Глава 11

Он ждал его появления. И хотя болезнь отняла почти все силы, разум его оставался светлым и готовым принимать решения. Рано или поздно, но пришедший должен был сказать свое последнее слово. Жаль только, что так мало оставалось до роковой черты.

Но каинит не унывал. Чудесным образом заключение примирило Ханта с неизбежностью скорой кончины. И сейчас он уже не так боялся этого, как несколько дней тому назад. Он верил — в потустороннем мире все будет иначе. Не лучше, не хуже… иначе. Все остальное потеряло остроту значения. Ведь перед лицом вечности все бренное мельчает, краски мира блекнут и не кажутся такими манящими.

Шум шагов он услышал задолго до появления их владельца. Просто почувствовал, как камень фундамента слегка колеблется под тяжестью идущего. И улыбнулся, хотя из глаз готовы были политься слезы. Но это было не его смятение. Эмпатический охотник, Хант поймал и зациклил на себе то, что теснилось в горле воем боли. А так как Ватеку не дано было плакать, рыдал за него Хант.

Дверь бесшумно открылась. Только едва уловимо щелкнули замки и длинные карбоновые «языки» запоров скрылись в стенных пазухах. Ватек перешагнул порог. Ему не нужен был свет, чтобы видеть Ханта, поэтому он не стал хлопком ладоней активировать галогенные лампы на потолке. Он только кожей ощутил, как дрожит воздух вокруг каинита оттого, что тело Ханта сотрясает истерика.

— Ты должен мне многое поведать, Хант. И от правдивости твоих слов зависит будущее.

— Чье будущее, Ян?

— Наше с тобой.

— Что до меня, то я скоро уйду. А остальное уже не имеет значения. Твои казематы оказались отличным психотерапевтом, они помогли мне успокоиться.

— А как же слова о памяти? Или то, что скажут потомки об «Ахероне», уже не держит тебя?

— Я боюсь, что ты не оставишь никого в живых, так что истории о нас будет некому рассказывать и некому слушать.

— Твоя уверенность в моей жестокости столь велика, что в это начинаю верить я сам. Хотя никогда не думал, что проливаю крови больше, чем необходимо.

— Крови никогда не бывает слишком много, и как питающийся ею ты знаешь это лучше многих.

— Поэтому я пришел сюда. Ты ведь уже знаешь, что произошло наверху, не так ли?

— Это риторический вопрос, Ян. Я прекрасно улавливаю эмоции… до сих пор, несмотря на усталость и мощность твоих экранов.

— Сегодня я потерял свое лучшее ору… лучшего солдата. Это невосполнимая потеря для моего клана.

— Ты до сих пор ничего не понимаешь.

— Так просвети меня!

— Видишь ли, Ватек, игра, которую ты затеял, изначально шла не по твоим правилам, так что менять расклад уже поздно. Остынь, сделай шаг назад и дождись финала, который ты изменить не в силах, что бы ты ни предпринял.

— Я далек от такого фатализма.

— Послушай, мои знания делают меня рационалистом и поэтому я говорю то, что говорю. Все просто, это наш с тобой мир выложил очередной козырь. Знаешь, люди зовут это эволюцией.

— Объясни.

— Старый закон — выживет сильнейший — в наше время слегка видоизменился. Выживет наиболее терпеливый, умеющий хорошо приспособиться, пойти на поводу у обстоятельств. Это не хищник, желающий активных действий, это падальщик, довольствующейся тем, что перепадает к нему от стола более сильных особей. А ты не такой, поэтому рано или поздно найдется тот, кто превзойдет тебя. А твои останки достанутся тем самым, терпеливым и приспособившимся. Борись, не борись, все тщетно. В твоей игре нет победителей. Ведь за скобки ты вынес как раз тех, кто не вписался в твое мировоззрение, — отрешенных, безучастных, словом, всех, кому удобнее смотреть, как ты рвешь себя на части в никому не нужной войне.

— Не верю.

— Твое право. Но знаешь, самое смешное то, что в итоге твои враги спляшут погребальный танец на твоих костях.

— Патриархи?

— И они среди прочих. Ведь заметь, что до сих пор ни один из них не нанес своего удара. А еще будут люди.

— Жалкие создания.

— А ты не задумывался, что именно их слабость есть лучший защитный механизм. Даже таким бесхозяйственным хищникам, как каиниты, не приходит в голову полностью их уничтожить. И они прекрасно себя чувствуют. Даже несколько сотен тысяч ежегодных жертв в ваших пастях не очень высокая цена за жизнь остальных миллиардов. Даже если вы начнете истреблять их намеренно, они выкарабкаются.

— Ты правда так считаешь?

— Не комплексуй, Ватек. Ты очень сильный игрок, и я не завидую твоим противникам. Но ваше копошение не стоит и слов, потраченных на него. Космос мудр и стар, гораздо древнее любого из нас. И мы пешки в его тайных играх, мотивы его нам неподвластны.

— Оставь высокопарный тон для иной ситуации.

— Я стою у самого порога, так что позволь мне изъясняться в удобной мне манере. Хотя, впрочем, ты прав, у остающихся здесь есть проблемы насущнее космических. Но решать их вы должны сами.

— А ты все же хочешь жить, хоть и стараешься показать свое смирение. Ты просто храбришься.

— Ты прав, а кто жить не хочет? Покажи мне это существо, и я плюну ему в глаза. Другое дело, что смерть не исключает жизнь, а просто видоизменяет ее. Делает глубже и насыщеннее. Когда ты поймешь это, твое существование резко изменится. Знаешь, ты даже можешь приобрести его смысл.

— Иными словами, жить ради смерти — это все, что стоит делать?

— Не совсем так, но в общих чертах ты прав.

— А я живу неправильно, потому что хочу для своего рода жизни, но не такой, как прежде?

— А какой же? Если твой скрытый мотив самому стать верховным каинитом, тогда это банальная война за власть, что и так происходит во всем мире с момента его основания. И не ты первый, кто начал этот крестовый поход, и не тебе его завершать. А значит, ты должен честно сказать: я ничем не отличаюсь от других, ни от людей, ни от Патриархов. Я хочу власти, и я ее добьюсь.

— Я живу третью тысячу лет и знаю, что власти нет. Есть способ добывать себе пропитание.

