Золотые дороги мертвых

Первый слой мира для людей. Второй для паранормов. Так было и будет всегда. Первый мир и Второй мир. Паранормы действуют только тогда, когда поставленная задача превосходит человеческие возможности.

У нашей команды не было главных и второстепенных заданий. Все задания были главным – средством к существованию. Нашим заказчиком мог стать кто угодно, из тех кто мог хранить тайну существования Второго мира. По большей части это были обычные люди, которым рекомендовали обратиться за помощью к серьезным специалистам, то есть к нам. И чаще всего заказчики не очень-то представляли себе, кто же на самом деле и как решает их проблемы.

Конечно, были и свои поручители, и системы гарантий, но смысл нашей работы всегда заключался в одном – сделать то, на что был не способен даже суперподготовленный человек.

Мы паранормы – мы могли гораздо больше.

Информация поступала по давно отлаженной системе оповещений. Великая Сеть могла хранить в себе тайны и посерьезней, чем виртуальная реальность Второго мира или рассылки для команд вольных паранормов. Тем более что у простого человека это не могло вызывать никаких подозрений: так, обычная рекламная рассылка, например, не более того. Чтобы суметь правильно прочитать файлы, был необходим пароль расшифровки, который был известен только посвященным. И он довольно часто менялся – так сказать, «во избежание». Разумеется, не вся информация попадала к нам таким путем. Были и иные системы распространения и оповещения. Но этот способ был одним из самых привычных.

Впрочем, мне было все равно, откуда берутся наши заказчики. Точные исходные данные по работе поступали напрямую от Оскара и Кая. И мне оставалось только понять, какую роль я буду играть в этот раз и какого результата ждет от нас заказчик. Ну и, разумеется, скорость исполнения. Мы брались за заказы от двух дней до недели – самое большее.

Вчера исполнилось уже три с половиной года, как я работал в команде Shadowrun. Время прошло, а я все еще оставался жив, что не могло не радовать.

И эту дату мы, правда только вдвоем с Джонасом, но все-таки отметили. И это не имело никакого особого значения, так как дата была моя лично и, кроме меня, такие вещи никто здесь не отмечал.

Про Джо я знал, что свое вступление в команду он почти не помнит. Он попал в команду гораздо более сложным путем, чем я. А мне, как обычно после серьезных эмоциональных переживаний, памятью была устроена более чем развеселая ночь. Мне снились воспоминания почти трехлетней давности. Слишком много было выпито по поводу моего личного юбилея, и слишком много вследствие этого всплыло мутью в моих запароленных глубинах подсознания. Не то что бы я бегал от своего прошлого, нет. Но у любого, как мне кажется, есть моменты, которые он предпочел бы вспоминать пореже. А тут на меня накатила волна памяти, от которой, я знал, я не смогу отказаться, даже если мне предложат безболезненную ментальную хирургию…

Спорить с Оскаром было все равно что спорить с каменной стеной. Сравнение заезженное, зато точное.

Когда-то Оскар благородно предложил оплатить мое обучение по повышению квалификации. Предложил – в данном случае означает, что он решил добиться моего согласия любыми методами.

А методы у него были самые разнообразные.

Конечно, на меня не давили в открытую, как это случилось во время моей вербовки в команду. И уговоры не имели ни малейшего отношения к моему жалкому чувству ответственности за качество работы. Но зато Оскар нашел мою замечательную «ахиллесову пяту» – уверенность в собственной безопасности – тот же страх, только с другой стороны.

И вот подчиняясь именно этому чувству, я стоял сейчас перед дверцей машины и, сжимая в руке поводок чемодана с личными вещами, размышлял, так ли уж была велика опасность, чтобы из-за этого проводить неизвестное количество времени в таком заведении?

Мирное с виду, здание салатного цвета не казалось каким-то особенным. Конечно, сейчас мне был виден только его основной корпус, но я знал, что за широким и респектабельным фасадом прячется целый комплекс. Там-то и размещалось все самое интересное.

