Глава 10
— …не может быть… — ошеломленно пробормотал Лекс.
— Приемная дочь, — после очередной паузы добавил Ниелло. — У Цезаря нет своих детей.
Чуть полегчало. Впрочем, а чего вообще переживать-то? Ну, дочь. Подумаешь. Я-то ведь ему не сын.
Однако и Ниелло хорош — с его дискретной речью…
— Так что, фратер-венатор, — чуть помягче произнес центурион, — сам понимаешь. Будь ты хоть самим Проконсулом — не имел я права тебя брать с собой. Да и то, что я тебе пистолет дал, — уже серьезное нарушение.
— А чего же вы ее одну в каких-то джунглях бросили? — приходя в себя, сварливо осведомился Лекс. — Где ж вы были, телохранители хреновы?
Ниелло нахмурился.
— Это отдельный разговор, — жестко сказал он.
— А все-таки?
Ниелло опять на некоторое время замолчал — очевидно, это у него вообще была такая манера разговора: услышать, взвесить, подумать, а уже потом выдать мысль изреченную (впрочем, Лекс надеялся, что не в тютчевском варианте понимания). Потом центурион (Лекс был готов поклясться в этом) исподтишка огляделся — рядом уже почти никого не осталось — и заговорил, немного понизив голос:
— Не стал бы я тебе говорить, но, похоже, ты и так в курсе многих событий. Тем более что есть приказ…
— Какой? — заикнулся было Лекс, но Ниелло движением бровей дал понять, что вопрос абсолютно неуместен, и продолжал:
— Мы сами пока еще не поняли, что это было — предательство или чистая случайность. Тот сектор Заповедника, где работала госпожа Марсия, абсолютно закрыт для постороннего проникновения. Мы, собственно, дежурили, так сказать, на входе, и никто мимо нас не мог пройти — и не прошел… а вот почему там случилось то, что случилось, я думаю, ты сам объяснишь.
Лекс оторопел.
— Как это — я объясню? Я вообще ничего не знаю, а понимаю и того меньше.
— Я думал поговорить об этом с тобой попозже, — мрачновато сказал Ниелло, — но раз уж ты сам заговорил на эту тему… что ж, так тому и быть. Давай рассказывай но порядку. Можешь коротко.
Лекс подумал.
— Ну, если коротко…
И Лекс рассказал центуриону о событиях, которые произошли с ним с того момента, как они с Галлиеном и Фритигерном вышли из гостиницы — опустив некоторые незначительные детали.
— Так-так, — сумрачно произнес Ниелло, когда Лекс закончил свой короткий рассказ. — Достаточно интересно. Я вижу, что госпожа не сочла нужным упомянуть о некоторых моментах. Аттракцион, говоришь… и свободный гражданин в качестве служителя. Ты хоть знаешь, что такое транспонатор? — неожиданно спросил он.
— Н-нет, — помотал головой Лекс. — Откуда?
— Действительно. Так вот, этот самый транспонатор — прибор, который создает иллюзорные пространства, не более того. И аттракцион «Звездная Охота», насколько я знаю, состоит в том, что ты садишься в удобное кресло и смотришь усовершенствованную версию гримерного интерактивного кино.
— Но…
— Не перебивай. Я бы ни на секунду не поверил твоим байкам, в лучшем случае сочтя их галлюцинаторным бредом — вроде того, который проявлялся при психозах, вызванных использованием макровиртуальных технологий до их запрещения, — если бы ты действительно не оказался рядом с госпожой. Так что получается…
Ниелло умолк и задумчиво подвигал челюстью, глядя куда-то словно бы внутрь себя.
— Фигня получается, — буркнул Лекс.
— Что?.. Да, получается странная картина. Поскольку разъяснить ее мы сейчас не можем, то оставим проблему в стороне.
— Логично, — хмыкнул Лекс.
— Еще бы, — совсем слегка улыбнулся Ниелло. — Теперь вот о чем…
— Одну минуту, господин центурион, — перебил его Лекс. — А что такое вообще этот Заповедник?
— Н-ну… примитивно говоря, стационарный, замкнутый на себя локальный гипертуннель на Забдицении. Какой-то научный институт использует его для выведения некоей генетически измененной живности, изучения ее и наблюдения за ней же. Честно говоря, я толком не знаю
научных тонкостей, мое дело — охранять госпожу Марсию, которая там пишет диссертацию.
— Она говорила о Патруле, — вспомнил Лекс. — Что за Патруль?
Ниелло поморщился.
— Полгода назад появились слухи, — сказал он, — что кто-то со стороны смог выйти в одно из боковых ответвлений Заповедника. Ученые мужи, видите ли, обнаружили, что у них что-то пропало. Причем что именно пропало — или потерялось, — они объяснить не смогли. Ну и организовали там Патруль, из милицейских и легионеров, которые ничего и никого не нашли. Наши там, конечно, тоже все прочесали, и с тем же успехом. Пусто в этом Заповеднике. Никого, кроме медведей госпожи, мы там не видали.
— А чего она так испугалась, когда меня там увидела? — задумчиво произнес Лекс. — Катастрофа, говорит, настоящая…
— Это ты сам у госпожи спросишь, — сурово сказал центурион. — Если она с тобой захочет говорить.
— Ну да, ну да… — рассеянно отозвался Лекс. — Ладно… А как вы ее потом нашли-то?
Ниелло усмехнулся.
— Нетрудно догадаться. Агентурные сведения. Вы с госпожой, что называется, наследили. А у нас среди сенатских тоже есть уши.
— Но искали-то фрументарии меня, — задумчиво сказал Лекс.
— Правильно, — кивнул Ниелло. — Как я сейчас понимаю, на госпожу они наткнулись случайно. Но последствия все равно могли быть катастрофическими.
Лекс рассеянно почесал затылок.
Ему показалось, что не все в словах Ниелло складывается в правильную картинку. Что-то было такое… хотя, похоже, центурион не врет. Да и зачем ему? Скорее уж, что-то госпожа Марсия темнит… медведи — надо же.
