Глава 7
1
В дверь деликатно постучали. Ватек крутанулся в кресле на колесиках. Звук движения потонул в длинном ворсе синтетического ковра, оставив на нем три заметные полосы.
— Войдите, — произнес Ватек.
В кабинет вошел Привратник. Его искусственное лицо не выражало никаких эмоций. Продолжая движение, он поправлял маску жидкокристаллического наголовного дисплея. Руки с тонкими пальцами порхали вокруг консоли управления, чьи половины были закреплены на гибких кронштейнах вокруг бедер.
— Что случилось? — спросил Ватек, раскуривая сигарету.
— Экстренное сообщение с орбиты, сэр. Спутник слежения потерял зафрахтованную нами криокапсулу.
— Это точные сведения?
— Да. Был проведен соответствующий анализ. Спутник исправен, посторонние помехи в норме. Также получены верификационные данные от дублирующих сателлитов. К 11 часам ночи капсула должна была выйти на вектор свободного движения. В 10.43 спутник отметил координаты ее последнего местоположения. В контрольное время обратный пеленг-сигнал получен не был.
Привратник замолчал. Ватека стало тошнить от такой отстраненности. Он резким движением отщелкнул сигарету. Та по пологой кривой полетела на пол, но была сожжена системой удаления мусора. Тонкий фиолетовый лазер выстрелил из «зрачка» в стене и превратил окурок в облако пыли. Вакуумные очистители пола всосали ее, как только пепел осел на пол.
Небольшой световой эффект, произведенный мусоросжигателем, отвлек Ватека от сути дела.
Какое-то время он отстраненно смотрел на Привратника. Потом спросил:
— Данные телеметрии?
— Если вы думаете, что капсула взорвалась, то отмечу обратное. Тепловых возмущений зафиксировано не было. Также область нахождения капсулы чиста, нет и намека на обломки.
Ватека продолжало тошнить. Он ненавидел этих холодных существ, комбайнов. Выращенные искусственно, идеальные аналитики были скупы на эмоции. Их языком были факты, цифры, показания измерительных приборов и аналитических машин. Не больше, не меньше.
— Продолжать наблюдение, — скорее выдохнул Ватек, — можешь идти.
— Осмелюсь сказать, сэр, какой смысл в слежении за пустым участком космоса?
— Не твое дело, слуга.
— Как скажете.
Привратник что-то отрегулировал на своем дисплее и вышел.
Ватек вспотел.
Он покинул кабинет. Прошел в спальню. Из нее — в ванную комнату. Разделся. Встал под поток холодной воды.
Мысли не стояли на месте, роились, метались, стараясь пробить череп и вырваться на свободу.
А потом началось озарение.
2
Черно-белая картинка, словно дагерротип, старый, выцветший фотоснимок. Фрагмент космоса. Размытые пятна звезд — у аппарата стояла большая длительность выдержки. Серое пятно туманности в верхнем углу справа. След. Остаток энергетического тела.
Тающий.
Невнятный.
Готовый исчезнуть навсегда.
Он смотрит на этот снимок, стараясь силой воли продлить видение. По лицу катятся крупные капли пота. Мускулы шеи сведены от напряжения. Руки со скрюченными пальцами сжимают поручень душевой кабинки. Глаза навыкате. В уголке одного их них дрожит одинокая кровавая слеза.
Очертания тают. Бумага словно впитывает их в себя. А на их месте зияет черное пространство космоса.
Связь плохая, словно что-то упорно мешает. Настойчиво подсказывает — прекрати тщетные попытки. Но он все равно борется.
3
Ватек, завернутый в большое махровое полотенце, полулежит на диване. Пальцы перебирают четки.
Он в трансе. Старый испытанный прием. Отрешение. Сосредоточение. Внутреннее спокойствие.
Он видит себя стоящим на небольшом холме. Все вокруг залито ровным золотистым светом. Не таким ярким, чтобы резало глаза. Но и не таким темным, чтобы говорить о сумраке. Дует легкий ветер. Голые ступни ощущают холод камней под ногами. Где-то за спиной тлеет костер. Его не видно. Но тело ощущает приливы жара, гонимые потоками воздуха.
Внизу, в долине растет невысокое дерево, похожее на сакуру. Ветви тонкие, тянутся в разные стороны.
Он пристально смотрит на дерево, щурится, пытаясь поймать точный фокус. Вот он видит, как тень бежит по стволу. Она замирает, в нерешительности колеблется. Потом начинает приобретать черты женского тела. С каждым ударом сердца облик прикованной к стволу женщины становится четче, линии обретают плоть, ветер играет со складками одежды, теребит волосы. Единственное, что остается размытым и неузнаваемым, — это ее лицо.
Но он не сдается, продолжая вызывать в памяти некогда дорогой образ.
Вот стал виден овал лица. Слегка заостренный, кое-где мутный. С рваными краями. Вот проступили глаза, росчерки бровей и губ. Нос с небольшой горбинкой. Вот упала на лицо тень от непослушного локона. Еще чуть-чуть, и рисунок будет завершен. Еще немного, и дерево превращается в женский стан, с руками-ветвями, тянущимися вверх.
Он переводит дух. Трудность, с которой знакомые черты появляются из ничего, говорит о расстоянии, их отделяющем. О барьере между ними.
Наконец, когда образ почти целый, он переходит ко второй фазе.
Воздух вокруг его рта уплотняется. Между ним и женщиной начинает двигаться волна атмосферного возмущения. На равном удалении от них обоих она словно разворачивается, становясь поперек их взглядов. На некоторое время она становится непрозрачным экраном, отделяющим их друг от друга. Но потом экран начинает приобретать прозрачность, нерушимы только его границы. Тонкая черная нить делит его на две части. В верхних левых углах каждой из них начинает пульсировать алым огнем стилизованное изображение человеческого рта.