— Каиниты свихнулись на этом пропитании! Почему у нас все так приземленно-биологично. Съел значит выжил. Мелко все это.

— Именно поэтому я стал противиться Патриархам. Их путь ведет нас к деградации.

— Да мы никогда и не развивались, так и не сумев выйти за пределы животной стадии. Те же люди, кичащиеся своим прогрессом, всего лишь высшие приматы, недавно слезшие с деревьев.

— А мы и того ниже?

— Мы другие, но кардинальных отличий мало. Все мы одинаковые вампиры, разница только в пищевой субстанции. Это философия «Ахерона», и пока я жив, я постараюсь донести до тебя ее смысл.

— Значит, вы нашли иное оправдание для своего существования?

— Мы были очень близки к нему. Если бы не внезапная атака, наши ученые разгадали бы секрет истинной жизни.

— И в чем он, поделишься?

— Раз ты так настаиваешь, слушай.

— Пойми, Ватек, твоей целью, не должно быть простое уничтожение тех, кого ты счел тиранами для себя и нашего народа. Ты должен понять их, изучить, и тогда, быть может, прольется чистый свет истины.

— Твои слова утомили меня, Хант. Я хочу есть. Мне нужна кровь.

— Так воспользуйся ее искусственным заменителем. Ведь ты уже давно именно так и питаешься.

— Да, живая кровь уже не так важна для меня.

— Это только первый шаг, Ян. Ты должен это понять.

— А что мне делать с тобой? Ведь восстановить кровные узы я не в силах.

— Заблуждение, друг мой. Просто напои меня своей кровью, и я вернусь.

— Века назад мы пытались таким образом спасти своих братьев.

— В отличие от них мое сознание не готово умереть только оттого, что так сказано Патриархами. И в этом моя сила.

Теперь настал черед Александры сидеть перед кроватью, на которой лежал раненый Терцио. Он был покрыт присосками диагностических машин, а «пауки» бегали по его телу и брали анализы. В бою с Даготом он потерял руку, сейчас его плечо вместе с обрубком было помещено в цилиндр клон-клава. Впрочем, каинит мог регенерировать конечность самостоятельно, но механизм ускорял этот процесс.

Александра сидела рядом и держала в ладонях здоровую руку Терцио. Сейчас он находился в анестетическом сне. Что видел Терцио в грезах, оставалось известно только ему.

В палату вошел Ватек. Его лицо хранило былую мрачность. Он встал чуть поодаль и какое-то время наблюдал за дочерью.

— Что ты чувствуешь к нему? — спросил он после долгой паузы.

— Не знаю… какая разница.

— Мне это интересно.

— Отцовская ревность? Мы же живем в свободное время.

— Хватит паясничать, Александра. Мы не герои мыльных опер. Я имел в виду, чувствуешь ли ты, что исходит от Терцио.

— Он очень сильный каинит.

— Дура.

Александра вспылила, ее щеки полыхнули жаром.

— Отец?!

— Ты так ничему и не научилась! Когда ты поймешь, что жажда, проснувшаяся в тебе, — это ответственность перед всеми нами. Пока ты была как мать, лишенная желания пить кровь, я относился к тебе, как к больному ребенку.

— Я заметила.

— Но сейчас все изменилось. И если жажда опьянила тебя, то самое время прийти в сознание.

— Я не понимаю.

— В том-то и проблема. Игры закончились, Александра. Я уже не знаю, смогу ли защитить всех. Мину так и не удалось вернуть. Теперь вот Бруно… ушел. И кто бы ни завладел его разумом, ему придется за это ответить.

— Это ты ничего не понял, отец. Я видела запись вашего боя. И Бруно говорил совсем иначе. Он хотел сказать…

— Что познал Бога? Только чьего? Хант утверждает, что он один для всех нас. Веками я верил Патриархам, одновременно зная, что они во многом не правы. И ради доказательства этого я решил, что буду сражаться с ними. Но сейчас все по-другому. Пусть Хант говорит, что я упрямый ребенок. Но его правда для меня только гипотеза. Не более того. Так что война продолжается, дочка, и мы ее пушечное мясо.

— Я знала, что ты скажешь именно это.

Ватек направился к выходу. Ему больше нечего было сказать дочери. Сейчас его интересовали вещи более глобальные, и единственное, что его пугало, — вместит ли его разум все детали этой безумной головоломки.

Когда Ватек был уже у самого порога, голос Александры вывел его из задумчивости:

— Так что не так с Терцио?

— Он не отсюда, дочка. Берегись его.

«Веретено» зализывало раны. Боты-ремонтники восстанавливали повреждения, танатологии выносили трупы. На подземных уровнях кондо их сбрасывали в огромный бассейн крематория. Потом сверху на них лили жидкий огонь, воплощенный в расплавленном свинце.

Дежурные медики использовали суррогатный ихор, чтобы превращать послушников в новых вампиров. Это напоминало большую ферму по выращиванию метаскота. Когда в больших пиалах лежали обнаженные тела. Они были погружены в прозрачный физиологический раствор, рядом горели огоньками контрольных панелей машины по переливанию крови. Из их внутренностей выходили иглы капельниц, чьи острия впивались под кожу послушников. И по этим иглам вливался вампирический ихор, смешивался с кровью людей, превращая их в каинитов. Высшие вампиры тем временем восстанавливали свои силы более привычным путем. Тут в ход пошли законсервированные запасы Ватека, которые хранились в подземельях. Это были живые люди, до поры погруженные в анабиоз. Некоторым из них было не меньше лет, чем самому Яну.

Огромный зал перед личными покоями Ватека стал командным центром его армии. Перед «чашами» голографических проекторов, транслирующих необходимую информацию, собрались Ватек, его дочь, Терцио, еще не отошедший от ранения, но уже рвущийся в бой, и Хант, вновь обретший жизненную силу.

— Итак, — начал Ватек, — пока мы оцениваем потери, есть время распланировать дальнейшие действия. Тебе слово, Хант.

Ахеронец откашлялся. Он был одет в привычную черную сутану, в глазах горел озорной огонь, свидетель его возрождения. Ханта слегка колотила мелкая дрожь, но это было всего лишь возбуждение существа, временно обманувшего смерть. И хотя излишних иллюзий он не питал, сей факт его бесспорно радовал.