А, ладно.
— Когда прилетим-то? — спросил он.
— Скоро, — ответил центурион и встал. — Иди-ка, фратер-венатор, отдохни. Неизвестно, когда еще удастся это сделать.
Лекс проснулся от собственного стона.
Стон был громкий, Лексу даже показалось, что эхо горошиной отлетает от стен и норовит заехать ему в ухо, пробить череп насквозь и полететь в другую стену… нет, не выйдет, подумал он смутно: застрянет горошина и прекратит свой полет… навсегда.
Он дышал тяжело, будто вынырнул из-под воды: впечатление усиливалось тем, что Лекс был весь мокрый — холодный липкий, даже клейкий пот выходил из пор горящей кожи и вязко скапливался на лбу, на руках… везде, везде было мерзко и вязко до дрожи в мышцах.
Лекс обнаружил, что сидит на койке, и лег, то есть рухнул на спину. Бешено бьющееся сердце сбавляло обороты, страх уже давно ушел, но ощущение реальности сна — большей, чем сама реальность, — пока оставалось, сжимая мозг и выдавливая с потом мысли.
Подумаешь — сон, увещевал себя Лекс и понимал, что это правда: сон есть сон, бытие не определяет сознание… или наоборот, но так далее, однако видение Галлиена, зашитого в кожу Фритигерна, и Фритигерна, гниющими слепыми глазницами разглядывающего шкуру Галлиена — при этом Фритигерн, широко разевая беззубый рот, жаловался, что шкура эта сильно попорчена, ее с Галлиена сняли неаккуратно и вообще она ему мала, — это видение, картина или отголосок чего-то прошлого гвоздем сидело в затылке Лекса, и чувство зуда, яростного и настойчивого, проходить не желало.
Лекс придерживался материалистического взгляда на проблему сна. Мозг работает постоянно, сны — плод его работы, не контролируемой сознанием, на голом месте видений не бывает. Но какого рожна ему причудились приятели со снятой напрочь кожей?..
А! Еще почему-то там промелькнула его, Лексова, полузабытая школьная учительница, которая, ковыряясь в своем носу, ясным и очень громким голосом сообщила, что «Галлиен и Фритигерн мертвы».
Лекс провел рукой по лбу и стряхнул капли пота на пол. Ну, эта ассоциация понятна… хотя дама в школе преподавала историю и вообще была дура дурой. Ладно. Так о чем же сон? С ребятами на Забдицений что-то стряслось? Наверняка, что и так ясно. Но зачем так кровожадно?
Нет, что-то там еще было… а! Они, переодевшись в кожу друг друга, настойчиво советовали и ему поступить так же, предлагали на выбор всякие варианты и… нет, не помню.
Вот тебе и отдохнул.
Тут в каюте зажегся свет. Подъем. Вовремя, Эмпузу всем в качель. Хвала Морфею.
— А где Ставрий? — спросил Лекс у Ниелло, когда они занимали места в десантном челноке.
— Он пойдет с другой группой, — ответил центурион. — Прямо во дворец Цезаря.
— А мы? — удивился Лекс. — Разве не туда? Ниелло повернул к нему голову и усмехнулся.
— Ты же хотел увидеть госпожу. Ну вот, тебе и представился случай…
Лекс непонимающе уставился на него.
— На Цезарию неожиданно прибыла делегация церийцев. Личный представитель императора Мезенция. Так что тебе во Дворце лучше не показываться. В связи с последними событиями. Мало ли что. О том, что появился носитель знака Изначальных, никто не знает. Официально еще не было объявлено. Полетим на острова. Там, наверное, сможешь увидеть госпожу. Если повезет. И если она захочет.
Лекс отметил про себя, что центурион начал говорить рублеными фразами, что, похоже, у Ниелло являлось показателем того, что дела обстоят серьезно.
— Если захочет случай, — пробормотал Лекс.
Ниелло промолчал.
Челнок опустился на посадочную площадку. Гвардейцы принялись отстегиваться и стали один за другим выбегать наружу.
Лекс хотел было последовать их примеру, но Ниелло придержал его руку.
— Не спеши. Выйдем через пять минут. Лекс немного удивился, но спорить не стал.
— Пошли, — через некоторое время (Лекс не сомневался, что ровно через пять минут) сказал центурион.
Они вышли из челнока. На площадке было пусто, яркое солнце заливало пронзительным золотом бетон, невысокие здания небольшого терминала и скалистые горы, кольцом окружавшие космопорт.
Лекс понюхал воздух.
— Морем пахнет, — сообщил он с беспричинной радостью. — Давно не слышал этого запаха…
— Море тут рядом, — сказал Ниелло, оглядываясь по сторонам. — Недалеко. Километра три. Не больше. Почему давно?
— Что?.. — посмотрел на него Лекс.
Ниелло молчал, по-прежнему озираясь.
— А… — сообразил Лекс и немного удивился. — Ну да, действительно… на Тагесте море было, если вы об этом, господин центурион. Только там мы ползали по дну на глубине в сотню метров, когда искали пиратскую подводную базу, и меня чуть не сожрал краб-деципод…
Да, веселое было приключение, подумал Лекс, вспомнив, как они ночью с ребятами, потеряв в кромешной темноте глубоководный сканер, на ощупь искали вход в пиратский резервный комплекс, а их субмарину в это время накрыли с воздуха, и деваться оказалось совсем некуда — до берега было около пятнадцати километров, а воздуха в легких скафандрах, не приспособленных к долгому пребыванию под водой, оставалось минут на сорок… и тут огромный крабище, не меньше тонны весом, надвинулся из-за скалы, светя блюдечками глаз, и попытался отстричь Лексу голову чудовищными клешнями, которых у него имелось аж четыре штуки — помимо шести слоновьих ножищ… бр-р-р.
— На Тагесте было совсем не до отдыха, — сказал Лекс. — И море там пахло, по-моему, не так, и скалы были не такие красивые.
— Кто сказал, что здесь предстоит отдых? — проговорил Ниелло.