Он не говорит, он мысленно пишет на своей, верхней части экрана-доски.
— Мина?..
Долгая пауза. Рот в женской части кривится, меняет цвет.
— Мина. Ты слышишь меня?
Пауза перед гримасой рта-пиктограммы короче. Но ответа по-прежнему нет.
— Ты слышишь меня?
По женской части экрана проходит волна помех. Рот вновь кривится. Затем появляются неровные строчки ответа.
— Да…
— Где ты, ответь?
— Я не знаю… сплю… мне холодно…
— Это криоген. Ты заморожена и помещена в анабиоз.
— Я знаю… зачем все это?
— Так надо. Для тебя, для Саши…
— Не говори мне о ней. Ты отнял у меня дочь. Теперь я… одна… осталась… бросил меня.
— Не правда. Так безопаснее… мне показалось.
— Молчи… ненави… жу…
— Где ты, Мина?
— Темно и холодно… вокруг… чей-то голос…
— Это я.
— Нет. Дру… гой… зовет постоя… а…
Он чувствует, как слабеет связь, словно канал перегружен или наведены помехи. Он видит, как набухает почва у корней сакуры. Крот или крыса выползает наружу. Тонкий влажный нос дрожит, втягивает воздух.
Животное выползает на свет полностью. Обнюхивает подножие ствола, поворачивает голову в сторону экрана.
— Кто ты? — спрашивает он.
Крыса шевелит усами, недовольно фыркает.
4
Головная боль давила и лишала сил. Ватек лежал на полу, его ноги и руки были раскинуты в стороны, подобно лучам морской звезды. Пальцы судорожно цеплялись за ковер. Рот, широко открытый, ловит воздух для вдоха, тело борется со спазмами тошноты. Глаза впиваются в потолок. Разум, когда-то питавший их, угасает.
Назойливый Привратник стучит в дверь. Обшитая бронелистами, та лишь гулко стонет.
Его внутренний взор блуждает по космосу. Он видит хвост пролетающей кометы, взрывы протуберанцев далекой звезды, бездонное око черной дыры, плавающее в молоке туманности.
Он видит одинокую станцию, плывущую в никуда. Он видит пилоны стыковочных блоков, шпили радиосистем, пакеты солнечных батарей.
Привратник по внутреннему каналу вызывает службу охраны. Три каинита в боевых доспехах, Бруно и Александра мчатся к вакуумным лифтам. Они почти синхронно выбирают уровень апартаментов Ватека и поднимаются. Каиниты проверяют оружие, Бруно становится Даготом, Александра пытается застегнуть непослушные пуговицы на блузке.
Он видит, как мигают внешние огни станции, расцвечивая космос. Он видит, как выходят струи сжатого воздуха, когда открываются створки стыковочных люков.
Продолговатая капсула притягивается к станции электромагнитным манипулятором. На поверхность выходят комбайны в серебристых скафандрах. Они подключают к камере фаски толстых кабелей, что-то проверяют по наручным дисплеям.
Дагот стоит перед дверью. В глазах смесь удивления и сомнения. Александра бьет маленьким кулачком в дверь и кривится от боли, зажав ушибленную руку. Каиниты и секретарь стоят поодаль.
— Он отключил все системы наблюдения. Мы не знаем, что там происходит.
— Госпожа? — Дагот смотрит на Александру.
— Ломай дверь, ломай, черт возьми.
Он видит, как капсула исчезает в чреве станции. Один из комбайнов не торопится возвращаться. Он поворачивается спиной к станции и отпускает в его сторону неприличный жест.
Дагот наносит удар. Потом еще один. После третьего дверь дает большую трещину. Пятый удар срывает ее с петель.
На полу сидит Ватек и крутит головой. Мокрые волосы липнут ко лбу и шее. Руки заметно дрожат.
Он поднимает глаза и спрашивает:
— Что происходит?
Александра бросается к нему, падает рядом на колени и обнимает.
— Отец, я так испугалась.
Бруно тяжело припадает к стене. Секретарь и каиниты скромно опускают глаза.
5
Комната погружена в темноту, которой противодействует голографический проектор в центре зала. Он транслирует изображения со спутника дальнего слежения. Сектор космоса, удаленный от транспортных траекторий.
Ватек останавливает поток изображения. Картинка замирает.
— Сектор № 598–О–3-В-4-L//XII. Магнитное возмущение говорит о наличии неравномерной эллиптической орбиты некоего тела, вращающегося вокруг звезды класса С-11. Визуальное наблюдение не дает никаких результатов. Каталоги зарегистрированных станций также молчат на этот счет.
— То есть, — Спатта перебивает Ватека, — орбита вращения есть, а тела нет?
— Именно.
— Возможно, это обломок кометы или болида, попавший в поле притяжения звезды.
— Ты думаешь, что такое объяснение меня успокоит?
— Не кипятись, Ян. Я просто предположил.
Ватек отключил проектор. Тут же комнату залил приглушенный свет от встроенных под потолком люминесцентных ламп.
— Вчера я увидел, что по этой орбите вращается большая военная станция. Предположительно относящаяся к классу стационарных систем орбитального подавления. Но подавлять там нечего — система необитаема. К тому же, насколько стало известно, ни одна из армейских структур не дислоцирует там своих кораблей. Эта станция использует очень мощную систему маскировки от средств визуального наблюдения и локаторов разных диапазонов. К тому же там стоит мощная система энергетического экранирования.