— Все, что ты теперь знаешь о Патриархах, я пересказывать не намерен. Кто интересуется, пусть ищет более походящее время для смены мировоззрения. Скажу только, что теперь основной задачей является поиск их логова здесь, на Марсе.

Терцио поднимает руку, он хочет задать вопрос, но не решается перебить Ханта. Ватек согласно кивает, и Терцио спрашивает:

— Если связаться с нашими кровниками на Земле?

— А что они нам скажут? Для начала, они так же не свободны от заблуждений по поводу драгоценнейших Патриархов и воспринимают нас как кровных врагов, предателей высшей идеи. Так что все это бесполезно. И второе, логова Патриархов на Земле нам неизвестны так же, как их здешнее пристанище.

Ватек улыбается.

— Когда было нужно, я нашел его без труда.

— Потому что они так захотели. Заметь, Ян, что они всегда дорожили секретностью своих убежищ. И еще ни один каинит не был там по своей воле.

— Значит, у нас нет никаких шансов. — Александра почувствовала себя немного брошенной и подала голос.

Ханта ее вступление в триалог почему-то развеселило.

— Шанс есть всегда, даже когда становишься чье-то пищей, — порадовался он своей шутке, но радость Ханта осталась неразделенной. — Шанс есть всегда, — повторил он уже с меньшим энтузиазмом.

— Значит, надо искать, — резюмировал Ватек, — до тех пор, пока не найдем.

— Можно всю планету перекопать, — мрачно бросил Терцио, — но с таким настроением мы вряд ли добьемся успеха.

Шпилька предназначалась Ханту, который сразу не понравился Терцио. С того самого момента, когда ахеронец бессильным приполз к порогу «веретена». Но сейчас ахеронец не был склонен вступать в словесную баталию. Он посуровел и ответил прямо:

— Если ты идиот, не выставляй это на всеобщее обозрение, а дай слово более мудрым. — Удовлетворенный, Хант тут же обратился к Ватеку: — Ты помнишь Стокера?

— Ты уже упоминал это имя.

— Он упорный малый. Я не зря верил в его талант. Кажется, ему удалось то, что многим из нас было не под силу многие века. Он понял, как искать Патриархов.

— И что это за способ? — Нетерпеливой от природы Александре хотелось поскорее приступить к активным действия, вместо того чтобы тратить время на болтовню.

— В «Ахероне» хранилась копия одного древнего трактата. Точнее, те фрагменты, что дошли до нас. Датировка приблизительная, но мы полагаем, что фолиант-оригинал был создан в начале двенадцатого века от рождения людского Спасителя. Его смысл в кратком изложении — объяснить людям, что в их мире существуем мы. Кто автор этого труда, нам выяснить не удалось. Но среди прочего книга содержала массу информации об истинной природе Патриархов. А также указание способа их нахождения. Только эта информация была или сильно искажена, или умело зашифрована. В общем, все предпринятые попытки воспользоваться ею были безрезультатны. А вот Стокер нашел ключ.

— Если это так, надо найти этого Стокера.

— Сделать это гораздо проще. Когда я привел его в «Ахерон», многие высшие иерархи признали его негодным к посвящению, как я ни настаивал. Поэтому обряд он прошел тайно. В его крови ихор брата Яза, ныне покойного, и мой. Воспользовавшись трейсером, мы вычислим его местонахождение.

— Что ж, — Ватек подвел итог, — этим займешься ты, Хант. А в помощники тебе направляю Александру. Ей полезно будет поучиться у тебя.

Девушка тут же воспарила духом.

— Не будем терять время, — сказала она и потащил за собой Ханта.

Когда они ушли, Терцио посмотрел на Ватека.

— Ты доверяешь ему?

— Я сейчас никому не доверяю. Но это лучшее решение. К тому же у нас есть дела поважнее. Пора покончить с Фелиагом.

На центральных уровнях «веретена» Ханту были выделены личные покои. После возвращения в мир живых он попросил отрядить ему нескольких помощников и предпринял экспедицию к руинам «Ахерона». Оттуда он вывез все, что так или иначе сохранилось после атаки на обитель отшельников. Это были останки обширной библиотеки, магические инструменты и механизмы. Многое было повреждено так сильно, что не поддавалось восстановлению. А что-то вообще было опасно хранить вблизи любого живого существа. Но Ханта сей факт особо не тревожил.

На небольшой стол он положил черный саквояж с тонкими хромированными полосами, окаймляющими ребра. Точным движением пальцев Хант отщелкнул «языки» внешних запоров. Потом каинит приложил подушечку своего большого пальца к «зрачку» гемозамка. Игла анализатора пробила кожу и взяла пробу крови каинита. Несколько секунд внутренний механизм обрабатывал ее структуру, потом сработал отпирающий механизм и медленно поднялась крышка саквояжа. Хант по очереди стал выкладывать на стол части поискового механизма.

Собирая его, каинит стал комментировать свои действия для стоящей рядом Александры:

— Это трейсер. Очень древний и хрупкий механизм. После того как мы стали вживлять в себя чипы глобального определителя координат, необходимость в таких устройствах отпала сама собой. Однако сейчас нам нужно именно такое средство поиска, работающее от нашей крови.

Трейсер был похож на большую чашу, в которой можно было хранить фрукты. Сама чаша была сделана из прозрачного материала, а ее ножка и поддон были одним целым, высеченным из черного камня. Внутренняя поверхность сосуда была разделена на четыре части небольшими выпуклыми вздутиями. Вершины вздутий, выходящие на края чаши, венчали рунические символы сторон света. Помимо этого, внутренности были покрыты сетью винтовых нарезов. Хант проверил устойчивости трейсера и продолжил объяснение:

— Принцип его работы похож на магнитный компас. Ты видишь знаки сторон света. Они определяют координаты. Нулевой точкой будет твое текущее местоположение. Потом видишь эти нарезы, которые по спирали расходятся от центра на дне чаши. Принцип следующий — надо взять каплю крови родственника и поместить ее на край чаши, словно крупье в казино бросает шар в рулетку. Капля приобретает такую же шарообразную форму и начинает скользить по углублениям. Чем ближе она будет к центру чаши, тем ближе ты будешь к своей целее.

Александра согласно кивает.

— А почему мы не пытаемся таким образом найти Патриархов? — спрашивает она.

— Дело в том, что в нас нет их крови. Первые вампиры были рождены иначе, чем все последующие поколения. Скажем, мы больше похожи на больных, инфицированных страшным вирусом, нежели на полноправных членов животного мира.