Прежде чем дать согласие, я позаботился о получении всей информации из того, что можно было достать. Среди прочего были схемы и голофото места, в которое меня так старательно «устраивал» Стаковски. Сайт клиники выглядел очаровательно и почти по-домашнему – «Частная психиатрическая клиника святого Франциска представляет широкий спектр услуг…» Оскар озаботился дать мне доступ и на отдельную страницу «для своих», но и там ничего конкретного не объяснялось. Только общие слова – мы вам поможем, покажем, расскажем. И прочее, прочее, прочее. Но из общего потока шикарных предложений было очень трудно понять, что же в себя на самом деле включает «широкий спектр», и это заставляло меня нервничать.

Но и сейчас я видел лишь то, что было выставлено на всеобщий показ, – трехэтажный дом затейливого стиля конца XXI века. Чудесная аллея, ведущая к нему. Начало осени, сероватый камень плиток дорожки только начало пятнать золотыми листьями. И тишина, которая почему-то пугала меня больше всего.

Постепенно я понял почему. Ментальный слой восприятия был здесь абсолютно заблокирован. Как будто я стоял сейчас перед непроницаемой плитой, готовой меня впустить и захлопнуться за мной навсегда. А идиллический пейзаж был всего лишь фоновой картинкой, отвлекающей от самой главной опасности.

Из всего, что меня окружало, я чувствовал здесь только Оскара, который меня привез, и общий фон бессмысленной природы. А дальше все – глухота!

Я очень захотел сказать Стаковски, что «черт бы с ним, с обучением! Я оплачу неустойки», но почему-то только крепче сжал поводок чемодана и промолчал. Возможно, виной всему стала моя фамильная гордость и не менее фамильное упрямство. Но, в конце концов, не убьют же меня там! А провести некоторое время без помех, обучаясь владению своим Даром, такое не каждому паранорму выпадает. А значит, надо пользоваться. К тому же за чужой счет.

Я вымученно улыбнулся и шлепнул ладонью по полупрозрачной крыше машины.

– Ну что, я пошел?

Оскар искоса посмотрел на меня, и я был готов поклясться что в его глазах мелькнула тень сочувствия. А мне в очередной раз стало жаль, что я не могу, точнее не имею права заглядывать за его ментальную блокировку.

– Удачи.

Оскар кивнул мне, и я убрал руку. Тонкие, похожие на надкрылья жука дверцы медленно опустились, щелкнув замками, и машина поднялась над влажным дорожным покрытием. И только когда Оскар уже сорвался с места, я поймал его последние слова, брошенные по ментальной связи.

– Главное, ничего не бойся. Страх – это смерть.

И не успел я спросить, что он имел в виду, как Оскар поставил блок такой мощности, что хоть головой бейся – бесполезно.

А я остался перед дверью в неизвестность и без каких-либо намеков на будущую действительность.

Действительность же новостями не баловала. Я знал, кто я, знал, где я, и примерно знал, что мне нужно сделать в ближайшие полчаса. Но на этом мои «великие» познания бытия заканчивались.

Тяжело вздохнув, я решил, что полчаса ритуальных телодвижений никто не отменял, а значит делать их все равно придется. То есть для начала надо открыть вот эту резную калиточку рядом с вычурными коваными воротами и пройти наконец-то на территорию клиники.

Что я и сделал, стараясь не особо задумываться над последствиями.

Мелкопористый камень дорожки, ведущей к главному корпусу, был практически сухим, несмотря на недавно прошедший дождь, который мы с Оскаром немного застали еще в дороге. Но камень уже почти высох, и лишь полупрозрачные листья, напитанные водой, напоминали о том, что дождь все-таки был, и совсем недавно. Я по старой привычке начал считать шаги. От ворот до крыльца их оказалось ровно 145, моих шагов, пройденных от только еще начинающего складываться, но уже оставленного мира к очередной неизвестности. Конечно, позже она станет таким же простым кирпичиком в строении будущего, но сейчас это была неизвестность, в которую следовало шагнуть, просто закрыв глаза.

Я закрыл глаза и нажал на пластину звонка.

Мне открыли почти сразу. Миловидная девушка в форменном синем платье с голубыми декоративными вставками приветливо улыбалась мне с порога и приветствовала меня на немецком. Я несколько удивился, но привычно ответил. Все-таки это был мой родной язык. Она радостно кивнула и пригласила следовать за ней.