— Как тогда ты узнал об этом?
— Я был в трансе. Пытался выяснить, что произошло с Миной. В мой поиск вмешался некто, пока неизвестный, и показал мне все это.
Лорды-каиниты хранят молчание. Потом один из них встает и обходит свое кресло вокруг. Облокачивается на спинку.
— Быть может, здесь замешаны Патриархи? Очень удачное начало.
— Не думаю. У меня были другие ощущения. От Патриархов пахнет иначе.
— Некая третья сила? — продолжает свои предположения каинит.
— Возможно, но кто тогда? Люди — у них слишком мало возможностей, чтобы скрыть такую станцию от нас.
— Быть может, ее не успели внести в каталоги. А армейские базы данных очень хорошо зашифрованы.
— Дело не в способе конспирации. Повторяю, то, что мне сказало об этой станции, не было ни человеком, ни каинитом. Слишком странная энергетика. Потом, какой силой надо обладать, чтобы проникнуть за наши экраны? Даже Патриархам это стоило бы дорогого. Нет, здесь замешано что-то иное. Пока неизвестное нам.
— Что ты предлагаешь, Шерхан?
— Пока остается просто ждать. У нас нет другого выбора, к сожалению. Если таинственный голос вновь потревожит меня, я попытаюсь узнать, чего он добивается.
В диалог вмешивается еще один каинит. По голосу это был Терцио.
— Лорд, у меня есть еще информация. Пропала связь с нашим наемником. — Терцио косит взгляд на Дагота, стоящего за спиной Шерхана. — Я не хотел бы об этом говорить, но обстоятельства…
Ватек согласно кивает.
— Бруно, оставь нас. Теперь продолжай, Терцио.
— Мы отправили нашего посланника за одним человеком. В прошлом он дневальщик, охотившийся за семьей Saul. Опытный боец, когда-то служил на стороне каинитов, потом переметнулся к людям. Последние сведения о нем говорили, что он пропал без вести в окрестностях одного заброшенного шахтерского городка. Попутно выяснили, что примерно в то же время семья Daut потеряла одну из блудных дочерей, Ундину, живущую в том же районе. Я послал туда наемника-некроманта. Однако несколько дней назад связь с ним была потеряна. Нашим агентам среди людей удалось узнать, что точно так же, без вести, и в том же квадрате исчез грузовоз и эскорт одной из картелей «черных» транспортов.
— Нелегальный вывоз радиоотходов?
— Да. Я думал, что наемник и мусорщики пересеклись. Мы просканировали тот район. Действительно, обнаружена стоянка некроманта. Видны следы ожесточенной перестрелки. Но никаких останков не найдено. Эксперты семьи Daut отметили возмущения некрофона и массу энергетических помех.
— Они могут дать характеристику этих возмущений?
— Пока нет. Очень трудная работа. Я хотел подключить к этому своих родственников. Ты не против?
— Хорошо. Сейчас не то время, чтобы играть в паззлы. Результаты должны быть быстрыми и точными. Это все новости?
— Нет. С утра один человек добивается твоей аудиенции.
— Человек?
— В смысле разумное прямоходящее. Он каинит с потерянными нитями кровных уз. Его имя… брат Хант.
— Хант… что-то знакомое. Он не из «Ахерона»?
— Да. Эксперты Daut высоко ценят его ментальные способности. Он — эмпатический охотник. Несколько раз его пытались купить некоторые кланы. Но ахероновцы — чертовы выродки. Работают в основном только на себя, мутят воду. Он утверждает, что всем нам грозит страшная опасность. По моему, совсем спятил.
— Такое случается при утрате нити. Кто был его родственником?
— Тоже член «Ахерона». Нить совсем растаяла, выяснить точно не удается. Я приказал поместить его в комнату ожидания. Там за ним присмотрят. Чего доброго, этот вольный вампир выкинет какую-нибудь штуку.
— Он сказал, зачем хочет меня видеть?
— Нет. Я наскоро отследил его ауру. На первый взгляд, кроме страха собственной смерти, там ничего нет.
— А на второй? Или ты рискуешь?
— Никакого риска, милорд. Несколько моих подручных отслеживают каждую его мысль. Он просто устал и очень испуган.
— Хорошо. Милорды, я сообщил вам всю имеющуюся на данный момент информацию. Ваша цель остается прежней. Мы сидим в глухой обороне, не выказывая никакой активности. При первых признаках реакции Патриархов или других кланов на нашу смуту начинаем свои действия.
Каиниты по очереди откланялись и вышли.
Последним покидал кабинет Терцио.
— Что будем делать с Хантом?
— Я понаблюдаю за ним некоторое время. А потом приму решение.
6
Александра стояла на самом верху Шпиля и наблюдала за облаками. Точнее, тем, во что превращались промышленные испарения, смешиваясь с конденсатами искусственной атмосферы.
Телевизионная приставка отщелкивала каналы в режиме автоматического поиска. Политические и спортивные новости интересовали Сашу меньше всего. Зарезервированные под эти каналы частоты игнорировались приставкой по умолчанию. Светская жизнь была красивой сказкой для маленькой Саши, прятавшейся за юбками матери в далеком детстве. Теперь девушка-каинит лишь презрительно кривила губы, глядя на размалеванных овец, годных только в качестве пищи. Дальше шла сумбурная нарезка из каналов развлекательного кинематографа, музыки и порнографии. Все это было скучно, и Александра выключила приставку.
После инцидента с отцом ее нервы были слегка расшатаны. Она попыталась поохотиться, но особого успокоения это не принесло. А теперь еще эта новость об исчезновении матери.