— Поняла.

— Теперь смотри внимательно. Прибор готов к использованию. Но трудность нашей работы заключается в том, что мы приобщаемся к обществу «Ахерона» иначе, нежели вы делаете своих послушников настоящими вампирами. У вас это происходит следующим способом: когда вампир прокусывает вену человека, в кровь жертвы попадает наша слюна, которая является мутагеном. Если ее слишком много, тогда человек умирает от перенасыщения своей лимфы ядовитым для него гемоликвидом, и это происходит раньше, чем вампир успеет выпить всю необходимую ему кровь. Если же концентрация мутагена не критична, наши лейкофаги пожирают большую часть естественных лейкоцитов сапиенса. Таким образом он становится вампиром, то есть теперь ему требуется пополнять свою кровь лейкоцитами другой живой крови. Иначе его будет мучить Жажда, игнорировать которую означает смерть. В принципе теперь наш генетический код перестроен таким образом, что мы можем питаться и синтетическим гемоглобином, но, во-первых, инстинкты сильнее генов и, во-вторых, питие крови подразумевает еще и вытягивания витальной энергетики из тела жертвы. Без этого мы тоже жить не можем.

— А как вы превращаетесь в каинитов?

— Мы не кусаем своих адептов. Они проходят особый обряд инициации, в результате которого их сердце начинает вырабатывать разные виды крови. Разнообразие зависит оттого, сколько отцов будет у обращенного неофита. В нашем случае в теле Стокера течет три крови — одна его собственная и две, принадлежащие мне и Язу. Настроив трейсер должным образом, мы сможем определить его местоположение.

— Тогда не будем терять время понапрасну.

— Как скажешь, дочь Ватека, как скажешь.

Что делать дальше…

Интонация, с которой Фелиаг задал этот вопрос самому себе, не имела ничего общего с вопрошанием. Скорее всего проснулась тяга к риторике, которую Фелиаг не спешил в себе душить.

«Пора бы уже научиться подводить промежуточные итоги», — горько подумал Фелиаг. Одного стратегического таланта явно недостаточно, когда речь идет о борьбе с таким противником, как Ватек.

Развязка неминуемо приближалась. Маг чувствовал ее особенно остро, а значит, времени оставалось совсем мало. Но вместо оживления Фелиаг ощущал, как тоска точит его душу. Она отнимает гораздо больше сил, чем все остальное.

Фелиаг позволил себе улыбнуться. Давно его разум не был таким чистым, готовым к восприятию мира в его естественном обличье. Оставались сущие мелочи. И прежде всего надо было отдать приобретенное знание другим. Превратить врагов в союзников. Более благодатного момента для выполнения этой задачи было трудно представить.

Маг заметил, как кровь бежит по жилам все быстрее. Пусть будет так. Сгореть полностью он не может, а охлаждение приведет лишь к ненужным задержкам. Он вытерпит все телесные муки, потому что развязка близка. Стоит лишь делать, а не думать…

Комбайны приготовили все необходимое. Реанимационное оборудование, химикаты и стимуляторы — механические и медикаментозные. Оставалось только отдать последние указания, и клоны начнут свою работу. Однако Маг не торопится. Он смакует последние секунды так, словно это дорогое вино, чей тонкий вкус только портится от спешки. Фелиаг потирает руки, неожиданно ловя себя на мысли, что тепло уже не кажется ему таким опасным. Больше того, оно способно приносить легкость и наслаждение.

Он медленно прохаживается между двумя вертикально поставленными койками, к которым тонкими биолентами прикреплены тела. Одно обезглавленное, покрытое синими пятнами трупного окоченения. Второе до сего дня было погружено в анабиоз, замороженное в жидком газе, а сейчас прибывает в состоянии контролируемого сна. К его оживлению Фелиаг приступит в последнюю очередь — слишком опасно будить того, кто не смирился с пленом. А вот декапетированный вампир — отличное начало. Он долго лежал в земле, расчлененный, что, пожалуй, его эфирные ткани забыли о жизни. Работа с ним будет тяжелой, но предсказуемой.

— На какой стадии восстановление его головы?

— Клонирование тканей завершено. Однако есть небольшие трудности с восстановлением личности. Витальные связи сильно повреждены. Тело может отторгнуть racio. Возможны иные осложнения. Если реанимация пройдет успешно, нельзя гарантировать, что жизненный цикл и некоторые соматические функции будут полностью работоспособны.

— Примените некростимулирование. Пусть питается тем, что дала ему смерть. Собственным некрофоном.

— Мы можем потерять контроль над ним.

— Знаю, но это оправданный риск. Иногда лучше жалеть о сделанном, чем оплакивать возможность действия и сидеть сложа руки. Приступайте.

Пока комбайны колдуют над телом, пристраивая необходимые агрегаты к рваным краям перерубленной шеи, Фелиаг прокручивает в голове способы применения оживленного дневальщика. Конечно, былая сила к охотнику на вампиров не вернется. В качестве боевой единицы более полезным будет второй пленник. Ему стоит лишь промыть мозги, и более послушного инструмента представить себе будет весьма сложно. Но голос ясно объяснил, что для достижения цели необходимы оба — наемник и Влад, дневальщик с печальной судьбой. Возможно… да, это будет лучшим вариантом… хм, Фелиаг был весьма доволен своей сообразительностью. Любое существо в мире загробном, как его ни представляй и ни называй, является обратной проекцией существа живого. Если плотская ипостась имеет все необходимое для манипуляций с реальностью, но весьма ограничена в знаниях, то мертвая личность знает гораздо больше всех живущих. Если это знание снабдить силой, то полученное в итоге существо станет незаменимым оружием в предстоящей битве. Маг корил себя только за то, что эта мысль не посетила его раньше. Он потратил столько времени на выяснение бесполезных вопросов, его внимание было слишком сильно приковано к проблеме природы каинитов, к их биологии и эволюции. А ответ лежал совсем в иной плоскости. Знания, полученные Фелиагом за три века ожидания, были нет так уж и важны. Сил к борьбе они не добавляли, только отвлекая и отнимая силы на поиск новых ответов на вновь возникающие вопросы. А ведь так можно было жить вечно, не приближаясь к итогу. Слишком слеп был Маг, и теперь его мучило раскаяние перед всеми, кто стал жертвой вампиров за то время, пока он, Фелиаг, блуждал в иных сферах, лелея собственные страдания. Весьма безответственное поведение.

