Глава 3. ШКОЛА

Лето пронеслось так быстро, что я и не заметил. Со своими приемными родителями я уже подружился, и теперь меня надлежит отправить в школу. Во второй класс, стало быть. Ужасно! Когда я окончил это богоугодное заведение впервые (однако!), то наивно полагал, что больше уже туда не вернусь. И вот тебе на: приходится учиться снова. Это, пожалуй, то, чего я бы предпочел избежать, но боюсь, что не получится. Сегодня последний день лета, а завтра… А завтра я, как последний дурак, иду во второй класс. Какая же Альтус скотина! Вот так взять и подставить ни в чем не повинного человека. Впрочем, относительно ни в чем не повинного — это я, кажется, загнул. Но по мне лучше уж каторга, чем возвращаться в эту гадючню, которую по непонятной мне причине называют лучшими годами жизни. Но каторга мне не светила в любом случае, значит, придется идти учиться… Интересно, а что мне делать, если спросят, что я проходил в прошлом году? Что проходили мои будущие одноклассники — я догадываюсь. А что проходил я? Подготовку к перевороту? Было бы интересно так ответить. Еще интереснее посмотреть на реакцию окружающих. Или не очень? В смысле, не очень интересная реакция будет. Какая разница, если я ничего подобного все равно не скажу? Я буду прилежно учиться писать и считать. Если со счетом проблем не должно быть, то вот с письмом… почерк у меня ужасный! Кстати, злые языки утверждают, что по этому самому почерку очень даже несложно выявить человека. Точнее, не выявить, а определить: именно этот человек писал те или иные документы или это делал не он. А что будет, если кто-то додумается направить мои «произведения» на графологическую экспертизу? Только бред это полный. Кому интересен восьмилетний сопляк? Вроде никому. Но я вот валяюсь без сна на кровати в своей комнате. Уже второй час ночи, а глаза и не думают закрываться. Чего я опять себя накручиваю? Я ведь все лето даже не вспоминал обо всех этих дурацких самокопаниях. Жизнерадостно лазил по деревьям, зарывался в песок по самые уши, дрался со сверстниками…

Одна из таких потасовок закончилась очень нехорошо. Десятилетний ублюдок, который решил, что ему можно все только по той причине, что он старше меня на два года, попробовал накрутить мне уши. Теперь он очень серьезно лечит свое мужское достоинство: мой маленький рост дал мне очень большое преимущество — схватить его за гениталии и резко дернуть вниз оказалось делом плевым. Потом, естественно, был длительный «разбор полетов». На вопрос дурака участкового я ответил, что этому приему меня научил отец, а когда этот придурок начал недобро коситься на Алуса, я объяснил, что речь идет о НАСТОЯЩЕМ моем отце. Он сразу успокоился и порекомендовал так больше не делать. И тут меня прорвало. Я озверел настолько, что забыл о том, сколько мне лет и кто я. Думаю, что бедный легавый потом не одни сутки в себя приходил. Голос мой перешел на свистящий шепот, и я этим самым свистящим шепотом порекомендовал мусору лучше следить за малолетними ублюдками, которые позволяют себе пытаться крутить уши младшим только по той причине, что сами выше ростом. А ежели таковое повторится в дальнейшем, то я торжественно обещаю, что оборву гаденышу яйца полностью. И это будет справедливо и правильно, так как такая мразь не имеет права на потомство. Когда моя тирада закончилась, вид у участкового был пришибленный. Папаша пострадавшего попытался что-то вякнуть, но тут Алус неожиданно меня поддержал. Он очень вежливо поинтересовался, а не будет ли многоуважаемый оппонент любезен настолько, что объяснит: по какой причине его чадо пытается обижать младших? При этих словах я с трудом подавил улыбку, а мой приемный отец продолжил: если он, Алус, еще раз услышит о чем-то подобном, то не поленится собственноручно надрать уши сначала отпрыску, а потом и папаше, который не в состоянии объяснить своему туповатому чаду, что младших обижать нехорошо.