— А что, не сезон? Хотя вообще-то прохладно…
— В этих широтах зима. Ранняя. Так. Пойдем.
Лекс проследил за направлением взгляда центуриона и увидел «авис» с эмблемами Преторианской Гвардии, усевшийся на краю посадочной площадки.
— Это за нами?
— Да, — ответил центурион. — Пошли. Нам нужно на соседний остров. Он называется Дентис.
Двигатели бронелета мягко взвыли, и аппарат пошел вверх. Лекс, отвернувшись от Ниелло, с любопытством посмотрел в иллюминатор.
Ага. Вон оно, море…
Нет, все-таки Цезарь знал, где поселиться. Красиво здесь. И ничего себе зима — градусов пятнадцать по Цельсию… хотя что я знаю? Может быть, и на Земле есть места не хуже…
Скалистый остров, на котором приземлился челнок, оказался совсем небольшим, и совсем скоро бронелет шел над сплошной водной гладью.
Стоял штиль, и по ослепительной синеве моря игриво скакали солнечные зайчики, которые не забегали, однако, в дымчатый краешек, которым вода касалась неба. Лекс любил такое слегка холодноватое солнце — оно создавало определенное задумчивое настроение, когда не хотелось ни грустить, ни радоваться, ни пить водку, а только смотреть в лица спрятавшихся за желтым солнечным нимбом звезд и думать, думать, думать… к примеру, о том, куда мы сейчас летим.
Бронелет поднялся повыше. Лекс поискал глазами и увидел на горизонте цепочку таких же скалистых островков, как и тот, который они оставили позади.
Они очень красиво смотрелись на фоне ярко-синего моря, эти острова. Прямо из воды торчали отвесные скалы, но вид у них был не угрюмый, а просто значительный, можно даже сказать — величавый: сталь и ультрамарин. И изумруды: тот остров, к которому приближался бронелет, был побольше других, и отличался он огромным количеством зелени непривычного насыщенного оттенка, буйно росшей прямо на голых камнях (опять-таки к разговору о зиме).
Лекс повернулся к центуриону.
— А пляжи здесь есть? — спросил он. Ниелло недоуменно посмотрел на него.
— Пляжи?.. Ах, пляжи… ну да, есть. Они огорожены. В море здесь опасно. Бывают хищники.
— А чего ж их не изведут?
— На Цезарии животных не трогают. И охота запрещена.
— Заповедник? — Лекс поймал себя на том, что начал перенимать лапидарно-телеграфный стиль центуриона.
— Не совсем. Просто — нельзя и запрещено.
Ниелло умолк.
Лекс хмыкнул — нельзя так нельзя — и опять посмотрел в иллюминатор.
Бронелет перемахнул через скалы и теперь шел над зеленой равниной, поросшей невысокими деревьями с розовой и желтой хвоей. Островок выглядел так красиво, что казался искусственным.
Впрочем, может статься, что оно так и было.
— Не вижу оборонительных систем, — заметил Лекс.
— Мало. Замаскированы.
— Все на орбите?
— И там тоже. Но в основном на экваторе. И на полюсах. Лекс кивнул и подумал, что Ниелло мог бы и вообще перейти на язык жестов. Не многое. Изменилось. Бы.
Бронелет стал снижаться и через пару минут мягко опустился прямо на изумрудную подстриженную травку подле небольшого строения, над которым возвышались ажурные секции какой-то высоченной конструкции — башни, что ли, ретрансляционной, подумал Лекс, или гиперантенны… кто его, короче, знает.
— Пошли, — проговорил Ниелло и первым спрыгнул на лужайку.
Лекс последовал за центурионом. Как только они отошли от бронелета на несколько метров, тот негромко взвыл двигателями и косо взмыл вверх, быстро набирая высоту и уходя в сторону солнца.
Лекс, прикрыв глаза рукой, смотрел ему вслед. Синеватое небо, яркое солнце, желто-красный орел на борту бронелета… радужный след от вихревых двигателей.
Сплошной импрессионизм, блин.
Лекс опустил руку и подумал, что в последнее время его что-то тянет на живописные, так сказать, ассоциации… и вообще, крайне радует внешняя красота окружающего мира, до такой даже степени, что хочется его написать… причем в какой-то новой манере. Странно.
Лекс оглянулся по сторонам и вдруг понял, что улыбается: просто так, без причины. Кругом было здорово, светило солнце, воздух, несший в себе терпкие иголочки морской, слегка волнующей, бесшабашности, наполнял легкие… все было хорошо, и необходимо было радоваться жизни, свету, миру, людям… впрочем, вот о людях не надо: как только Лекс о людях подумал, так сразу и опомнился.
Он продолжал улыбаться, но уже не как дурак, а механически, по инерции… со смыслом, наверное. Сразу пришло понимание того, что слишком хорошо быть не может, сейчас вылезет какая-нибудь фигура — чисто так, для стаффажа — и моментально обгадит весь пейзаж своим присутствием. Не физическим, моральным. И тогда станет и скучно, и грустно.
В школе Лекс не любил Лермонтова. Лермонтову, впрочем, это было по барабану.
Лекс посмотрел на Ниелло. Тот приложил руку к своему уху — точнее, к присоске коммуникатора.
— Так, — произнес центурион. — Нам туда.
— Ждут? — в стиле отозвался Лекс.
— Да. Уже.
Ниелло зашагал к какому-то полупрозрачному кубу с большим сенсорным замком на двери. Лекс направился за центурионом, на ходу потрогав свой коммуникатор, который ему выдали на «Энцеладе». Приборчик молчал напрочь.
— Мой коммуникатор, — сказал Лекс, поравнявшись с Ниелло. — Не работает.
— Почему? — покосился на него центурион, явно думая о чем-то другом.
— Не знаю. Откуда?
— Ах да, — словно бы спохватился Ниелло. — У тебя же корабельный… Эмпуза побери, я и забыл перенастроить частоту. Хотя нет… все равно нужен другой. Извини, фратер-венатор, чуть позже получишь.
