41
Иша склонился над телом женщины. Тело лежало изуродованное, распятое на операционном столе. Механические органы пока что поддерживали в нем жизнь, но пройдет несколько часов или минут и жизнь оборвется. В этом случае уже ничего не поделаешь. Слишком старались на допросах. Вот еще одна тайна уходит нераскрытой.
Что бы могла рассказать эта женщина, если бы осталась жива? Тот приборчик, который она носила с собой, оказался просто подделкой, муляжом. Конечно, не просто моделью: в нем было полно всякой электронной чепухи, но вернуть диверсанта назад этот приборчик никак бы не смог. Похоже, что этих двоих просто забрасывали как смертников. Назад их никто не ждал. Впрочем, остается еще и второй прибор. Его обязательно найдут. Обещали найти еще сегодня.
– Сюда вход запрещен! – кто-то сказал сзади.
Иша обернулся.
В лабораторию вошли два человека без халатов, что было грубейшим нарушением санитарных норм. Одного Иша не знал (этот был при мундире и погонах), зато второй…
– Мне можно, – сказал Коре. – здравствуй, Иша.
Это же тот самый!
– Ах, так вас все-таки изловили! Это приятный сюрприз. (Иша засуетился от радости – так с ним и в детстве случалось.) Какая лаборатория сейчас свободна?
– Восьмая и тринадцатая, – ответил один из людей в халатах.
– Отведите его в восьмую. Здесь уже нечего делать. Я пообедаю и приду туда.
Обращайтесь с ним поосторожнее и повежливее. Я хочу, чтобы он пока был жив.
Кстати, как вас угораздило вернуться с того света?
– Ихаил Германович, не надо валять дурака, – сказал Коре, – мы знаем друг друга с детства и нам не нужно обманывать друг друга выдуманными историями. Меня не изловили, как ты изволил выразиться. Я пришел сам и я пришел по твою душу.
Он слегка ударил одного из подскочивших санитаров. Нокдаун. Кажется, этому достаточно. Сам виноват: не будь слишком прытким.
– Я чего-то не понимаю, – сказал Иша, – ваше лицо мне знакомо только по фотографиям.
– Как ты думаешь, – сказал Коре, – почему на мне нет наручников? Пускай простые наручники я смогу разорвать, но ведь ваш институт может изготовить заговоренные? Или еще какие-нибудь? Почему я вхожу сюда, к тебе, по собственной воле? Почему я говорю тебе дерзости и сейчас позволю себе еще большие дерзости?
Почему я ударил твоего помощника, а никто не вмешался? Пусть все выйдут отсюда.
Вон!
Он посторонился, пропуская пятерых людей в халатах.
– Господин подполковник, – я вас тоже попрошу.
Епинцев вышел.