Да, весело было. Но я был шокирован, только придя домой. Алус зашел в мою комнату, запер за собой дверь и уселся на стул. Я валялся на кровати, готовясь получить порцию нравоучений. Он внимательно на меня посмотрел и вдруг выдал: «Я хочу, чтобы ты знал, Санис, — ты поступил совершенно правильно, и я тебя полностью поддерживаю. В следующий раз этому мерзавцу повадно не будет». После чего резко встал и вышел. Вот и пойми после такого этих взрослых! А я-то думал… Я даже не знаю, чего я ожидал. Наверное, длительной лекции на тему «как нехорошо калечить людей». А вот хрен. После этого я очень зауважал Алуса. И было за что.

Перебирая в памяти события минувшего лета, я пытаюсь себя успокоить. Но ничего не получается. Школа — это школа. И там такие варианты могут и не сработать. Особенно если дегенерату будет не десять, а шестнадцать. Впрочем, для таких уродов тоже есть свои методы воздействия, но об этом думать не хочется. Вообще уже ни о чем думать не хочется. По-моему, я засыпаю. Ну наконец-то!

Школа — трехэтажное здание из когда-то красного кирпича — бурлит от пришедших на учебу учеников. Старшеклассники шушукаются, воровато оглядываясь по сторонам. Мне кажется, что эти разгильдяи договариваются, каким бы образом получше отметить начало учебного года. Малышня (к которой и я принадлежу) жизнерадостно носится по школьному двору, норовя сбить кого-нибудь с ног. Но это развлечение мне недоступно. Пока недоступно, ведь я здесь никого еще не знаю. И честно говоря, нет ни малейшего желания знакомиться: школа, в которую меня решили отдать, является элитарной, а это значит, что количество задранных носов на квадратный метр здесь значительно превышает допустимую норму. Задранные носы мне не нравятся, и я всегда стремлюсь привести их в надлежащее положение. Иногда — не совсем без рукоприкладства. Точнее — совсем не без рукоприкладства… Тьфу ты черт! Мне опять не по себе, и я начинаю заметно нервничать. Пора брать себя в руки: учителя уже нетерпеливо одергивают наиболее разбушевавшихся, и водоворот из детей медленно приобретает подобие строя. Скоро начнется линейка, посвященная…

— …торжественная линейка, посвященная началу нового учебного года! Слово предоставляется директору школы…

Имя директора я прослушал. Ничего, если здесь обучаются такие же дегенераты, как обитают у меня во дворе, то познакомимся мы с ним очень быстро. А если нет — то и нечего себе голову лишними глупостями забивать. Правильно?

Директор разглагольствует уже минут двадцать. Речь пафосная и пустая. Как все знакомо! Ничего не меняется. Интересно, а если его, к примеру, переместить лет на двадцать назад в ту же школу, кто-нибудь бы разницу заметил? Или школьники бы, как и сейчас, обсуждали, как провели лето, и плевали на тот пустопорожний бред, которым их пыжится осчастливить этот осел?

Линейка между тем, похоже, подходит к концу. Тем лучше. Жизнерадостно-расфуфыренные классные руководители начинают разводить деточек по классам, предварительно построив парами и заставив взяться за ручки. Во развлекуха! В армии, значит, тоже в колонну по два строят, но за ручки держаться противопоказано — не так поймут, а здесь — даже приветствуется! И кто же мне попадется в качестве пары? Ага! Построение по принципу «мальчик-девочка». Ну-ну, посмотрим… Похоже, что идти придется с вот этой рыжей толстушкой. За задницу ущипнуть, что ли? Хотя воспринято это будет как предложение подраться: сопливая еще эта рыжая, чтобы такие вещи воспринимать иначе. А драка во время линейки в мои планы не входит. Во всяком случае, мне так кажется. Впрочем, мне много чего кажется последнее время. В конце концов зачем я отравляю себе жизнь? Мне и без этого дурно… бывает дурно.