Пока мы шли по коридору и поднимались по лестнице, меня преследовало ощущение, что вся атмосфера вокруг как будто напоена электричеством. Я был также уверен, что за нами следят десятки пар глаз и внимательно прислушиваются столько же ушей. Но любая моя попытка воспользоваться Даром натыкалась на все тот же непроницаемый блок. Что и кого здесь надо было защищать таким убийственным способом, я пока не понимал.

К слову сказать, моя провожатая так же оказалась закрытой на все замки, если можно так выразиться. Но я был почти уверен, что она чувствовала все мои попытки прощупать ее ментал, чувствовала и не реагировала. Я только изредка видел ее загадочную улыбку в отблеске зеркальных деталей интерьера.

Пришли мы довольно быстро. Второй этаж, налево от лестницы вторая дверь с солидной золотой табличкой: «Директор психиатрической клиники св. Франциска господин Г. М. Хагель». Девушка без особых церемоний толкнула пальцами замочную пластинку, та, получив папиллярный пароль, дала отзыв, и дверь легко открылась.

За ней обнаружилась небольшая приемная, где имелись: маленький диван, миниатюрнейший чайный столик и компактная конторка для секретаря. Девушка быстро скользнула за свою стойку и мягко проворковала в стоящий на высокой подставке букет свежайших на вид цветов в голубой фарфоровой вазе.

– Господин Хагель, к вам пациент от господина Стаковски.

Я не услышал ответа, но он был, разумеется, положительный, так как вторая дверь, теперь уже в настоящий кабинет, распахнулась и девушка кивком показала, что мне туда.

«Интересно, сколько мне сегодня придется делать шагов, которые потом войдут в мою личную историю?» – подумалось мне. И я тут же совершенно неожиданно получил ответ:

– Еще парочку, молодой человек, не больше. Уверяю вас.

Мне моментально вспомнились все неприятные ощущения от первой встречи со Стаковски. И сейчас моя реакция была отнюдь не лучше. Я возмущенно воззрился на доктора. И обалдел.

Нет, меня не удивило то, что он был улыбчив и приветлив как ясный день, – в конце концов, это его профессия. Меня не удивил его голос, проникающий как будто до самых костей, – при желании так умел и Оскар и я. Меня даже почти не удивило, а скорее разозлило его вмешательство в мои мысли. Но его внешний вид! Я мог бы поклясться, что ни один доктор никогда так не выглядел.

Я замер с застывшим у меня во рту ругательством, давая этому доктору еще одну несомненную фору. И он ею, конечно, воспользовался.

– Ну простите меня, господин Той. Но вы же совсем без защиты сюда пришли. А наша задача научить вас всему тому, отсутствие чего, как вы сами сейчас видите, доставляет вам большие неудобства. – Доктор внимательно присмотрелся к моей растерянной и уже почти не разозленной физиономии и добавил с явным удовлетворением: – Очень большие.

От его улыбки могли растаять полярные льды. Но я был слишком ошарашен, чтобы заметить это. Я созерцал его самого. Пожалуй, такого внимания от меня не могли добиться и лучшие профессора нашей кафедры.

Внешность доктора была более чем примечательной.

Начать с того, что он имел явственную примесь азиатской крови, и это было прекрасно видно по темной коже и ювелирно раскосому разрезу глаз. А еще он был большим поклонником боди-искусств. Богатый и замысловатый пирсинг, золотые кольца, гвоздики, цепочки и штанги вперемешку немыслимым образом создавали впечатление тонкого вкуса и изящества. Из-под безупречного белого воротничка рубашки на пол-лица тянулась сложная цветная татуировка, и я был более чем уверен, что если его раздеть, то там обнаружится не одно художественное полотно мастера-татуировщика.

Доктор должным образом принял мое удивленное молчание. И судя по его следующей фразе, был даже доволен моей реакцией.

– Вам нравится моя настоящая внешность? Это хорошо, что вы смогли ее увидеть. Обычным людям я, разумеется, не предоставляю такой роскоши.

Я кивнул, соглашаясь и продолжая рассматривать это чудо художественно-медицинской техники.