Ого, удивился Лекс, похоже, буколические настроения овладели и фратером-преторианцем. Разговорился. Даешь поэзию, ети ее в качель.
Кстати, о поэзии…
— А госпожа… — начал было Лекс, но Ниелло так зыркнул на него, что он решил пока обождать с вопросами такого рода.
Тогда Лекс решил задать сакраментальный вопрос.
— А куда мы идем? — спросил он.
— Увидишь, — буркнул Ниелло, и тут они подошли к кубу.
Это оказалась кабина лифта, что выяснилось после того, как Ниелло открыл замок и они вошли внутрь.
Лифт шустро нырнул под землю. На взгляд Лекса, в Республике слишком любили сумраки подземелий, а здесь подобное и вовсе выглядело диковато: какой смысл сидеть взаперти, когда на улице такая шикарная погода? И море опять же, и воздух…
Словно отвечая на будто бы высказанный вслух вопрос, Ниелло произнес:
— Вообще-то жить ты будешь не здесь, а на другом краю острова.
— Хоть на поверхности-то?
— Конечно. — Ниелло позволил себе усмехнуться. — Даже почти над скалами. Там такие… солнечные дома называются. Как раз, где пляжи. Но купаться, предупреждаю сразу, холодновато.
— Ничего, посмотрим, — достаточно бодро сказал Лекс.
Центурион еще раз усмехнулся, что, по его меркам, выглядело, пожалуй, буйным весельем. Кабина остановилась.
— Приехали…
Ниелло провел Лекса в какое-то полутемное помещение, где немногословные люди в светло-зеленых лабораторных халатах быстро взяли у него пробы крови и кожи, отсканировали отпечатки ладоней и сетчатки глаза. Вся процедура заняла минуты три.
Ниелло вручил Лексу какой-то тусклый плоский медальон на длинной металлической цепочке, сказав: «Это твой ключ и нянька», потом снова вывел его к лифту; они опустились еще ниже под землю, прошли какими-то мрачноватыми коридорами — причем новоприобретенным медальоном Лексу пришлось пользоваться дважды: он прикладывал его к сенсорам прозрачных дверей, и те раскрывались, — спустились по лестнице (Лекс не выдержал и сказал Ниелло: «Что-то у вас здесь все по старинке», а центурион охотно отозвался: «А по старинке и есть. Здесь все построено лет полтораста назад», на что Лекс сказал: «А чего ж не перестроите?» — а Ниелло ответил: «Экзотика»), зашли на какой-то вроде склад, где центурион вручил Лексу большой пластиковый мешок с одной лямкой, потом сели в вагончик монорельса, проехали минуты три, вылезли, вызвали кабину другого лифта и зашли в нее.
— Ну сейчас-то хоть наверх? — спросил Лекс.
— Наверх, наверх, — несколько рассеянно отозвался Ниелло, явно прислушиваясь к своему коммуникатору, — И вообще, фратер-венатор, не расслабляйся. А то ты сейчас и на Охотника-то не похож вовсе. Я даже удивлен.
Лекс промолчал.
Лифт выскочил наружу, но не остановился, а продолжал свое движение вверх, не касаясь стрельчатых направляющих.
— И куда это мы так весело? — поинтересовался Лекс.
— К твоей новой квартире, фратер-венатор. С видом на море, как тебе и нужно.
Лифт остановился. Отъехала в сторону полупрозрачная дверь.
Лекс секунду помедлил, и центурион вышел первым.
— Ого, — не выдержал Лекс, выйдя из лифта. — Ничего себе аквариум.
Они оказались в очень забавном, с точки зрения Лекса, месте: нечто вроде вышки, на самом верху которой, на высоте метров (Лекс посмотрел) примерно тридцати пяти-сорока, находилась стеклопластовая площадка, накрытая прозрачным стеклопластовым же куполом.
— Ничего себе, — повторил Лекс, озираясь. — И что это такое?
— Твои апартаменты. Просторно?
— Еще бы, — произнес Лекс.
Метров двести квадратных… да, наверное, и побольше; и все для сибаритства: кровать… точнее, кроватища, пищеблок… мультимедиакомплекс, еще чего-то… вот это ванная!..
Гм.
— Здорово, — поделился Лекс. — Только вот… асаминтос с форикой обязательно прозрачными было делать?
— Умывальню, как и все стены, можешь, конечно, сделать непрозрачными, — слегка усмехнувшись, сказал Ниелло. — Не специально же для тебя строили. У людей всякие желания бывают… особенно у тех, кто обитает на Цезарии.
— Ага, — пробормотал Лекс. — А вон там… телескоп, что ли? Глазам не верю.
— Верно, телескоп, — сказал Ниелло. — Раритет. Антик. На планете очень спокойная атмосфера. Звезды здесь такие, что картины с них писать можно.
Лекс вздрогнул.
— Действительно, — негромко произнес он и прошелся по «апартаментам», невольно глядя под ноги. Далеко внизу зеленела травка.
Лекс бросил мешок, который дал ему еще внизу центурион, на кровать.
— Что здесь, кстати? — спросил он.
— Распакуй, — предложил Ниелло. Лекс раздернул замки.
Одежда… так… похоже, размерчик подходящий… О! Форма Охотника.
Это было кстати, поскольку старую парадку Лекс оставил на Забдицении. Только награды забрал и еще какую-то мелочь.
Но вот… н-да, неувязочка.
— Что ж промахнулись-то? — разочарованно спросил Лекс.
— А что такое?
— Форма-то офицерская. Да еще и триария.
— Ну и что?
— Как это — ну и что? Я же пока что старший велит, всего-то навсего.
— Уже нет, — спокойно сказал Ниелло.
— Не понял, — посмотрел на него Лекс.