Тем временем мы добрались до воняющего масляной краской класса. Стандартная комната на первом этаже, с плохо покрашенными партами и древними стульями — тяжелая металлическая конструкция с неудобным деревянным сиденьем, которое мы в свое время окрестили «здравствуй, сколиоз». На стенах развешана какая-то хрень, которую здесь считают или наглядной агитацией, или учебными пособиями, или и тем и другим сразу. Иначе наличие портрета Президента с какой-то вышитой пыльной тряпкой внизу рамы объяснить нельзя. Кроме того, присутствует таблица умножения и каллиграфически написанный алфавит. И что здесь чем является? Президент, надо полагать, учебным пособием (его же любить положено!), а таблица умножения — наглядной агитацией (вот так, дети, должна выглядеть шпаргалка). Сейчас мы рассядемся по своим местам, и начнется дегенеративный урок любви к Родине. Или как он там называется? И стоило ради этого вставать ни свет ни заря? Спокойно можно было идти ко второму уроку, а вместо идиотской линейки и кретинского урока извращенной любви к Родине смачно поспать. Впрочем, все это лирика. Сейчас послушаем, чему такому патриотически-правильному нас здесь сейчас научат. Или попытаются научить…

Я опять оказался прав. Вместо того чтобы коротко объяснить задачи на будущий учебный год, рассказать, чему будут учить, а чему нет, нам устроили сорокапятиминутную читку о нашем доблестном Президенте, в одиночку победившем путчистов. Да-а-а… Сколь он, оказывается, крут! А я то, дурак, думал, что Президент у нас трус, который не сунул носа в страну до того светлого момента, пока наше восстание полностью не захлебнулось. А он (кто бы мог подумать?) подбадривал солдат в окопах, произнося пламенные речи на передовой. Это при наличии моих снайперов! Интересно, на каком бы слоге он захлебнулся собственной кровью? Думаю, что на первом. Не очень его мои отборные головорезы жаловали…

Но, как и всякие неприятности, и этот недоделанный урок закончился. Теперь перемена, которая предшествует чистописанию. Сейчас я чисто им напишу! Почерк у меня всю дорогу был такой, что хоть стой, хоть падай, а после некоторого количества времени, когда я только и делал, что кому-то диктовал… Впрочем, ничего страшного. Можно поразвлекаться, рисуя буковки. Тем более что когда-то я это уже делал. Именно рисовал. Писать можно, когда ты это делаешь медленно и для души. А когда надо, во-первых, быстро, а во-вторых, разборчиво, то… то так не бывает. Я улыбнулся. Всегда я пытаюсь сопротивляться любому насилию над собой. Когда получается, когда — не очень. Но попытки мной предпринимались с самого детства. Я, честно говоря, не совсем понимаю, зачем учить писать руками, если уже более ста лет известна печатная машинка и не менее нескольких десятков лет компьютер.

Хотя злые языки утверждают, что за компьютером в моем возрасте сидеть вредно. Что ж, вот прозвонил звонок, и нужно идти вырисовывать буковки. А там — посмотрим.

