ну, в самом крайнем случае буду заикаться, как эта бедная девчонка…
Про себя Ирена подумала, что если она дожила до сегодняшнего дня и до сих пор не заикается – поросший диким волосом кровосос вряд ли сумеет произвести на нее впечатление.
Кровосос в суде куда страшнее. Особенно, если он адвокат…
Вход в пещеру выглядел вполне ïðèñòîéíî. Над узкой черной щелью колыхались красные и синие цветы, звенели в траве кузнечики, валялась, задрав потемневшее дно, маленькая забытая корзинка…
И они ходят сюда грибы собирать? Какие-такие грибы, шампиньоны, печерицы?!
– Ирена, – в мучительным раздумье пробормотал Рек. Даже забыл с перепугу про «госпожу»…
Осторожно ступая, она спустилась вниз по вырезанным в дерне ступенькам. Низко наклонилась, заглянула в темноту…
Захотелось вернуться. Милостиво кивнуть Реку – давай, мол, работай, рыцарь, это твоя профессия…
Вероятно, он обрадуется. Аккуратно отстранит ее плечом, подальше от предполагаемого кровососа, в безопасность… Возьмет свое оружие, самострел, фонарь, жерди… Кстати, зачем ему жерди?..
– Кто здесь? – спросила Ирена шепотом. Никакого отзвука, никакого эха; привыкшие к полумраку глаза различают темный узкий лаз, белесое мочало, образующее как бы занавесочку у входа… Это корни, обратная сторона травы.
– Кто здесь?
Тишина.
– Ян… Ян! Это я, отзовитесь!
Ей померещилось движение в темноте лаза – или действительно там кто-то пошевелился?
Она поймала Река за локоть. Хотела взять фонарь, но рыцарь не позволил. Неподобающая тяжесть… для женщины в ее положении.
По замшелым стенкам скакнул свет. То здесь, то там действительно белели матовые шляпки невиданных грибов, более того – неподалеку от входа обнаружился детский рисунок, кропотливо выложенный камушками на стене – пузатый человечек с рогами и собачьим хвостом… Огарок свечи. Несколько старательно отпечатанных ладоней. Умели бы писать – нацарапали бы что-то вроде «Рея плюс Ивоника жених и невеста»…
Вероятно, хуторская молодежь ходила в пещеру не только за грибами, но и ради игр, забав и первых свиданий. Знали бы родители, на какое безобразие расходуется свечной воск…
Рек критически осмотрел узкий коридор. Поставил фонарь на землю, выбрал из всего вооружения незнакомое Ирене орудие – нечто вроде облегченного боевого цепа… Белесые брови его сошлись над переносицей. Он казался очень сосредоточенным студентом-отличником, просматривающим экзаменационный билет…
– Ну, госпожа Ирена? Вы уже поняли, что ошиблись?
Из темноты пахло сыростью, известкой… еще чем-то, Ирена не могла определить, что это за запах, но он беспокоил ее.
– Госпожа Ирена… подождите меня наверху, – рыцарь мягко подтолкнул ее к выходу.
– Рек, вам уже случалось истреблять кровососов?
Если он и решил, что она издевается – виду не подал.
* * *
Он вернулся через полчаса. Все это время Ирена просидела в траве среди ромашек и маков – но плести венок у нее не было никакого желания.
Рек тяжело взобрался по земляным ступеням. Сел на траву, положив рядом свое орудие. Ирена невольно пробежала глазами по шипастой стали – нет, крови не было…
– Там кто-то сидит, – сказал Рек устало. – И поумнее, чем просто волосатая тварь… Пару раз мог на меня кинуться – но рассчитал, что связываться не стоит.
– Вы его видели? – быстро спросила Ирена.
Рек мотнул головой:
– Там дальше… Переходы, тупики… грибы эти чертовы под ногами… детишкам, понимаю, раздолье. Привольно в прятки играть…
Он вдруг замолчал, глядя Ирене через плечо.
Она сосчитала до трех и обернулась.
От хутора приближались, настегивая коней, всадники. Шесть человек. Чуть опережая их, гоня волну в высокой траве, неслись собаки. Неопределимое число.
– Приехали, – хрипло сказала Ирена.
Рек неторопливо обнажил клинок. Лицо его стало совсем белым – даже светлые глаза на этом фоне показались почти маслинами…
Шесть всадников со сворой собак – описывая эту ситуацию в своей книге, Ирена, разумеется, предпочла бы жестокую правду. Рыцаря заарканили и приволокли к подножию трона, дабы подвергнуть серии позорных наказаний…
Хотя читатель был бы недоволен.
Она рассуждала, а тем временем уже можно было различить лица всадников, и первым, в бинтах, скакал тот, кто не так давно явился в «приют для убогих», вооруженный тугим ордером-свитком…
– Рек… вниз.
Он не слышал ее. Душой он был уже в схватке – боец и… мертвец.
– Рек!! Вниз, быстро…
Он оглянулся. Кажется, понял. Подтолкнул ее ко входу в пещеру – идите, мол, а я умру на пороге…
– ВМЕСТЕ вниз, Рек!
Земля явственно дрожала под ударами копыт.
– Дурак! – рявкнула она, как никогда не кричала даже на самого тупого студента. – Я же одна боюсь… там! Со мной, скорее…
В его глазах чуть-чуть рассвело. Из-за горизонта отваги острым краешком проглянула мысль.
…Преимущество нападавших в темноте подземелья сходило на нет. То есть, конечно, ничто не мешает им послать на хутор за фонарями и устроить облаву по всем правилам – но Ирене почему-то казалось, что собаки будут по крайней мере деморализованы…
Она всю жизнь хорошо относилась к собакам. И вот пожалуйста – искренне желает всей своре поскорее лопнуть. Ишь разлаялись, бестии…
Она шла за Реком. След в след. Продержаться в пещере некоторое время можно – другое дело, что всю жизнь потом не захочешь есть грибы…
Хотя… сколько ее осталось, жизни?..
Рыцарь остановился. Ирена налетела на него, и со стороны это, вероятно, выглядело комично…
– Рек…
– Тихо.
Она замолчала.
Собачий лай отдалился и доносился теперь явно сверху. Так и есть – собаки во тьму идти не пожелали, здесь таксы нужны, а не эти здоровенные людоеды… Если только в этом мире есть таксы…
Но Река остановили не собаки.
Коридор впереди двоился. Рыцарь водил фонарем, перебрасывая взгляд с одного хода на другой. Подавался вперед, желая заглянуть поглубже – но не делал и шага.
– Что там, Рек?
Тишина. Отдаленный собачий лай.
И – взгляд из темноты. То ли справа, то ли слева…
Ирена проглотила противный комок. Механически погладила живот; бедный малыш. Это же каким нервным ты родишься. Темноты будешь бояться с пеленок…
– Ян…
Тишина.
– Ян, это я…
– Вижу…
Рек дернулся.
Голос шел справа. Очень тихий, усталый, бесцветный голос.
– Ирена, вы живы… слава Создателю.