Разжаловали, что ли? Когда только успели… да и за что, спрашивается? Чести Охотника нигде не уронил…
— Приказом магистра-экита Флота Звездных Охотников, утвержденного лично Цезарем, — четко произнес Ниелло, и в глазах его была темнота, — за образцовое поведение в чрезвычайной ситуации, за спасение ценной для Энеадской Республики персоны и в связи с особыми заслугами, старшему велиту Звездному Охотнику Александру Волку присваивается в порядке исключения внеочередное звание «триарий Флота Звездных Охотников». В приказе, господин триарий, распишетесь позже.
— А… кх… кх-м. Служу Республике! Слава великому Цезарю!..
А ни хрена себе… да и Гагарину такие повышения не снились.
— Вольно, триарий.
Лекс обнаружил, что стоит по стойке «смирно», и расслабился.
— Приводи себя в порядок, переодевайся, через полчаса жду тебя внизу. На поверхности, так сказать. С лифтом разберешься. Да, возьми коммуникатор… а этот оставь себе. И бронекомбинезон тоже далеко не прячь. Мало ли… какие приказы будут.
— Во что переодеваться-то? — подал голос Лекс, выходя из состояния легкого ступора.
— Как — во что? В парадную форму, господин триарий. Через полчаса жду.
Ниелло козырнул, Лекс, который уже снял берет, только щелкнул каблуками. Центурион провалился вместе с кабиной лифта вниз.
Лекс некоторое время задумчиво смотрел ему вслед, потом встряхнулся и прошелся по апартаментам.
Ну и дела. Сначала гоняют, как мыша в подполе, потом мышу килограммом, так сказать, чеддера по голове — хлоп… обожраться можно с непривычки.
Хотя… если трезво посмотреть на вещи, то ничего особенно хорошего не случилось. Подумаешь — звездочки триария повесили. По-земному это майор примерно выходит… Ты кто? Майор. А почему? Звание такое. Крайне рады…
А вот что дальше?
Лекс снял тяжелый бронекомбинезон, сбросил гвардейскую форму, оставшись в одних трусах, и направился в ванную-асаминтос, но потом остановился, подумал, подошел к прозрачной внешней стене, прижался к ней лбом и уставился на вид, открывавшийся из аквариумных апартаментов.
Невесомая и почти невидимая «башня», с верхушки которой он озирал окружающие красоты, находилась почти на самом краю острова. С одной ее стороны высились отвесные скалы, с другой виднелся небольшой чистенький пляж и — море… собственно, море было практически под ногами: ослепительно, не по-земному, синее, спокойное, какое-то даже ленивое… ничего, что холодно, все равно искупаемся…
Лекс резко обернулся, услышав легкий скрип отодвигающейся двери лифта.
Марсия!..
Она была в чем-то вроде бы простеньком, белом, обтягивающем… в черных волосах и на шее — бриллианты и немного золота… загорелые ноги… вот эт-то ноги… а я, кстати, без штанов.
Но вот кстати ли? Это вопрос.
Лекс дернулся к одежде, понимая, что как раз вопросов быть не может… и остановился, подумав, что будет очень глупо выглядеть, если станет скакать на одной ноге, не попадая в штанину, приговаривая при этом «пардон» и падая носом вниз. На фиг надо.
Марсия стояла молча, и тут Лекс понял, что она самым внимательным образом его рассматривает. Ну и правильно. А что тут такого, в самом-то деле? Посмотри, дорогая, посмотри. Нам скрывать нечего.
Он скрестил было руки на груди, но спохватился и спрятал их за спину. Не стоит вести себя слишком нахально перед лицом юной незамужней госпожи. Однако и взгляд у вас, мадемуазель…
Марсия продолжала молчать. Лекс почувствовал легкое раздражение. Что я ей, конь на ярмарке, что ли? Подумаешь, цезаревна. И не таких видали…
— Разрешите одеться, госпожа? — довольно ядовито осведомился он.
— Что?.. Ах да… ну конечно, — будто бы спохватилась девушка.
— Между прочим, добрый день, — буркнул Лекс, нарочито не спеша направляясь к своей одежде.
— Здравствуй, — сказала Марсия ему в спину, и в тоне ее не было никакой растерянности — сплошное высокомерие. — Мне отвернуться?
Вот зараза.
— Как будет госпоже благоугодно, — сказал Лекс через плечо, разглядывая разложенную одежду.
Он быстро надел шорты и легкую спортивную рубашку, потом повернулся к девушке.
Она стояла спиной к нему и задумчиво водила пальцем по прозрачной стене.
— Я готов, — произнес Лекс.
Марсия неторопливо повернулась и прошлась по комнате, не глядя на Лекса.
Ну что же, и мы помолчим, раз такое дело. Марсия остановилась и посмотрела на Лекса.
— Поздравляю, — негромко сказала она.
— С чем это? — удивился Лекс.
— Ну как же… повысили в чине. Или как это называется? В общем, наградили.
— Спасибо, — сказал Лекс, — за поздравление. Опять помолчали.
Она была хороша — до такой степени, что мелькнувшая было у Лекса шальная мысль — а вот как сейчас завалю я ее на эту кроватищу… — тут же куда-то пропала, потому что пошлости, пусть даже и замаскированной под брутальную разухабистость, здесь, кажется, совсем не было места… Лекс опять затосковал — как тогда, когда он впервые внимательно посмотрел на Марсию.
Да и к тому же мы не под обстрелом. Все-таки она — лицо почти официальное. Ценная, понимаете ли, особа. Для Республики. И публики.
Но зачем-то она ведь пришла, подумал Лекс. Что-то ведь ей было нужно, и она хотела меня видеть.
Ему вдруг стало почти весело. Он посмотрел на девушку и неожиданно заметил, что у нее зарозовели скулы.
…а еще у нее наверняка краснеет лоб, и щеки, когда… и нежная смуглая кожа, под которой выступают тонкие косточки ключиц, тоже краснеет — наверняка… а грудь…
Лекс на секунду закрыл глаза и сжал зубы, отгоняя наваждение. Что такое, право…
Однако и Марсия хороша. Чего растерялась-то, как девчонка? Что за перемены настроения? Вошла, как госпожа, а потом… Зачем нужно это висящее в воздухе чувство каменеющей неловкости, которое…
— Я очень рада, что ты уцелел, — негромко сказала Марсия. — Я очень беспокоилась за тебя. Очень, — еще раз повторила она.