Впечатления от первого дня учебы просто ужасные. Когда я пришел домой, у меня так разболелась голова, что даже поесть сил не хватило. Салус квохчет надо мной как наседка, а я валяюсь на кровати и периодически постанываю, будто получил пулю в живот. Хотя впечатление такое, что пулю я получил в голову. Причем даже не пулю, а крупнокалиберный артиллерийский снаряд. Хотя тогда бы мне уже на все было искренне наплевать. Тяжел оказался гранит науки. Как же я его грыз в первый раз? А ведь нормально грыз! И считал, что все в порядке вещей. Но тогда у меня не было за плечами жизненного опыта. ТАКОГО жизненного опыта. А может, действительно люди стали глупее? Взять, к примеру, мою дуру училку: заикается, без шпаргалки двух слов связать не может, в именах учеников путается. Про план урока я вообще молчу — такое впечатление, что она его на ходу выдумывает, потом ей не нравится (и правильно не нравится!), и она его так же на ходу начинает корректировать. Получается еще хуже, а сначала казалось, что хуже уже некуда. И так во всем. Про дегенератов-одноклассничков вообще отдельный разговор. Я в свои первые восемь лет (вот же идиотизм!) хоть чем-то увлекался, а эти… Часть откровенные зубрилы, а часть откровенно же дрыхнет на уроках. И не по причине того, что все знают, а потому, что ничего знать в принципе не хотят. Весело мне, я так чувствую, будет. Или эта чертова меланхолия из-за головной боли?

Пока я отлеживался на кровати, стонал и предавался невеселым размышлениям, домой пришел мрачный, как грозовая туча, Алус. Причину его мрачности я прекрасно понимаю — дегенеративные студенты. То, что они дегенеративны, Алус знал и раньше, но то, что до такой степени… Звукоизоляция в доме откровенно никудышная: чихнул сосед в первом подъезде, а из последнего здоровья пожелают, так что когда Алус и Салус оставили меня одного и вышли в соседнюю комнату-пенал поговорить, ощущение было такое, что разговаривают прямо у меня над головой, которая раскалывается, кстати.

Собственно, весь разговор, если не вдаваться в подробности, можно передать одной фразой: не правда, что всех дурных война убила, дурные после войны плодятся как кролики. Дело в том, что наш Президент, чтоб ему пусто было, отдал приказ участников военных действий зачислять в высшие учебные заведения без вступительных экзаменов. Касается это, разумеется, только тех, кто был на стороне правительственных войск. Так что моим ребятам такие почести не светят. Вот Алус и получил возможность познакомиться с интеллектуальным уровнем «защитников отечества». Уровень, положим, это слишком громко сказано, а вот наглости у них, судя по рассказу Алуса, выше всякого предела. Один хам вообще заявил Алусу, что вместо того, чтобы черт знает чем заниматься в институте, нужно было идти в армию и подавлять путч. А так как преподаватель этого не сделал, то, по мнению хама, и отношение к нему должно быть как к низшему существу. Хама Алус, естественно, окоротил, но хорошего настроения ему это явно не прибавило. Потом было заседание кафедры, на котором заведующий недвусмысленно намекнул, что «защитничков» после первого же семестра откровенного битья баклуш вышибать нельзя. То есть чуть позже — можно, но не после первого семестра. Вот так теперь понимают президентские указы. И нас еще обвиняли в том, что мы пытаемся узурпировать власть! А это тогда как называется? Есть другое название? Разве что синоним подобрать можно, но уже с использованием ненормативной лексики.

У меня аж головная боль прошла. Веселая жизнь начинается! Или продолжается. В армии не так воспринимаешь все происходящее в стране и за ее пределами. Есть задачи, которые тебе ставит командование. Ты их выполняешь и получаешь за это разнообразные премии, висюльки на френч, новые погоны. Или не выполняешь, тогда получаешь выговоры, отпуск в самое мерзкое время, самые паскудные командировки, а при определенных обстоятельствах — и звездочки с погон летят. Вот так все и крутится — звездочки, как блохи, по погонам туда сюда скачут, висюльки болтаются, командировки начинаются и заканчиваются, отпуска бывают в удачное и не очень время. Если не особо задумываться, то можно себя чувствовать вполне неплохо. Только необходимо твердо знать, когда самому «прогнуться», а когда подчиненных «наклонить». Живи не тужи. Стаж капает, выслуга лет — тоже. Пенсия, если не «залетишь», будет неплохая. В запас уволят еще полным сил. Просто праздник души и именины сердца. А штафирки штатские — они только легкого презрения и достойны. Только вот не всем в армии так легко и приятно. Хочется чего-то большего, а тебе недвусмысленно намекают, что для офицерских погон образование нужно. Иначе выше прапорщика не прыгнешь. Пытается такой бравый сержант сунуться в академию, а ему ласково намекают, что мозги для офицерского звания необходимы, а не только знание устава. Только он пригорюнится и приготовится просидеть всю жизнь в той заднице, в которой ему самое и место, а тут ему Президент подарочек преподносит: иди побездельничай пять лет в институте, а там возвращайся офицером. И усилий никаких прилагать не надо: можно учиться, можно нет, а выгнать не имеют права. Хотя имеют, но уж больно это геморройно для выгонятеля будет.

