5
Оживив покинутую на ночь машину, Пастух порулил в северную часть Города, где, как он знал, располагалась некогда старая и изначально инфекционная, а ныне совершенно новая многопрофильная больница Корпорации, за минувшие недавние годы перестроенная и от пуза набитая медицинской дорогой техникой. Да и то не вопрос: кого ж, как не себя, любимых, жалеть и лечить, коли деньги есть?..
По пути, еще в центре, остановились около торгового центра, где приобрели две подходящие футболочки для Мальчика. Белую и черную. Безо всяких надписей. Так Мальчик попросил.
Подъехали к искомой больнице, на стоянку Пастух не решился, а припарковался поодаль. Оттуда до проходной – пять минут ходу.
– Как проходить будем? – спросил Мальчик. – Там, небось, все режимное, суперсекретное…
– Это вряд ли, – не согласился Пастух. – Больница общегородская. А для местных випов какое-нибудь специальное отделение есть… Только зачем проходить? Или ты подлечиться захотел?
– С чего бы? Я здоров… А узнаем-то как? – не стал договаривать.
– Уж как-нибудь…
У проходной толпились журналюги. Пишущие и снимающие. И еще местные телевизионщики.
– Что, ребяточки, не пускают? – Пастух спросил сразу всех.
Улыбающийся в сто зубов, молодой папаша, симпатичный, с хорошим сыном, бледненьким правда, но тоже улыбающимся отторжения не вызвал.
– Совсем обнаглели, – ответил за всех парень с телекамерой на плече. – Как будто мы для себя…
– А что там? – допытывался «молодой папаша». – Кто-то из великих газмейкеров триппер словил?
Засмеялись. Скорее по инерции. И еще – чтоб разрядить злость на всех и вся. Скучно и неприятно было оббивать порог клиники, чувствовать себя просителем. Как кому что надо, так тут же: господа журналисты, милости просим. А как что-то действительно серьезное…
– Если бы! – сказал парень с камерой. – Судя по всему, дуба дал.
– Губернатор?
– Типун тебе в рот… Не губернатор, нет, плейбой наш любимый, главный газмейкер, как ты выразился.
– Неужто… – изумился Пастух, страшась договаривать.
– Зуб даю, – засмеялся парень.
Видел в ситуации смешное – Бог ему судья. Профессия у него и коллег циничная и неэмоциональная. Как точно об их коллеге сказал некий писатель: человек в нем спал.
– А как это он? – спросил Пастух. – Ведь молодой…
– Спортсмен, блин. С мотоцикла упал, мотоциклом накрылся. Он же у нас экстремал. Мастер. А фишка не выпала – заказывай белые тапочки.
– С чего ты решил, что он погиб? Сообщили?
– Пока нет. Но сообщат. Был бы жив, нас давно погнали бы отсюда. А чего-то не гонят. Слух есть: прессуха здесь будет.
– В смысле? – не понял Пастух.
– Ну, пресс-конференция. Вертолет на крыше видишь?
Пастух посмотрел на крышу медкорпуса и увидел вертолет. Красно-синий, с логотипом Корпорации на боку.
– И что с того?
– Начальники из Столицы час назад прилетели. Точно покойник. Знаешь поговорку: помер Касим, да и хрен с ним…
Оператор явно не любил Спортсмена. Почему? Зависть рожденного ползать?..
Спросить не успел. Из дверей проходной появился мужик в светлом летнем костюме, при галстуке. Молодой.
Сказал:
– Кто с аккредитацией Корпорации – проходите. Пресс-конференция в зале собраний на первом этаже Главного корпуса.
Журналюги нестройно заорали:
– А чего не предупредили?.. А тема?.. А про что?.. А что с ним?..
– Печальное событие, – потупил взор мужик. – Там все узнаете.
Поскольку никто ничего больше не спрашивал, аккредитация имелась у всех. Неаккредитованные и соваться сюда не стали.
А где-то неподалеку взвизгнула и завыла полицейская сирена, приближаясь, приближаясь. И шепоток пошел по толпе журналюг:
– Губер едет… И мэр тоже…
Пять черных тяжелых машин – два лимузина и три внедорожника – резко и сразу затормозили перед воротами, подождали, пока те откроются, и – к главному корпусу поплыли уже медленно и печально. А две полицейские «ласточки» остались караулить у ворот.
Собеседник Пастуха, проворный малый, успел снять въезд кортежа. Другое дело – зачем? В эфир это вряд ли попадет.
– Хорошо бы где-нибудь телевизор посмотреть, – вдруг сказал Мальчик.
Пастух понял.
– Сначала они все снимут, потом смонтируют, а часиков эдак… – глянул на часы, – в пять поставят в эфир. Ну, в шесть.
– И что потом? – спросил Мальчик.
В вопросе было больше, чем желание узнать про вечернее времяпрепровождение.
– Дорога, – ответил Пастух.
– А я?
– Тебе решать…
Подошел к проходной, дернул дверь. С порога спросил охранников:
– Мужики, а где у вас передачи для больных принимают?
Ближний охранник показал дорогу:
– Вдоль ограждения, направо, там – двухэтажное здание. На первом этаже – окно для передач.
– Спасибо, – поблагодарил. И вроде бы не утерпел: – А это правда?
– Про окно для передач? – заржал охранник.
– Да нет. – Пастух тоже засмеялся. – Я про пациента вашего, к кому власти поехали. Помер, что ли?
– Мертвей не бывает, – сказал охранник и добавил: – Дверь-то закрой…
И пошли Пастух с Мальчиком к ненужному им окну для передач.
– Зачем это? – спросил Мальчик.
– Мы здесь долго стояли, – ответил Пастух. – И без дела.
– А передача – это дело?
– Какое-никакое. Таких, что передачи приносят, много. Их не запоминают.