— Спасибо, — произнес Лекс. Он все равно не мог преодолеть неловкость.
Все с самого начала пошло не так, с того момента, как она вошла сюда… да что же делать? что сказать? что?..
Внезапно Марсия рефлекторно поднесла ладонь к уху — видимо, заработал коммуникатор. Лицо девушки моментально изменилось, стало серьезным и непроницаемым.
Лекс почувствовал злость и облегчение одновременно.
— Мне надо идти, — сказала Марсия, ее черные глаза смотрели строго, держа на дистанции, которую преодолеть — Лекс это прекрасно понял — дано не каждому. — И тебе, кажется, тоже. Встретимся внизу. И… возьми это.
Она протянула Лексу ладонь, на которой что-то лежало.
Он подошел к ней, протянул руку, коснулся ее пальцев.
…странно, я не помню тепла ее руки… а оно есть, это тепло, нежное, не обжигающее, но и не очень-то спокойное… да и как тут успокоиться, когда такие глаза…
— Он настроен на мою личную волну, — почему-то чуть хрипловатым шепотом сказала Марсия. — Это для тебя…
Она резко повернулась, и через несколько секунд лифт уже унес ее куда-то в пропасть. Остался лишь легкий запах ее незнакомых духов и свежести тела, а неловкость куда-то подевалась.
Некоторое время Лекс смотрел невидящими глазами в пустоту, потом перевел дух и прислушался к себе: радости не было, радость пока не пришла, но… Предвкушение. И это уже…
Он глянул на свою ладонь. Там лежала присоска миниатюрного одноканального коммуникатора.
Лекс чуть помедлил, потом прикрепил коммуникатор рядом с тем, что дал ему Ниелло, и тронул сенсор.
— Я просто хочу тебя услышать, — сказал он, ужасаясь себе: что за ребячество, право…
— Я тоже, — услышал он легкий шепот у себя в мозгу. — Я… я тебя люблю.
В голове зазвенело от внезапно наступившей тишины: канал связи заблокировался.
Хм.
…а я?
Не надо торопиться.
Лекс опоздал на минуту двадцать секунд: гнусная система прозрачности не хотела поддаваться грубым рукам Охотника, а светить на весь остров из душа голой задницей ему не захотелось.
Ниелло посмотрел на него достаточно выразительно.
— Виноват, господин центурион.
Ниелло слегка кивнул:
— Вольно, триарий. У нас есть еще время.
Ну, вольно так вольно.
— А куда мы… куда мы направимся на этот раз?
— Официальный прием. Правда, малый. Есть придется на золоте, но будут все свои.
— Чьи это — свои?
Ниелло слегка усмехнулся.
— Не забывай, что теперь ты — носитель знака Изначальных. Аристократ чистой воды. Кстати, «тыкаю» я тебе последние несколько минут. Когда будет официально объявлено о признании тебя Потомком Изначальных, наши отношения изменятся.
— То есть? — не понял Лекс.
— Ты станешь господином, а я — слугой, как и положено, — пояснил Ниелло.
— Э-э… — протянул Лекс. — Я как-то…
— Ничего страшного, — спокойно сказал Ниелло. — Привыкнешь. Тем более что, кажется, меня определят к тебе начальником охраны.
— Да ладно, — сказал Лекс. — Какой еще охраны?
— Личной, личной охраны. Не волнуйся, это не обременительно. Ты никого, кроме меня, и не заметишь. Кроме того, ведь необходимо объяснить тебе все тонкости дворцовых дел.
— Кстати, — сказал Лекс, — а кто вообще определил вас моим нянькой, господин центурион?
— Госпожа Марсия, — ответил Ниелло после секундной заминки. — Личным приказом.
— А она может?..
— Может. Но немногое.
— Ага, — сказал Лекс, решив поговорить об этом попозже. — Да, вот еще важный вопрос. Что с моей службой в Охотниках?
— Никто тебя из рядов не увольнял, — спокойно сказал Ниелло. — Ты теперь — действующий офицер, по-прежнему приписанный к крейсеру «Сиванар Эфит-Лутс», который, кстати, скоро должен появиться в этой звездной системе, и находишься в служебной командировке, что подтверждается соответствующими документами.
— Да? — с сомнением произнес Лекс, невольно глянув на офицерские звездочки на рукавах своей формы.
— Никакая ты не опереточная фигура, фратер-венатор, успокойся. Смеяться никто не будет.
У Лекса на этот счет имелись определенные сомнения, но спорить он не стал.
Ниелло посмотрел на свой хронометр.
— Пора. Держись спокойно и естественно, фратер-венатор. Охотник не должен терять лицо. Ни при каких обстоятельствах. Ты это знаешь. И даже лучше меня.
Огромный зал был расцвечен яркими огнями. Непривычного вида, но явно старинные здоровенные светильники свисали с потолка, и блики играли на хрустале и золоте, бриллиантах и неведомых драгоценных камнях…
Поначалу у Лекса захватило дух от вычурной, какой-то подчеркнуто торжественной обстановки Зала Присутствий (ну и названьице!), а потом он почувствовал невыносимую скуку (плохо быть лишним), которая, правда, тоже быстро прошла, уступив место любопытству: масса расписного народу вызывала неподдельный интерес.
Впрочем, как успел объяснить ему Ниелло, здесь присутствовали не самые сливки общества: основная часть бомонда тусовалась во Дворце, где Цезарь принимал церийцев. Но все равно, и здесь хватало красивых полуголых (да уж, подумал Лекс, женщины это умеют — одеться так, чтобы казаться раздетой напрочь: банальность, но правда) дам разных возрастов, важных ухарей, обвешанных орденами и прочими железками, гвардейцев в дворцово-парадной форме и прочего антуража.