Может, так и раньше было, да я не замечал? Мне-то хорошо было: в академию с первого раза поступил, учился почти без «залетов», в части на хорошем счету был… И угораздило же меня встретить старого козла Альтуса! Хотя надо себе честно признаться — на пенсию я бы вряд ли в генеральских погонах уходил. Не умею я должным образом «прогибаться». Вот и воспользовался подвернувшимся шансом. И к чему это привело? Лежит на кровати восьмилетний мальчишка, которому до смерти не хочется идти завтра в школу. И даже голова начинает раскалываться от одной мысли об этом заведении. Хороший шанс? А может, и хороший. Второй, так сказать. Кто еще может таким похвастаться? Очень немногие, но среди них и несколько законченных дегенератов. Например — Ромус. Зачем этого тупицу было спасать. Ведь если бы не его катастрофическая тупость… А толку об этом думать? Пусть все идет, как идет.

Я перевернулся на другой бок и попробовал уснуть. Когда сон уже почти сморил меня, в животе требовательно заурчало. Организм напомнил о том, что питаться надо все-таки регулярно, а в столь юном возрасте — особенно. Я ругнулся сквозь зубы и поплелся на кухню ужинать. Алус и Салус как раз находились именно на кухне и, судя по всему, продолжали общаться на ту же самую «увлекательную» тему. Когда люди говорят о таком, то на внешние раздражители реагируют слабо. Я абсолютно не уверен, что Салус отдавала себе отчет в том, что поставила передо мной тарелку с едой. Ну и пусть их! Надо же и взрослым когда-то пообщаться. Я молча доел ужин и опять завалился на кровать у себя в комнате.

Время имеет явно нелинейную природу. Я об этом задумывался с самого детства, того детства, которое было настоящее. Правда, тогда я еще не знал таких терминов и вряд ли смог бы объяснить на доступном языке, в чем эта нелинейность выражается. А сейчас могу. На доступном языке. Могу и на не очень доступном. Точнее, на доступном для немногих… А толку? Время как было чем-то текущим с разной скоростью, так и осталось. Когда его катастрофически не хватает, когда куда-то опаздываешь — оно несется с такой скоростью, что опоздание становится фатальным, а когда делать нечего — ползет так, что кажется, будто секундная стрелка прилипла к циферблату. Я не успел оглянуться, как наступили осенние каникулы — четверть закончилась, потом прошла еще одна четверть, и вот уже и Новый год на носу. А что это для меня означает? Правильно! Означает это дурацкое мероприятие под названием «утренник». Ну не маразм ли? При чем тут утро к Новому году? Я понимаю, что с утра после встречи вышеозначенного Нового года большинству населения нашей многострадальной отчизны откровенно дурно, но меня-то это еще не касается! Я же еще слишком для этого мал. С большой натяжкой могу поверить, что Алусу плохо после этого мероприятия будет, что, честно говоря, крайне сомнительно — не очень он большой любитель на дно стакана заглядывать, но мне зачем вставать ни свет ни заря и плестись на этот чертов утренник? Обо всем этом я размышляю, вышагивая по обледеневшему тротуару и крепко держась за руку Салус. Это она ведет меня на утренник в школу, можно было бы, наверное, поехать на машине, но мои приемные родители на зиму загоняют свой рыдван в гараж. Так что приходится идти пешком, держась за руку Салус. Алус и рад был бы поучаствовать, но у него даже сегодня экзамены — дубоватые «защитники отечества» пытаются сдать то, что не учили весь семестр. Алус, естественно, «радует» их двойками и этим обеспечивает себе ежедневное хождение на свою кафедру во время зимних каникул. Ничего он с собой поделать не может — и рад бы поставить «трояк», чтобы отпустить тупицу с миром, но морально-этические принципы не позволяют. Вот так и мучается. И судя по всему, еще и семью свою мучает. К тому же явно не первый год. Я не спорю: принципиальность, она вещь хорошая, только принципами иногда и поступиться можно. Особенно если жена на тебя из-за твоих принципов волком смотрит.