Александра побоялась бы говорить о себе как об идеальной дочери. Отношения с Миной стали портиться сразу же после того, как Шерхан обратил их обеих. Мина не могла расстаться со своей человеческой сущностью, Александра же, наоборот, сразу поняла, какой силой ее наделили.
Но сейчас, когда напряжение и без того было достаточно высоким, лишняя нервотрепка только добавляла головной боли. К тому же исчезновение Мины для Александры было чревато утерей материнской линии крови. Оптимизма это не прибавляло.
Через переговорник на поясе она вызвала комбайн. Тот бесшумно вошел в пентхаус и замер у дверей, сложив руки на груди.
— Я слышала, у нас гость? — Александра заговорила не оборачиваясь.
— Да, госпожа.
— Ты что-нибудь знаешь о нем?
— Нет, это не входит в мои полномочия. Гостями вашего отца занимается лорд Терцио.
— Хорошо, тогда передай ему, что мне хотелось бы с ним поговорить.
— Да. Я могу идти?
— Иди.
Комбайн ушел. Александра повертела в руках переговорник, удивляясь, зачем отец держит весь этот набор комбайнов, искусственную прислугу? Неужели в нем так сильна генетическая память? Некогда аристократ и крупный феодал, Ватек не привык жить без сонма слуг.
Глядя на себя в зеркало, Александра безуспешно силилась остановить бешеный поток разрозненных чувств, внезапно увлекший ее. Растерянность, усталость и вместе с этим странный энтузиазм, желание что-то делать. Мысли никак не хотели приходить в порядок. Саша провела рукой по щеке, несколько удивившись тому, что никогда раньше не замечала своей неестественной бледности.
Сейчас она отметила, что белая как снег кожа была свойственна всем каинитам. Это делало их похожими на альбиносов, за исключением красных глаз.
Глаза Саши были больше похожи на два ледяных осколка. Они не обладали одним цветом. Подобно слоеному мороженому из фруктов, они были то зелеными, то голубыми, то светло-розовыми, то серыми. Саша давно пыталась решить этот ребус, но решение постоянно ускользало от нее.
Голос за спиной вывел ее из задумчивости:
— Они меняют цвет в зависимости от твоего настроения. Это твоя метка, знак специализации.
Саша обернулась. На пороге, облокотившись о дверную стойку, стоял Терцио. Саша склонила голову набок и устало улыбнулась.
— Я — Хранитель ауры. Это дает мне силу читать мысли. Когда я вошел, ты думала о цвете своих глаз.
— Да. Ты прав. А что еще ты прочел?
— Много всего. Ты открыта, вся как на ладони.
— Это плохо?
— Небезопасно. Тем более сейчас. Тебя сможет прочесть любой способный ловить ауры.
— Практически каждый третий из нас.
— Мы не имеем права быть узкими специалистами. Способности каждого каинита широки. Только так можно компенсировать нашу малочисленность.
— А как тогда можно оправдать войну, затеянную отцом?
— Думаю, ему известно нечто, за что он цепляется, как за спасительную нить. Всю жизнь он искал способы вывести нас на высший уровень.
— Почему это вызывает протест у других?
— А кто их поймет… Патриархи слишком увлечены своими странствиями в иных пространствах. Прочие кланы консервативны, мелочны, агрессивны. Все, что их интересует, это охота на слабых людей.
— Они не так уж и слабы.
— Знаю. Но на наш образ жизни это практически не повлияло.
— А как же наши прошлые поражения?
— Они скорее были паузами, передышками в этой вечной борьбе, итог которой для нас все равно остается выигрышным.
— Самонадеянное высказывание.
— Быть может, ты и права.
Саша отошла от зеркала. Бесшумный мотор втянул его в пол.
Девушка села на диван, кокетливо закинув ногу на ногу.
— Хочешь выпить? — спросила она.
— Я лучше закурю.
Терцио подошел к окну. Легкое прикосновение к сенсорной панели отворило плексигласовые створки.
— У тебя здесь хорошо, светло.
— Этот странный комплекс… светобоязни. Он до сих пор сидит в нас?
— Генетическую память не так-то просто побороть. Знаешь, до сих пор многие каиниты выходят на улицы только по ночам. А если приходится выходить на свет днем, то они мажутся специальными кремами. Для них солнце по-прежнему остается символом смерти.
— И мы не свободны от власти химер прошлого.
— На то они и химеры, чтобы властвовать над нами. Так происходит с любым разумом, который не может правильно оценить себя.
— Ты так думаешь?
— Способность познания аур дает массу преимуществ. И приносит немало проблем.
— Расскажи мне об этом.
— Как-нибудь в другой раз. Ты хотела о чем-то спросить меня?
— Ах да, я совсем забыла. Ты заговорил меня.
Терцио смеется:
— Ну?
— Какой-то каинит ищет встречи с отцом. Я хотела бы поговорить с ним первой.
— Зачем тебе это?
— Нужно.
— Слушай меня внимательно. Я — глава службы безопасности до тех пор, пока конфликт с Патриархами не будет улажен. Никто — ни ты, ни Ян — не будет говорить с Хантом до тех пор, пока я не буду уверен в безопасности этого. А я в этом не уверен.
— Я знаю. Дело в другом. Я видела его раньше.
— Где и когда?
— Когда — точно не помню. Но точно не в реальном мире.
— Объясни.
— Мне снился сон.
Терцио отошел от окна. Его глаза искали что-то в комнате.
— Так, где тут у тебя бар?
Саша улыбнулась. Потом указала рукой на встроенную в стену панель.
— Нажми на горгулью.