Пришла пора положить конец произволу каинитов. Более терпеть и ждать Маг не собирался.

Едва удалось унять дрожь нахлынувшего возбуждения. Пусть личность комбайнов весьма условна, но устраивать перед ними истерику было ниже достоинства Фелиага.

Тем временем хирургический автомат закончил сращивание тела дневальщика с головой. По прозрачным трубкам, вживленным в плоть, потекла кровь и питательные смеси. Тело постепенно начало розоветь. Кардиостимулятор подал на сердечную мышцу электрический заряд, после чего начались медленные сокращения. На экране ультразвукового сканера Фелиаг увидел, как забилось сердце дневальщика. С каждой секундой пульс нарастал. Комбайны засуетились, один из них сделал инъекцию, предотвращая растущую тахикардию. Постепенно приборы стали отмечать восстановление функций остальных органов. Дело оставалось за малым — запустить работу головного мозга.

Фелиаг подошел к комбайну, сидящему за неким подобием пульта, который используют для работы с потоками звука в аудиосистемах. Перед тем как инициировать биологическое пробуждение головы, необходимо было восстановить нейронные связи, отвечающие за формирование личности оживляемого. Ловко манипулируя шкалами потенциометра, комбайн управлял сигналами нейротрансфертов, кодируя генетическую и психоморфологическую матрицу. Когда показатели, транслируемые диагност-компьютерами, приравнялись к эталонам, Маг уверенно кивнул. Комбайн отрегулировал несколько нейронных цепей, чьи показатели никак не приходили к равновесию.

— Некрофон нестабилен. Трудно перераспределяются витальные потоки. Это может привести к необратимым мутациям.

— Работай, работай. Пусть его смерть станет причиной для новой жизни.

Тонкие пальцы комбайна порхают над пультом. Легкими движениями он перемещает рычажки программатора, по экрану пробегают синусоиды контрольных измерений. Фелиаг вытирает вспотевший лоб.

Комбайны переворачивают койку с трупом в горизонтальное положение. С помощью новых би-оптических лент они еще больше прикрепляют тело к ложу. Деловито и обстоятельно крепят на коже «липучки» датчиков и измерителей — кровяное давление, температура, пульс. Разноцветные кабели интерфейсов тянутся от датчиков к громоздким блокам аппаратуры. На мерцающем экране кардиографа дрожит прерывистая линия амплитуды сердцебиения. Она говорит лишь о том, что сердце начало перегонять по венам искусственный гемоликвид, принимая его за натуральную кровь. Но тело по-прежнему мертво. Эти колебания не более чем простой электрический импульс, не имеющий с жизнью ничего общего. Фелиаг собственноручно проверяет, крепко ли пристегнуто тело и как близко к аккупунктурным точкам прилеплены сенсоры. Он поправляет волосы, слипшиеся от пота, не чувствуя, как в рабочем азарте постепенно разрушается его собственная плоть.

Маг лично открывает плотно сжатые веки и закрепляет их пластиковыми зажимами. Он сам удивляется точности и плавности своих движений. Впереди остается самое главное.

В операционную входит комбайн, неся в руках большой ящик из черного металла. Верхняя грань, служащая крышкой, сделана в виде мелкоячеистой решетки, чтобы внутрь мог проникать воздух. Из нутра ящика доносятся громкие скрежещущие звуки. Еще два комбайна натягивают от стены к стене полупрозрачную пластиковую занавесь, отгораживая основное помещение от койки с трупом. Еще несколько клонов расставляют по периметру помещения огромные звуковые излучатели различной частотности. Тяжелые корпуса, сделанные из синтетического материала, акустические показатели которого равны древним деревянным саунд-мониторам. От них разворачиваются толстые проводы, разъемы которых присоединяются к небольшому md-ридеру. Фелиаг подает беззвучный знак комбайну.

Рука в скрипучей каучуковой перчатке ныряет в глубь ящика и тут же выныривает обратно. В ней беспомощно трепыхается добыча, уверенно взятая за тонкое горло, — гигантских размеров черный петух с несколько помятым, но не утратившим траурного великолепия хвостом. Маг повелительно протягивает руку, и комбайн кладет в раскрытую ладонь тонкий скальпель с ослепительно сверкающим в лучах галогенных ламп лезвием. Хирургически точный и молниеносный удар перечеркивает горло птицы, и из разрезанной артерии хлещет густая кровь, льется на грудь и живот трупа, капли, упавшие на пол, собираются в вязкие лужи. Пунктирные линии кровавых следов пятнают белоснежные халаты комбайнов. Агонизирующее тело затихает в ставших скользкими резиновых ладонях, и лужа на полу увеличивается. Несколько последних капель падают на лицо трупа. Мертвую птицу уносят, а Фелиаг руками размазывает кровь вокруг губ и ноздрей мертвеца.

Комбайны закончили настройку звуковой аппаратуры. Под оптическую иглу ридера лег диск с колдовской мелодией. Фелиаг, словно ди-джей, пришедший из самых глубин Ада, удаляется за ширму, чтобы сменить обличье. Первым делом он надевает длинный балахон, окрашенный в черный и алый цвета. Затем комбайн наносит на его лицо узор шаманской раскраски. Лицо Мага становится маской, лицом трупа, лоб и скулы которого разрисованы венозными спиралями, губы и веки подведены черным. Выпученные глаза смотрят с маски, выражая голод и страх. Выпученные демонические немигающие глаза, над которыми бесится приливная волна волос. И становится ясно, что никакая это не маска, что такое лицо и есть истинный облик Фелиага, данный ему от природы. Отвратительная личина оборотня, питающегося кровью. Раскрашенная пугающим образом и неподвижная, как лакированное изделие из содранной человеческой кожи.

Дальнейшее теряет смысл, когда воздух разрывают звуки Вуду-мелодии. Фелиаг отплясывает танец вокруг мертвого тела, призывая его к жизни. Вслед за пассами рук над трупом сгущается эфирный поток, и тени, а может быть, призраки, чья жизнь питается эманациями мертвых тел, оживают. Их жадные губы присасываются к венам мертвеца, выпивая его суррогатную кровь. Черная, желтая и белая желчи текут на тело сверху, прямо из пустого воздуха. Жирные потоки обволакивают дневальщика, желчь проникает внутрь через микропоры кожи в рот, глаза и нос мертвеца. Музыка доходит до вершины и водопад магии обрушивается на тело, вмиг очищая его от скверны. В конвульсиях сокращаются мышцы, но крепкие путы сдерживают его. Крик разрывает горло, сообщая миру о новом рождении.