– Вот и прекрасно. Можете считать, что вступительный экзамен вы прошли, и теперь я с удовольствием объясню вам, куда же вы попали и что здесь с вами будет происходить дальше.

На слове экзамен мои брови поползли вверх. И герр Хагель с удовольствием мне пояснил:

– Видите ли, при всем моем уважении к господину Стаковски, я не мог быть уверен, что тот человек, которого он пришлет, будет обладать достаточным уровнем Дара, чтобы пройти у нас обучение. Не подумайте плохого, я с огромным уважением отношусь к профессионализму господина Оскара, но все-таки он полевой агент, а не научное отделение диагностов. Так что нам все приходится проверять самим. Впрочем, мы с ним договорились о том, что в неподходящем случае никаких претензий у нас друг к другу не будет. К тому же Оскар в свое время имел прекрасную возможность лично узнать, как мы работаем.

Вот даже как. Я молчал, понимая, что говорить в моем положении совсем не обязательно. Доктор прекрасно меня считывает и отвечает раньше, чем я открою рот, иногда даже на те вопросы, что еще не сформировались в моей голове. Герр Хагель согласно кивнул и на эту мою мысль. Мне оставалось только пожать плечами.

…Я знаю, что курить в ванной достаточно вредно, а иногда и не удобно, но сейчас, когда меня колотил постэффект от выпитого спиртного и воспоминаний, я не мог придумать ничего лучше, чем залезть в теплую воду и постараться пережить этот тяжелый приступ в наиболее комфортной обстановке.

Конечно, мне хотелось еще выпить, но помня о том, что Оскар и Кай уже вернулись и даже успели выдать нам предварительные параметры заказа, я предпочел воздержаться и приводить себя в порядок методами менее радикальными.

Но память не оставляла меня. И события прокручивались в моей голове со скоростью нагревания кончика сигареты во время затяжки.

Клиника была основана еще дедом господина Хагеля, около ста пятидесяти лет назад. Точнее сначала это была простая сельская практика, купленная за скромную сумму выпускником медицинского колледжа из Бонна.

Потом сын старшего Хагеля и отец нынешнего, отстроил дом, в котором сочетались приемный покой, небольшой стационар и жилье для самого доктора и его семьи. А потом выяснилось, за приличные деньги, конечно, что в этой местности какой-то суперцелебный воздух и модная публика завалила доктора просьбами о приглашении и жалобами на здоровье. Клинику пришлось срочно расширять.

И дальше дело пошло.

Конечно, через некоторое время ажиотаж спал, но место уже приобрело свою репутацию и крепкую материальную базу.

А потом у сына основателя родился наследник. Как позже выяснилось, сильнейший паранорм. А также отличный бизнесмен и ученый. И непонятно, чего было в нем больше. И клиника святого Франциска начала переквалификацию под нужды паранормов.

Разумеется, обычным людям не стали отказывать. Отделение для Первого мира продолжало исправно функционировать ни сном ни духом не ведая о том, что творится буквально у них под боком и чему они невольно служат прикрытием.

Герман Михаэль Хагель устроил все наилучшим для себя образом. Он набрал специальный личный персонал, состоящий только из паранормов, обучил его и обеспечил им будущее. И теперь мог считать себя просто как за каменной стеной. Его люди поддерживали в клинике идеальный порядок, а заодно и проводили обучение паранормальных талантов, у которых находилась возможность оплатить подобные необычные курсы. Конечно, обучение проводилось под чутким руководством самого господина Хагеля, как и его исследования самой природы ментального восприятия мира.

«Можно просто Михель, господин Той. Так нам будет проще общаться».

Господин Михель.

Я поморщился, не то от сигаретного дыма, попавшего мне в нос, не то от самих воспоминаний.

Истинно германское качество оказалось и истинно германскими, стальными тисками – тем, чего я досыта наелся еще в детстве. Наверное, еще и поэтому я так остервенело вцеплялся в задания, что передо мной ставили. Вцеплялся и рвал их в клочья любыми решениями, от силового до парадоксального. Мне хотелось вырваться. До одурения.

Я понимал, что схожу с ума. Что сталкивают меня с него профессионально и целенаправленно. И я из последних сил вцеплялся в то, что, как мне казалось, у меня еще оставалось.