— Итак, — Терцио открыл бар и достал оттуда бутылку коньяка и бокал, — я начинаю подозревать, что жизнь во сне бывает интересней бодрствования. Уж очень многое там начинает происходить. Но что интересно, первый, кому об этом надо знать, узнает об этом из вторых, а то и третьих рук. Замечательно.
— Не стоит злиться, Терцио.
— Спасибо, что напомнила мне мое имя. А то я с вами забывать его начал. Отец уже знает о твоих снах?
— Зачем? Он же мне свои не пересказывает.
— Девочка, хочу рассказать тебе кое-что…
Лет триста тому назад мы с твоим отцом охотились за одним магом. Он был очень сильным противником. По его вине погибли две семьи… Galith и Asalt. Логово последней было похоже на бойню.
7
Гуль разламывает пластик расходящейся двери. Жалобно ревет сервомотор, выбрасывая клубы белого дыма. Гуль прыгает вперед, в пахнущий металлом и электричеством сумрак. Он прыгает на капот… и не успевает дать предупреждающий сигнал.
Из распахнутого чрева старого шестиколесного «ситроена» бьет страшный, ослепляющий луч ксенонового прожектора. Гуль едва успевает прикрыть лицо руками, с которых шелушится вмиг обгоревшая кожа. И все же, перед тем как превратиться в пепел, он выкрикивает слова тревоги.
Губительные вспышки света прижимают каинитов к полу. Синие вспышки лазерных резаков рассекают потолочные вентиляционные решетки. Разматываясь, летят вниз нейлоновые лианы спусковых тросов. Сквозь нестерпимую резь и градом текущие слезы каиниты могут разглядеть затянутые в латекс и кевлар фигуры, соскользнувшие по тросам вниз. Но прежде упали гранаты — широкие пластиковые цилиндры, начиненные сжатым аргоном с взвесью серебра. Получающееся при разрыве такой гранаты облако долго висит в воздухе, оседая на коже и в легких, оказывая на вампиров сильнейший раздражающий эффект и, что гораздо хуже, не давая им уйти, растворившись.
Феерическое зрелище. Смутные тени в плотных, кажущихся твердыми облаках газа, искаженный поток яростных до синевы лучей ксенонового солнца и медленное скольжение черных вестников смерти по нейлоновым тросам — неотвратимое, как приближение рокового мига.
Для человеческого уха выстрелы из Н&К-МР9 похожи на стук пальцев по пластиковой столешнице. Вот так-так-так-так. Для каинитов это были удары грома.
Они били короткими прицельными очередями, можно было увидеть, как вслед движениям бинокуляров прицельных модулей с хищной живостью изгибаются стволы автоматов, похожие на вороненые фаллосы, уродливые из-за вздутия УКС, как плывут в завихрениях газа дисбалансированные серебряные сперматозоиды — целые их стаи, оплодотворяющие смертью и без того мертвую плоть.
Ватек и Спатта, предводительствуя отрядом каинитов, приходят слишком поздно. Нападавшие успевают собрать свой кровавый урожай.
— Человек, ведущий ту охоту, был сильным противником. Он сосредоточил в своих руках власть, силу, оружие. Все, что могло бы способствовать нашему уничтожению. Он не учел лишь единственное — древнюю магию каинитов. Только это спасло нас.
Темная комната. Мрак и тишина живут здесь в симбиотическом соседстве. В центре помещения два круга. Один внешний — составлен из горящих свечей, второй — из сидящих людей, чьи сцепленные руки создают нерушимый энергетический контур.
Они сидят, слушая удары собственных сердец. Их глаза прикрыты, дыхание ровное, мышцы расслаблены.
Но вот один из них начинает что-то шептать. Суровые слова, царапающие гортань, соскальзывают с его губ и тут же превращаются в ледяной пар, инеем оседающий на пол. Пронзительный ветер врывается в комнату. Но он не захватывает все ее пространство, а становится третьим кругом в магическом ритуале.
Лица каинитов плывут в неясном свете. Черты стираются, изменяются. Сперва они наложат защитное заклятие, предотвращая прорывы силы.
Потом Слова и Знаки стали появляться в пространстве комнаты, готовя губительные тенета для намеченной жертвы.
Терцио делает большой глоток и ставит бокал на столешницу. Потом закуривает.
— То было трудное время. Много воды утекло с тех пор, многое изменилось.
— Триста лет… мне трудно представить, сколько это.
— С годами ты привыкнешь. Адаптируется память, стирая все лишнее.
— Быть может. Так чем закончилась та история?
— Наш таинственный противник был околдован. Нам не удалось уничтожить его разум, но телу был нанесен тяжелый урон. Аллергия на температуру выше ноля. Белок сразу начинает денатурировать, что приводит к распаду большинства тканей.
— Похоже на то, как мы реагировали на солнечный свет.
— Всему этому есть вполне нормальное химиофизиологическое объяснение. Ничего таинственного или невозможного.
— Люди думают иначе.
— Они вообще другие.
— Расскажи мне о них.
— С удовольствием, но как-нибудь в другой раз. У меня еще масса дел.
— Ты будешь говорить с Хантом?
— Да, собирался.
— Возьми меня с собой.
— Но…
— Пожалуйста.
— Ладно, но при одном условии. Ты будешь видеть и слышать нас, находясь за зеркальным стеклом. Только так.
— Хорошо.
— Тогда пойдем.
Терцио направляется к двери. Тут же останавливается и оборачивается.
— Я так и не объяснил тебе смысл своей истории.
— Не надо, я и так все поняла.