Лекс вспомнил сцены из исторических кинофильмов. Нет, здесь все было по-другому. Присмотревшись, он понял, что различаются не только предметы интерьера и костюмы, но и манера поведения людей: тут все вели себя очень естественно, оставаясь важными донельзя. Никакого пафоса, но впечатляет. И за стол с такими почему-то не страшно сесть.
Лекс боялся, что обещанная Ниелло церемония признания его Наследником Изначальных будет долгой и для него самого неловкой, однако все обошлось тем, что Лекса вывели на всеобщее обозрение, поставив его на некое подобие подиума, потом прозвенела какая-то короткая мелодия, вышел суховатый пожилой крендель в сопровождении разнаряженных гвардейцев, нараспев огласил волю Цезаря, вручил новоиспеченному Наследнику небольшой перстень (Лекс решил рассмотреть его попозже), еще раз звякнула музыка и все пошли жрать.
Всем спасибо, все свободны.
Правда, все-таки пришлось задержаться — новоиспеченному Наследнику Изначальных представили некоторых важных на Цезарии людей. Лекс стоял и улыбался, благосклонно, но уважительно кивая, как ему успел подсказать центурион.
Как Ниелло и предупреждал, к Лексу он сразу стал относиться иначе.
— Господин, — почтительно произнес центурион, когда от них отошел суперкомендант тропической зоны с супругой, а главный смотритель океанариума Дентиса еще не приблизился. — Соблаговолите указать, какое вино подавать гостям.
— Что?.. — не понял Лекс.
— Видите ли, традиция предписывает, чтобы объявленный Наследник сам определял марку вина, подаваемого на малом приеме в его честь.
— Так, — сказал Лекс, улыбаясь океанариумисту. — Ну и что мне прикажете «указывать»? Что я знаю, кроме «Менапийской особой горькой»? Вот у нас, на Земле, я любил водку, особенно… эх. Чего уж там.
Ниелло понимающе кивнул.
— Прикажете распорядиться?..
Лекс внимательно посмотрел на него.
— Послушайте, господин центурион…
— В теперешнем вашем положении вполне можно и на «ты». Тем более что раньше уже получалось.
— Хорошо. Попробую. Так вот, господин центурион, ты не мог бы вести себя попроще? А то мне с непривычки как-то неловко.
— Постараюсь. На малых приемах обычно подают рутенское тридцатилетнее.
— Белое хоть? — спросил Лекс, у которого желудок не принимал красных вин — в русских количествах, конечно. Литр-другой ему не вредили.
— Желтоватое. Из подвяленного винограда, — пояснил Ниелло.
— А-а, — сказал Лекс, припоминая проходимую в школе литературу. — Шато д'Икем…
— Что?..
— Да нет, ничего… Наверное, годится.
Ниелло кивнул и что-то негромко сказал давешнему суховатому старичку, который выдал Лексу перстень. Старичок тоже кивнул — с неописуемым достоинством, отмеченным печатью демократичности, — и куда-то моментально исчез, будто молодой.
Вспомнив о перстне, Лекс посмотрел на подарок.
Что за металл? Золото? Не очень похоже, слишком красный… и камень непонятный, черно-зеленый какой-то… впрочем, мало ли в Галактике камней. Ба! Знакомые все лица… то есть символы.
— Это что, подарок с намеком? — спросил Лекс у центуриона, показывая ему перстень.
Ниелло ответил непонимающим взглядом.
— Я имею в виду, что мне напоминают, кто я такой есть. Змей, кусающий свой хвост, — это же наша эмблема, символ Охотников…
— Хм. Как-то я не думал об этом, — спокойно произнес Ниелло. — Нет, это не намек. Перстень — символ власти… но, скажем так, потенциальной. На Цезарии любой знает, что это такое, и еще кое-где… однако об этом позже. Сейчас просто не время. Пора в обеденный зал.
За столом Лекс оказался почти рядом с Марсией. Она успела переодеться и теперь была в закрытом черном платье. В ушах и на шее дочери Цезаря играли бриллианты, отчего ее глаза казались еще темнее — ночь, глядящая издалека.
Она опять была неприступна и незнакома. Впрочем, за столом все вели себя сдержанно. Еды было до Эмпузы, но ели мало, пили и того меньше. Тостов вообще было только три, и произнесли их в самом начале.
Настроение у Лекса испортилось: он вспомнил, что те ребята из общаги, кто отслужил в горячих точках, третий тост пили не чокаясь, и тут же подумал о Галлиене с Фритигерном.
Странно: он потерял уже не одного товарища из братьев-Охотников, бывало, что гибли у него на глазах, случалось и по-другому, но сейчас он чувствовал особенную тяжесть: он — здесь, а Галлиен с Фритигерном…
Лекс пообещал себе, что обязательно справится об их судьбе, и тут обед закончился.
— Как-то быстро у вас все делается, — сказал Лекс центуриону, когда они вышли из зала.
— Зачем же растягивать, господин? — удивился Ниелло. — Так, обычный ритуал, которому неизвестно сколько сотен лет. Небольшое это удовольствие — обедать при большом скоплении народа… впрочем, раньше, говорят, было более утомительно. Одни публичные аттракционы чего стоили, или, к примеру, искусственные метеоритные дожди… или массовые катания на космояхтах.
— Ну да… — пробормотал Лекс. — Аттракционы. Ниелло, я прошу, я очень прошу узнать, что с моими товарищами, которые остались на Забдицении. Их зовут Нумерий Галлиен и Флавий Фритигерн.
— Слушаюсь, господин. Утром доложу.
Утром?.. Ну да, уже довольно поздно, подумал Лекс, мельком глянув на хронометр. Купаться сегодня, похоже, не получится.
— Пойду-ка я домой, — сказал он. — Хорошо бы выспаться.
Ниелло внимательно посмотрел на него.
— Безусловно, господин. Вас проводить?
— Не стоит, пожалуй. Или вы… ты теперь будешь находиться при мне неотлучно?
Ниелло усмехнулся:
— Нет, зачем же… Мне кажется, что это ограничит вашу свободу, господин.