Пусть равнодушие Оскара, за которым я все-таки чувствую, что ему не все равно. Пусть язвит Кай, хотя я точно знаю, что он прикроет мне спину, даже если в это время мы будем поливать друг друга оскорблениями. Джонас. Просто Джонас, пусть. Но только не вот это, выедающее мозг и загоняющее в полубезумное состояние ощущение лабиринта. Где ты чувствуешь себя крысой, бегущей со всех ног, чтобы не дать электрическому разряду себя настигнуть.

Это было страшно, страшно настолько, что отдавалось где-то в глубине сознания тягучей неприятной болью. Это заставляло сомневаться в собственном рассудке и даже самой жизни. Это выжигало глаза солью вскипающих слез бессилия. И это же заставляло двигаться, делать хоть что-то, чтобы все это прекратилось.

Обучение состоянию блокировки.

Я чувствовал все, что происходит вокруг меня, но совершенно ничего не мог с этим поделать.

Меня окружало множество разумов. Легко обходя мою защиту, они как будто смеялись, скользя своими щупами по моим линям сознания. Они игрались и обходили меня на несколько ходов вперед, решая мои формулы защиты и взламывая их еще до того, как я пускал свое искусство в ход.

Треть времени, за которое я справился с этой задачей, я был просто в бешенстве, и только потом начал учиться думать. Отсекать ледяным холодом логики все, что пыталось задеть мои эмоции.

Любая защита в первую очередь строится на самоконтроле.

Доктор Михель доброжелательно улыбался и говорил, что «еще один уровень вами пройден, но вот следующий…»

Мне казалось, я провел в этой клинике вечность. И этому месту не зря дали название «Центрифуга». В какой-то момент я уже перестал различать, где реальный мир, а где ментальность. Для меня эти понятия слились, как небо и земля на детском аттракционе со сходным названием. Только сейчас это нельзя было назвать развлечением. Сейчас это было более чем серьезно.

Я боялся заснуть, зная, что это будет не совсем сон. Я боялся просыпаться, потому что не знал, каким и где я проснусь на этот раз.

Конечно, моей жизни ничего не угрожало, это было гарантировано договором, но, как-то раз обнаружив себя на крыше в полушаге от бордюра, я почему-то не очень обрадовался, а припомнил, что у любого договора есть поправки. А с мертвецов много не считаешь, особенно через сутки. Я ведь не знал, насколько далеко от меня сейчас Оскар или хоть кто-то из нашей команды.

И мне оставалось просто ждать и учиться драться за свою жизнь так, как я никогда не дрался. За себя и свое, только свое, сознание и Дар.

…Мне захотелось уйти под воду с головой, как тогда.

Еще в «Центрифуге» я понял, что вода смягчает ментальный прессинг, так же как физический контакт его усиливает. Впрочем, второе я знал уже давно.

Воспоминания давили на виски изнутри, как будто я снова попал в то прошлое, когда мои блоки еще можно было без проблем обойти. Обойти и доставить мне максимум неприятностей.

Я понял, что на автомате начинаю злиться. Но не той бешеной яростью, что всегда была у меня от природы, а той ледяной логической и смертельно опасной, чему научили меня в клинике доброго доктора Михеля.

Но сейчас это было совершенно ни к чему.

Я настроил воду прохладней и попробовал перенаправить свои воспоминания в более позитивное русло. Как ни странно, у меня это получилось.

Доктор Михель разбудил меня рано утром. Почти так же рано, как когда-то – для меня сейчас уже очень давно – меня разбудил Оскар.

Точнее, доктор Михель просто поимел желание сделать некоторые действия, а я уловил его, находясь в своем странном состоянии полуяви-полусна. Этим состоянием я научился пользоваться более двух недель назад, с тех пор как организм захотел добиться чего-то, хоть как-то похожего на сон.

Интересоваться ближе я, конечно, не стал, а просто вынырнул в реальность Первого мира и остался лежать в постели, ожидая когда откроется дверь моего бокса и войдет док. Я чувствовал, что опасностью от него не «тянет», но он несет мне что-то новое, и я еще не знал, понравится оно мне или нет. Спал я почти одетым, что делал теперь всегда после случая с крышей. Не то чтобы я стеснялся себя в одних трусах, просто в конце сентября, а это произошло уже в конце, в этой местности несколько прохладно.