— Не думаю. Ты слишком молода. Вера в силу каинитов в тебе еще трудно пошатнуть, но знай, что и у нас есть пределы доступного. Никогда мы не могли позволить себе быть беспечными и принижать способности своих врагов. Но в разное время мы терпели поражения, природа которых коренится в нашей самонадеянности.
— То же самое говорит отец.
— Он знает цену своим словам. Наша мудрость выращена на нашей собственной крови. Сейчас мы должны быть максимально осторожны и собранны. Война, развязанная Яном, не игрушка. И цена поражения равна цене наших жизней.
— Все слишком серьезно для меня.
— Тогда старайся не вмешиваться.
— Я знаю только то, что кое-что происходит, мне трудно это объяснить. Кажется, я сама не до конца осознаю это. Но есть нечто важное, что трудно сказать, но на что я не могу закрыть глаза. Этот каинит что-то знает… мне надо с ним поговорить.
— Все после, Александра, всему свое время.
8
Ванна, до краев наполненная горячей водой. Растительный ароматизатор, минеральная соль, придающая воде особую мягкость. Тонизирующий бальзам-шампунь. Аквамассажер, настроенный на случайную смену давления в струе. Анальгетики и антидепрессанты в ядерном коктейле «Агнец». Вот она, картина абсолютного расслабления и покоя. Рукотворная нирвана.
Ватек лежит в воде, только лицо выставлено на поверхность. Подводные микровихри, создаваемые акустическими вибраторами, приятно массируют тело, выдавливая из него усталость. Горечь напитка приятно щекочет нёбо.
Глаза Ватека закрыты. Уши ловят каждую ноту рассеянного амбиента, кружащегося над его головой. Его рука поднимается из воды, легким жестом стряхивает с себя воду и пену. Тянется к сигарете.
Легкие вдыхают табачный дым с шоколадным привкусом. По телу пробегает волна наслаждения.
Тут в дверь стучат.
— Значит, он хочет говорить только со мной?
— Да. Я сделал все, что было в моих силах. Он молчит.
— У тебя есть запись дознания?
— Конечно.
— Я хотел бы посмотреть ее сперва.
Терцио кивает. В кабинете Ватека есть все необходимое оборудование. Голографический проектор с углом обзора 360 градусов и автофокусом, синхронизированным с взглядом зрителя. Ридер оптических и мнемодисков. Система объемного позиционирования звука.
Терцио достает из внутреннего кармана пластиковый конверт с мнемодиском. Хотя на самом деле это не диск. А сфера из карбонового сплава диаметром около 2 дюймов. На полюсах сферы расположены оптические элементы, через которые проходит луч голопроектора.
Вот диск вставлен в ридаут, освещение кабинета приглушено. В центре помещения проектор формирует полноцветное изображение. Пока считывающее устройство определяет настройки показа, можно заметить, как отдельные лучи лазера хаотично прошивают картинку насквозь, отчего по изображению пробегают волны помех.
Ватек внимательно смотрит запись. Ни один мускул на лице не выдает его мыслей. Это может говорить либо о выдержке Ватека, либо о его безразличии к происходящему.
Кажется, что с потолка что-то капает. Вода, а может быть, кровь. Жидкость собирается на полу в небольшую лужицу. Вокруг очень холодно и сыро. От этой сырости ломит кости и кружится голова.
Дом остался там, далеко за спиной. Терзаемый страхом, я заперся в нем на три дня. Все это время я был в бреду, мое тело разбивал то жар, то озноб. Некому было помочь мне, когда я, стонущий, теряющий сознание, полз к двери и молился о капле крови… или воды. В ответ мне приходило суровое молчание заброшенного подвала.
Три дня, а может, и больше я находился в преддверье небытия, смиренно ожидая, когда смерть избавит меня от мучений. Я устал от миражей, скармливаемых мне бредом. Я слышал, как шепотом потусторонние голоса зовут меня за собой, предлагая переступить грань, отделяющие наш мир от иного.
Потом, когда в мой подвал пробралась случайная мышь, я убил ее и, напившись горькой животной крови, потерял сознание.
После просмотра воцаряется тишина, изредка нарушаемая жужжанием перегружающегося проектора. Когда он отключается, тишину уже ничто не может разрушить.
Кроме людских голосов.
Нас всегда было мало. Группа избранных, мы охраняли нашу историю. Наше общее прошлое. Да, вы не воспринимали нас всерьез, никогда. О, это не мешало нам просто быть. Мы не вмешивались в вашу жизнь и просили, чтобы вы также не трогали нас. Ваше узкое сознание не могло мириться с мыслью, что мироздание может быть многополярным. Вы потребляли людей, игнорировали нас, слушали только Патриархов.
Мы были другими, сырьем, полупродуктом. Еще не каиниты, но уже не люди. Мы ни с кем не хотели воевать, но и особой дружбы ни с кем не искали.
Скажи, Ватек, зачем надо было трогать нас?
— Я не понимаю тебя, ахеронец, объясни.
Слушай, если еще можешь. Слушай, если твоя гордыня все еще позволяет тебе воспринимать чужое мнение. Мы знали правду обо всех вас. Ваше рождение, ваш путь. Мы знали, что люди никогда не победят вас, потому что в отличие от каинитов они разобщены, недальновидны, глупы. В сравнении с ними ваша слепая агрессия ничтожна. На месте каинитов мы бы не были так терпимы.
— Они все лишь пища.
Это сгубит тебя, Ватек. Ты думаешь, что каинитам уготована иная, высшая участь. Но и это не так. Никто из живущих на земле не знает своей судьбы и цели, для которой был рожден. Правда, все ищут, но все лишь блуждают во тьме. И мы вместе с вами топчемся на одном месте. Так сказать, переливаем из пустого в порожнее.
