Шелленберг был в весьма расстроенных чувствах. Его дружеские отношения с Канарисом начальство решило использовать на свой лад. Он думал, как бы ему выкрутиться из этой ситуации и переложить обязанность ареста на кого-нибудь другого. Но 23 июля последовал звонок от шефа гестапо Мюллера. В те дни Мюллер вместе с Кальтенбруннером занимались расследованием покушения на Гитлера, совершенного 20 июля 1944 года, и в связи с этим руководили операцией по взятию под стражу заподозренных лиц, в число коих попал и адмирал Канарис. В типичной для него манере шеф гестапо резким голосом произнес:

– Безотлагательно отправляйтесь на квартиру Канариса, сообщите ему, что он арестован, и тотчас же доставьте его в Фюрстенберг. Объясните адмиралу, что он будет находиться в Фюрстенберге до тех пор, пока все не выяснится.

Выслушав монолог Мюллера, Шелленберг довольно жестко ответил:

– Я протестую, группенфюрер! Я не намерен брать на себя роль чиновника-исполнителя, и если вы будете настаивать, я обращусь по этому поводу к Гиммлеру.

– Не забывайте, – парировал Мюллер, – что не рейхсфюрер, а Кальтенбруннер и я получили приказ фюрера расследовать заговор. За неподчинение вам придется жестоко поплатиться.

Шелленбергу сразу все стало ясно, и, поразмыслив немного, он решил подчиниться.

В тот же день Шелленберг вышел из машины у дома шефа абвера адмирала Канариса, что стоял в одном из районов Берлина – Шлахтензее.

Шелленберг поднялся на крыльцо, постучал. Дверь отворил сам адмирал. Увидев, кто пришел, Канарис тут же все понял и печально улыбнулся, пожимая руку Вальтеру, как его с первых минут знакомства стал называть адмирал. В гостиной находились барон Каульбарс и родственник Канариса Эрвин Дельбрюк. В углу у камина, на коврике лежала такса, любимая собака Канариса. Он вообще любил животных, единственных живых существ, не способных к предательству. Пропустив в комнату неожиданного гостя, адмирал повернулся к друзьям, прискорбно разведя руками.

– Господа, я бы хотел остаться наедине с господином Шелленбергом.

Каульбарс и Дельбрюк встали, молча поклонились Шелленбергу и вышли, плотно прикрыв за собой дверь.

Канарис говорил совершенно спокойным голосом. Он понимал, что для него уже все кончено. И свой конец он решил принять, как и подобает настоящему офицеру – не опуская глаз и не отворачивая лица.

– Я почему-то предчувствовал, что это будете именно вы. Прежде всего, скажите, нашли ли они какие-либо письменные документы у этого болвана Ханзена?

Канарис действительно был рад появлению Вальтера Шелленберга, к которому он питал какие-то особые чувства. Может быть, духовного родства.

– Да, нашли записную книжку, в которой, в частности, был список имен тех, кого собирались убить. – Шелленберг чувствовал себя неловко, хотя оба (и он, и Канарис) понимали, что от бригаденфюрера в данном случае ничего не зависит. – Однако там ничего не говорилось ни о вас, ни о вашем участии.

– Эти типы из генерального штаба обойтись не могут без писанины.

– Господин адмирал, мне прискорбно сообщать, но я вынужден сделать это. Фюрером подписан приказ о вашем аресте и об объединении моего ведомства с вашим. Я должен принять у вас дела именно сегодня и препроводить вас в Фюрстенберг.

– Очень жаль, мой юный друг, что нам приходится прощаться в такой обстановке, – вздыхает Канарис. – Однако, – он встает и прохаживается по комнате, – мы это преодолеем. Обещайте мне честно, что в течение ближайших трех дней вы обеспечите мне возможность побеседовать с Гиммлером лично. Все прочие – Кальтенбруннер и Мюллер – это просто грязные палачи, жаждущие моей крови.

– Я обещаю вам, адмирал, сделать все, что вы просите, – Шелленберг поднялся и вытянулся в струнку. – За годы нашего знакомства…

– Нашей дружбы, Вальтер!

– Хорошо, нашей дружбы, вы ни разу не смогли усомниться в верности моего слова.

Канарис согласно кивнул и хотел что-то произнести в ответ, но Шелленберг жестом остановил его.

– А теперь, если господину адмиралу угодно завершить какие-либо приготовления, прошу считать меня в его распоряжении. Я буду ожидать в этой комнате час, а за это время вы можете делать все, что вам угодно. Я в докладе напишу, что вы пошли в спальню переодеться.

Канарис внимательно посмотрел в глаза Шелленбергу, грустно улыбнулся и покачал головой.

– Нет, дорогой Шелленберг, бегство для меня исключено. Самоубийством кончать я тоже не собираюсь. Я уверен в своей правоте и доверяю обещанию, которое вы мне дали.

Адмирал присел в кресло, к нему подбежала такса и, встав на задние ноги, поставив передние на колени хозяину, лизнула того в лицо. Канарис едва не прослезился и стал гладить собаку.

– Шелленберг, всегда памятуйте о доброте животных. Возьмем, например, мою собаку. Она ведет себя скромно и никогда меня не предаст, чего я не могу сказать о людях. Ну, иди на место.