Лекс кивнул:
— Правильно кажется… По острову-то можно погулять?
— Лучше завтра. Я покажу, что и где.
— Ладно, — согласился Лекс.
— Если захочется подышать воздухом, — добавил центурион, — то проще будет открыть часть потолка в апартаментах.
— Это идея, — кивнул Лекс. — До завтра.
— До завтра, господин.
Лекс справился, наконец, с управлением раздвижными панелями потолка и втянул ноздрями ворвавшийся в апартаменты ночной воздух.
— Открылась бездна, звезд полна… — пробормотал он вслух, задирая голову и глядя в черное небо.
Ему показалось, что звезды пахли — морем, свежестью, скалами, далеким, почти неосязаемым теплом, тревожной усталостью и обещанием быстрых сновидений, — они были крупны и неподвижны, и близкий шелест неторопливых волн, набегающих на галечный пляж, был точно смягченный расстоянием шум звездного прибоя.
Романтика, гля, хмыкнул про себя Лекс. Не к добру такое настроение. Прямо какой-то мужской вариант женского романа. Сдержанные сопли в скупых крупинках желтоватого сахара… тростниковой патоки, из которой белозубые мулатистые и очень темпераментные кубинки делают замечательный ром.
А кстати…
Лекс подошел к барному шкафчику и открыл дверцу.
Ух ты. Чего ж тут выбрать-то? Рому, конечно, нет… как нет и нормальной водки, но ассортимент, не побоимся так сказать, богат.
Лекс потрогал бутылки, не нашел знакомых названий, немного подумал, вытащил пяток разных посудин, по этикеткам которых можно было понять, что внутри булькает нечто крепкое, и выставил их на стол.
Потом он взял высокий звонкий бокал, набил его льдом из фризера — он не сильно уважал стейтсовую привычку вбухивать лед во все подряд, вплоть до чая, кофе и молока, но вот сейчас захотелось, — и, по очереди открывая бутылки и нюхая их содержимое, наполнил бокал на три четверти.
Ёрз коктайл, сайэ, битте шён.
Гокуросама дэсьта.
Эврисинг итс о'кей. Эврисинг — бат зе гёрл. Была такая группа… не помню, что пели.
Лекс повозился немного у консоли управления, убрал кусок прозрачной стены, подтащил легкое кресло к самому краю комнаты, уселся в него и отпил глоток из бокала.
Недурственно. И коктайл — в меру крепкий, в меру тягучий, в меру сладкий даже, — и вид из апартаментов.
Море деликатно плескалось у самых ног. Некрупный естественный спутник Цезарии, повисший над самой водою, своим светом отметил подобие лунной дорожки… скорее, тропинки, убегающей из темного леса к далекому горизонту.
Но в темном лесу было довольно неплохо, и Лекс это оценил: тепло — те же градусов пятнадцать, что и днем, — красиво — в свете звезд клыкастые скалы выглядели до неприличия романтично, — вкусно — коктейль, как еще раз отметил Лекс, удался… и вообще, стоило пользоваться моментом.
Лекс неожиданно понял, что такой вот красивый вечерок выдастся еще нескоро, потому как попал он в жернова чужих игр, от чего всегда старательно бегал, и теперь не был властен над своей судьбой — во всяком случае, распоряжался ею в гораздо меньшей степени, нежели пару дней назад.
Впрочем, это мы еще посмотрим, подумал Лекс, старательно прихлебывая из бокала. Поглядим, Эмпузу им в качель, как они со мной справятся.
Однако о неприятном и тревожном думать все-таки не хотелось, и уже через секунду мысли Лекса обратились к Марсии.
…судя по тому, как ёкает где-то в желудке, это влюбленность. Если бы ёкало в другом месте, то о чувствах не могло бы идти и речи… но тут иной случай. Даже странно. А почему — странно? Она в моем вкусе, даже очень… а ведь иногда хочется не просто совершить определенное количество фрикций, но и поволноваться, позаглядывать в глаза, с радостью отражаясь там и зная, что она отражается в тебе… и хочется балдеть, держа ее руку в своей, и разговаривать, и спорить, радуясь, когда думаешь одинаково… и целоваться — только целоваться, до иссохших губ… и гулять под такими вот звездами, и просто купаться ночью… хотя нет, это я уже загнул. Просто так купаться ночью по меньшей мере глупо.
Лекс вдруг подумал о женитьбе.
…а что? ведь когда-нибудь придется. Это, наверное, здорово — всегда вдвоем… тапочки, уют, дети… жалко, что собственное детство уже прошло. Никаких забот, никаких хлопот… да что за бред лезет в голову?!. Такое впечатление, что сам себя уговариваю сунуть пальцы в розетку — кстати, о детях.
Лекс вспомнил, как в школе смотрел на старших приятелей-женатиков: с определенной завистью — к статусу, к тому, что вот они уже взрослые, уже независимые, им никто не указ… а больше ничего хорошего в этом, пожалуй, и нету.
Он сделал хороший глоток, чувствуя, как вязкое тепло проникает в пищевод и разносится по всему телу.
…нет, похоже, что кто-то будто бы мне засовывает в голову эти дурацкие мысли. Какие, к Эмпузе, могут быть женитьбы? Мне только двадцать лет, вся Вселенная — вон она — под ногами, и вопрос размножения интересен только как процесс, уж извините. Ручки-пальчики, щечки-поцелуйчики — не до этого, время дорого, оно, это время, не терпит невнимательных и расточительных… что-то такое снилось мне намедни, кстати говоря… помнится, престранная свадебка была, на болоте… или это какие-то ассоциации, вызванные поименованием титулом Наследника? А ведь действительно…
Лекс вспомнил, что во время церемонии старичок, вручавший ему перстень, что-то такое говорил о семье, о продолжении рода… но это ведь были ритуальные фразы, не более того… или нет? Да какая разница…
Позади раздался легкий шорох. Лекс обернулся, расплескав коктейль на колени.
В неярком свете маленькой луны он увидел Марсию.