Идти холодно и до предела неудобно. Дворники, похоже, слабо себе представляют, каким образом надлежит чистить тротуары от снега и льда. А раз не представляют, то не предпринимают для очистки никаких усилий, справедливо считая, что лучше вообще ничего не делать, чем делать неправильно. Я с ними согласен, но только отчасти: если не знаешь — не берись, но для того, чтобы отработать свои деньги, надо, на мой взгляд, научиться делать как положено. Хотя самому мне от моих размышлений делается смешно. Не потому, что я прекрасно понимаю смехотворность своих рассуждений в глазах того же дворника, а потому, что большинство моих сограждан, выслушав меня, покрутит пальцем у виска. Деньги платят? Платят. Работать надо? Не обязательно. Так зачем что-то менять? Незачем. Вот так и живем. Или, вернее сказать, существуем.

Мысли плавно перескакивают с одной на другую, ни на чем особо не задерживаясь, но и не оставляя в памяти неприятных обрывков, которые сверлят потом мозг неделями. С дворников я незаметно перемещаюсь на наш неудавшийся путч. До школы еще минут пятнадцать хода. Ветер дует прямо в лицо, Разговаривать практически невозможно, Я предоставлен самому себе и могу думать о чем заблагорассудится, не боясь быть застигнутым врасплох случайным вопросом Салус. С невольной улыбкой вспоминаю самокопания первых дней после того, как меня вернули в детство: «Буду участвовать в следующем путче?»; «Не буду участвовать в следующем путче?»; «Буду выращивать кактусы?»; «Не буду выращивать кактусы?». Буду я участвовать в следующем путче! Обязательно. Хотя бы для того, чтобы восьмилетний мальчуган мог идти в школу на идиотский утренник не по корке льда, а по нормальному асфальту! Чтобы его папа не был вынужден просиживать на своей кафедре сутками, так как не может выжать и крупицу знаний из дегенератов, которых идиотский указ защищает от вполне законного изгнания из учебного заведения… Вот такие у меня причины для участия в следующем путче. Этого мало? Для кого как. Для меня — более чем достаточно. Интересно, а если бы нашего дорогого Президента в мою шкуру на полгодика? Что бы он после этого сделал? Что-то мне подсказывает, что и сам бы путч поднял. Но Президент в Столице. Попивает сейчас небось свою любимую водку «Барская Чаша» и чувствует себя замечательно. Ну и черт с ним! Сейчас я путч точно поднять не смогу… а вот и школа из-за поворота показалась. Значит, ближайшее время я буду занят вызыванием Деда Мороза, Снегурочки, всякой сказочной нечисти, вождением хороводов вокруг аляповато украшенной елки, получением засохших конфет в подарок и прочими глупостями, которыми стремятся занять детей на утренниках. А раз так, то размышлять о грядущих путчах мне будет явно некогда, тем более что мы уже пришли и Салус высвобождает из пакета нечто цветастое: пора облачаться в дурацкий маскарадный костюм.