Канарис ласково оттолкнул собаку и встал. Комок подкатил к горлу Шелленберга. Чувства к животным были у Канариса искренними. Помимо собаки, у адмирала была еще и любимая лошадь, на которой он любил кататься в особо трудные или решающие минуты, чтобы успокоиться и принять какое-то решение.

– Хочу с вами посоветоваться, Шелленберг, стоит ли мне надеть форму и награды?

– Думаю, что так будет лучше, – немного подумав, согласился Шелленберг.

– Ну, вот и хорошо. Мне нужно полчаса, чтобы побриться, переодеться и уложить вещи.

Шелленберг поднялся, подошел к таксе, наклонился к ней и стал ее гладить, а та лизать руку бригаденфюрера. Шелленберг повернул голову к Канарису.

– Я подожду вас здесь, адмирал.

– Вот дьяволы, они и вас в это дело втянут, – приговаривал Канарис, поднимаясь вверх по лестнице на второй этаж. – Будьте настороже! Мне давно известно, что они охотятся за вами. Когда я буду беседовать с Гиммлером, я расскажу и о вашем положении.

Канарис исчез в своей спальне.

Спустя некоторое время он появился вновь, обнял Шелленберга со слезами на глазах.

– Ну, теперь пошли.

Они выехали из гаража в открытой машине Шелленберга. Дорога проходила по красивой сельской местности Мекленбурга. Начинало смеркаться. Ехали практически молча, думая каждый о своем. Впереди наконец замаячили первые строения городка Фюрстенберг, где размещалась школа пограничной охраны. Канарис решился прервать молчание.

– Мне хорошо известно, Вальтер, что вы не участвовали в моем смещении. И я надеюсь, что судьба к вам окажется более благосклонной, чем ко мне, и вам никогда не придется оказаться в положении преследуемого, в какое попал я.

Шелленберг промолчал и остановился у самого здания школы. К автомобилю подошел начальник школы, бригаденфюрер СС Трюмлер, крайне несимпатичный внешне человек, с бульдогоподобной формой лица. Представившись, он затем молча провел прибывших в переднюю, где Шелленберг и Канарис сняли свои плащи и фуражки.

– Желаете ли вы поужинать вместе? – Трюмлер переводил взгляд с Канариса на Шелленберга.

Шелленберг замялся, но Канарис взял его под руку и просительно заглянул в его глаза.

– Побудьте со мной, мой юный друг, хотя бы еще немного.

– Хорошо, адмирал. Распорядитесь тогда, бригаденфюрер.

Трюмлер отступил на шаг в сторону и рукой указал направление движения.

– Тогда прошу вас, господа.

Их провели в столовую, где уже сидело до двадцати генералов и высших офицеров, заканчивавших ужин. Все они находились под домашним арестом в связи с заговором против Гитлера. Увидев вошедших, заканчивавшие ужин арестанты стали дружески приветствовать Шелленберга и особенно Канариса. Поздоровавшись со всеми, они подошли к маленькому столику в углу, куда им тут же принесли ужин. Немного утолив голод, Шелленберг посмотрел на мгновенно осунувшегося и постаревшего адмирала.

– Не хотите ли вы, Канарис, чтобы я прямо отсюда позвонил Гиммлеру? – спросил Шелленберг.

– Сделайте одолжение, Шелленберг, – Канарис несколько раз кивнул головой, продолжая есть.

Шелленберг поднялся и прошел в кабинет начальника школы.

– Господин Трюмлер, позвольте мне от вас позвонить рейхсфюреру.

– Конечно, бригаденфюрер. Телефон в вашем распоряжении.

Шелленберг подошел к столу, снял трубку, набрал нужный номер. На другом конце телефонной линии трубку снял адъютант Гиммлера.

– Алло! Это Шелленберг. Могу я срочно переговорить с рейхсфюрером?

– К сожалению, нет, бригаденфюрер, – ответил адъютант. – Рейхсфюрер срочно выехал в ставку фюрера.

Шелленберг повесил трубку, постоял несколько секунд. Увидев вопросительный взгляд Трюмлера, развел руками.

– Уехал в ставку фюрера.

Едва только заметив возвращавшегося Шелленберга, Канарис уже по его виду все понял.

– Я надеюсь, Шелленберг, в Берлине вам будет легче встретиться и поговорить с Гиммлером. – Канарис разливал вино в бокалы.

– И я надеюсь на это, адмирал, – Шелленберг поднимает свой бокал.

Канарис выпивает вино и вытирает рот салфеткой. На глазах его выступают слезы.

– Вы моя единственная надежда. Но не смею вас больше задерживать. Прощайте, мой юный друг.

Они встали, крепко пожали друг другу руки и обнялись.

Сразу же по возвращении в Берлин Шелленберг послал Мюллеру телеграмму: «Я выполнил приказ, отданный Вами сегодня. Подробности Вы узнаете от рейхсфюрера СС».

Гиммлер не зря опасался главы абвера. В сейфе одного из служебных кабинетов Канариса во время обысков были найдены две курьерские сумки с компрометирующими документами. Тем не менее адмирала казнили не сразу – поначалу его отправили в концлагерь Флоссенбург в Баварии. И лишь в апреле сорок пятого Гитлер отдал приказ о казни Канариса.