Мы все слепы, Ватек, как новорожденные котята. Никому не доступен высший замысел.
— Ты так говоришь об этом, словно постиг его.
Говорю тебе, это невозможно. К тому же сейчас это уже бессмысленно. Нас нет. «Ахерона» нет. Я умираю. Кровные узы потеряны, а ты знаешь, что это значит. Только один шанс есть у меня. Но мне нужна твоя помощь.
— Так просто. Ты приходишь ко мне и говоришь, что вам не было дела до каинитов. Теперь же ты просишь у меня помощи. Это странно.
Эта ваша родовая черта. Врожденная недоверчивость.
— Это мера безопасности.
Никто не вечен. И как не знать это тебе, Ватек. Не ты ли столько раз скользил на тонкой грани, за которой небытие протягивало к тебе свои липкие пальцы. Не ты ли знаешь, какими глазами посмотрит на тебя смерть. Прости мне мой напыщенный тон, это возраст и осознание скорой кончины. Я хочу, чтобы ты понял главное. Мы все связаны. Природа мудрее нас. Она не могла создать сущность, которой отдала бы на откуп все остальное. Не будет нас, завтра уйдете и вы. Следом люди.
— Уж кто будет жить вечно, так это они. Даже если они сами до сих пор не могут извести свой род, как ни стараются, то что же может их погубить?
Свой Судный день будет у любого существа на этой земле. Рано или поздно. Равновесие — очень шаткая вещь. Любой неосторожный шаг может качнуть весы в ту или иную сторону. Просто для этого нужно всеобщее усилие. Только боги могут одномоментно влиять на него. Но они слишком мудры, чтобы не делать этого. Поэтому иногда кажется, что они попросту молчат, держатся в стороне. А ведь они все видят и все знают. Не вмешиваясь.
— Это их право.
Поверь мне, они уважают твою точку зрения. И поэтому дают тебе возможность довести начатое до конца. Пусть это и повлечет за собой гибель всего, что составляет твою жизнь. Я прошу о помощи не ради себя и не ради пустой памяти о своих братьях. Я не хочу стать первой каплей в море катастроф, которые неминуемо будут впереди.
— Равновесие… сколь много сказано на этот счет. И все пустая болтовня. Никто не видел этих весов, никто не чувствует их влияния.
Ты наивен… до сих пор. Как малое дитя. Да, в сущности, ты и есть шаловливый ребенок, пытающийся затащить в свою песочницу атомную бомбу. Природа мудрее тебя.
— Хорошо, не будем спорить понапрасну. Говори, чего ты хочешь, а потом я отвечу тебе.
Для начала просто выслушай.
То утро ничем не отличалось от всех предыдущих. И если бы не воля провидения, то оно могло стать точным эталоном для всех последующих. «Ахерон» не спал. Смутная тревога уже несколько дней терзала всех его членов. Древнее тайное общество было похоже на улей, пчелы которого встревожены и готовы атаковать нарушителя их спокойствия.
То, что должно случиться нечто ужасное, было ясно всем. Но вот что именно и куда судьба направит удар своей карающей длани — это были серьезные вопросы.
Мудрецы клана зарылись в манускрипты. Малочисленные бойцы готовились к худшему. Верхушка обдумывала происходящее. Было сложно пропустить ментальную угрозу, зависшую над головами. Уж слишком явной и прямой она была. Оставалось понять, кто будет жертвой.
«Ахерон» всегда стоял поодаль от основного мира, разделенного на два мегаклана — людей и каинитов. Да, они пили кровь, но старались делать это так, чтобы гибли не простые люди, а только те, кто был готов умереть. Издревле ахеронца можно было встретить там, где жил неизлечимо больной, приговоренный к смерти или просто отчаявшийся человек, решивший сделать тот самый шаг, за которым пустота.
В остальном они были больше похожи на людей. Слегка импозантны, вечно уединены, незаметны, жили тихой, неторопливой жизнью, изучая мир и его историю. Они знали много, но куда больше было укрыто за завесой тайны. И это только подстегивало их интерес к познанию. В разные времена они были советниками каинитов, которые обращались к древней мудрости открыто. Или помогали людям, вмешиваясь в их дела исподволь, обиняками и в обход. И, несмотря на двурушничество, всегда оставались в тени и неприкосновенности.
В каждом поколении сектанты из «Ахерона» искали себе подобных, чем сохраняли свое бытие. Они вовлекали человека или каинита в свою среду и делали из него собрата. Избранными становились не многие, но их хватало, чтобы древние знания не теряли своих носителей.
Кто и когда решил уничтожить «Ахерон»? Для отца Ханта этот вопрос перестал быть открытым.
Община «Ахерона» на Марсе была малочисленна. Меньше сотни человек. После полуденной атаки, длившейся меньше часа, их осталось двое.
Как могла стая Ночных Охотников, мутировавших представителей дикой марсианской природы, проникнуть внутрь «Ахерона», не знал никто. Но это свершилось. Бойня была кровавой, пир Охотников — обильным. Выжили только Хант и молодой по меркам каинита адепт Стокер.
— Где он сейчас?
Не знаю, но могу предположить. Он молод и все еще наивен, в этом вы похожи. Он боится потери уз и попытается вернуть их единственным известным ему способом. Он будет искать приют Патриархов и найдет его, если смерть слегка задержится.
— Сколько у него времени?
Не очень много… считанные дни. Мне осталось где-то столько же.
— Что произойдет, если Стокер достигнет цели?