– Передадим и вернемся к машине, да?
– Ты понял, – сказал Пастух.
– А потом?
– Потом заскочим в квартиру, соберемся по-быстрому, заедем куда-нибудь, где телевизор есть и включен, и – дальше.
– Я с тобой… с вами? – то ли спросил, то ли утвердил.
– Я же сказал: решай сам. Ты же у нас самостоятельный член общества. И можешь на «ты»… – И зачем-то добавил бессмысленное: – Брат у меня точно таким же был…
– Был? Вы… ты же сказал, что есть…
– Есть, есть, – усмехнулся Пастух. – Вырос просто…
Мальчик допытывался до подробностей:
– А куда мы дальше?
Не спросил – зачем. А «мы» – это и было решение.
– Не слишком далеко.
Вообще-то Пастуху было любопытно узнать, зачем Мальчику это странное, если сие прилагательное вообще уместно, путешествие. И с чего бы такая неукротимая настойчивость? Не хочет возвращаться в детдом? Это-то понятно. Неясно иное: жил ли он в детдоме? Многое иное неясно. Например, как вчера добирался до места аварии? Откуда узнал? Следил за Пастухом?..
И еще цепочка вопросов: откуда взялся, почему остался один, чем ему не люб детдом, что вообще хочет он от своей недлинной пока жизни?..
И уже к Пастуху вопрос, то есть к себе самому: а на кой хрен тебе эта головная боль? Ты – перелетная птица, перекати-поле, человек-без-дома-и-близких. Одним словом – вольняшка. Зачем тебе попутчик и, как уже случилось, подельник? Однозначно: обуза, груз. Более того: сильный фактор несчитанного риска, потому что ты отвечаешь за дело и за себя – в деле. А все иное – помеха. Короче, зачем?
И – как в телефоне: ждите ответа, ждите ответа…
Отвечать вот только некому.
Плюс – почему-то не хочется.
– Слушай, – сказал Пастух, – а может, тебе…
– Не может, – резко перебил Мальчик. – Лучше убей и меня тоже.
– Я никого не убиваю… – сказал и понял, что сказал лишнее.
И не важное для Мальчика.
– Глупо, – не Пастуху, а в пространство сказал Мальчик. – Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал… Ты не понимаешь! – Он чуть ли не плакал, или это показалось Пастуху. – Мы не должны быть друг без друга. Как… – притормозил, поискал сравнение… – как странники в ночи…
Лучше ничего не придумал. «Странники в ночи» – это, конечно, круто. И Пастух неожиданно развеселился.
– А и черт с тобой! – заявил. – Тебе же хуже. Жил бы сейчас в тепле и на всем казенном, а тут – дорога, жратва говенная, квартиры засранные… Ничего, что я своими словами?
– Я их давно выучил… – Мальчик явно почувствовал перемену в зыбкой позиции Пастуха. Улыбнулся даже. – А невредно и телик посмотреть. Часики-то тикают…
Они забрали из съемной квартиры скарб, Пастух забежал в банк и взял из ячейки сумку с «хозяйством». Ячейку, как водится, не сдал, за месяц уплачено. И поехали они в кафушку с внятным названием «У телевизора». Типа – чайку попить. А в восемнадцать ноль-ноль уж и не по местному, а вообще по Первому каналу в программе «Новости» не только сообщили о трагической гибели Спортсмена, но и показали репортаж с места событий.
Спортсмен умер сразу. На месте аварии. Перелом шейных позвонков. И человек в масштабах Страны вроде бы не из самых-самых, но все ж Первый канал память почтил. Вечную.
А и то: часто ли телезрители Страны имеют сомнительное удовольствие узнать, как погибают сильные мира сего? Да пусть и по дурости даже!..
И Пастух по-прежнему не мог взять в толк: почему именно Спортсмен попал в список Службы? Чем он лучше или хуже сотен, если не тысяч таких «спортсменов»?
Риторический по сути вопрос, а ответа хочется…
Случай покойного Мэра такого вопроса не вызывал.
Выехали еще засветло. Ехать и впрямь было не слишком далеко и долго: три часа по хорошей дороге. И четыре дня из отпущенного на все про все срока сэкономлено. В сумме. Но есть вопрос: а зачем сэкономлено? Срок обозначен и акцептован обеими сторонами – Наставником и Пастухом. За скорость Пастуху не платят, платят за результат. Два результата, скажем казенно, достигнуты. Куда спешим?
Пастух, конечно, имел ответ, но неубедительный. Из народных поговорок: баба с возу – кобыле легче, сделал дело – гуляй смело. И так далее. Но гулять-то он в принципе не умел, да и результаты не делил на легкие и не очень. А что быстро в этот раз получилось – так ведь как зато красиво…
– Красиво было, – подтвердил Мальчик.
– Я, что, вслух что-то сказал? – ошалело спросил Пастух.
– Нет, – ответил Мальчик, – это я сам с собой. Красиво Спортсмен погиб. Как и жил, полагаю. Жалко его…
Пастух так вообще-то не думал. Те, кого он казнил, по определению не стоили жалости. Хотя определение выносил не он. Он всего лишь принимал его и не думал: верно оно или нет. Привык к воинской истине: приказы не обсуждаются. Он солдат.
И впервые поймал себя на крамольной мысли: а как же все-таки хочется обсудить!..
– Да, спросить хотел, – вдруг вспомнил он. – Ты давеча стихи, что ли, процитировал? Как там: каждый, кто на свете жил, любимых убивал… Кто написал?
– Поэт один. Из Страны-Острова. Умер давно…
– Жаль, – сказал Пастух.
И сам не понял, что ему жаль: то ли умершего поэта, то ли правоты воистину железной формулы, тем поэтом выкованной…