Обессиленный Маг падает на пол, потеряв сознание. В глазах дневальщика загорается огонь разума, и Влад просыпается от долгого сна.

Шерхан стоит, расслабленно облокотившись на поручни балкона на верхней террасе, обрамляющей большой оружейный зал. Внизу, между стеллажами с амуницией и боеприпасами, одетые в боевые костюмы каиниты завершают свою экипировку. Даже с учетом вновь приобщенных людей войско Ватека едва насчитывает половину от того состава, с которым он начинал свой крестовый поход. Рядом уже нет тех сил, с помощью которых он мог стать реальной угрозой для остального сообщества вампиров. Но даже эта, изрядно поредевшая стая, а иначе и не назовешь, еще умела кусаться. И каждый из каинитов Ватека стоил весьма дорого, чтобы раньше времени списывать со счетов восставшего кровососа.

Прошло так мало времени, и в плотно сжатом кулаке этого призрачного песка становилось все меньше с каждым сокращением сердца. Ватек не в первый раз задумался над этим. Ведь сердце каинита не бьется, оно вообще не работает. И кровь больше не течет по венам, питая все тело. Не функционируют легкие, ведь вампиры не дышат воздухом, желудок не источает сок, а печень не вырабатывает соответствующие ферменты. А то, что перепадает каиниту вместе с кровью жертвы, сразу же впитывают омертвевшие ткани, чтобы совсем не распасться на составные части. На мельчайшие атомы… чтобы не исчезнуть навсегда.

— Ведь это еще не конец? — Тихий голос Терцио выводит Шерхана из забытья.

— Смотря о чем мы говорим.

— О нас с тобой.

— Он давно настал… просто мы были упрямее других, потому и прожили такие долгие жизни. Пора бы уже поставить точку.

— Тогда к чему все это?

— Хранитель ауры испугался. Но напомню, что у тебя был шанс не вмешиваться. Ты его не использовал.

— Было бы глупо умирать от руки твоего Пса.

— Значит, суждено погибнуть от руки совсем других псов. Да, да, нас растерзают. Но до этого дня еще очень далеко.

— Что все это значит?

Ватек направляется к витой лестнице, ведущей вниз.

На первой ступени он останавливается и оборачивается к Терцио.

— Пойдем вооружимся. А после я тебе кое-что расскажу.

Внизу к Ватеку подходят техники. Они помогают ему надеть модули «каина». Это особая модель, с изменениями, которые Ян внес собственноручно.

Обычная броня типа «каин» устроена так же, как аналогичные модели ВАОП. Помимо защитных функций подобные агрегаты усиливают мышечный потенциал носителя, давая возможность использовать те виды оружия, которыми обычный солдат может манипулировать только как оператор. Это крупнокалиберные баллистические виды оружия, ракетные установки, плазмоэнергетические бластеры и прочее. ВАОП увеличивает скорость передвижения, маневренность, жизнеспособность, тактическая программа определяет меткость, позволяет ориентироваться в любых условиях, делает солдата независимым от видимости, погодных условий и характера окружающей среды. Если когда-нибудь будет создан искусственный интеллект, способный полностью заменить живой мозг, то такая платформа станет настоящим заменителем живого бойца. Конечно, такие системы все еще уступают эхолетам, ховер-танкам и другой тяжелой технике, но они увеличивают конкурентоспособность живого человека на поле боя.

Каинит, чья плоть так же уязвима, как и человеческая, в тех случаях, когда речь заходит об оружии тяжелых классов, не может обойтись без подобной машинерии. В таких случаях он облачается в «каина» и использует всю его мощь.

«Каин» Ватека использует самые новейшие разработки в области средств уничтожения. В основном это тяжелые частотные энергоизлучатели с длиной луча в тысячные доли микрона. Такой лазер несет на себе энергию, сравнимую с системами планетарного подавления, установленными на внеатмосферных кораблях космического флота Земли и колоний. Миомерные кристаллоформы, используемые в конструкции мышечного каркаса, увеличивают силу Шерхана многократно. Удар закованной в полиметалл руки сравним деленным на три взрывом квазитермальной бомбы класса «один-один». Для сравнения, чтобы уничтожить Луксор полностью, необходимо шесть таких бомб. Правда, в случае их применения о Марсе как об обитаемой планете придется забыть на очень долгое время.

Джет-блок «каина» дает возможность левитировать, не используя врожденную способность каинита к полетам. Таким образом сохраняя магическую энергию вампира для более эффективных ментальных атак. А микрокапиллярный фасет-слой, которым покрыты внешние слои брони, делают Ватека невидимым для любых средств обнаружения.

Шерхан играет со своей броней, проверяя точность и скорость реакции, с которыми отзываются системы контроля оружия. Настройка брони происходит через коррекцию нейросигналов, которым мозг каинита обменивается с тактическим процессором «каина». Когда результат достигнут, оператор и платформа становятся единым целым.

— Как я выгляжу? — пытается шутить Шерхан.

— Отвратительно.

Позже, уединившись в личных покоях, Ян и Терцио обсуждали стратегические подробности. Терцио прямо заявил, что конфликт завис на той стадии, когда любая пассивность ведет только к гибели. Ватек спокойно слушал все доводы хранителя аур, пока наконец тот не закончил свою весьма эмоциональную эскападу.

— Я все это прекрасно понимаю. Но я не собираюсь наносить главный удар до тех пор, пока не расквитаюсь со старыми врагами.

— Ты постоянно распыляешь наши силы, Ян. Это глупо. Тебе не стоило так расточительно использовать ресурсы.

— И в чем же я допустил промах?

— Сперва мне показалось, что та внезапность и таинственность, с которой ты начал войну, станет нашим преимуществом. Но потом ты повел себя весьма странно. Твоя эмоциональность привела нас на край гибели!