Он либо умрет на глазах своих хозяев, проклиная их за беспомощность, либо рухнет одна из загадок рода каинитов — могут или нет Патриархи возвращать кровные узы.
— Так могут или нет?
Ватек, Ватек. Не заставляй меня думать, что я тебя переоценил. Это может делать любой каинит.
— Что?!
Не знал… ты этого не знал. Как никто из вас. Веками ваши хозяева водили вас за нос, заставляя думать, что потеря кровных уз чревата неминуемой смертью. И вы действительно умирали. Дети. Как велика ваша вера в хозяев, что способна уничтожить вас изнутри. Вспомни сам, Ватек, не слышал ли ты подобных историй ранее?
9
Шестнадцатый век. Седое прошлое, которое всегда незримо присутствует рядом. Ватек молод. Он в Италии служит наемником у семьи Борджиа. Он ночной убийца, ассасин. Его ценят, ему платят золотом. Ему прощают маленькие слабости, например, желание скрывать себя днем от любого контакта с людьми.
И никто не знает, что свет солнца убьет его. Никто не знает, что ночью Ватек пьет человеческую кровь.
Письмо принес дворецкий. Он же доверенный секретарь. На нем камзол по последней моде, ведь человек, служащий у самого высокооплачиваемого убийцы, может позволить себе многое. Он кладет конверт на столик перед Ватеком и отходит назад и чуть в сторону, замирая в вежливом полупоклоне.
— Что это, Тальви?
— Письмо, господин. Посланник доставил его несколько минут назад. На нем вензель господина Турели.
— Купец?
— Глава городской гильдии чеканщиков.
— Чем еще знаменит?
— Подкуп, интриги. Женил своего второго сына на дочери банкира Гоцци. Весьма выгодная партия.
— Чего он хочет?
— Я не читал письмо.
— Так сделай это.
Тальви подходит к столику. Длинным острым ногтем, который обычно скрыт под золотым наперстком, он вскрывает конверт.
— Вслух, господин?
— Нет. Потом перескажешь.
Некоторое время Тальви читает. Потом начинает рассказ.
Друг господина Турели, некий Гвидо Морти, имел придворного медика. Старик родом происходил из балканских земель. В детстве турки разграбили местность, в которой жил его народ. Кто выжил, был угнан в плен. С рынка рабов в Константинополе он попал к венецианским купцам. Тем были нужные молодые и сильные юноши, чтобы стать гребцами на торговых галерах. После того как морской караван, перевозящий ткани и вина из Венеции в Ганзу, подвергся нападению пиратов, балканец сам на какое-то время стал морским разбойником.
Его бытность пиратом прекратил карательный рейс португальской флотилии, курировавшей направление на Индию. В то время, когда флагман португальцев брал на абордаж пиратскую шхуну, балканец притворился разбойничьим пленником и избежал смерти. Через португальцев он попал в Индию и жил там долгое время.
Вернувшись в Италию, он стал рекомендовать себя как врача, постигшего ведические секреты излечения. Долгое время он работал сам, но потом стал личным медиком семьи Морти.
Говорят, что когда он почувствовал приближение кончины, то решил найти себе ученика, с которым мог бы поделиться секретами ремесла. Но непременным условием должна была стать немота студиозуса. После долгих поисков балканцу удалось найти подходящую кандидатуру. Но прохвост обманул старого лекаря. Он лишь притворился немым, хотя на самом деле прекрасно говорил. Юноша стал лечить бедняков сперва в квартале, где жил сам, потом по всей Венеции. Он делился секретами с любым, кто проявлял интерес и способности к этому.
Раскрыт секрет обманщика был случайно. Племянница господина Морти, чудесная Лиана, только вошла в возраст юной девы, но уже успела разбить сердца многих искушенных донжуанов. Не минула чаша сия и молодого человека. Но он был беден, безроден и к тому же «нем». Одним прекрасным днем Лиана отдыхала в саду в доме своего дяди. Полуденное солнце разморило девушку, и та прилегла под ветвями кипариса. Майский жук, летающий неподалеку, ползал по подолу ее платья и наконец добрался до лица Лианы. Жук забрался в ухо девушки и не смог выбраться. Итогом стала кома, в которую впала Лиана.
Господин Морти золотом платил любому, кто вернет его племянницу к жизни. Даже придворный медик, старый балканец, не знал, с какой стороны подойти к невиданной болезни. И вот, когда уже все отчаялись и не ждали помощи, влюбленный ученик решил ценой своей жизни вернуть Лиану с берегов Стикса. Он раскрыл себя, предложив учителю налить масла в ухо девушки, таким образом предполагая, что вместе с маслом из ушного канала можно будет извлечь жука.
Старый врач был взбешен нахальством ученика и предложил тому единственное решение сложившегося конфликта. Они оба берут по чаше с вином, в одну из которых независимый судья предварительно положит яд.
Юноше удалось уговорить судью не травить вино, и оба — мастер и его ученик — выпили бокалы, не содержащие отравы. Но страх балканца перед смертью был так велик, что старик умер от разрыва сердца.
Господин Морти, взбешенный потерей лучшего из медиков Венеции, решил расправиться с юношей руками наемных убийц. Ватек, чья рука должна была стать карающей дланью Морти, был чужд решению нравственных вопросов. Поэтому выполнил данное ему поручение со свойственными ему добросовестностью и неумолимостью.
Теперь ты понимаешь, что происходило с вами все эти века?
— Да, наверное.
Патриархи просто водили тебя за нос. Как и всех остальных. Но только в твоей голове зародилась мысль, что участь каинитов может быть иной. И я помогу тебе осуществить твои замыслы.