Я не мог пробиться сквозь защиту доктора, так что его мысли оставались для меня за семью печатями. Но фон считывался отлично.

Наверное, один на один я бы мог пробить личную защиту Михеля, но сейчас над его защитой и ее поддержкой работали практически все профессионалы-паранормы из команды клиники. А это становилось уже проблематично.

Кроме того, в договоре указывалось, что сознание дока для меня табу.

Доктор Михель остановился перед дверью и выпустил одну свободную мысль.

– Мартин, тебе пора. Обучение закончилось.

Я чуть было не подскочил на кровати. Но, стиснув зубы, даже не дернулся. Да и по менталу постарался быть максимально лаконичным. В конце концов, я ждал этого момента четыре с лишним изматывающих месяца.

– Хорошо, док. Сейчас буду.

– Тебя подождать здесь?

– Нет. Думаю, я в состоянии дойти сам.

Тут я не удержался и ехидно хихикнул. За время моего здесь пребывания я успел ознакомиться со всеми каверзами, что таило в себе это с виду безобидное здание. Такие фокусы входили в список обучения.

Разномастные технические ловушки еще никто не отменял, но их все равно ставили люди, а значит, должно было оставаться хоть что-то, что могло указать мне на их присутствие. Это была, пожалуй, самая приятная часть моей обучающей программы.

Через четверть часа я уже был в кабинете у доктора. Его секретарь, а по совместительству любовник, чего я, конечно, не мог разглядеть при первом знакомстве, мило мне улыбнулся и я, скорее играя, чем желая задеть, разогнал ментальную иллюзию, окружающую его. Почти ничего не изменилось. Только фигура и черты стали резче и исчезла присущая исключительно женщинам легкость в движениях.

– Анн, я…

– Знаю. Михель уже тебя ждет. Ты ведь сегодня уходишь, да?

– Надеюсь.

– Жаль. С тобой было интересно.

– С тобой тоже, Анн. Спасибо.

Наш разговор с Михелем был короткий и формальный.

«Нет ли у меня претензий? Не хочу ли я чем-то помочь, увидев, так сказать, изнутри, может быть, какие-то недочеты? Помню ли я о неразглашении информации?» И прочее, прочее в том же духе.

Я не хотел обидеть доброго доктора, но мое желание вырваться отсюда, видимо, очень ярко сверкало сквозь все мои наработанные слои защиты. Да и не хотел я сейчас его скрывать. Поэтому, когда официальная часть взаимных расшаркиваний и напоминаний закончилась, я прямо спросил, могу ли откланяться. В ответ я получил ментальный скан такой жесткости, что давление едва не вышибло мне мозги. И раньше, чем я сообразил, что делаю, я выставил свой защитный блок.

Мне показалось, сейчас затрещит лобная кость, столкнувшись с неменьшей силой. Несколько мгновений я переживал одно из самых тяжелых ментальных противостояний в моей жизни. А потом все исчезло. Я моргнул, стряхивая с ресниц пот, и натолкнулся на бешеный взгляд доктора, чуть удивленный, но очень довольный. Наверное, у меня был сейчас не лучше.

– Да, я думаю, Оскар будет доволен. Да и вам, Мартин, здесь многое пошло на пользу. Конечно же, я не смею вас больше задерживать.

Я усмехнулся, встряхивая головой и отбрасывая на спину несоубранные этим утром в хвост волосы.

– Насчет меня можете не сомневаться. А Оскар, – я помялся, – ну там будет видно.

Герр Михель одарил меня понимающим взглядом и неожиданно протянул руку для прощания. Это был удивительный жест для паранорма. Но я подумал, что теперь он нам уже ничем не грозит. Мы обменялись крепким рукопожатием, и я навсегда, как я надеялся, покинул стены этого гостеприимного заведения.

Разумеется, около калитки меня никто не встречал. Но я абсолютно точно знал, что через десять минут, как только скроется за моей спиной решетчатый забор клиники, меня подберет на трассе машина. И я даже знал, кто будет сидеть за рулем.