Терцио в порыве слепой ярости ударил по столу кулаком. Ватек удивленно вскинул бровь. «Ты ли это, спокойный и рассудительный хранитель ауры, который пошел бы за мной до самого конца, не терзая себя пустыми страхами и сомнениями? Ты ли это…»

— Послушай, умерь пыл, Терцио. Ты столького не знаешь.

— Так объясни мне.

— Я не хотел говорить об этом при всех. Саша не знает многих подробностей, составляющих жизнь истинного каинита, древнего как все наше мироздание. А Хант ослеп в своей вере в иную правду, по его мнению определяющую суть нашего существования.

— Ты не веришь ему?

— Почему же… в ряде его слов есть смысл. Выводы… неверные.

— Его словам я вообще не склонен придавать значения.

— Вот именно, словам. А вот задумайся над тем, откуда он вообще взялся.

— Что ты имеешь в виду?

— Слушай меня очень внимательно, Терцио. И все встанет на свои места…

Возвращение наемника к жизни было процессом куда менее драматичным. Пока комбайны занимались психологической обработкой его и Влада, Магу выпало несколько часов передышки. Он спал простым, спокойным сном. Гладкая водная поверхность, без единого изъяна, спокойная и уравновешенная — вот лучшая метафора, описывающая состояние его души. Холод и осознание правильности выбранного пути выполнили свою целительную функцию, восстановив баланс сил. Фелиаг спал, и сон наполнял его энергией.

Этот голос зазвучал в голове Мага в тот самый миг, когда Морфей был готов полностью освободить его сознание.

Маг открыл глаза. Он криво усмехнулся. Значит, вот какая роль отведена ему во всем этом. Пешка, слепо идущая туда, куда протянется указующий перст гроссмейстера. Что ж, пожалуй, сейчас неподходящее время, чтобы ломать свое мировоззрение. К тому же есть дела более важные, чем установление душевного покоя, потревоженного мыслью о своей вторичности. Оставим высокопарные речи о высших целях и задачах. Пусть те, кому нравится сражаться за идеалы, малопонятные непосвященным, играют в свои собственные игры. А он, Фелиаг, будет чувствовать себя гораздо спокойнее, если не станет морочить себе голову всем этим. Он мстит, и это единственное, что имеет значение.

Вот с таким настроением он начал новый день. Настала пора вновь заявить кровососам о том, что кошмар их прошлого вполне реален и сейчас. И он так же могущественен, как и тогда. Вампиры нашли способ ограничить его плоть. Но так и не смогли уничтожить. Это было их огромной ошибкой. Фатальным промахом. Второго шанса он не даст никому. Пусть сколько угодно звучит в голове чужой голос, призывая неизвестно к чему. Да, Маг может лишь сказать слова благодарности за то, что некто просветил его, дал ключ к решению задачи. Но требовать большего никто не вправе.

Где были все эти высшие силы тогда, в те дни, когда именно Фелиаг вершил свой суд, неся крест за всех, угнетенных вампирами?! Теперь судьей ему будет только Господь. Но его голос он услышит только в последний час. До тех же пор Фелиаг сам распоряжается своей судьбой. Его мало интересует справедливость, имеет значение только удовлетворение оскорбленного сердца. Все остальное — прочь с дороги. Не старайтесь диктовать ему свою волю, он не будет послушным орудием, безмозглым и слепым исполнителем. Он не станет вести за вас войну, начатую не им. У него свой собственный путь, и чашу эту он выпьет до дна.

Фелиаг доволен собой. Давно он не испытывал такого подъема. И судьба отблагодарила его за терпение. Сейчас на руках у Мага все козыри, дающие ему право на победу. Он воспользуется ими единственно верным способом. Он подойдет к своей финальной черте с высоко поднятой головой.

— Хант… Задумайся, брат, почему среди немногих каинитов, поселившихся на Марсе, именно община «Ахерона» заняла второе по величине место? Что повлекло их сюда вслед за Патриархами?

— Если верить его же рассказам, то, пожалуй, их извечный поиск каких-то иных ответов на вопросы нашей природы.

— При чем здесь наша природа? Кому и когда это было настолько интересно, чтобы возводить подобный поиск в ранг навязчивой идеи? Кроме нескольких десятков умалишенных кровопийц. Здесь есть нечто, куда более глубокомысленное.

— Что ты выяснил?

— Конкретно очень немногое. В основном я продолжаю только догадываться. Но тот энтузиазм, практически переходящий в слепой фанатизм, с которым он мне доказывал собственную правоту, натолкнул меня на некоторые подозрения. И я задумался над этим всерьез. Вспомни, на Терре к переселенцам стали относится как к изгоям, добровольно поставившим себя вне общества, за пределы принятых законов. А все потому, что мы прилетели сюда, подчиняясь только собственным интересам.

— Да, старая история.

— Но отношение к «Ахерону» осталось неизменным. Его эмиссары регулярно посещали Терру, по-прежнему вели свои собственные дела. Ни разу никто не задумался над тем, что, собственно, сам их образ жизни изначально вне принятых устоев.

— Не понимаю. Мне редко приходилось сталкиваться с «Ахероном» напрямую. Другие семьи часто использовали их как дополнительный источник информации. Нередко в межклановых интригах они участвовали как посредники, двурушничая и то и дело меняя союзников…

— …и постоянно выходили сухими из воды любых передряг. Ты когда-нибудь слышал, чтобы «Ахерон» был преследуем Псами или подвергался прямым гонениям? Нет! Их игнорировали, но никогда не относились с открытой враждой и не стремились навязать им свою волю и желания. Я делаю вывод, что эти сектанты связаны с Патриархами. Я не знаю, каким образом и по каким причинам. Но я более чем уверен, что у всего этого есть логическое объяснение.

— И какое же?

— Понаблюдаем за Хантом некоторое время. Думаю, он сам приведет нас к разгадке. Внезапное уничтожение его клана не было случайным. И тот факт, что только пронырливый Хант остался в живых, тоже каким-то образом можно объяснить.

— Что ж, эта не самая большая проблема на сегодняшний день. Кстати, почему именно Александру ты выбрал ему в помощники?

— Ей стоит побыть наедине с собой некоторое время. Миссия Ханта будет отличным поводом для такой профилактики.

— Удаляешь ее от меня?

— Тебя это как-то беспокоит?

— В общем нет, просто откуда такое внимание?

— Отцовская ревность.

— Ян, мы давно уже не люди, а ты все еще цепляешь за остатки былой личности. К чему все это приведет?

— А если я перестал тебе доверять? Многое изменилось с прежних времен. И жизнь дочери сейчас приобретает для меня особенный смысл.

— Я сделаю вид, что не слышал о доверии. А ее жизнь мне дорога не меньше.

— Один раз ты уже подверг ее опасности.

— Роковая случайность.

— Отнюдь, Терцио, вовсе не роковая и точно не случайность. Ты когда-то сам участвовал в создании оборонительных рубежей города. Тогда мы готовились к очередной войне с сапиенсами, которая, к счастью, так и не началась. Мы ждали, что орды разъяренных людей ворвутся в Луксор. Мы были достаточно слабы в то время, и Марс был весьма враждебной планетой.

— Да, смутное было времечко. Мы опоздали на какие-то полвека, а сапиенсы уже были повсюду. Пустынные кочевники, бродяги, добытчики шальных денег. Новые города росли из самого силиката этой планеты.

— Приятно вспоминать прошлое. Ведь, пожалуй, впервые в нашей истории мы решили пойти на весьма оригинальный компромисс. Люди сами избавили нас от опасности своего повсеместного присутствия. Достаточно было натравить их молодые корпорации друг на друга. Немного подстрекательства, гомеопатические дозы шантажа и взяток, политические интрижки. Ведь ни один каинит не пролил даже капли собственной крови. Чистая победа.

— Но заградительные кордоны были построены.

— Перестраховка никогда не бывает лишней. Слишком ценными нам кажутся наши проклятые души и бессмертные тела. Ты рассказал, что вы подверглись нападению хищника из пустыни. И простая тварь была достаточно настырной, чтобы атаковать двух каинитов с таким упорством и агрессией.

— Я не думал над этим.

— И на пустом месте мой лучший воин решил напасть на меня в моем же доме!

— Дагот лишился разума. Это был предсказуемый процесс.

— Но не такой быстрый! Я признаю, что сам допустил неосторожность в контроле за ним. Но Бруно в его очеловеченном состоянии никогда не давал повод сомневаться в себе.

— Я все понял, Ян. Ты видишь связь между этими событиями.

— Я во всем вижу связи. Я могу не понимать деталей всех процессов вокруг меня, могу что-то уловить с опозданием. В конце концов, мой разум также небезупречен, как любой другой. Но слепцом я не был никогда. И особой наивностью не отличаюсь. Есть две мощные силы, концентрирующиеся вокруг нас. Одна из них, безусловно, связана с Патриархами. И призраки из прошлого, которые внезапно решили напомнить о себе именно сейчас.

— Фелиаг?

— Да, мы уже поняли, что это он. Но какова его основная роль в разыгрываемом спектакле? Я не знаю.

— Я пытался отследить его ауру. Непохоже, чтобы старый знакомый был настолько силен, чтобы отыгрывать такие козыри.

— Ты недооцениваешь упорство сапиенсов. Их ненависть к нам может служить отличным источником силы. Но я согласен с тобой. После трех веков забвения его возвращение на арену кажется слишком спонтанным и резким. В одиночку он никогда бы не справился с нами.

— Могут ли наши враги объединиться?

— Да он понятия не имеет о Патриархах. Вспомни, с чего начался его крестовый поход. Простой охотник на вампиров, наделенный какими-то сверхкачествами, вдруг слишком озаботился проблемой нашего физического совершенствования. Он с маниакальным упорством не только охотился за нами, но и изучал. Ты помнишь хотя бы одного сапиенса, которому мы были интересны с такой точки зрения? Серебро и осина, на большее их воображения никогда не хватало. А тут такой подход, система, рвение.

— В конце концов он проиграл затеянную схватку.

— Он выжил, а уже дает повод уважать его как достойного соперника.

— Такой же червь, как и все остальные люди. Примитивный разум, недостойный своего существования.

— Брось, хранитель, тебе никогда не шел образ прожженного людоненавистника. Ты слишком утончен для этого.

— Комплимент?

— Укор! Ненависть! Вот главный дар Отца всем каинитам. А все остальное не более чем занятные отклонения. И только всепоглощающее желание приносить боль, страдания и смерть, наконец, есть наша жизнь. Без этих чувств вампир превращается в недоразумение в стройном порядке вещей. Ущербное создание, пьющее кровь для собственного сохранения. Только ненависть к солнцу переборола наш страх перед ним. Только желание смерти врагу сделало наши тела неуязвимыми к оружию врага. Только так.

Глаза Ватека вспыхнули бешеным огнем. Он так завел себя, что более не мог спокойно сидеть, вскочив и принявшись широкими шагами мерить периметр покоя. Все же он был таким же рабом своего естества, как любой на земле, человек или же каинит, что, в сущности, было не так важно. Его нутро охватило злое пламя агрессии. Злость клокотала в груди яростным вулканом, вот-вот готовым вырваться наружу.

— Все мы достойны друг друга. Если бы не слабость сапиенсов, они давно уничтожили бы нас без всяких сожалений и сомнений. Они нисколько не отличаются от нас. Что, тем более, делает их отнюдь не безмозглыми тварями. Я ненавижу их именно поэтому. Ни одно живое существо во Вселенной не имеет права главенствовать над нами. Это та причина, по которой я уничтожу Патриархов. Я восстал против Него только потому, что Барьер висит над моей головой немым напоминанием о моей зависимости от божественного провидения. Я стану Отцом для нового рода каинитов, единолично правящих над всем и вся.

— Я сразу сказал тебе, что власть — вот единственное, чего ты жаждешь по-настоящему.

— Нет! Вы все не видите дальше собственного носа. Вы меряете меня, согласуясь с мелочностью собственных душ. Дав жизнь новой крови, я восстановлю баланс, добровольно переступив Барьер. Но в тот миг я всего лишь расстанусь с надоевшей мне плотью, но мой дух и моя кровь вечно будут присутствовать в тварном мире. Это моя единственная цель!

— Александра? Зачем ты держишь ее?

— Отрадно, что ты проявляешь о ней такую заботу. Но ты поздно обратил на нее внимание, Терцио. Слишком поздно, чтобы я мог доверить ее жизнь кому бы то ни было. Ты ведь помнишь историю Каина, не так ли? Подумай над тем, кем станет моя дочь, если ей удалось побороть в себе свой страшный недуг?!